Москва-река выше Крымского моста. 
Село Малиновка
Сергей «Бич», егерь.
Лес по-разному обошёлся с многочисленными московскими мостами. Одни стояли, практически не тронутые вездесущей зеленью – например, Метромост или мост Окружной железной дороги. Другие,   - к ним относились Новоарбатский и Лужнецкий мосты - лишились въездных эстакад, разрушенных проросшими сквозь камень гигантскими деревьями, и теперь нелепо торчали над берегом, подобно  оставленным гарнизонами башням. Третьи (в основном, пешеходные, вроде мостов Хмельницкого и Багратиона, возведённые сравнительно недавно из стали и стекла ) и вовсе рухнули в воду, не устояв на проржавевших насквозь опорах – порой процесс коррозии развивался в Лесу ураганными темпами. Но большая часть мостов обросли так, что совершенно потеряли былой облик. Сплошные растительные покровы скрывали опоры и пролёты, густые бороды лиан, проволочного вьюна, ползучего мха и лишайников свешивались до самой воды так, что протиснуться под ними было непросто даже маленьким лодкам,  вроде каноэ Коли-Эчемина.
Каякер не зря упоминал о своей нелюбви к Крымскому мосту. Все - и речники Нгатинского затона, и охотники-одиночки, добиравшиеся от Воробьёвых гор до Парка Культуры коротким путём, по воде, и вездесущие челноки, торгующие с жителями прибрежных посёлков - ненавидели его всеми фибрами своих лесных душ. И, надо признать,  для ненависти у них имелись все основания. Нет, на мосте или рядом с ним не обитали хищные твари, нападающие на проплывающие лодки. И пространство между мостовыми быками не заросло  корнями гигантских вязов так, что в малую воду лодки приходилось перетаскивать через них на руках – как под Нагатинским мостом.  Бандиты, изредка пытающиеся пощипывать речников, тоже не устраивали здесь засад. Дело было в особом виде растения, произраставшем только на Крымском мосту и нигде больше. Растение это –  вьющаяся лиана, сплошь затянувшая пилоны, подвесные цепи и фермы моста – давало небольшие, размером с яблоко. При попытке потревожить свисающие до самой воды стебли, созревшие «яблоки» дождём сыпались на головы лодочников – и лопались. Окатывая тех с головы до ног дурнопахнущей слизью, смешанной с мелкими, снабжёнными острыми крючками семенами, которые при попытке смахнуть мерзкую субстанцию с лица или одежды, впивались в ладонь. Лодочники изобретали разные средства против этой напасти – например, возили с собой огромные самодельные зонтики или, подходя к Крымскому мосту, натягивали над своими лодками брезентовые тенты. 
Увы, на каноэ подобных приспособлений не имелось. Перемазанные вонючей пакостью с ног до головы, Коли-Эчемин и Сергей выгребали против течения, понося последними словами Крымский мост, Реку, Лес, и свою беспросветную жизнь, способную довести человека до столь жалкого состояния. Лёгкий вечерний ветерок обдувал страдальцев, слизь на лицах, волосах и одежде постепенно высыхала, превращаясь в бурую корку. Кожа под этими «покровами» нестерпимо чесалась, и это тоже была подстава – стоило поддаться низменным инстинктам, как в пальцы немедленно вонзались крючки семян, в изобилии прилипших к вымазанным слизью местам.

