IX
Засаленный кусок картона, косо висящий над входом, гласил: «СТАРЬЁ БИРЁМ». Кому не надо, кривясь, проходили мимо, - мало ли на Речном такого добра. Кому надо, обращали внимание на аккуратно вычерченные точки над «Ё». А кто был действительно в курсе, заходил и вежливо здоровался.
Хозяина неприметной лавчонки  можно было застать на месте далеко не всегда, скорее – по особым случаям. Сегодня, похоже, был как раз такой.
Впрочем, «лавчонка» - громко сказано, пожалуй.  Клетушка. Две стены нормальные,  в облупленной краске, две другие – фанера, гипсокартон, обычные для таких времянок. Которых, к слову сказать, в бывшем большом зале Северного Речного Вокзала столицы нарезано – не сосчитать, сколько.
В одной из фанерных стенок имелся проём, занавешенный изведшавшим чуть ли не до прозрачности, ковром – проход в каморку владельца. Попади сюда человек не понимающий – сплюнул бы под ноги: «что за клоповник»?  Знающий же (а другие, повторимся, сюда захаживали нечасто), наоборот, понял бы, что оказано ему немалое уважение, не то, что всяким-прочим.
- Здравствуй, уважаемый Яцек-джан, и ты, Чекист, будь здоров!
Дядя Рубик знал с кем как здороваться.
На столе уже был собран чай, плошки со сладкими даже на вид кусочками – медовая пахлава, гата, назук. 
- Ты прости, уважаемый, - Чекист слегка нервничал. — Но по какому случаю такая честь?  Почему не в «Б.Г.», как обычно?
- Эээ, беге-шмеге... Сегодня разговор серьёзный будет. Там музыка-шмузыка, Мессер твой, дурак, опять Светлану тискать затеет, а она с Костей-Берсерком сейчас, горячие парни, начнётся... Поговорим спокойно, да?
Чекист с готовностью кивнул, Яцек-Обрез, напротив, прищурился.
- Ты помнишь, конечно, что счёт у вас остался, неоплаченный. А счета – это такая штюка, которые обязательно надо закрывать. Иначе люди не так поймут, э?
- Мы, вроде договорились? – Яцек говорил негромко. – Будут у вас подходящие заказу – выполним в счёт долга. Мы своё слово держим.
- Так а я о чём, дарагой! – обрадовался армянин. - Я вас очень уважаю, и хороший заказ вам подготовил. Прямо, сказал бы, шанс!- Армянин почесал мизинцем седой висок, чёрный камень в его перстне тускло блеснул.
Чекист хотел было задать вопрос, и даже открыл для этого рот, но спутник прижал под столом его ступню сапогом. В самом деле, к чему торопиться, показывать неуверенность? Раз позвал – сам всё скажет.
- Ко мне пришёл один... э... человек, попросил об услуге. Для этого дела надо команду, я сразу о вас подумал, да. Нэ буду обманывать, дело нэпростое, савсэм, савсэм, нэпростое, мамой клянусь!
Только случайный человек (который, как не раз было замечено, сюда нипочём не попадёт) не заметил бы, что Рубен Месропович Манукян, известный всему Лесу, как Кубик-Рубик, слегка, самую малость, нервничает - отчего заметно усилился его армянский акцент. Не в своей тарелке был старый торгаш, и собеседники это заметили.
- Да чего я говорю? Вы сильные, смелые, маладые – справитесь! Половину… нет, две трети долга разом закроете!
Яцек повел носом.
- Варпет Рубик, очень вас очень уважаем, любой скажет! но можно, пожалуйста, чуток поконкретнее? А то, сдаётся мне, что-то не так с этим заказом, не обижайтесь, пожалуйста.
- Никаких обид. Дело, ты прав, такое… особенное. Заказ... В общем, заказчик -  из Петровского парка. 
Чекист протяжно присвистнул.
- Нэ свисти в доме, дарагой, - упрекнул Рубик — дэнэг нэ будэт.
- Когда денег нет – это плохо.  - не стал спорить Чекист.- Только… поправь, если я ошибаюсь: ты хочешь, чтобы мы вписались за дру…
Яцек с грохнул ладонью по столу так, что плошки со сладостями подпрыгнули.
- Вот видишь, уважаемый… - наставительно заметил дядя Рубик. – Твой друг хорошо всё понял, но ненужных слов говорить не стал. И правильно,  мало ли кто их услышит? Стены здесь – сам видишь…
И постучал согнутым пальцем по фанере. Для этого не пришлось даже вставать – габаритами помещение лавчонки мало отличалось от кухонь в пятиэтажках советской постройки.
