Возле ст. метро «Университет»
Чащоба, в которую превратился Ломоносовский проспект, поражала воображение. Джунгли здесь соседствовали с подмосковным березняком, субтропические бамбуковые рощи - с плейстоценовыми секвойями и таксодиями. «Малая Чересполосица» - бурчал Гоша – нигде в Лесу больше нет такого салата…
На вопрос Егора – «а где Большая Чересполосица?» - он лишь неопределённо хмыкнул.
Здешняя фауна не баловала разнообразием. В-основном, здесь обитали обычные для средней полосы виды - Егор видел здесь и белок, взлетающих по шипастому стволу сайбы, и кабаний выводок, весело хрумкающий дикорастущими ананасами. Один раз им попался реликт, ровесник давешнего саблезуба-баюна - здоровенный, размером с корову, вомбат оторвался от веток орешника и проводил людей меланхолическим взглядом.
К метро «Университет» вышли неожиданно. Гоша раздвинул завесу проволочного вьюна, и упёрся в облупленную колонну. Из окон буйно лезла наружу ползучая растительность, но низкий подиум, окаймляющий павильон, был чист – ни травинки, ни кустика между плотно пригнанными плитами, лишь возле входа громоздятся россыпи белёсых, в бурых пупырях, шаров.
- Жгучие дождевики – Гоша показал на ближайшую гроздь. – Внутри уйма спор. Заденешь – лопается и ф-ф-фух, облако на пять шагов! Если вдохнуть - лёгкие выжжет и глаза, никакие лекарства не помогут. А грибница отрастит ложноножку, дотянется до трупа и будет сосать соки.
- Экая пакость… - Егор попятился.
- Ещё какая! – жизнерадостно подтвердил «тёзка». - Хочешь посмотреть?
- Что?
- Как они лопаются. Красиво!
Предложение застало Егора врасплох.
- Но ведь… а споры?
- Отойдём за колонны, не достанет.
- А как сделать, чтобы они… э-э-э… полопались?
- Шмальни из ракетницы, и всего делов! Если Шапиро спросит за потраченный боеприпас - скажешь, почудилось что-то, ты и выстрелил. Имел полное право!
Комок красного огня со свистом ударил в гроздь дождевиков. Раздалась череда громких хлопков, и место действия затянуло густым облаком. Гоша не соврал – зрелище вышло красивое. Споры дождевика имели золотистый цвет, и даже здесь, куда не доставали лучи солнца, поблёскивали, подобно туче крошечных конфетти из золотой фольги. Клубящаяся масса расползалась, приближалась к колоннам, за которыми укрылись Егор с лешаком.
- Валим отсюда!
Сучковатая пятерня сцапала Егора за рюкзак. Лешак бесцеремонно волок повисшего в лямках попутчика, и тому оставалось только скрести каблуками по земле да перебирать без толку ногами.
И вдруг всё кончилось. Лешак остановился, огляделся и бережно прислонил напарника к стволу дерева, услужливо подсунув под седалище рюкзак.
- Оу-уй! – Егора подбросило вверх так. - Что ж ты творишь, а? Там же топор с кувалдой, а ты их живому человеку под задницу! Под свою, деревянную подложи, Буратина хренов!
- Ох ты… - Лешак виновато развёл руками.. - Ну, извини, паря. И за дождевики прости, это я зря…
Гримаса на лешачиной физиономии, была такой комичной, что Егор едва удержался от смеха.
- Да ладно, чего там… тем более – действительно красиво! Вот, значит, какая ты, экспериментальная микология!
- Она, родимая. - подтвердил Гоша. – Ты как, идти-то сможешь?
На бегу он не выбирал дороги - ломился через подлесок, как кабан сквозь тростники, и пару раз чувствительно приложил напарника о стволы деревьев.
- Справлюсь.
– Дальше легче будет. Здесь есть тропинка – ведёт примерно куда нам нужно и никогда не зарастает...
Егор вдел руки в лямки и охнул – ушибленное плечо отозвалось болью.
- Давай понесу… - засуетился лешак. Он отобрал у напарника рюкзак со связкой инструментов, закинул на плечо. – Ну, потопали помаленьку?
- Да, сейчас… - Егор обернулся. Сквозь прореху в кустарнике, виднелся павильон станции, затянутый золотистым туманом. – А что там внизу?
- В метро-то?
- Ага.
- Ничего хорошего. Почти все тоннели затоплены, а которые не затоплены – заросли всякой поганью. Когда деревья из-под земли попёрли и по всему городу отрубилась связь и электроснабжение, кто-то подал сигнал «Атом». По нему в метро должны были запирать гермоворота – на случай ядерной войны, понимаешь? Ну, их и заперли, отрезав всех, кто находился внизу.
- А почему потом не открыли? Наверняка ведь поняли, что никакой войны не было?
- Открыли, да не везде - где корни деревьев помешали, а где станции затопило, и открывать стало некому. На «Университете», ворота так и стоят закрытые, и никто не знает, что внизу. Да и кому сдалось туда лезть? Разве что, подземникам, а те – бр-р-р….
- Подземники?
- Те, кто выжил в метро и их потомки. Только они уже не совсем люди.
«…кто бы говорил…»
Видимо, Гоша угадал его мысль. Он наклонил голову, пряча глаза, помолчал, потом заговорил – глухо, без прежнего жизнерадостного скрипа.
- Возьми меня и обычных обитателей Леса. Есть разница?
«…кто бы спорил…»
- Они среди людей живут, пищу едят человеческую, овощи, на грядках выращенные, воду кипятят, готовят на огне…
- А в что, сырым питаетесь?
- Я-то? Мне пища ваша не нужна, только вода и…
Гоша протяжно скрипнул – как показалось Егору, печально.
- Не жалеете, что так изменились?
- Так ведь все меняются! - философски заметил лешак. - Кто сильнее, кто слабее, но - все. Ты тоже изменишься, когда Лес в себя впустишь, только сам не заметишь. Сначала глаза зеленеют, особенно у женщин. Это ещё можно поправить – побудь месяц за МКАД, они прежними сделаются. Если кожа пойдёт зеленью, это уже сигнал: ещё чуть-чуть, и хода назад не будет. А когда совсем зелёной станет, как у белок или аватарок – тогда всё…
«…что - всё? И опять это слово - аватарки…»
- А причём здесь подземники? Мы же о них говорили?
- Как - причём? – удивился лешак. – Лес, он ведь не только вверх растёт, под землю тоже. Только там вместо травы с деревьями – грибы осклизлые, плесень да водоросли. Подземники этим всем и живут, без солнца, без свежего воздуха. Жрут грибы, крыс, слизняков, сами стали, как крысы и слизняки. Даже перепонки между пальцами отрастили – тоннели-то почти все затоплены. Я сам их не видал, а вот Бич рассказывал…
- Бич? Мне про него говорили…
- Самый первый егерь на весь Лес! – наставительно проскрипел Гоша. – Он с вашим Шапиро приятельствует, частенько заглядывает в Универ. Если увидишь - опробуй его расспросить, столько всего порасскажет! Если захочет, конечно. Бич – он не из болтливых.
«..не то что ты, колода трухлявая…»
- Если увижу – спрошу. Пошли, что ли?
Егор продирался сквозь подлесок, стараясь не отставать от проводника, и гадал: с чего это Гоша решил с ним пооткровенничать? Хотя – чего он рассказал, кроме того, что можно услышать в коридорах Универа или на кухне, в общаге? Студенты, правда, наплели бы ещё сорок бочек арестантов – они в этом плане ненадёжный…
А Гоша чем лучше? Столетний замшелый пенёк с мелко-хулиганскими наклонностями! Тоже мне, источник информации…
«…а что, есть из кого выбирать?..»

Москва-река,
Бережковская наб.
- Вот такая у нас теперь жизнь, Бич. Не знаем, чего ждать…
Они стояли у парапета набережной. Ниже по течению вода пенилась среди изломанных бетонных глыб – автомобильный мост, в отличие от старого, железнодорожного, не устоял перед натиском разбушевавшейся флоры. Корни подрыли опоры, обрушив полотно Третьего Кольца в воду.
- …на Тинге чуть до ножей не дошло. Когда Сердрик объявил, что даёт золотолесцам пять бойцов для экспедиции - наши взбеленились. Стали орать: «Сердрик нас под Золотые Леса укладывает! И так уже творят в Стане, что хотят…»
«Тингом» называлось собрание, на котором решали все сколько-нибудь важные дела. Сердрик бессменно возглавлял Тинг с момента его создания. Слухи о его разногласиях с ветеранами Стана, ходили давно - один их «оппозиционеров» как раз и излагал сейчас Сергею эту историю.
- Что за экспедиция?
- На Северо-Запад, к Щукинской Чересполосице. О подробностях Сердрик не распространялся, говорит – слово дал молчать.
- Ну, раз слово – тогда конечно…
- Не нравится мне это, Бич. Заперся с золотолесцами, всю ночь проговорили. Наутро вышел бледный, как смерть, руки трясутся - и приказал собирать Тинг.
- Золотолесцы – те, что наблюдали за Посвещением? Непростые ребята, из самой ихней верхушки.
- Разглядел?
Сергей кивнул.
- Они самые. Зачастили к нам, торчат неделями напролёт… Сердрика словно подменили: рассорился с ветеранами, собирает вокруг себя молодёжь, не прошедшую Посвящения и отправляет их в охотничьи экспедиции. А те и рады: орут, никакого Посвящения вообще надо, пора менять старые порядки…
«…а ведь верно! Вот и у щенка из «Мистера Панина» не было знака посвящения…»
- И многие недовольны Сердриком?
- Из ветеранов – две трети. Молодёжь почти вся на его стороне.
- А Тур?
- Тур… - хмыкнул сетунец. – Тур человек занятой, на нём хозяйство. Он в политику не лезет… пока.
- Эй, Бич, скоро вы там?
Сергей перегнулся через парапет.
- Что, уже накормили тебя?
Пирога Коли-Эчемина покачивалась у наплавного причала. Там же, на перевёрнутой железной бочке красовался котелок с остатками мясного рагу и большая бутыль, оплетённая соломой.
- А то как же! И с собой дали, так что с голоду не помрём. – И каякер продемонстрировал свёрток, укутанный зелёными листьями.
- Ещё чуть-чуть, хорошо? А ты пока собирайся.
- Нищему собираться – только подпоясаться! – весело крикнул Коля. – Всё готово Бич, тебя ждём…
- Десять минут. Извини, Рудобой, отвлёкся…
Сетунец сплюнул в воду.
- Сдаётся мне, Бич, золотолесцы против тебя что-то имеют. Когда увидели - только что не зашипели. Мальчонку своего послали, проследить, куда ты пойдёшь. Мои его тормознули: нечего, мол, без сопровождающего по охраняемому объекту!
- Может и имеют. А может и чувствуют, что я против них имею...
Сетунец сощурился.
- Что – не секрет?
- Секрет. Но тебе, Рудобой, скажу. Понимаешь, ни в одном уголке мира нет такой свободы, как в Лесу. От властей, от Всемирной Сети, от криминала… и главное – от нищеты, голода и бесправия. Здесь этому неоткуда взяться - достаточно приложить хоть какие усилия, и будешь сыт, здоров, иметь крышу над головой. Не нравятся жить в общине – уходи, селись один. Никто тебя не держит, но и не прогонит, если вернуться задумаешь, или в гости заглянуть… А Золотые Леса тащат сюда самое поганое, что есть в наружном мире: политику, интриги, принуждение. Нам оно надо? Вот вам, сетуньским свободным воинам – надо?
Рудобой поморщился.
- Ну, заладил – «свобода, свобода»… порядок должен быть!
- Золотолесцы его тебе вмиг обеспечат, только попроси. Вместе с остальными радостями вроде демократии, конституции и прав человека. Они уже начали - подгребают под себя хуторки вроде Малиновки, к Кузнецу подкатывались, челноков потихоньку прессуют, с замкадниками дела крутят - только держись…
- Думаешь, хотят подчинить весь Лес?
- Весь – пупок развяжется. А вот сделать так, чтобы мы друг с другом перегрызлись – запросто. «Разделяй и властвуй» - слыхал?
- Брось, Бич. Сам же говорил: всегда можно сняться и уйти, и путь себе властвуют на пустом месте…
- Не все такие бродяги как мы с тобой. Люди обжились, устроились. Им нравится их жизнь, понимаешь? И ради того, чтобы она такой и оставалась, они могут уступить. Сначала немножко, потом ещё, ещё – и сами не заметят, как попадут в ярмо. А кое-кто ещё и доказывать будет, что ярмо – самое лучше, самое правильное, и только его не хватало для полного счастья…
Рудобой медленно покачал головой. Лоб его прорезали жёсткие складки.
- Да, брат, люди не меняются. Сколько нас – тысяч двадцать?
- Около пятидесяти. А может и больше. Учёные в Универе дают кой-какие оценки, но цена им – сам понимаешь... Никто не знает, как можно подсчитать людей в Лесу.
- Да, никто… я вот думаю: а будь нас не пятьдесят тысяч, а тысяча, или сто человек - мы бы и тогда играли в политику?
Двое мужчин помолчали, глядя на воду. внизу пирогу.
- Знаешь, Рудобой, главный дар Леса – не снадобья и даже не продление жизни, а шанс стать другим, оставаясь при этом человеком. Сильнее, добрее, лучше… И то, что делают Золотые леса прикончит этот шанс так же верно, как китайцы своими термоядерными боеголовками.