- Ах, ты ж, твою дивизию…
Сергей зашипел от боли – нацелившись смахнуть со щеки лоскут ссохшейся дряни, он содрал пластырь с царапины, полученной в схватке с шипомордниками.
- Потерпи чутка, Бич, осталось всего ничего. Причалим в Малиновке - отмоемся, постираемся, горилки накатим. У Панаса  Олексича добрая горилка поспела, ребята хвалили…
Сельцо Малиновка, приткнувшаяся к опорам Новоандреевского моста со стороны Нескучного Сада, появилась на карте Московского Леса недавно - лет пять назад. Два десятка выходцев из Украины, сбившиеся в кучку на одной из Полян, перебрались сюда, расчистили глухие, в два человеческих роста, заросли малинника и устроились на жительство по-хохляцки -  с огородами, мазанками и пасекой. Малинник и дал название новоявленному поселению – он, да вездесущие челноки, оценившие малороссийский колорит и нравы селян. Эту схожесть усиливала близость Андреевского монастыря и, хотя в руинах бывшего патриаршьего подворья вместо пана Атамана Грициана Таврического поселилось семейство пещерных медведей, обитатели Малиновки, подобно киношным прототипам, научились жить с опасными соседями в мире.
Несмотря на ироничное отношение – спасибо зубоскалам из числа речников-нагатинцев и челноков, с упоением плодивших анекдоты о «хохлах» - Малиновка занимала в Лесу видное положение. И прежде всего, из-за расположения – на пересечении реки и рельсовой нитки МЦК, по которой сновали туда-сюда редкие дрезины. Опять же, недалеко торная тропа Ленинского проспекта, да и до Лужников рукой подать. Мост проходим во всякое время - по рельсам, пешком, несложно добраться хоть до Большой Арены, хоть до Новодевичьего Скита, хоть дальше, до Бережковской набережной и Сетуньского стана.  Соседство со знаменитым  на весь Лес Кузнецом тоже добавляло Малиновке привлекательности. А под опорами моста уже несколько лет действовал рынок, на который раз в неделю съезжались окрестные фермеры, охотники и неизменные челноки.

- А неплохо тут хохлы устроились… - заметил Коля-Эчемин - Хатки, вишнёвый садочек разбили –подальше, возле пруд. Бджолы гудуть, звынни в грязи копаються - рай, та й годи!
«Звынни» в Малиновке, и правда, были хороши - настоящие, домашние, хрюшки. Свиное сало  селяне коптили на ольховых опилках с лесными травами, и выходило оно куда нежнее и  ароматнее сала диких кабанов.  «Бджолы» же были  самыми обыкновенными, дикими – но, в отличие от обитателей Добрынинского Кордона, малиновцы не промышляли бортничеством, а разбили пасеку с ульями, куда и переселяли рои, обитавшие в дуплах лесных деревьев.
Каноэ, подгоняемое энергичными ударами вёсел, скользило к берегу, туда, где в тени краснокирпичных мостовых опор белели сквозь листву домики. Над ними, над решётчатой дугой арки, над заросшей непролазным кустарником набережной, гималайскими пиками нависали кроны титанических ясеней - каждый вровень с остатками золотистой конструкции, венчающей скелет башни РАН.
- Слыхал, дядька Панас хочет брать плату с торговцев на рынке?
- Хохол есть хохол. – каякер сплюнул за борт. - Их салом не корми, дай урвать чего-нибудь. Люди к ним в гости едут, товар везут, торгуют  – радоваться надо, а он  - плату…
- Ну, это ты зря. Если на твоей территории кто-то завёл торговлю – с него непременно надо гро̀ши брать. Иначе, какая от этого радость?
Малиновские дела не особенно интересовали егеря. Но в экономических нововведениях старосты Панаса Вонгяновича Вислогуза угадывались отголоски стремления Золотых Лесов – многочисленной, активной и мощной общины, образовавшейся возле Московского Университета и замкнувшей на себя его контакты с лесовиками – подмять под себя коммерцию всего левобережья, от Филей до парка Культуры. Малиновка в этом раскладе была важным опорным пунктом восточного, правого фланга их «зоны интересов».
- А правда, что у Говняныча брат в Универе работает? – спросил Коля.
Челноки и нагатинцы, недолюбливавшие малиновского старосту за скаредность и неистребимое малороссийское хитрованство, прилепили ему непочтительное прозвище – вполне, по мнению Сергея, заслуженное. 
- У дядьки Панаса-то? Кум. Заведует складом на кафедре ксеноботаники.
-Пустили козла в огород…
Нос каноэ ткнулся в дощатые мостки. Белобрысый парубок – в портках из домотканины и замызганной вышиванке – сунулся, было, зацепить берестяной борт багром, но Коля-Эчемин так цыкнул на него, что пацанёнка словно ветром сдуло. Впрочем, далеко он не убежал – уселся в сторонке на корточки и принялся с интересном наблюдать за гостями. У крайней хаты забрехала барбоска -  навстречу гостям спешил кто-то из селян.
- Ну вот… - Коля выбрался на доски и накинул на вбитое торчком бревно верёвочную петлю. – Подай-ка оленебой, ага… Сейчас попрошу баньку истопить, попаримся, перекусим, горилки откушаем. А как стемнеет - к Кузнецу: когда подплывали, его пацан с моста рукой махал, значит ждут.

Отредактировано Ромей (06-06-2019 23:22:10)