Хорунжий кивнул и, тронув трубача за плечо, хотел было отойти с ним в сторону, как вдруг ему на шею кто-то накинул петлю и принялся душить. Отчаянно сопротивляясь, поляк попытался выхватить оружие, но появившиеся непонятно откуда люди крепко схватили его за руки и не дали исполнить это намерение. Мальчишке тоже зажали рот, однако малый не сплоховал и укусил своего противника за палец. Беззвучно матерясь в ответ, нападавший двинул трубачу в ухо, после чего тот упал как подкошенный. Хуже всех пришлось жолнежам тащившим тележку – их просто закололи кинжалами.
- Жорж, умоляю тебя, не двигайся! – успел сдавлено крикнуть своему товарищу Безе.
- Что это значит Жак? – крикнул он, вытаращив тот глаза, чего, впрочем, никто в темноте не заметил.
- Ничего, кроме того что я не собираюсь идти на верную смерть! – Буркнул в ответ француз.
- Тихо вы, басурмане, потом пособачитесь! – Прервал их один из нападавших и подтолкнул к воротам. Те против ожидания беззвучно открылись и нападавшие затащили внутрь «адскую машину» и незадачливых инженеров. Внутри башни было немного виднее и де Бессон смог разглядеть захвативших их в плен. «Африканцы!» - с немалым изумлением подумал он, увидев абсолютно черные лица, но тут же сообразил, что они просто вымазаны сажей.
- Кто должен подавать сигнал? – Спросил я командовавшего засадой Михальского.
- Трубач.
- А где он?
- Да вот…
- Что с ним?
- Пантюшка зашиб.
- Тьфу ты пропасть, - беззлобно выругался я, - а кто теперь сигнал подавать будет и, самое главное, какой?
- Я протрублю, - отмахнулся Корнилий, - невелика наука.
- Ну, тогда с богом!
Охранявшие башню стрельцы тут же выпихнули в открытые ворота освобожденную от груза тачку и, подложив под нее небольшой бочонок пороха, зажгли фитиль. Пыхая искрами, огонек побежал к заряду, и едва служивые успели запахнуть ворота, как раздался взрыв. В башне ощутимо тряхнуло, так что даже затухла лампада, тускло светившая рядом с натвратной иконой. Стрельцы принялись креститься, а я подтолкнул вперед своего бывшего телохранителя.
- Ну, труби, раз умеешь!
Михальский с готовностью схватился за захваченный музыкальный инструмент и довольно сносно протрубил атаку. Как мы и ожидали, услышав взрыв и последовавший за ним сигнал, поляки кинулись в атаку. Первыми пошли на приступ бывшие лисовчики из хоругви пана Кишки. Бегом преодолев небольшое расстояние между разбитой башней и Никольскими воротами они кинулись внутрь и тут же угодили в засаду. Охранявшие ворота ратники обрушились на них со всех сторон и вырубили в яростной схватке прежде чем те успели сообразить, что что-то пошло не так. Однако на выручку им уже двинулась панцирная хоругвь Ржевутского. Еще до начала атаки, их командир приказал, чтобы каждый конник посадил себе за спину одного пехотинца и теперь они мчались вперед, гулко стуча копытами по бревенчатому мосту. Увы, добраться до места схватки им не судилось. Стоящие на стенах Можайского кремля пушки были наведены заранее, и теперь их прислуге оставалось лишь палить по двигающемуся по узкой дороге противнику. Картечь в мгновение ока смела наступавших в ров и лишь немногие прорвавшись сквозь губительный огонь смогли доскакать до площадки перед воротами, но лишь для того чтобы защитники забросали их там гранатами. Гранаты, или как их еще называли, «чертовы яблоки», представляли собой глиняные горшки, заполненные порохом вперемешку с мелкой галькой. Взрываясь, они пугали лошадей, заставляя их сбрасывать своих седоков и поражая осколками и тех и других. В какие-то минуты все было кончено. Если кому-то и удалось уцелеть под градом картечи и импровизированных гранат, то их не было ни видно, ни слышно.
- Чего ждешь, - снова подтолкнул я Михальского, - труби еще, зови на помощь!
- Вы думаете, они попадутся на это?
- Попадутся, не попадутся… твое дело трубить. Да еще прикажите всем в крепости орать по громче, да саблями звенеть. В темноте все равно ничего не видно, так пусть хоть слышно будет что внутри бой идет.
- Скоро рассветет и они увидят, что ворота целые, - нерешительно возразил командир стрельцов.
- А вот это вряд ли, - ухмыльнулся я и приказал вытащить наружу загодя заготовленную кучу тряпья, пропитанную дегтем и еще какой-то гадостью. Подожженная она давала клубы густого черного дыма и совершенно закрывала от вражеских взоров наши ворота. Еще несколько таких же куч запалили внутри крепости, и в утренних сумерках все выглядело так, как будто внутри кремля идет жестокий бой. Тем временем Михальский не переставая призывал поляков на помощь. И вскоре на его отчаянный призыв откликнулась еще одна хоругвь, расстрелянная точно так же как и первая.