Ул. Строителей.
Чётная сторона улицы Строителей была застроена многоэтажными домами в форме каре - с уютными двориками, детскими площадками и фонтанами. Дом номер шесть выделялся: красный кирпич, колонны, лепнина по фасаду, там, где его не застилал вездесущий проволочный вьюн. Ни обрушенных подъездов, ни великанских клёнов и тополей, проросших сквозь этажи.
Повезло.
- А я жил тут, неподалёку. – сказал Гоша, ворочая по сторонам замшелой башкой. - Давно, ещё до того, как стал бомжом. Когда всё началось - хотел вернуться, но дом оказался разрушен.
Егор в который уже раз обратил внимание, что лешак избегает говорить «Зелёный Прилив». И морщится, когда слышит это от собеседника.
Нужный подъезд нашёлся рядом с огромной липой, в развилке которой, на уровне третьего этажа, висел, съеденный ржавчиной остов «Газели». Они протиснулись по лестничной клетке первого этажа, стараясь держаться подальше от заполонивших её гроздей жгучих дождевиков. Егор, увидев их белёсые пузыри, расстегнул противогазную сумку – на всякий случай, потом ведь можно и не успеть…
Профессор Новгородцев занимал большую квартиру на седьмом этаже. Сейфовая дверь легко отразила все усилия Егора, пришлось последовать совету из детской песенки – пойти в обход. И снова им повезло: соседи профессора не успели – а может, не захотели? - запереть дверь квартиры, а лишь защёлкнули на английский замок. Пара минут возни, и Егор стоит с кувалдой перед межквартирной, в два кирпича, стенкой и примеривается, куда нанести первый удар.
Искомое – обширный, как палуба авианосца, старинный письменный стол – нашлось сразу. Левый верхний ящик стола был заперт на ключ, и когда Егор попробовал подцепить его монтировкой - не поддался. Пришлось вколотить в щель штык-нож и всем весом налечь на рукоять. Звон, клинок лопнул у самой гарды и Егор едва успел подставить локоть, чтобы не расквасить нос о столешницу. Пока он проклинал изделие советского оборонпрома, кувалдой завладел Гоша и несколькими ударами превратил шедевр мебельного искусства в груду дров.
Журнал с надписью «Данные лабораторных наблюдений» на обложке, лежал, как и обещал Шапиро, в ящике. Егор пробежал глазами пару страниц – колонки цифр, значки, неудобоваримые пометки… похоже, то что надо. На всякий случай Он добавил к трофею несколько записных книжек и растрёпанный еженедельник.
Закончив с обыском (кроме бумаг, в баре, встроенном в правую тумбу стола отыскались три бутылки коньяка - тёмные, покрытые толстым слоем пыли и плесени), напарники через пролом в стене выбрались на лестничную клетку и пошли по лестнице вниз. Егор, насвистывая легкомысленный мотивчик, перешагивал через гроздья пожарной лозы и отодвигал монтировкой пряди проволочного вьюна - когда на площадке первого этажа из темноты, в поясницу ему ударило копьё.
Спасли ножны штык-ножа: острие скользнуло по металлу и ушло в сторону, выдрав клок ткани из штанов. Егор отшатнулся, вскинул монтировку. Нападавший, чёрный силуэт на фоне белёсых гроздьев дождевиков, испуганно попятился. «Берегись!» - скрипуче каркнул идущий следом Гоша. Поздно: россыпь негромких хлопков и лестничную клетку заволокло золотистым туманом.
Егора спасла армейская выучка. Он зажмурился, отшвырнул монтировку, левой рукой зажал нос и рот, а правой зашарил в расстёгнутой – слава богу! - противогазной сумке! Одним движением натянул воняющую резиной маску, ощупал ремешки на затылке, и только тогда открыл глаза.
Нападавший катался по полу визжа от нестерпимой боли. Впавший в ступор Гоша корявым пугалом торчал посреди лестничного пролёта. Егор ухватил несостоявшегося убийцу под мышки и потащил вниз по ступеням, не обращая внимания на пузыри дождевиков, лопающиеся при каждом шаге. Пришедший в себя лешак топал следом; облако смертоносных спор затягивало его, словно дымовая завеса…

Противогаз Гоша позволил снять, только когда они завернули за угол. Отыскал гроздь пожарной лозы, заставил напарника стащить верхнюю одежду и тщательно промыть лицо и руки. А сам отошёл в сторону и принялся вытряхивать энцефалитный костюм. На недоумённое - «как же так, оно ведь жгучее?..» - буркнул «ничего, мы привычные… и продолжал до тех пор, пока из складок не перестала лететь золотистая пыль.
Нападавшему водные процедуры не требовались. Он лежал спине – почерневшие губы в клочьях кровавой пены, глазницы полны гнойно-жёлтой с золотистыми блёстками, пальцы сведены судорогой предсмертной агонии.
Гоша наклонился, пошарил в нагрудных карманах мертвеца.
-Гляди-ка ты!
Студенческий билет. Биофак, группа 103. Конкин Алексей Геннадьевич, первокурсник.
«…это тот студент, что зашёл в лабораторию, когда Шапиро объяснял задание…
…совпадение?..
…щазз!..»
- А это что?
Деревянный кругляш – срез дерева, сохранивший годовые кольца. Небольшой, сантиметров семь в поперечнике. На одной стороне знак – дуб, корни и крона которого сплелись между собой, словно щупальца схватившихся врукопашную осьминогов.
- Знак Сетуньского Стана – проскрипел лешак. – Но это не сетунец - хлипковат, без татуировок, да и одёжка не та.
На погибшем были надеты джинсы, ковбойка и куртка-стройотрядовка с нашивкой «МГУ». Обычный гардероб студента.
- Эти сетуньцы – кто они? Второй раз о них слышу…
- Есть такие… Поселились лет десять назад возле Лужнецкого моста и с тех пор шастают по лесу, бьют разных зверушек.
- Охотники, что ли?
- Не… - Гоша замотал головой так энергично, что во все стороны полетели клочья мха. – Охотники – те охотятся. А эти… ну их, даже говорить не хочу!
«… и этот туда же...»
Егор стащил со спины погибшего тощий рюкзак и вытряхнул на траву его содержимое: туристический топорик, большое долото и ломик-фомку, в точности как та, что он бросил в подъезде.
Гоша взвесил топорик на широкой, как разделочная доска, ладони.
- Похоже, нацелился пошарить по квартирам, а на нас наткнулся случайно.
- Копьём пырнул – тоже случайно? И вообще, откуда у студента копьё?
- На рынке купил, тоже мне проблема…
- А нападать зачем?
- Может, с перепугу? Принял за бандитов, они частенько охотятся за барахольщиками.
- Вы сами-то в это верите?
Лешак медленно, со скрипом развёл руками.
- Да, что-то у нас не складывается. Хорошо бы прояснить это дело. Такой знак ведь не только сетуньцы используют, друиды тоже…
- В Лесу и друиды есть?
- В Лесу всё есть.
Егор выждал несколько секунд, но продолжения не последовало.
«…пора бы уже привыкнуть…»
- Насчёт студента хорошо бы на кафедре расспросить. Или у сокурсников.
- Это успеется… - помотал головой лешак. - А пока надо его самого…
- Самого? Что за бред, он же…
- Есть способ. Сообрази пока носилки, я сейчас.
Прежде чем Егор успел спросить, зачем носилки, лешак скрылся в подъезде. И вышел через пять минут, заворачивая на ходу крышку стеклянной баночки с чем-то подозрительно золотистым.
- Споры дождевиков?
- Они самые. Я подумал – чего добру пропадать-то?
- «Добру»?! На кой вам эта гадость?
Лешак ухмыльнулся.
- Эту «гадость» знахари с руками отрывают - ценный ингредиент, однако… Но я-то не на продажу беру.
- А зачем?
Лешак замялся, но всё же ответил:
- Помнишь, я говорил, что мне человеческая пища не годится?
Егор кивнул.
- Так и бухло тоже. Вот ты прихватил профессорский коньяк – а я чем хуже? Душа – она, знаешь ли, требует… Вот, настаиваю на золотых спорах росу и употребляю помаленьку..
«…замшелый пенёк, бывший бомж-пропойца, да ещё и самогонщик – на свой, лешачий манер. Хорош проводник!..»
- Так вот зачем понадобилась хохма с ракетой! Хотели спор набрать?
Гоша скрипнул – как показалось Егору, смущённо.
- Так… эта… а что такого? Кто же знал, что дождевики все разом рванут?
- Могли бы и сами их… лопнуть. На вас, я вижу, споры не действуют.
- Так веселее же! – оживился лешак. – И потом, надо же было, чтобы ты понял, что это за пакость!
- А что, словами сказать нельзя?
- Люди говорят: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.- Гоша назидательно поднял коричневый, потрескавшийся палец. - Вот ты увидел, проникся, и в подъезде не сплоховал, с противогазом. А если бы не успел?
Несколько секунд Егор осмысливал сказанное.
«…и ведь не поспоришь: не расстегни он тогда противогазную сумку – вполне мог и не успеть…»
Лешак уже озирался по сторонам.
- А где носилки? Я же просил! Что нам, на закорках его тащить?
- Куда тащить-то?
- Тут, недалече.

