Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Глава 6. В которой герои подслушивают, молятся, знакомятся с говорящей бочкой, а потом с головой погружаются в религию и интриги.
На третьем этаже, перед самыми дверями, поблёскивающими чеканными бронзовыми накладками, наших героев встретил Уильям Эйлиш и знаком показал, что им придется некоторое время подождать.
Из-за дверей приглушенно доносились голоса.
Один, судя по всему, принадлежал здешнему хозяину – Нивелеру Зиндекину. Другой – чуть более тихий – какому-то незнакомому мужчине, говорящему так медленно, будто слова давались ему с большим трудом.
- Моего господина интересуют эти новые устройства – бомбарды, кажется? – протянул незнакомец и, помолчав какое-то время, но не дождавшись ответа, продолжил: - Мы поставляем вам нашу прекрасную шерсть, а вы платите звонкой монетой, но сейчас деньги нам не нужны. Сейчас нам нужно оружие.
- Мистер Мартин, вы – жители свободных островов не понимаете, каково это – гнуть спину под гнётом либерийской короны… - с легкой печалью в голосе - кажется чуть-чуть наигранной - произнес господин Зиндекин. – Боюсь, что вскоре мы не сможем покупать шерсть, а наши кузнецы не смогут продать вам даже одной бомбарды…
- Я слышал, что Либерийский король ввел новые налоги из-за торговли с нами, - пережевывал слова мистер Мартин, - а еще слышал, что город готовится дать отпор и не собирается их платить.
Судя по грохоту и торопливым шагам, шаркающим по дорогим восточным коврам, устилающим пол в кабинете, господин Зиндекин вскочил со своего места и принялся носиться по комнате из угла в угол, приговаривая:
- Ах, любезный мой Мартин, это все только слухи! Кругом трусость, алчность и предательство! Городской совет – сборище недоумков! Никто не хочет воевать за свои права! На последнем совете всерьез обсуждалась возможность прекращения торговли с Островами…
- Боюсь, мой господин – герцог Сесекский, будет очень не рад этому решению! – Мартин по случаю таких новостей заговорил почти как нормальный человек. – Всюду неспокойно, нас окружают враги и нам нужны деньги, чтоб содержать войска, и оружие, чтобы сражаться!
- Как я вас понимаю! – со вздохом ответил ему хозяин кабинета. – Остров Сесекс – владения господина герцога – ближайший к нам и, не буду скрывать, именно с вами мы ведем самую лучшую торговлю!
При этих словах Уильям Эйлиш, который тоже с интересом слушал разговор, неожиданно что-то с издевкой хмыкнул себе под нос.
- Это уже третий, который с Островов, и каждому он говорит одно и тоже, - почему-то решил объясниться с нашими героями господин Эйлиш.
Иван и Алексей покивали, изображая понимание, а после с недоумением переглянулись – раньше начальник охраны не имел привычки разговаривать с ними просто так. Тем более обсуждая детали подслушанного разговора.
Тем временем господин Зиндекин за дверью продолжал:
- Я делаю все возможное, чтобы сохранить нашу дружбу и выступить против несправедливости с оружием в руках, но я один и если город решит подчиниться королевской воле, то и мне придется…
- Чем мы можем вам помочь? – деловито поинтересовался его собеседник.
- Славные воины – вот все что нам нужно!
- Исключено, - тут же коротко произнес мистер Мартин, - мой господин не будет воевать с королем, - и, замолчав на несколько секунд, вдруг добавил: - По крайней мере пока.
- Тогда деньги, друг мой! Вы же знаете, что оружие и доспехи нынче дороги, а мы уже порядочно поиздержались!
- Слушаю, - когда речь зашла о деньгах, Мартин стал еще менее многословен.
- Предлагаю следующее: шерсть, уже поставленную и ту, что будет поставлена позже, мы оплатим после войны. Тогда же и предоставим наши бомбарды, но серебро за них вам придется внести уже сейчас.
За дверью повисла такая тишина, что стало слышно жужжание мухи, которая, этажом ниже, билась о витраж. Спустя несколько минут, когда друзья уже подумали, что мистера Мартина хватил удар, тот вдруг спокойной произнес:
- Проценты?
- Какие проценты? – также спокойно поинтересовался господин Зиндекин.
- Вы будете пользоваться нашими деньгами, а за это полагаются проценты, - из речи островитянина окончательно исчезла медлительность и леность.
- Проценты мы заплатим своей кровью, - торжественно и несколько высокомерно ответил ему купец, - которую, между прочим, будем проливать за наше общее дело!
- Тогда нужны гарантии, что торговля не прекратится и что город будет сражаться за это с королем.
- Я даю вам такие гарантии, дорогой мой Мартин, а порукой тому – мое слово.