- Вот зачем так торопишься, а? Сидим, чай пьём, назук кушаем, разговариваем. Эх, молодёжь... Кстати! Фрунзик-джан, чай уже холодный, да? Непорядок….
В клетушку прошмыгнул чернявый пацанёнок. Водрузил на стол новый чайник и, чуть помявшись, произнёс, обращаясь к Кубику-рубику:
- Кнэрэс, папикэ, байц ми тэ кэз чи цавум эм айд марджанц?*
Старик  вспыхнул и гневно свёл брови:
- Сколько раз было велено - говорить на языке гостя! Амачир!**

  * (армянск.) Извини, дедушка, но я спрошу, - тебе их не жалко?
  ** (армянск.) Стыдись!

Фрунзик покраснел, потупился и растворился вместе с остывшим чайником. чайник на свежий, и, пятясь, ушёл.
- Извините мальчика, пожалуйста, он немножко глупый ещё, маладой потаму шта.
Чекист кинул взгляд на Яцека — тот, как оказалось, слегка понимал по-армянски.  Яцек кивнул:
- Дети иногда говорят правду, у русских даже пословица есть про истину устами младенца... Ты, варапет Рубик, прямо скажи — что от нас требуется?
- Прямо – не прямо.. канэчно скажу, как иначе…. – владелец «Старьё-Бирём» снова занервничал. - Тут вот как получилось:  один человек  - нехороший человек, дурной – у заказчика моего ценную вещь украл. И мало того, что украл – доверие обманул, предал? А так разве можно?
Собеседники терпеливо ждали продолжения.
- Есть подозрение, что он где-то тут, неподалёку от речвокзала прячется и занимается дурным. Надо его... как бы это... Разъяснить.
- Мы не по мокрухе. - жёстко сказал Яцек, прижав ногу Чекиста посильнее. Он знал своего командира – тот сдуру мог и согласиться. 
- Что такое говоришь, уважаемый! - Рубик вплеснул руками — Разве я мог такое предложить уважаемым людям?! Надо только отыскать его, присмотреться – как живёт, чем дышит, какие планы... отсюда, через Ленинградку и по Фестивальной.
«Партизаны» переглянулись.
- Это, варапет Рубик, совсем другой коленкор. – осторожно заговорил Яцек. -  Только один момент.  Сам знаешь, особенные люди эти…  заказчики. А уж тот, кто рискнул их предать – вдвойне особенный. Значит, и дело будет особенное. Непростое дело, сам же сказал, верно?
Армянин кивнул. Физиономия у него сделалась кислой – он, похоже,  точно знал, что сейчас последует.
- А раз так – то и плата должна быть достойной. Короче, мы берёмся, но тебе больше ничего не должны. Идёт?
- И наличными три… нет, пять  штук! – неожиданно влез Чекист. - А то мы тут поиздержались, пока ждали, в долги влезли. Жрачки, опять же прикупить, патронов… Ты же сам, уважаемый, захочешь, чтобы мы побыстрее сработали?
Рубик крякнул, покачал головой и набрал в грудь воздуха. Предстоял Большой Торг.

Отредактировано Ромей (28-03-2020 00:50:52)

***
В Лесу не так уж много открытого пространства – им владеют гигантские деревья, лианы, непроходимый кустарник и прочая гротескно-величественная флора, повылезавшая из-под земли в дни Зелёного Прилива. Потому и ценятся так редкие клочки земли, не тронутые этим вездесущим агрессором. На них можно поставить хижину или срубить избу, не опасаясь, что в один прекрасный день их разрушит вырвавшийся из-под земли росток, способный в считанные часы вымахать вчетверо выше руин соседней многоэтажки. А если такой участок достаточно велик – можно основать поселение и сесть крепко, на долгие годы.
По странному капризу Леса, такие «свободные» участки располагались, как правило,  в  бывших парках или скверах. Туда и стекался фермерский люд, и именно там возникали все сколько-нибудь значительные общины. Случались, конечно, исключения – например, на Добрынинке, где хозяйничал знаменитый Ваха Исрапилов, отродясь не было никакого сквера. Но исключение, как известно, только подтверждает правило.