Поляна
«Серебряный Бор».
Поляна Серебряный Бор расположилась на острове, в излучине Москвы-реки. К югу, на Крылатских холмах, простирались непроходимые кайнозойские чащобы - там, в тени древовидных папоротников бродили мегатерии, гигантские броненосцы и сумчатые саблезубые хищники.
Фермеры избегали здесь селиться – кому нужны такие неспокойные и подозрительные соседи, когда вокруг полно свободной земли? Барахольщики предпочитали жирный Центральный округ, так что холмы стали вотчиной учёных с кафедры палеонтологии МГУ.
Палеонтологи, развернувшие на Поляне постоянную биостанцию, числились у Сергея в списке постоянных клиентов. Он немало перетаскал для них голов и шкур допотопных тварей. Случалось водить за реку исследователей – один из таких везунчиков как-то под большой стакан, поведал о стоянке австралопитеков, якобы обнаруженной на «том берегу». Правда, с утра он яростно открещивался от этих слов, ссылаясь на усталость и ядрёную «добрынинскую» чачу.
Прочей кайнозойской фауной мог полюбоваться любой желающий, не удаляясь от безопасной Поляны. К водопою напротив пляжа частенько выходил эобазилевс, четырёхметровая помесь носорога и бородавочника, и вид девиц, загорающих, в чём мать родила, в трёх десятках шагов от принимающего солнечные ванны гиганта, приводил публику в восторг.
На заре эпохи Леса, когда люди только привыкали сосуществовать с зелёным монстром, в которого превратился гигантский мегаполис, была подмечена некая особенность. Лесная Аллергия, главное оружие, с помощью которого Лес отгораживается от нежелательных визитёров, действует тем сильнее, чем больше на той или иной территории «аномальной» флоры. Неважно какой - гротескно разросшихся кустов и деревьев, лесных титанов, вымахивающих выше тридцатого этажа, доисторической растительности, проклюнувшейся прямиком из миоцена. Или порченой чернолесской растительности, к которой человеку вовсе лучше не приближаться.
Были в Лесу территории, где «аномальная» растительность доминировала над обычной, а то и полностью её подавляла. Например - сплошное, в километр шириной, кольцо по внутренней стороне МКАД, куда человеку даже с лёгкой формой Лесной Аллергии лучше не соваться. Но были в этой завесе и прорехи – например, у места пересечения с Ярославкой или каналом имени Москвы. Там те, чей организм балансировал на тонкой грани между иммунитетом и средней формой Лесной Аллергии, могли не только проникнуть в Лес, но и добраться до одного из островков безопасности внутри.
К таким тихим гаваням относились и Поляны – Коломенская и Серебряный Бор. Сюда стремились те, кто не мог сразу, с головой окунуться в лесную жизнь, а нуждались в адаптации, в тонкой настройке организма на загадочную биохимию Леса.
Удавалось это не всем. Но неудачники, не сумевшие окончательно побороть Лесную Аллергию, не спешили за МКАД. Зачем? Всю жизнь тосковать по упущенному шансу? Они оседали на Речвокзале или ВДНХ; самые везучие попадали в МГУ. Одни с головой втягивались в местную жизнь и уже не мыслили себе иного существования, другие рано или поздно возвращались во внешний мир. Но большинство рассчитывало как-то переждать, перекантоваться и повторить попытку.
Население Серебряного Бора не превышало двух-трёх сотен– в основном, молодые люди до двадцати пяти лет. Мало кто забредал сюда с меркантильными целями: кто стремился в Лес за острыми ощущениями, кто бежал от прелестей цивилизации, кто жаждал свободы, невозможной во внешнем мире, или надеялся найти в Лесу нечто, сулящее выход из тупика, в который, по их мнению угодило человечество. Так что, народ здесь подбирался весёлый и безалаберный – романтики, оптимисты, мечтатели.
Официальных властей на Поляне не было. Некое подобие порядка поддерживал временный комитет, сбившийся вокруг домиков спасательной службы, где располагалась биостанция МГУ. Тут же, у самых пирсов, раскинулся небольшой рынок. Цены наводили на мысль, что окрестные фермеры взяли обитателей Поляны на иждивение – впрочем, во многом, так оно и было. Немало тех, кто справлялся с симптомами Лесной Аллергии оседали поблизости - недаром общины Терехова, Филей и Матвеевской поймы числились среди самых многочисленных и благополучных во всём Лесу.

Пирога мягко ткнулась в связку камыша, заменявшую кранцы. Пока Коля-Эчемин привязывал пирогу, Сергей выложил на дощатый помост рюкзаки, оружие, мокрую с крабами, переложенными мокрыми водорослями корзину, и ещё одну, вручённую им при расставании сетуньцами. Сонный сторож вручил им ключ от крошечного, похожий на деревенский сортир, сарайчика для лодочного имущества.
- Когда за лодкой-то вернётесь? – поинтересовался он, дождавшись, когда Коля-Эчемин запрёт клетушку. - А то я через час запру, чтобы, значит, никто ночью спьяну не учинил чего-нибудь.
А что, пошаливают? – встревожился каякер. – Помнится, раньше не было…
- Неделю назад, когда пришла большая партия замкадышей, отвязали по пьяни – хотели, понимаешь, покататься с девками при луне. Так две лодки опрокинули и потопили, пришлось потом вытаскивать. Хорошо хоть сами не захлебнулись, идиоты... А ещё одну лодку загнали в камыши на том берегу, там её слонопотамы и растоптали.
Слонопотамами обитатели Поляны, не искушённые в палеонтологических тонкостях, именовали кайнозойских предков слонов и носорогов, в изобилии водившихся на Крылатских холмах.
- А теперь новое указание вышло - на ночь пропускать под банками пришвартованных лодок общую цепь и запирать на замок. Хотят трахаться в лодках – сколько угодно. Но угонять – это уже озорство!
- Раз указание – запирайте. – согласился с цербером Коля. - Мы здесь до утра останемся. Надо найти кое-кого, заодно поужинаем, переночуем…
- Ну, тогда ладно. Сегодня на «Улетае» сабантуй, большой костёр. Новички, понимаешь, прибыли с Речвокзала. Девицы там такие … сочные!
И поцокал языком, демонстрируя восхищение.
- Как только, так сразу! – весело отозвался Коля. - Нам надо ещё по базару надо пройтись и раков сварить где-нибудь – к пиву-то!
- На базаре уже никого нет. – огорчил его цербер. – завтра приходите. А что до раков – там и сварите, костёр же! Только смотрите внимательно – в прошлый раз девки, как начали голыми плясать – половину котелков в огонь опрокинули, мы как раз пунш варили... Всё в уголья выплеснули, замкадыши хреновы!