- Хитро придумано, государь, - прохрипел князь Пожарский, когда я, оставив защитников ворот на Корнилия, зашел внутрь. – Ишь сколько супостатов побили.
То ли еще будет, Дмитрий Михайлович, - усмехнулся я. – мы ведь только начали! А ты чего хрипишь так, или не здоров?
- Ничто, государь, вот отобьем ляхов, того и прихворнуть можно будет… - начал было отвечать князь и вдруг покачнулся.
Стоящие рядом с ним ратники едва успели подхватить, своего воеводу под руки и попытались удержать. Однако одевшийся ради предстоящего боя в бронь Пожарский оказался слишком тяжел и его едва не уронили.
- Батюшка! – тонко вскрикнул его сын Петр и рванулся к отцу.
- Ты чего это удумал, Дмитрий Михайлович? - участливо спросил я, когда воеводу наконец усадили на принесенную откуда-то скамью и сняли шлем. – Ты погоди, мы с тобой еще на Петькиной свадьбе погуляем…
- Фух, - с трудом отозвался воевода, - тяжко. Да расступитесь вы, дыхнуть не даете…
- Вот что, служивые, - коротко приказал я, - ну-ка тащите князя в дом, да доспехи снимите. Петька, проследи!
«Час от часу не легче», - подумал я, но предаваться унынию было некогда. Оглянувшись, я заметил стоящих под стражей французов и держащегося за горло хорунжего, которого поддерживал мальчишка-трубач.
- Здравствуйте господа, - кивнул я им. – Я доволен вами и принимаю вас на службу.
Безе и де Бессон учтиво поклонились, а поляк лишь яростно зыркнул в их сторону, но ничего не смог сказать.
- Так, поляка с мальчишкой в темницу, а французов в воеводский дом покуда отведите. – Приказал я караульным, - не до них сейчас.
- Сир, могу я задавать вам вопрос? – неожиданно воскликнул один из них.
- Да, конечно, - отозвался я, - правда, не могу гарантировать, что отвечу вам сразу, я теперь несколько занят.
- Сир, почему вы затащили нашу петард внутрь, а не подорвали ее перед воротами?
- Как вам сказать, месье, все дело в том, что я ужасно люблю все эти взрывающиеся штуки и мне стало любопытно, как она устроена.
- Да, но это могло быть опасно…
- Жизнь вообще чертовки опасная штука, месье. Вы не поверите, но от нее умирают!
Де Бессон с немалым удивлением проводил меня взглядом, а Безе толкнул его в бок и наставительно сказал.
- Вот видишь Жорж, я же говорил тебе что герцог, то есть русский царь, понимает в инженерном искусстве и умеет ценить знающих людей!
- Да, вижу, - помотал головой Бессон, - он такой же чокнутый, как и ты Жак!
- Зато богатый.
- Я еще не видел ни единого су, но уже успел стать изменником в глазах поляков!
- Не стоит беспокоиться об этом, дружище. У наших прежних работодателей начались неприятности и им, держу пари, не до нас!
В Можайском кремле, помимо Никольских ворот, устроенных прямо в Никольском соборе, были еще и Петровские ворота, смотрящие в другую сторону. Опасаясь, что гарнизону через них может подойти подмога, гетман отправил туда сильный отряд под командованием Мартина Казановского. Выполняя приказ, польский военачальник еще ночью поднял своих людей и тайком вывел их из лагеря. Укрыв основную часть своих войск за ближайшими холмами, он стал дожидаться развития событий. Поначалу все шло по плану. Прогремевший взрыв и последующие звуки боя, со всей определенностью показали, что осаждающим удалось ворваться внутрь и в Можайске идет бой. Как и ожидалось, из московитского лагеря строем вышел отряд пехотинцев и быстрым шагом направился по направлению к петровским воротам. Криво усмехнувшись, Казановский ударил шпорами своего коня и, подняв буздыган, выскочил перед гусарским строем.
- Братья-панове, - крикнул он им, потрясая своим оружием, - покажем москалям, где их место! Вперед, марш-марш!
Те громко выразили свой восторг и, повинуясь приказу, двинулись в атаку. Затрепетали на ветру пестрые значки на гусарских пиках, застоявшиеся великолепные кони понесли вперед своих седоков сначала шагом, затем рысью постепенно переходящей в галоп. Следом за первой гусарской хоругвью  развернулась вторая, затем за ними двинулись панцирные и казачьи.