Вблизи метро «Речной вокзал» неведомая прихоть Леса будто начертила на карте мегаполиса длинный овал, вытянутый между Ленинградским шоссе и улицей Лавочкина.  Фестивальная и Флотская. Дальним, восточным концом  этот овал накрыл большую россыпь прудов вместе с дамбами, искусственным островком и футбольным полем.  За тридцать лет парк  изрядно зарос, но не чрезмерно – кое-где угадывались даже бывшие аллеи и открытые площадки. А ещё, не было здесь древесных титанов, обычных в любом районе Леса - обыкновенная парковая флора, с которой ничего не стоит справиться при помощи топора и пилы.  Люди и справились, основав поселение, привычно названное в честь парка – коммуна «Дружба».
Почему «»коммуна» - никто точно не знал. говорили, что это отголосок советского прошлого парка (когда-то на его краю располагалось здание райкома КПСС)
Новоявленные коммунары обустроили вокруг поселения фруктовые сады и огороды, развели в прудах карпов и уток-огарей – копчёная в ароматных травах рыба и утятина пользовались на Речвокзале и у забредавших в Дружбу челноков неизменным спросом.
Был здесь и свой тотем (хотя, если подумать – какой ещё тотем в коммунах?) – кряжистый, один из старейших в «допотопной» Москве дубов, растущий ближе к Ленинградскому шоссе. Древнее дерево росло на самой границе «овала» и в силу этого почиталось «дружбинцами» своей неотъемлемой собственностью. Возле него даже поставили сторожку и держали на постоянной основе охрану – чтобы отвадить незваных претендентов на коммунарское добро.
Урожай этого старожила, как и у прочих его сородичей, был крайне невелик – всего несколько горстей ценного продукта в сезон. Эти жёлуди имели хождение в качестве универсального обменного средства, а так же высоко ценились, как  ингредиенты многих снадобий. Прочие же –  привезённые из-за МКАД, или взятые от дубов, выросших после Зелёного прилива – нужными свойствами не обладали и годились, разве что, на корм свиньям.

Отредактировано Ромей (29-03-2020 13:06:49)

XII
Всякий раз, когда Сергей выходил на Садовое, его невольно пробирала дрожь – столь непривычным, даже пугающим было для человека, привыкшего к густой путанице ветвей над головой, зрелище бездонного, в половину горизонта, неба над крышами московских кварталов.
Контуры зданий по внутренней стороне остались прежними, хорошо знакомыми любому москвичу.  Те же фасады в слепых, без стёкол, окнах, проржавевшие секции водосточных труб, висящие на немногих уцелевших кронштейнах. Глаз привычно выхватывал спиральную башенку дома на Малой Бронной, краснокирпичный куб концертного зала Чайковского, казённый сталинский фасад здания на углу Малого Козихинского переулка. Знакомые силуэты нарушали, разве что, чахлые деревца и кустики, пробившиеся сквозь кирпичную кладку на крышах, на длинные бороды пожарной лозы и проволочного вьюна, украшающие все без исключения балконы и карнизы. Но в остальном дома мало изменились были те же дома - и это смотрелось тем более дико, что за спиной, из огрызков стен и расколотых фундаментов вставала к небу сплошная стена лесных исполинов – нынешний облик навсегда изменившегося мегаполиса. 
Да, Зелёный Прилив пощадил центр города – во всяком случае,ту его часть, что возвышалась над третьим-четвёртым этажами. Потому что ниже был Ковёр. Сплошное одеяло из мха и лишайников, где пёстро-зелёное, белёсое, где цвета запёкшейся крови, начиналось от внешнего тротуара Садового и, постепенно набирая мощь, достигало несколько метров толщины. Оно взбиралось по стенам до окно третьих этажей; переулки поуже были затоплены зеленью от стены до стены.  Здания пониже, особенно  в старой застройке, скрывались под слоем Ковра целиком.
Лоскуты живого одеяла захватившего центр по левому берегу Москвы-реки, в других районах Леса попадались нечасто. Сергей мог припомнить только два – несколько кварталов жиденького подобия Ковра вдоль  МЦК в районе Коптева, да ещё  знаменитый Белый Дом на Краснопресненской набережной, целиком, на все свои сто с лишним метров высоты укрытый моховой подушкой. Сергей как-то попробовал определить его толщину, но заострённая арматурина на два с лишним метра ушёл вглубь губчатой массы, так и не достав до бетона.
За спиной зашуршало, и егерь дёрнулся - метко брошенный лесной орех щёлкнул его по затылку. Но -  сумел-таки удержаться и поворачиваться не стал. Смысл?  Юная зеленокожая хулиганка снова оказалась на высоте.
- Яська?
- Привет! Ну что, опять облажался, Длинный Карабин?