Территория МГУ,
близ Ломоносовского проспекта.
Егор устал. Устал так, как не уставал даже во время марш-бросков по дальневосточной тайге. В глазах плыли кровавые круги, воздух со свистом врывался в лёгкие через пересохшую гортань – но всё равно, его не хватало, чтобы питать энергией выпитый до донышка организм…
Но, стоило удалиться от дома со страшным подвалом – немочь начала отпускать. Поначалу Гоша чуть ли не тащил напарника на себе – самого Егора едва хватало на то, чтобы перебирать ногами. Но вскоре он уже ковылял, опираясь на палку, а когда миновали метро – бодро шагал, будто не изображал час назад раздавленного червяка.
И сыпал вопросами, конечно.
- С телом-то что делать? Нехорошо, всё же человек… был. В Университете его искать будут – что, так и промолчим?
- Рассказать, конечно, надо. - отозвался лешак. - А там пусть начальство решает. Пошлют людей, забрать и похоронить по-людски – я отведу. Чего ж не отвести-то? Припрятал хорошо, никуда он не денется….
Перед тем, как пуститься в обратный путь, Гоша затащил труп в соседнюю пятиэтажку, отыскал в брошенной квартире шкаф покрепче и спрятал в него мертвеца - чтобы не добралась мелкая живность, способная за считанные часы оставить от тела одни косточки.
- …и документики отдашь, пусть решают…
Студбилет и пропуск в ГЗ на имя Алёши Конкина лежали в нагрудном кармане энцефалитки рядом с сетуньским медальоном.
- Может, присядем, отдохнём? – Егор кивнул на заросшую мхом скамейку. В сквере, тянущемся вдоль Ломоносовского до улицы Лебедева, многое уцелело – видны были остатки асфальтированных дорожек, и даже бетонные бордюры торчали из густой травы.
- А что, и присядь! - лешак засуетился, расчищая Егору место. – Всего ничего осталось, через полчаса будем…
Егор откинулся на спинку и с наслаждением вытянул ноги.
- Вы обещали рассказать об этой… ведьме…
- О Наине-то? – Гоша с хрустом поскрёб мшистую бороду. –Последняя она из клана Даждьбога. Когда их перерезали, бежала сюда, на Ленинский…
- Кланы? Даждьбог? Кажется, что-то из древних славян?
- Раньше в парке Музеон, там, где Центральный Дом художника, обитала община родноверов. Слыхал о таких?
Егор кивнул. Движение неоязычников стало популярным в конце прошлого, двадцатого века. Родноверы обожали татуировки, носили обереги из дерева и разноцветных бусин, устраивали ритуалы на природе и последними словами поносили христиан. В его родном Новосибирске они прочно прописались в рядах городских сумасшедших.
- Ну вот, жили они своём Музеоне, пока не раскололись на две группы - кланы по-ихнему. И один клан, Чернобога, истребил других, поклонявшихся Даждьбогу.
- Что, прямо так взяли и истребили? Всех?
- Почти. – горестно вздохнул лешак. - Жуткая история, никогда у нас такого смертоубийства не случалось...
- А за что?
Гоша пожал плечами.
- Говорят, власть не поделили. Хотя, над кем властвовать в Лесу-то? Нет, сдаётся мне, в другом дело было…
Голос лешака, обычно скрипучий, звучащий несколько комично, приобрёл загадочность - словно тот собирался посвятить собеседника в некую тайну.
- У каждого в Лесу есть предназначение. Не все, правда, о нём знают - но оно есть. И у отдельных людей и у общин. Предназначение родноверов было - держать стражу на Калиновом Мосту. Для того и призваны...
- Призвали? Кто?
- А ты что же думаешь - люди в Лес случайно приходят? Нет, он сам их призывает, и неважно, где находится человек – хоть на Аляске, хоть в Новой Зеландии. Всё равно - услышит и придёт.
Лешак уже не рассказывал, а вещал. Загадочность в его голосе сменилась торжественностью.
- Те, чьим духам поклонялись родноверы, знали, что такое Калинов Мост, какие берега он соединяет и кто живёт на той стороне.
«…Калинов Мост? Ну да, конечно: Иван-царевич побеждает Змея-Горыныча на Калиновом Мосту. Час от часу не легче!..»
- И где этот Мост? - Егор осмелился перебить лешака. - Или это так, символ?
К его удивлению Гоша не возмутился.
- И символ тоже. Но и мост есть - последний уцелевший с замоскворецкого берега на Болотный остров, между Лесом и Чернолесом. Раньше его называли Третьяковским – узкий такой, пешеходный. Там ещё замочки молодожёны вешали…
- И родноверы, значит, его не удержали?
- Заигрались в свои ритуалы, а того не знали, что в Лесу любое слово может обрести силу – даже то, что сказано понарошку, в шутку. Вот и получилось, что одни впустили в себя Лес, а другие - Чернолес. И, конечно, ужиться не могли...
- И сторонники Чернолеса победили?
- Да. Так была проиграна битва на Калиновом Мосту. Но будет ещё одна битва, последняя. И после неё Лес кончится, а вместе с ним – и весь мир.
Егор помолчал. Впереди, сквозь стену высоченных кустов просвечивали груды камня. Когда-то здесь стояло здание Социологического факультета МГУ, сейчас разваленное до основания гигантскими липами, проросшими сквозь фундамент. Остатки социологов перебрались в ГЗ - два десятка упрямцев, пытающихся изучать людские сообщества Леса. Темы их ежемесячных открытых семинаров служили в Универе предметом постоянных шуток.
- Почему именно тот мост?
- Он один остался цел. Но это тоже неспроста: в сказках за Калиновым мостом Баба-Яга жила, а она, доложу тебе, далеко не забавная старушка из мультиков…
- За тем мостом тоже кто-то живёт?
Гоша посмотрел на собеседника с удивлением.
- Ты что, правда, не знаешь?
- Откуда? Я здесь меньше недели.
- Там скульптура, и не одна, а целая композиция. Называется - «Дети – жертвы пороков взрослых». Тринадцать жутких, отвратительных фигур. Неужели хоть на картинках не видел?
- Не пришлось.
- И век бы их не видеть. Если Чернолес последнюю битву на Калиновом Мосту выиграет – они обретут силу и расползутся по всему свету, тысячекратно умножая несчастья, которые символизируют – война, разврат, алчность, садизм, насилие, ну и всё прочее…
Егору стало муторно. После всего, что он увидел за эти часы - паренёк, в муках умирающий в облаке жгучих спор, старая ведьма с её кровавыми ритуалами, видение, подсмотренное в огоньках, плавающих в глазницах трупа – после всей этой жути получить вместо объяснения детсадовскую страшилку?
- Я так и знал, что не поверишь… - обиженно проскрипел Гоша. – Вы, замкадники, всегда так…
Похоже, лешак снова угадал его мысли.
- Так что с родноверами-то?
- Отступники-чернобожцы так и живут неподалёку. Только это уже не люди - ходячие куклы, у которых вместо душ гнилые грибницы Чернолеса. А уцелевшие даждьбожцы скрылись. Наина – одна из них.
- Есть и другие?
- Были. Один из них основал Сетуньский Стан - хотел создать что-то вроде рыцарского ордена для битвы на Калиновом Мосту и натаскивал своих последователей на чудовищах. Но когда погиб - они забыли о своём предназначении и теперь истребляют всё, что под руку попадётся. И, похоже, впутались в какую-то тёмную историю...
Теперь голос лешака был печальным. Он и сам сник – плечи опустились, руки-сучья безвольно повисли вдоль тела.
- А вы, значит, знали?
- Лешаки много чего знают, только людям не всё рассказывают. Не готовы вы узнать правду …
Гоша шумно встряхнулся всем своим замшелым телом – в точности, как собака, вылезшая из воды. Во все стороны полетели кусочки коры и клочья мха. Егор даже отстранился от неожиданности
- Ну что, отдохнул? – Он говорил прежним, скрипучим голосом. - Вставай, идти надо. Тебе ещё о выполнении задания отчитываться, и о погибшем докладывать, не забыл?
- Это точно… - вздохнул, поднимаясь с лавки, Егор. – Посадят писать бумажки, до ночи провожусь. А жрать, между прочим, хочется – обед-то мы давно пропустили…
- Вот и пошли.

Поляна «Серебряный Бор»,
пляж «Улетай».
Посреди пляжа горел костёр. Языки пламени взлетали к чёрному небу выше крон деревьев, подступающих к пляжу, бросали отсветы в воду, играли бликами в непроницаемой стене листьев на противоположном берегу.
У Большого Костра, которым на Поляне встречали партии новичков, царили благодушие, веселье и… любовь. В самом, что ни на есть, плотском воплощении. А как иначе, если здесь собралось две сотни молодых людей, не отягощённых особыми проблемами, ошалевших от близкой, рукой подать, свободы? Купаться можно до середины октября; брага, которую здесь гнали из малины и смородины, да дурман-травка, поставляемая окрестными фермерами всегда в достатке. Что ещё нужно для непрекращающегося праздника свободной любви?
Гости Поляны тоже вносили свою лепту в общее веселье. Челноки и речники Нагатинского затона искали необременительные романы с податливыми приезжими девицами, и нередко увозили в своих лодках подруг. Окрестные фермеры везли сюда сыновей-сильванов - в «лесных» семьях рождались по большей части, мальчики, невест катастрофически не хватало, вот и приходилось припадать к живительному источнику, бьющему в Серебряном Бору…

Костёр медленно прогорал. Давно сварились и съедены китайские крабы, опустела бутыль сетуньского эля и ещё две, с ягодной брагой. Коля-Эчемин устал травить речные байки, осоловел от выпитого и съеденного и восседал на чурбачке в окружении экономно одетых девиц, восхищающихся его «индейской» причёской и висящими на шее ножнами с «бобровым хвостом». Впрочем, интересовали их не только внешние атрибуты мужественности – вот одна, брюнетка, ничуть не скрываясь, полезла каякеру в штаны, другая, блондинка, впилась в губы долгим, жадным поцелуем...
- Попал наш индеец!- тихонько хихикнула Лиска. – Затащат в кусты и до утра не отпустят. Эти дуры уверены, что, если трахаться с лесными обитателями – быстрее приобретаешь иммунитет.
В отличие от пленивших Колю девиц, собеседница Сергея к новичкам никак не относилась. Она и была той пассажиркой, ради которой они завернули в Серебряный Бор. Лиска занималась переправкой новичков с Речвокзала на Поляну Коломенское и как раз отправлялась за очередной группой. Но по дороге случилась неприятность - нанятый лодочник пропорол днище своей байдарки, и девушке, чтобы не застрять на Поляне надолго, пришлось посылать почтовую белку за старым знакомцем. Коля-Эчемин разыскал её возле биостанции, и предложил присоединяться - каякер планировал отправиться в путь с утра пораньше, и не собирался тратить время на поиски пассажирки.
Сейчас девушка оживлённо болтала с сидящим рядом парнем.
- …знаешь, чего мне больше всего не хватает? Зимы. Маленькой я ходила в парк, каталась на санках. А под Новый Год там ставили большущую ёлку с гирляндами. Я подумала – как было красиво было раньше в Коломенском! Там тоже устраивали новогодние гуляния, и ёлку наряжали перед дворцом…
Лискино лицо, тонкое, с мелкими чертами, озаряли сполохами костра. Собеседник - тощий, белобрысый молодой человек, представившийся челноком с Филей, как бы невзначай положил ей руку на коленку. Сергей нахмурился.
«…чёрт, мне-то какое дело? Девчонка как девчонка, вокруг хватает и пособлазнительней…»
- Так что вам, коломенским, мешает? - проникновенно вещал белобрысый. - Украсьте ёлку и пляшите вокруг!
- Да ну, что это будет за ёлка? - Лиска забавно наморщила носик.
«…а ведь правда, похожа на лисёнка. Только не рыжая, как Яська…
-…это хрень получится, а не ёлка! На ёлке снежок должен лежать, укутывать, блин! И чтоб "снежного ангела" делать, и чтоб снеговика лепить! И чтоб…
«…а руку-то стряхнула! Нет, парень, здесь тебе не обломится…»
- Ну, извини. – белобрысый понял намёк. – Со снегом в Лесу напряги. А вот если…
Что «если» - Сергей так и не узнал. Из костра с треском взметнулся столб искр – и сразу загудели барабаны. Трое полуголых парней, сидя на корточках, выстукивали руками ритм. Стоящая над ними девчонка в микроскопической набедренной повязке помогала им большим бубном, и ещё одна, в точно таком же наряде, высвистывала мелодию на флейте.
В круг выскочили четыре девицы, из одежды имевшие только разноцветные нитки бус и браслеты с колокольчиками на запястьях и лодыжках - и принялись извиваться, сгибаться, разгибаться, кружить в такт барабанам в каком-то дикарском танце. Отсветы пламени играли на влажной коже, тугих полушариях грудей, гладких животах…
Сидящие один за другим вскакивали и присоединялись к танцовщицам. Летели на песок футболки, шорты, кружевные трусики и боксеры; вокруг костра стало не протолкнуться от молодых, разгорячённых, нагих тел. А барабаны били, били, били, тонко, пронзительно свистела флейта, и бубен добавлял к сумасшедшему ритму свой рассыпчатый медный звон…
Белобрысый челнок принял у стоящей рядом девушки блестящую коробочку. Открыл, сыпанул на сгиб пальца бурого порошка, громко вдохнул. Лиска при виде этого фыркнула и демонстративно отодвинулась.
Белобрысый этого не заметил. Он подхватил хозяйку коробочки, и оба кинулись в круг. Сергей оглянулся – многие вокруг делали то же самое: втягивали понюшку, избавлялись от одежды и присоединялись к танцу.
Или к оргии?
Один из парней швырнул спутницу на песок, навалился и мощно заработал бёдрами, попадая в темп, заданный обезумевшими барабанами. Вокруг сразу образовался круг – люди вскидывали руки и ухали хором, и девица отвечала им отрывистыми, в такт бешеным толчкам, вскриками. Ещё одна парочка повалилась на песок, другая, третья… Первая пара успела уже сменить позу: женщина теперь скакала на партнёре, одновременно прильнув лицом к паху другого. Ещё одна, бритая наголо, с замысловатой татуировкой на затылке, встала на четвереньки, пыталась поймать языком соски её подпрыгивающих грудей, а к её костлявому заду уже пристраивался другой кавалер…
Сергей вздрогнул – Лискина ладошка крепко обхватила его пальцы.
- Пойдём!..
- А? Что? Я не…
- Ты что, вообразил, что я на тебя сейчас накинусь? Просто не люблю, когда вот так… обдолбаются, нанюхаются – вообще ничего не соображают, трахаются, как заведённые, пока не свалятся без сил.
- Нанюхаются? А что это у них?
Лиска фыркнула – на этот раз, не раздражённо, а насмешливо.
- Такой большой мальчик, а не знаешь?
- Ну, извини, у меня слегка другие интересы.
- Кто бы сомневался! – её слова источали чистый, девяносто девятой пробы, кураре. – Нашему знаменитому егерю не до женской любви - ему дай какую-нибудь тварь изловить, и чтобы вся в шипах и чешуе и, желательно, ядовитую…
«…ах ты, стеровочка!..»
- Почему не до любви? То есть, я должен закончить одно дело…
- И что, одно другому мешает?
Лиска стояла перед ним, уперев кулачки в пояс. Сергей только сейчас заметил, что из одежды на ней осталась только беленькая футболка, сквозь которую просвечивают почти невидимые трусики.
«…и когда успела?..»
- Так что за порошок-то - расскажешь?
Девушка пожала плечами.
- Говорят: какие-то грибы, вываренные в отваре из жуков. Недавно появился, челноки везут из Сокольников.
«.. интересно, а ты-то сама пробовала? То-то со знанием дела излагаешь…»
- Но штука убойная – сам видишь, как от неё крышу сносит…
- Это точно… - пробормотал Сергей. На пляже не осталось никого, не занятого совокуплениями. Отовсюду неслись сладострастные стоны, крики, рычание, влажные шлепки совокупляющихся тел. А барабаны всё били, и флейта следовала за ними своим свистом...
- Я однажды видела, как одна парочка устроилась у самого костра, и парню угольком задницу подпалило. А он не чувствует, наяривает вовсю! Хорошо другие заметили, окатили водой…
- А он что? – заинтересовался Сергей.
- А ничего! Так и продолжал, пока не заснул прямо на ней. Под этим порошочком можно по двадцать раз подряд кончать – хоть мужики, хоть девки…
- Побочные эффекты есть?
- Какие мы деловитые! – расхохоталась Лиска. – «Побочные эффекты!» - ну прям дядя доктор!
Они шли к камышам, чернеющим в дальнем конце пляжа. Ладошка девушки крепко сжимала его пальцы.
-…а если честно – понятия не имею. Наверное, как и у других снадобий. Подсядешь - и Зов Леса обеспечен!
- А как же Эл-А? Иммунитет-то через секс не передаётся, проверено.
- А мне плевать! - девушка независимо вздёрнула острый подбородок. - У меня его отродясь не было!
- Секса? Сочувствую…
- Эл-А, идиот! – она больно ущипнула Сергея за руку. - И вообще, сколько можно болтать? Пошли лучше купаться!
И, прежде, чем он ответил, скинула футболку, стащила трусики и с разбегу кинулась в воду.

ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ
19 сентября 2054 года воскресенье.

ГЗ МГУ,
лаборатория экспериментальной микологии.
Дверь заскрипела. Егор оторвался от исписанного листа и поднял голову.
- Жалнин? Начальство до себе вимагае, йди!
Багровая физиономия Вислогуза источала злорадство.
- Що, хлопчику, не по соби? А ось ничо̀го казённим майном розкидатися!
Явившись с утра в лабораторию, Егор взялся за дело – предстояло сопроводить итоги вылазки надлежащим количеством документов. Вчера его хватило лишь на то, чтобы сдать найденные бумаги, да путано изложить обстоятельства гибели Конкина. Шапиро, увидев его измученную физиономию, сжалился и отослал отсыпаться с условием назавтра оформить всё, как полагается. А именно: составить отчёт о выполнении задания, приложив к нему кроки маршрута, докладную о гибели студента первого курса А. Конкина (в двух экземплярах), и объяснительную записку по вопросу утраты двух единиц подотчётного имущества. Последнее вызвало особую ярость хохла-завхоза: сначала он предложил руководству с позором уволить нового лаборанта, а когда в этом было отказано, потребовал взыскать ущерб, желательно - в тройном размере.
Егор нашёл среди разбросанных по столу бумаг чистовой вариант отчёта и направился к завлабу. Вислогуз с сопением топал за ним - было видно, что ему не терпится подтолкнуть проштрафившегося лаборанта в спину.
- Заходь, шкидник!
Егор не смог отказать себе в небольшой шалости: когда Вислогуз распахнул дверь, он заложил руки за спину, вошёл и встал посреди кабинета, повесив голову.
Завлаб в удивлении поднял брови.
- Что же вы, голубчик? Проходите, садитесь…
На физиономии завхоза отразилась целая гамма чувств – от растерянности до искреннего непонимания.
- Як же ж так, Яков Израилевич? Вин... це ж халатнисть!..
В голосе Шапиро прорезался металл:
- Я вас не задерживаю, Михаил Вонгянович! А вы садитесь, юноша, садитесь. Выспаться хоть удалось?
Завхоз выразил возмущение тем, что чуть громче, чем следовало, затворил за собой дверь.
- Вы на него не сердитесь, Егор… простите, отчество запамятовал…
- Можно просто Егор.
- Да, конечно. Так вы, Егор, на него не серчайте. Бесценный в своём роде человек, сколько уж лет у нас в завхозах! И хозяйство в порядке, и отчётность – комар носу не подточит. У Михася Вонгяновича родственник в Лесу, староста какого-то села. Он раз в неделю присылает с оказией гостинцы, так мы всей лабораторией пируем. Кстати, скоро праздник, вот и попробуете! - завлаб мечтательно причмокнул. - У него, знаете ли, такая ветчина, копчёная гусятина, медовые настойки…
- А что за праздник, Яков Израилевич?
- Как? Вы не знаете? – на лице завлаба отразилось искреннее изумление. – Наш главный, день Ботаника.
- А разве такой есть?
- Ну, не совсем. Когда-то, ещё в СССР отмечали День работника леса – тогда у каждой профессии был свой праздник. Несколько лет назад наш Фомич нашёл отрывной календарь. Вот он, смотрите….
В рамочке под стеклом висел пожелтевший листок, оборванный по верхнему краю. На нем в два цвета, красным и чёрным, была отпечатана незамысловатая картинка: бородатый мужчина в форменной тужурке рассматривает ветки дерева на фоне лесопосадок. И надпись: «День работника леса. 15, сентябрь, воскресенье, 1974».
- …мы и подумали - все мы тут в той или иной степени занимаемся Лесом… И представьте, прижилось! Правда, название взяли другое, «День Ботаника», и празднуем в последнее воскресенье сентября. В этом году - двадцать шестое, первый день следующей декады. Праздник, неофициальный, вечером после работы, посидим в лаборатории, в своём кругу…
- Да, Яков Израилевич, конечно. Я отчёт принёс, вы просили…
Завлаб принял у Егора листки, мельком проглядел и убрал в папку.
- Честно говоря, это чистой воды формальность, уж извините, что усадил вас за писанину. К сожалению, от журнала, который вы принесли, особого проку нет. В нём данные по калибровке оборудования – видимо, профессор Новогородцев забрал их домой, подготовиться к очередному эксперименту. А за блокнот спасибо – в нём обнаружилось нечто действительно ценное…
- Что?
Егор постарался, чтобы вопрос прозвучал нетерпеливо, даже жадно – как и подобало юнцу, жаждущему положить все силы на алтарь науки.
- Теперь мы точно знаем, где искать записи Новгородцева. Они в сейфе, в его лаборатории.
«…»мы»? И кто это успел за ночь разобраться в документах и сделать вывод? Уж точно, не кандидат наук Шапиро. Физика элементарных частиц – это не его…»
Но сказал то, что от него и ожидали.
- Так может, сходить и туда? Найдём, заберём, не впервой уже…
Завлаб покачал головой.
- Это в Курчатовский-то? Больно вы шустрый, юноша… Это один из самых опасных районов Леса. Люди там не живут - чудовища, мутанты. Одно слово, Щукинская Чересполосица. Нет, вам это пока не по зубам, во всяком случае – одному.
- Ну почему – одному? Гоша может опять проводить…
- Нет. Для такого задания нужен вам проводник посерьёзнее. Есть один на примете - мой знакомый, лучший егерь Леса. Его тут называют «Бич».
«…вот и Гоша о нём упоминал, и тоже в связи с подземными жителями. Совпадение? Ох, вряд ли…»
- Яков Израилевич, можно ещё вопрос? Мне бы хотелось разузнать побольше о погибшем студенте. Не подскажете, как найти его одногруппников?
- О Конкине? Да, большая утрата для нашей лаборатории…
Завлаб подошёл к доске с расписанием.
- У сто третьей группы сейчас лабораторки по генетике у профессора Симагина. Знаете, где?
- Найду.
- И загляните к секретарю кафедры. Я распоряжусь, чтобы вам выдали его личное дело. И если что-нибудь узнаете - поставьте меня в известность, договорились?
- Обязательно.

Химкинское водохранилище,
Северный Речной Вокзал.
Как ни бились метеорологи, как ни колдовали с математическими моделями на суперкомпьютерах, сколько ни выдвигали головоломных теорий – объяснить, почему в бывшем мегаполисе установился почти субтропический климат, так и не удалось. Обитатели Леса давно забыли, что такое снег; деревья не успевали сбросить листву, а на ветках уже проклёвывались новые почки. Берёзы и клёны соседствовали здесь с бамбуковыми рощами и древовидными папоротниками. Но день и ночь здесь в полном соответствии с географией, и восход солнца 25-го сентября случился в положенное для этой широты время – в четверть седьмого утра.
Коля-Эчемин не рискнул отправиться в путь раньше - в темноте ничего не стоит пропороть днище пироги о какую-нибудь корягу. Зато при свете они быстро оставили позади Серебряный Бор, протиснулись между обломками Строгинского моста и подошли к воротам шлюза № 8, первого в цепочке Тушинского Переволока.
Механизмы, управляющие огромными стальными створками, давным-давно проржавели насквозь и не действовали. Речники вышли из положения: приоткрыли верхние ворота шлюзов, а на нижних установили лебёдки с электроприводом. Ток для них давал генератор, приводимый в действие водяной турбиной в канале резервного водостока. Когда же он выходил из строя, в ход шли большие ручные вороты – с их помощью поднимали посудины водоизмещением до десяти тонн.
Им повезло: динамо и лебёдки действовали исправно. Не прошло и трёх часов, как пирог, миновав шлюз №7, вышла на простор Химкинского водохранилища.