Заметив приближающуюся вражескую кавалерию, русская пехота не запаниковала, а принялась строиться, собираясь дать отпор. Немногочисленные пикинеры стали в центре, а на флангах заняли свое место стрелки с мушкетами. Ведущий свою конницу в атаку Казановский, отметил с досадой, что, не смотря на обычные русские кафтаны, эта пехота обучена по-европейски. А еще у них было две небольшие пушки. «Впрочем, это вам не поможет», - успел подумать поляк, прежде чем они успели выстрелить. Врезавшиеся в польскую лаву, картечные залпы оказались неожиданно болезненными. Хотя особенно от нее пострадали лошади, но и многие храбрые шляхтичи вылетели из седел нафаршированные чугунными пулями. А вслед за этим стрелки разрядили свои мушкеты и в тех, кому посчастливилось уцелеть, врезался плотный рой свинца. Лишь немногим удалось-таки доскакать до русского строя, но лишь затем чтобы оказаться поднятыми на копья. Остальные гусары отхлынули, однако панцирные и особенно казаки не стали отступать, а кружась вокруг ощетинившегося пиками пехотного строя, принялись его обстреливать из пистолетов и луков. Однако московиты лишь смыкали ряды и продолжали отбиваться. Время от времени, когда потерявшие осторожность шляхтичи оказывались слишком близко от вражеского строя, из него выскакивал какой-нибудь смельчак и ловко вышибал его из седла пикой или подрубал бердышом ноги коню. Их мушкетеры, перезарядив свое оружие дали еще несколько залпов, добившись того, что поляки отхлынули назад. Со стен кремля, поддерживая свою пехоту, несколько раз стреляла артиллерия, не добившись, впрочем, особого результата. Отведя свою конницу назад, Казановский принялся ее разворачивать. Еще раз, проскакав мимо строя он пытался воодушевить гусар и панцирных, крича им величии польского духа и трусости московитов. Гусары, надо сказать, были совсем не обескуражены неудачей первой атаки и рвались взять реванш во время второй. На сей раз, Казановский пустил вперед казаков, а гусарами и панцирными решил зайти с фланга, когда те разрядят свое, оказавшееся столь грозным оружие. Легкие хоругви, крича и улюлюкая, пришпорили коней и понеслись на ощетинившийся пиками строй. Как и ожидалось, те в ответ разрядили свои пушки и мушкеты и легко отбили их атаку. Но на сей раз, перезарядить оружие им не дали. Грозная гусарская лава уже переходила в галоп, готовая стоптать вражеский строй копытами своих коней. Неожиданно совсем рядом раздались пушечные выстрелы и тесные ряды польской конницы стала врезаться дальнобойная русская картечь.
- Черт бы побрал мекленбургского герцога и его вездесущую артиллерию! – зарычал Казановский, увидев что совсем рядом с ним развернулась русская конная батарея и тут же влепила залпом по его жолнежам.
Как и следовало ожидать, прореженные картечью хоругви потеряли темп и не смогли прорвать московитский фронт. В очередной раз отхлынув, они собрались было перестраиваться, чтобы отплатить дерзким русским пушкарям, но те уже цепляли свои пушки к лошадиным упряжкам, а рядом с ними проносились эскадроны рейтар. Догнав польских кавалеристов, они принялись стрелять в них из пистолетов и рубить палашами. Гусары сначала отбивались, а затем, пришпорив коней, постепенно разорвали дистанцию. Пока они так «развлекались» из Петровских ворот Можайска вышел еще один небольшой отряд конницы, в котором по блестящим доспехам можно было узнать кирасир - личную охрану герцога мекленбургского. Оставшись поначалу незамеченными, они ударили по одной из панцирных хоругвей и, зажав ее между собой и пехотой, практически всю ее изрубили.
Оторвавшись от рейтар, Мартин Казановский в очередной раз развернул свои хоругви и тут же, не успев их толком перестроить, повел в атаку. Две кавалерийские лавы столкнулись подобно тому, как сталкиваются два стальных клинка. Яростные крики противников заглушали ржание лошадей, звуки выстрелов терялись на фоне звона сабель и треска копий, а к жалобным крикам раненых вообще никто не прислушивался. Как не потрепаны были поляки в предыдущих атаках, но вскоре они стали теснить своих противников и, наконец, заставили их отступить. Те впрочем, не побежали, а отошли за линию пехоты и принялись приводить в порядок свои ряды.
Отведя кирасир назад, я тут же спешился и вместе с несколькими рындами и податнями двинулся к пехотинцам. Глядя на их посеревшие от усталости лица, я понял, как тяжело им далось отражение вражеских атак.
- Ну что ребятушки, - весело крикнул я им, стараясь ободрить, - не так страшен черт, как его малюют! Вы в одиночку от ляхов отбились, а сейчас и пушкари, и рейтары на помощь подошли, так неужто не отобьемся?
- Царь! – прокатилось по их рядам. – Царь, сам пришел!
Сегодня я не стал одевать свои старые рейтарские доспехи, а напротив, приказал облачить себя в роскошные латы, подаренные мне когда-то покойным королем Кристианом. Обильно украшенные золотой насечкой, они прямо говорят, что перед вами ни кто попало, а целый герцог. Ну, да, корона на шлеме – герцогская, с зубцами и земляничными листьями. Как-то вот не озаботился переделкой, да и как? Королевская теперь вроде не по чину, я же как-никак царь, а каким образом на нее шапку Мономаха пристроить… кстати, о шапке или точнее венце. Он по идее сейчас у Владислава, вместе с другими регалиями, взятыми для венчания на царство. Я, конечно, наговорил перед боем Модзалевскому всякого вздора, типа нет мне до титулов никакого дела. Оно вроде так, а только пусть царскую регалию вернет. Историческая реликвия как-никак!