- Длинный Карабин – это Коля-каякер со своим оленебоем.  – буркнул Сергей, потирая ушибленное место. - А я так, погулять вышел…
Теперь  можно было неторопливо, не теряя  достоинства, повернуться. Девчонка сидела в петле из лиан, свешивавшейся с нижнего сука громадного тиса и совершенно по-детски раскачивалась в этих живых, украшенных мелкими бело-оранжевыми цветами, качелях. Пышный рыжий хвост, излюбленный аксессуар почтовых белок, свешивался вниз. Остро захотелось поймать его и хорошенько дёрнуть. Но делать это он, разумеется не стал. Во-первых, хвост был ненастоящим, а пришитым на живую нитку.  И непременно оторвался бы, поскольку и был рассчитан на то, чтобы служить отвлекающей мишенью для хищных пауков-птицеедов, охотящихся в средних ярусах Леса. А во-вторых, белка ни за что не простит такой фамильярности.
- Куда мне с тобой тягаться, с такой, всей из себя ловкой и проворной? Да и старею…
Это была их игра: Яська подкрадывалась к Сергею тихо, незаметно, а тот должен был её обнаружить. В случае проигрыша белка должна была отдать победителю свой роскошный хвост.
Девчонка оглядела егеря взглядом с головы до пят и скептически хмыкнула.
- А наши девчонки  считают - ты ещё вполне ничего для своего возраста, конечно. Кстати, просили познакомить.
- А ты?
- А вот фиг им! – Белка озорно высунула острый язычок. – Чтоб я такого заказчика уступила? Не дождутся!
Яська давно состояла в доверенных курьерах всего сообщества егерей - к ней обращались, когда требовалась особая конфиденциальность. Что до самого   Сергея, то о его дружбе с острой на язык почтовой белкой знал весь Лес, и он редко обращался к её коллегам.
- Туда пойдёшь? – Яська кивнула на противоположную сторону Садового.
- Заказ, что поделать! - вздохнул егерь.  – Тут недалеко, квартала полтора всего. За полдня обернусь, клык на холодец!
- Не зарекайся! – Белка, извернувшись, постучала по стволу дерева. – Скверное это место – Ковёр, скверное и пакостное. Зря ты туда лезешь…
Белки терпеть не могли центра города. Здесь они они теряли свой главный козырь, способность стремительно и почти бесшумно передвигаться в трёхмерном пространстве древесных крон. Зеленокожие девчонки, выбравшие своим занятием доставку почты, образовали в Лесу независимое и замкнутое сообщество, подчиняющееся строгим кастовым правилам, и одним из главных было – «не суйся на Ковёр!»
- Ладно, дело твоё…
Яська потащила из-за спины крошечный ранец, размером не больше офицерского планшета – в таких белки носили корреспонденцию.
- От дяди Вовы?
- Угу. И ещё два письма. Я по дороге заглянула на Поляну Серебряный Бор. Там сейчас Вернер с Конезавода  и Уочѝви-танцовщица - оттянуться решили.  Оба ответили.
- А другие?
- Отсюда отправлюсь к Нгуену, потом по остальным адресам.
Собираясь на Ковёр, Сергей предпринял кое-какие меры. В частности – разослал остальным егерям сообщение о предложении, сделанном ему Треном. И – совет не связываться с друидом.
Он вскрыл письма. Так и есть – двое, Вернер и  Уочѝви благодарят за предупреждение и обещают подумать. Что ж, егеря, конечно, народ вольный и решать будут сами, но к его рекомендациям обычно прислушиваются.
Третье письмо было от старого егеря – Яська застала его в Шмулевом шинке. Это было самое интересное:  дядя Вова уже успел получить предложение, причём не из Обители, а с Речвокзала, от Кубика Рубика. Сергей ухмыльнулся – Трен действовал предсказуемо. 
- Ладно, Ясь, спасибо. Пойду я.
- Потом  куда, на Речвокзал или ВДНХ?
Большинство егерей брали заказы через тамошних посредников, и Яська, конечно, об этом знала.
Сергей помотал головой.
- Нет, на этот раз на Воробьёвы, в ГЗ.  Вернусь на Белорусскую, а дальше перекладными, до Лужников.
Белка спрыгнула с качелей и подошла к егерю – вплотную, как не делала до сих пор почти никогда.  Встала на цыпочки и неловко поцеловала его в щетинистую (последний раз брился сутки назад, в Петровском) щёку.
- Постарайся не попасть в историю… Кожаный Чулок!
И скрылась в ветвях.