На Речвокзале черта, отделяющая Лес от «нейтральной территории», отстояла далеко от стен здания. Страдающие Лесной Аллергией чувствовали себя в безопасности на всей территории парка и набережной, тянущейся на полторы сотни метров по обе стороны от здания с адмиралтейским шпилем и колоннадами ротонд. У пирса доживали свой век три больших круизных теплохода. Первый, носящий имя «Президент», играл роль дебаркадера, к которому швартовались прибывающие лодки. Другой, на облупившемся борту которого ещё различалась надпись «Две столицы», служил плавучей гостиницей. Третий, приткнувшийся к пирсу по ту сторону незримой границы Леса, скрылся под сплошной подушкой лиан и ползучих кустарников, превратившись то ли в плавучий островок, то ли в замшелую спину древнего ихтиозавра, выбравшегося погреться на солнышке.
Пирога удобно устроилась на наклонных мостках, спущенных в воду с борта «Президента» специально для каноэ, байдарок и прочих скорлупок. Сергей вслед за остальными расписался в книге для прибывающих, помог Коле-Эчемину сдать багаж в камеру хранения и распрощался с попутчиками условившись встретиться вечером, в одном из местных заведений.
- Понесёшь заказчику? - каякер кивнул на притороченный к «Ермаку» тубус.
- Да, Манукяну.
- Это, который «Старьё-бирём»?
- А ты других армян на Речвокзале знаешь?
- Нет, только Кубика-Рубика.
- Ты только ему в лицо так не скажи.
- А он что, крутой? – насторожился Коля. - Вообще-то я тут редко бываю, обычно не поднимаюсь выше Серебряного Бора…
Сергей ухмыльнулся.
- Дядя Рубик - тихий, вежливый. Но ссориться с ним я никому не посоветую. Он и сам человек уважаемый и дружит с очень, очень важными людьми. Без него здесь ни одно серьёзное дело не делается, а ты – «Кубик-Рубик»…

- Не укладывается у меня в голове, Бич, за что тут платить такие деньги? Моему внуку шестилетнему краску дай, кисточку – он так же нарисует, ни один учёный искусствовед не отличит. А тут - двадцать миллионов баксов!

- Скажи Бич, за что тут такие деньги платить, а? Я внуку краски дам, кисточку – намалюет так, что не отличишь!
Рубен Месропович Манукян, владелец лавочки «Старьё бирём» критически обозрел холст с большим чёрным квадратом, окаймлённым широкой белой полосой. Больше на картине ничего не было.
- Сарьян лучше, да, Рубик, уважаемый?
Физиономия старого армянина расплылась в улыбке.
- Ай, дарагой, уважил старика! В раму золочёную вставлю, на самое видное место повешу, гостям показывать стану! Скажу – сам Бич подарил, вспомнил, что у меня радость!
Две недели назад хозяин «Старьё бирём» получил из дома известие о рождении третьего внука. И не замедлил поделиться новостью с Сергеем, заглянувшим на Речвокзал обсудить условия заказа. Егерь, попав в Третьяковку, об этом не забыл - благо, в тубусе хватило места для ещё одной картины.
- В раму лучше другую, с цветами. Была там одна, «Глицинии» называется. Я её сначала хотел, да она на картоне. А его - как в трубку свернуть? Не донёс бы. Так что извини, взял эту… «Постройка народного дома» .
- Э-э-э, зачем извиняешься? Какой народный дом, да? Там оперный театр построили, самый красивый в Ереване, я туда молодым дэвушек водил!
- Ну, тебе виднее… - пробормотал Егерь. На его вкус, пара синих волов, запряженных в красный воз на фоне карьера и далёких гор не слишком ассоциировалось с театром. Но потомственному эриванцу, конечно, виднее.
- Ну, Бич, ну, молодчина! Никто не брался – а ты взялся и справился! Фрунзик, ара, забери – и осторожнее, эта ерунда сотни твоих бестолковых голов дороже!
Четырнадцатилетний племянник Кубика-Рубика шустро скатал картины в трубку, увернулся от подзатыльника и умотал в задние помещения.
- Ну что ж, Бич, как говорите вы, русские: долг платежом красен. Ты заказ выполнил – я тоже всё сделал, как ты просил.
И выложил на стол длинный футляр. На крышке - серебряная табличка с надписью «Holland & Holland Ltd». И, ниже: «Royal Warrrant»
Сергей открыл крышку, и у него перехватило дыхание.
Классические, строгие линии. Ложа из драгоценного палисандра. Изящная гравировка, змеящаяся по воронёной стали. Произведение искусства, вышедшее из рук английских мастеров.
- Ну что, он? Да ты не торопись, рассмотри, как следует. Хочешь, Фрунзика кликну, чаю принесёт…
Егерь протянул руку и деликатно, кончиками пальцев прикоснулся к холодному металлу. Мечта многих поколений читателей Буссенара, совершенство, воплощённое в оружейной стали…
- Изумительно, Рубик-джан! Если не возражаешь, я схожу в парк, опробую. Тут рассматривать – это всё равно, что вино нюхать, и не пригубить, сплошное издевательство!
- Конечно, иди, дорогой, иди! Фрунзик-джан, где тебя носит?
- Я здесь, дядя Рубик!
- Иди, помоги нашему дорогому гостю опробовать его заказ. Вот, держи, и не урони, эта штука….
- Знаю–знаю, дядя Рубик, сотни моих бестолковых голов стоит! – дерзко ухмыльнулся мальчишка, принимая футляр.
- Больно умный стал, бала-джан!  На, Бич, возьми! На пробу хватит – они дорогие, семьдэсят долларов штюка, да? Но ты не переживай, дорогой, надо будет – ещё привезём!
- Спасибо, Рубик-джан. – ответил Сергей, засовывая в поясную сумку три толстых пятнадцатисантиметровых патрона с тупоносыми пулями. – А для верхних стволов? Хотелось бы все опробовать…
Армянин хлопнул себя по лбу, покопался в комоде и достал пачку патронов поменьше.
- Как я мог забыть, ара! Ты постреляй, а я пока стол велю накрыть. Посидим, вина выпьем, отметим это дело!
- Конечно, Рубик-джан. Но я ещё хотел сказать…
- О втором заказе, да?
- О нём. Мне очень жаль, но не вышло. Здание деревья разрушили, внутри хлам один. Я долго искал, рылся – ничего! Ещё и лианы-трупоеды проросли - Чернолес в двух шагах, сам понимаешь…
- Да, беда… - хозяин лавки сокрушённо покачал головой. – Прямо и не знаю, как говорить буду – уважаемый человек, солидный заказчик, очень расстроится… Ну да ничего не поделаешь: Лес, он не спрашивает. Забрал – значит, судьба такая…
- Именно, так. Судьба.
«…извините, Рубен Месропович. Не хотелось вас обманывать, а иначе никак. Не могу я правду рассказать - не остановится твой «солидный заказчик», ещё кого-нибудь пошлёт…»
- Ладно, Бич, иди, опробуй свою игрушку. И возвращайся через полчасика – сегодня колола̀к  будет, долма̀ - нельзя, чтоб остыло…

ГЗ МГУ,
лаборатория генетики
- Взгляните, молодые люди: не правда ли, замечательные создания?
Прямо перед Егором сидела тощая студентка с волосами, собранными в конский хвост, одетая, как и все вокруг, в белый лабораторный халат. Молодой человек подался вперёд, чтобы получше видеть, и поморщился – девица пользовалась приторными духами с цветочными нотками и явственно переборщила с дозой. Приходилось терпеть.
В стеклянном ящике на столе молниями метались крохотные белые комочки.
- Какие лапочки! Какие крохотулечки! - защебетали студентки в первом ряду.
Создания едва-едва дотягивали до половины размера обычной мыши. С хвостом в них было сантиметра три, не больше.
- Срок жизни обычной особи в среднем составляет год-полтора. А у этих - три дня! Всего три дня, на весь жизненный цикл – рождение, размножение, смерть. Вы понимаете, что это значит?
- Эти бедняжки так быстро умирают? - ахнула девица с конским хвостом. – Ой, как жалко…
Судя по выражению лица, профессор с трудом удержался от экспрессивной лексики.
- Вы, барышня, что-нибудь слышали о дрозофилах?
- Ну… это мушки такие, да?
- Замечательно! – саркастически рассмеялся Симагин. – Это такие мушки! Положительно, вы не зря занимаете место на Биофаке. Может, заодно поведаете и о том, какую роль эти «мушки» играют в генетических исследованиях?
На жалостливую студентку жалко было смотреть. Казалось, если грозный профессор скажет ещё хоть слово – она разрыдается.
Но Симагин уже сменил гнев на милость. А может, ему просто нравилось изрекать истины перед жадно внимающей аудиторией?
- Вдумайтесь: теплокровные млекопитающие с бешеным метаболизмом, причём их поколения сменяются раз в сутки! Потому я и дал проекту название «Однодневки». Теперь, когда мы добились успеха, учёные получат возможность работать с генами млекопитающих со скоростью, ранее доступной только на дрозофилах! Это переворот, молодые люди, и он стал возможен благодаря работам нашей лаборатории с биоматериалом, полученным в Лесу. Но, должен сказать – это лишь первый шаг в грандиозной программе, цели которых я пока не вправе раскрыть!
«…сейчас он скажет, что в перспективе это не меньше, чем Нобелевка. Что ж, здоровое тщеславие может порой оказаться полезным…»
Но профессор Симагин не успел сделать столь опрометчивое заявление. Прозвенел звонок с пары, мыши заметались ещё сильнее, превратившись в размытые белые полоски. Студенты уже поднимались с мест; Девица с конским хвостом встала, отодвинула стул, повернулась – и нос к носу столкнулась с Егором.
- Простите, а вы… я вас не знаю! Из какой вы группы?
Лицо у неё было узкое, вытянутое, с тяжёлой челюстью и длинным носом. Такие принято называть лошадиными.
- Моё имя Егор. А у вас замечательные духи. Это ландыш или вербена?
Девица кисло улыбнулась.
- Ландыш.
«…и зубы крупные, как у кобылы. Будущий синий чулок?..»
- Видите ли, Катя, мне бы хотелось… вас ведь зовут Катей?
- Откуда вы знаете?
Егор пожал плечами – с лёгким намёком на многозначительность. На этот раз лошадиная улыбка была шире.
«…как же не знать, если на халате, на месте, где у женщин обычно бывает бюст, у тебя выведено «Екатерина Смольская, гр. 103?..»
-…так вот, Катя, мне необходимо уточнить кое-что насчёт этого несчастного юноши, вашего однокурсника…
- Конкин, что ли? Да, ужас – вчера только был на занятиях и вдруг… а вы следователь?
В глазах собеседницы мелькнуло жадное любопытство. Продолжая говорить, она как бы невзначай оттёрла Егора от сокурсниц.
«…старо, как мир: разнюхать что-нибудь погорячее и хвастаться перед подругами. Некоторые вещи не меняются, даже когда мир вокруг встаёт на дыбы…»
Вместо ответа Егор неопределённо пожал плечами.
- Вижу, вы были с ним хорошо знакомы? Не уделите мне несколько минут? Сейчас обеденный перерыв, давайте сделаем так: я напою вас кофе, и вы ответите на несколько вопросов…

Через полчаса Егор, бодро насвистывая, сбежал по лестнице главного холла. Расчёт полностью оправдался: девица с лошадиным лицом выложила ему всю подноготную погибшего. По её словам, покойный Конкин был человеком неприятным, себе на уме, хотя ничего особенного из себя не представлял - ни в плане учёбы, ни в каком другом. Выходило, что единственным достоинством покойника был полный иммунитет к Лесной Аллергии, которым он и пользовался без зазрения совести: выбирался, несмотря на запреты, в Лес, тащил оттуда всякие интересные штучки, а на не столь удачливых сокурсников поглядывал свысока. «Говорят, его собирались сделать рейдером, представляете!? Этого ботана! Наши овцы, как узнали - кипятком писали, через одну на шею ему вешались…»
Эти слова студентка прошипела сквозь зубы, и Егору послышалась в них застарелая обида. С плохо скрытым злорадством, она поведала «следователю», что у безвременно погибшего студента в Курске осталась больная то ли мать, то ли сестра. Причём он воспринимал это очень близко к сердцу - часто писал домой и сам носил письма в административное крыло ГЗ, не доверяя почтовым ящикам. И всё время расспрашивал о сильнодействующих лекарственных средствах, которые можно раздобыть в Лесу.
Это был уже след. Выяснив напоследок, где жил Алёша Конкин, Егор распрощался и направился в корпус «Е». Клочок бумаги с именем и фамилией собеседницы, а так же номер группы и комнаты в общежитии, где она обитала, он выбросил в первую попавшуюся урну.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ
20 сентября 2054 года понедельник.

ГЗ МГУ,
лаборатория экспериментальной микологии
Доцент Шапиро вытащил из шкафа пачку потрёпанных карт и пухлый скоросшиватель с надписью на обложке «Определитель фауны Московского Леса».
- Вот вам кое-какие материалы. Читайте, смотрите, готовьтесь - в меру возможного, разумеется. Да, и зайдите к Вислогузу - я распорядился, чтобы не жадничал и выдал всё, что вам потребуется. Учти, задание может затянуться, так что снаряжайтесь в расчёте на долгую отлучку.
Егор открыл папку наугад. С карандашного рисунка на него смотрела кошмарная тварь, состоящая из пучка то ли стеблей, то ли щупалец, каждое из которых оканчивалось круглой пастью, усаженной в три ряда крючковатыми зубами.
Ну-ка – ну-ка, что вам выпало? – Шапиро заглянул Егору через плечо. – А-а, грибочерви…
- Кто?
- Довольно опасные твари, обитают в затопленных тоннелях метро. У нас есть примета: какое животное новичок в определителе в первый раз откроет – с тем и встретится. Пусть не сразу, но обязательно. Мне, например, выпала обычная сойка.
- И как, встретилась?
- Увы! – завлаб виновато развёл руками – Я «невыездной», не могу удаляться от Главного здания. Эл-А, пропади она пропадом... А вот в окошко видел, случалось.
- Яков Израилевич, мне вот что неясно. Курчатовский Центр – не профессорская квартира, там одних письменных столов несколько сотен. В каком из них искать ваши бумажки?
Шапиро строго посмотрел на лаборанта.
- Не бумажки, юноша, а материалы, имеющие огромную научную ценность. Нам известно, где находится лаборатория Новогородцева. В бумагах, что я вам дал, поэтажный план Центра, фотографии – изучайте, готовьтесь. Конечно, всё это тридцатилетней давности, но другого, извините, нет.
- Значит, решено – отправляемся в Курчатовский Центр?
Завлаб замялся.
- Я послал Бичу сообщение. Без него даже и пытаться не стоит. Рейдер вы пока, уж простите, никакой, а Щукинская Чересполосица - место страшненькое, непредсказуемое. Да и про Центр много чего рассказывают. В подвалах там – атомный реактор, и неизвестно какие оттуда могут вылезти мутанты…
- Кстати, о реакторе… - припомнил Егор. – Мне рассказали, что под ГЗ якобы тоже есть реактор, действующий. Неужели, правда?
Завлаб с интересом посмотрел на собеседника.
А вы-то сами как полагаете?
Ну… с одной стороны – сложно представить себе реактор без мощной, современной электроники и цифровых систем управления. А с другой – раньше-то обходились? Да и питать ГЗ электроэнергией – это ж никакой соляры не напасёшься!
Доцент Шапиро кивнул.
- Да, тут вы правы, тем более, что лёгкие нефтепродукты в Лесу долго не живут – превращаются в густой кисель, лишённый горючих свойств. И насчёт реактора чистая правда. Его заложили при строительстве ГЗ – улучшенная копия реактора Обнинской АЭС, первой в Союзе. В конце 60-х его законсервировали, а после Зелёного Прилива, когда стали возвращать МГУ к жизни – запустили снова. Благо, система управления у него как раз на ламповой электронике.
- Выходит, и в байках о ГЗ есть зерно истины, Яков Израилевич?
- Как видите… - завлаб усмехнулся – Хотя, искать по подвалам установки для замораживания грунта или золотую статую Сталина все же не советую.

Р-н Хамовники,
Новодевичий Скит.
- Что ж вы, отче, так упорствуете-то? Забрали бы этих бедняг прямо у моста – глядишь, и обошлось бы. Да и мне спину не ломать зазря…
Сергей присел на покосившуюся скамейку, торчащую из травы. Ноги не держали. Несколько сотен метров, отделяющие берег реки от Скита, дались ему тяжелее, чем иной суточный переход.
- Зазря, сыне, ничего не бывает. – строго произнёс отец Андроник. Пальцы его, старческие, узловатые, тискали грубый, вырезанный из простой палки посох.
- Страдания укрепляют страждущих в вере. Добраться до обители, преодолев трудности, опасности, телесные немощи – немалый подвиг. Но и те, кто, подобно тебе, помогает им попасть сюда, совершает благое дело, за который будет им воздаяние.
- И на том спасибо… - буркнул Сергей. – Хоть не задаром надрывался…

Пока караван из четырёх лодок добирался от Речвокзала до Лужнецкого моста, паломники не доставляли никаких проблем. Наравне со всеми орудовали вёслами, глазели по сторонам, удивляясь громадным, выше любых многоэтажек, деревьям, и зданиям, превращённым сплошными покровами мхов и лиан в бесформенные зелёные холмы. Наперебой сыпали вопросами, словно забыв, что едут в Новодевичий Скит, чьи древние стены одинаково непроницаемы и для мирских соблазнов и для загадочного колдовства Леса.
Но  на берегу всё изменилось. Одного из паломников скрутил жесточайший приступ Лесной Аллергии. Снадобье из пузырька, предусмотрительно вручённого Лиской не помогло – гортань стремительно опухала, несчастный страшно хрипел, лицо густо порозовело, как это бывает при анафилактическом шоке. Сергей, поняв, что терять уже нечего, уже не будет, прижал «пациента» к траве, подложил под плечи свёрнутую куртку, так, чтобы запрокинулась голова и, ловко орудуя ножом, проколол трахею. Промокнул натёкшую кровь носовым платком, вёл в разрез изогнутую серебряную трубку – он, как и многие лесовики носил её с собой как раз на такой случай - и дважды вдунул через её воздух.
«Пациент» судорожно дёрнулся - раз, другой. Прикрикнув на второго паломника – «что встал столбом, руки держи!» – егерь стал делать искусственное дыхание. Три выдоха в трубку, пять нажатий сложенными ладонями, три выдоха, пять нажатий…
Оставшиеся две сотни метров он нёс паломника на руках. Спутник тащился следом, навьюченный поклажей, и хрипел так, что Сергей боялся, что и с ним вот-вот приключится то же самое. Но обошлось: монахи встретили их в воротах и утащили страдальцев в монастырскую больничку…

Отец Андроник широко перекрестил новоприбывших. Монахи на ходу обозначили поклоны и посеменили дальше. Рядом с носилками шагал с озабоченным видом скитский лекарь, отец Макарий.
- Ничего-ничего, с божьей помощью встанет на ноги. В Скиту лесные недуги не страшны, а там, глядишь, и попривыкнет, приспособится…
Голос у настоятеля был низкий, благозвучный. Аромат ладана, исходивший от рясы и длинной, волнистой бороды, напрочь перебивал привычные запахи Леса.
- Проголодался, поди? - Отец Андроник повернулся к егерю. - Сейчас осенний мясоед, не строго. Брат кухарь кулебяками с фаршем потчует, щуками пареными, холодным из головизны с хреном.
- Не откажусь, батюшка… - Сергей встал, мышцы ног протестующе взвыли. – Барахло можно оставить в караулке?
- Оставь, отчего ж? Здесь ничего не тронут. И оружие оставь, негоже по обители с ним расхаживать. Я велю накрыть в малой трапезной – пообедаешь, заодно расскажешь, с чем пожаловал.

- …прежде, чем идти за Малевичем, я решил поискать икону. Заказчик сообщил, что она в церкви при галерее, на углу Толмачёвского.
- Никола в Толмачах? – охнул отец Андроник. - Так там же…
- Верно, отче, она самая и есть. – кивнул Сергей. – Икона Владимирской Божьей Матери, так и значилось в заказе. В церковь я попал с трудом – её сверху донизу оплели древолианы, живого места не оставили. Едва пробрался сверху, через колокольню. Полез больше для очистки совести - был уверен, что и внутри ничего, кроме вьюна и корневищ. На лестнице, ведущей вниз, остался только узкий лаз, остальное заросло. А вот внизу…
Сергей покачал головой.
- Внутренность церкви – иконостас, приделы, колонны – всё заросло. А икона - чистая, и будто светится изнутри. Ни пылинки, ни веточки сухой! А по контуру, не поверите, цветы проволочного вьюнка! Он, отче, очень редко цветёт, я всего-то десяток раз и видел... А тут сплошь цветы, будто оклад жемчужный. Я постоял–постоял, да и двинул назад, тем же путём.
Отец Андроник размашисто, истово перекрестился.
- Слава тебе, Господи! Чудотворная икона с древних времён Москву бережёт: от Мехмед-Гирея спасла, от Едигея, Тамерлана. И теперь, выходит, не оставила нас, сирых…
Сергей замялся.
- Тут, вот какое дело: я, когда отдавал Малевича, то поинтересовался у дяди Рубика,  кому понадобилась икона. Оказалось - заказ получен от представителя Московской патриархии.
- Вот оно как… - настоятель встал и принялся расхаживать по трапезной взад-вперёд. Шаги у него были тяжёлые. – Вот, значит, как… Патриарх решил заполучить образ Владимирской Божьей Матери? А ты его забирать не стал, рука не поднялась... Так?
- Так, отче.
- Так, да не так! - он в сердцах стукнул посохом об дощатый пол. – Не далась она тебе! Господь не попустил чудотворному образу покинуть богоспасаемый град, хоть тот и стал дремучей чащобой...
- Простите, отец Андроник… - Сергей говорил негромко, но вполне уверенно. – Я в Лесу немало святынь видел. У всех они свои  - у вас в Скиту, у друидов, у индейцев Пау-Вау. Даже у чернолесских родноверов, не к ночи будь помянуты… Но ведь есть у них и нечто общее!
- Да что может быть общего у сатанинского идола и чудотворного образа? – настоятель взревел так, что позавидовал бы мастодонт с Крылатских холмов.  – Ты бога-то побойся,  не искушай – дождёшься ведь, обломаю посох  о хребтину…
- Да бросьте вы лаяться, отче… отмахнулся егерь. - Ну, обломаете, а что проку?  Я  после этой истории много о чём передумал… Здесь, в Лесу, любая святыня подобна сосуду, и она тем вместительнее, чем больше людей её почитает. Лес наполняет эти сосуды своей силой, но создают-то их люди своей верой! Может, в древолю̀днях Пау-Вау, в священных рощах друидов силы и не так много, но она там есть! И на них у меня тоже рука не поднялась бы. Раз Лес их принял, влил в них свою энергию -  не мне с этим спорить. Да и не вам…
- Умолкни, богохульник, прокляну! – отец Андроник в сердцах  плюнул под ноги. – Поди прочь, не доводи до греха…

- Теперь-то куда, душа заблудшая?
Успел отец Андроник отойти после давешней размолвки, или нет – но проводить Сергея он пришёл, проявив подобающее его сану христианское смирение.
- Меня на Речвокзале нашла белка и передала записку из Универа, так что я прямо туда. Если потороплюсь - успею дотемна.
- В Университет, значит… - отец Андроник в задумчивости пожевал губами. – Слыхал, у тебя нелады с золотолесцами?
- Есть такое. Кстати, до меня тоже слухи дошли, будто вы сетуньцев в Лужники пускать запретили. С чего – не секрет?
- Может, и секрет… - настоятель горестно вздохнул. – Не тем они занялись сыне, ох, не тем. Уж не знаю, кто Сердрика с пути сбивает – Золотые Леса или кто похуже, а только тревожно мне за  Сетуньский Стан. Лучше бы тебе пока держаться от них подальше.
- Пока – что? Я  два дня назад был там и, как видите, ничего со мной не случилось. Если что известно – так и скажите, нечего тянуть кота за все подробности!
- Ты как с отцом духовным говоришь, ирод?  - отец Андроник грозно сдвинул брови. – Сказано – не могу я сейчас всю подноготную тебе выложить. Не потому, что не доверяю, а уверенности нет, напраслину возводить не хочу. Скажу одно: ни на Метромост, ни на Лужнецкий тебе сейчас лучше не соваться.  Что делать-то будешь?
- Придумаю что-нибудь.
- Ты погоди, торопыга! Придумает он…
Настоятель сделал многозначительную паузу и продолжил.
- На набережной, в Лужниках, есть часовенка святого равноапостольного князя Владимира – там служит отец Михаил, наш, скитский. Лужниковские рядом сколотили причал для рыбацких челноков. Рыбку в обитель шлют, Бога не забывают… Я это к чему? Туда как раз двое послушников собрались, помочь отцу Михаилу по хозяйству. Может и ты с ними? Проводят по-тихому, договорятся, чтобы рыбаки тебя на тот берег перебросили и лишнего не болтали. Лес там к самой воде подступает, вот ты в обход золотолесцев и поднимешься - а там и до Мичуринского рукой подать. Справишься?
- Не впервой. Только мне бы на Лужники заглянуть, к брату Паисию…
Монах-сапожник держал мастерскую не в Скиту, а в посёлке фермеров у Большой Арены.
- Слыхал, ждёт он тебя. Брата привратника предупредил: мол, если зайдёт Бич, передайте – готов его заказ. Что заказывал-то?
- Да вот, ружьецо новое прикупил – похвастал Сергей. – заказал для него кожаный чехол и бандольер. Это патронташ такой, не на пояс, а через плечо.
- Всё бы вам игрушки смертоубойные… - недовольно поморщился настоятель. - Ну да ладно. Ты егерь, тебе, стало быть, нужно. Благословляю.
- Спасибо, отец Андроник.
- Не меня, бога благодари! Тебе бы в храм зайди, поставить свечку святому мученику Трифону. Он покровитель всех охотников и рыболовов – значит, и твой тоже. Ты морду-то не вороти, о душе твоей пекусь, нехристь!
Сергей вовремя скрыл ухмылку. Не стоило лишний раз испытывать судьбу:  известный крутым нравом отец Андроник вполне мог передумать и выполнить-таки  угрозу насчёт посоха и спины нечестивца…
- Непременно зайду, как-нибудь в другой раз. И вот ещё что, отец Андроник…
- Чего тебе, заблудшая душа?
- Велите отцу Макарию, чтобы трубку для трахеотомии вернул. Ему невелик прибыток, а мне – вдруг снова понадобится?

Воробьёвы горы,
смотровая площадка
В стене деревьев, поднимающихся на всём протяжении Воробьёвых гор, имелась только одна прореха – смотровая площадка. Отсюда к Главному зданию вела натоптанная тропинка, и поток людей на ней не иссякал до глубокой ночи. Шли золотолесцы, работающие в Универе; спешили на рынок челноки, высадившиеся возле Метромоста; университетские сотрудники и студенты торопились полюбоваться видом, открывающимся со смотровой площадки. Отсюда к платформам, установленным в развилках ветвей гигантских ясеней, вели воздушные мостики из канатов, жердей и тоненьких дощечек. Мостики охраняли скучающие золотолесцы с рогатинами и арбалетами.

Лина появилась в общаге после обеда. Егор и сам собирался заглянуть в библиотеку, но засиделся за полученными от Шапиро бумагами. Попеняв на недостаток внимания к своей персоне, девушка покружила по комнате, заварила чай, пролистала со скучающим видом схемы и планы Курчатовского Центра и предложила пойти прогуляться. «Ты сколько в Универе - третий день, четвёртый? А на смотровой до сих пор не был! Туда, если хочешь знать, все рвутся, даже те, у кого Эл-А не в самой лёгкой форме. Таблеток наглотаются и идут, надеясь, что как-нибудь обойдётся. На прошлой неделе одного такого прямо на смотровой приступ скрутил, едва откачали…

- Вот там я и живу. – девушка указала на огоньки, мелькающие в листве. - Здесь самое большое поселение Золотых Лесов, почти семьсот человек.
- А есть другие?
- Ещё два. Одно – ниже по реке, на террасе, возле Андреевских прудов. А на Метромосту, на станции метро, на платформе что-то типа форпоста. И река под контролем, ни одна лодочка не проскользнёт без досмотра!
- А зачем досматривать лодки? – поинтересовался Сергей. – Пошлины что ли, собираете, за проезд по реке?
Они стояли возле гранитного парапета, кое-где подёрнутого проволочным вьюном. Неподалёку, под самой вышкой, раскинулся рынок – челноки и окрестные фермеры вели торговлю с золотолесцами и барахольщиками, промышляющими между проспектом Вернадского и Ленинским.
- Ну, не пошлины, конечно… - Лина пожала плечами. – Раз уж мы в этих краях самая крупная община – надо же следить за порядком? Вот и смотрим, что люди везут...
- Контрабанду ищете? Оружие, наркотики?
Девушка смешно наморщила носик.
- Скажешь тоже! Оружия в Лесу сколько угодно. Дурь тоже не проблема, высуши древесные поганки, истолки в порошок и пользуйся. Хочется чего-то позамысловатее – ступай к травнику, у них этого добра навалом. Часовые на мосту не пошлины берут, а записывают, кто плывёт, куда, с каким грузом. Потом записи анализируют, чтобы понять, где и какие товары пользуются спросом.
- Ясно. Маркетинговые исследования?
- Что-то вроде. К тому же, никто толком не знает, сколько в Лесу живёт народу. Расспрашивая проезжающих, мы составили своего рода карту человеческих поселений и всё время её дополняем. Нам и социологи из Универа помогают - двое вообще не вылезают с Метромоста, опросы какие-то придумали…
Егор кивнул. Он туже успел понять, что Золотые Леса, единственные, во всём Лесу, имеют что-то, хоть отдалённо напоминающее государственные структуры. Что ж, разведка, сбор информации – естественный рефлекс любого государства. Когда все вокруг пребывают в социально-информационном вакууме, питаясь слухами и сплетнями, тот, кто вовремя озаботится сбором и анализом сведений о людских и товарных потоках, получает в руки неубиенный козырь. Рядом Университет, неиссякаемый источник материальных благ и идей, канал связи с внешним миром - и здесь тоже обойтись без грамотно поставленной разведслужбы…
Егор вздрогнул от неожиданной мысли. Чем на самом деле занята его подруга – неужели, всего лишь работает библиотекаршей? То-то она проявляет такой интерес к его делам…
«…да нет, вздор, паранойя! И познакомились они случайно, и ни о чём серьёзном он ей не рассказывал – потому, что и сам толком ничего не знает…»
А история с погибшим студентом и агентом-сетуньцем? А интерес, проявленный Линой к вылазке в Курчатник? А ведь завлаб старается не прибегать к услугам золотолесцев…
Егор понял, что запутался. Ясно одно – расспрашивать спутницу об этих материях не стоит. В лучшем случае, дело закончится ссорой и он лишится великолепной любовницы. В худшем…
Что будет в худшем - он представить не мог и гнал тревожные мысли прочь. Появится пища для размышлений – тогда будем гадать…
- А там что такое?
Вдали, за чашей Большой Арены, сияли золотом церковные купола.
- А-а-а, это… Новодевичий Скит. Там монахи живут, только они совсем чокнутые. Бродят по Лесу, проповедуют, церковное начальство не слушают. Им из-за МКАДа присылали разных людей, священников – поговорить, образумить, убедить подчиниться, но ни одного из посланцев Лес не пропустил. А письма монахи не читают, выбрасывают за ворота. Говорят – в Лесу только Бог, а патриарх со своим Синодом здесь власти не имеет. И многие их слушают – на Полянах есть часовни и во многих общинах. А ещё болтают, что скитские нанимают егерей, искать по музеям, библиотекам, частным коллекциям, которые остались после Зелёного потопа, старинные церковные книги, иконы – и прячут найденное у себя, в Скиту. А наружу не отсылают, хотя патриарх требовал и злился даже…
- Ты, я вижу, сама не из верующих?
Лина пожала плечами.
- А зачем мне это? Здесь мы сами себе хозяева. Прошлые грехи остались за МКАД, а за новые с нас Лес спросит, когда время придёт. Нет уж, попы, проповедники всякие – ну, знаешь, Церковь Вечного Леса – пусть остаются снаружи. Обойдёмся.
- Церковь Вечного Леса? Впервые слышу…
- Да ну тебя! – Лина тряхнула головой, так, что волосы рассыпались по плечам. – Сколько можно всякой о ерунде? Лучше пошли в посёлок! Обычно университетских туда не пускают, но со мной можно.
Егор обнял девушку за талию и притянул к себе, нашёл губами её шею.
- Думаешь, пора знакомиться с твоей роднёй?
- А ты что, уже созрел? Ну, пусти, медведь, блузку помнёшь…