- И неустойка, - добавил въедливый гость. – Подпишем бумаги, если город откажется воевать, и торговля прекратится - вы заплатите неустойку. Пятую часть за шерсть и четвертую за бомбарды, по рукам?
Господин Зиндекин сразу согласился с предложенными условиями, но они еще некоторое время обсуждали тонкости и детали грядущей торговли. Наконец, закончив все дела, мистер Мартин покинул кабинет и, сопровождаемый Уильямом Эйлишем, спустился на первый этаж. Стоит сказать, что визитер и начальник охраны были похожи как две капли воды: оба длинные и худощавые, с вытянутыми лицами и светлыми белесыми жидким волосами. Оба одеты в черную одежду, оба с угрюмым выражением на лице. Отличал мистера Мартина только богато украшенный тонкий кожаный пояс, на котором в изобилии висели различные предметы – очень короткий, видимо для бумаги, ножичек, несколько кошелей разного размера и небольшой пенал, закрытый луженной чеканной крышкой с каким-то геометрическим орнаментом. Да еще глаза – черные и пустые, должны были скорее принадлежать ворону, а не человеку.
Оказавшись в кабинете, в том самом, где им уже доводилось бывать, друзья предстали перед взором господина Зиндекина, который еще несколько минут задумчиво глядел в потолок, обдумывая, видимо, прошедший разговор.
Но когда в кабинет тихонько вошел Уильям Эйлиш, успевший проводить гостя, Нивелер Зиндекин помотал головой из стороны в сторону и сказал:
- Думал вы вернетесь пораньше…
- Пришлось провести лишнюю ночь в землях барона, господин, - ответил Иван. – Решили не идти в дорогу ночью.
- Правильно решили, - негромко произнес Уильям Эйлиш, а господин Зиндекин спросил:
- Ну, что там у барона?
- Их милость, - Иван не скрывал издевки, - соизволили написать вам письмо.
Хозяин кабинета протянул руку, а Иван вложил в его раскрытую ладонь небольшой бумажный треугольник, на котором красовалась кривенькая сургучная печать с еле различимым оттиском баронского герба.
Нивелер Зиндекин быстро пробежал письмо глазами, а затем обратился к нашим героям:
- Барон готов выступить вместе с нами, но хочет денег… Видели что-то интересное в его замке?
Друзья коротко рассказали о том, что барон пленил супругу графа де Курте и о ее просьбе передать тому весточку. Зиндекин с интересом выслушал их и, задав несколько уточняющих вопросов, сообщил:
- Да, барон написал об этом. А еще о том, что графиня с удовольствием греет его постель. И вообще, - он помахал письмом, - большая часть письма – это описание любовных утех!
- Врет он, - негромко сказал Алексей, - графиня ему отказала, а он за это посадил ее в башню. И сказал кормить из солдатского котла.
- Да и черт с ней. Главное, что денег я ему давать не собираюсь, а судьба графини меня не особо интересует.
- А что, много просит? – в разговор вступил Уильям Эйлиш. – У барона в замке неплохой отряд, а если он еще соберет всех своих вассалов… Его помощь не будет лишней.
- Не будет, - согласился господин Зиндекин, - но денег я ему все равно не дам. Зачем ему деньги? Пишет, что для того, чтоб снарядить воинов! Поэтому я дам ему снаряжение, - он указал рукой на Эйлиша. - Ты этим, кстати, и займешься вместе с ними, - еще один жест, на это раз в сторону Ивана и Алексея. – А деньги нам и самим нужны!
Нивелер Зиндекин поднялся из-за стола. Невысокий и округлый, сейчас он, казалось, смотрел на окружающих сверху вниз. Глаза его загорелись огнем, а пухленькие кулачки уперлись в бока, обтянутые шелком.
- Отныне, мы делаем все, чтоб начать войну. Мы не позволим драть с нас три шкуры и вытирать о нас ноги! Мы уже многое сделали, но далеко не все, что нужно!
Речь господина Зиндекина была преисполнена достоинства и величия. Казалось, он выступает перед целой толпой, с восторгом внимающей ему. В своем воображении оратор представлял себя бушующим потоком, волной, что обрушивается на головы слушателей и, срывая их с мест, бросает вперед – туда, куда укажет его слово. Говорил он не так уж долго, но успел пройтись по всем своим недругам и оппонентам, вспомнил закономерные достижения и случайные провалы, похвалил отличившихся и отругал нерадивых. Оказалось, правда, что среди присутствующих нерадивых не было. Под конец выступления, подрастратив изрядное количество пафоса и вернувшись к почти нормальному разговору, глава купеческой гильдии сказал, обращаясь непосредственно к нашим героям:
- Пока у меня не было причин жалеть о том, что я забрал вас у Витвофа. Вы славно показали себя, надеюсь, так будет продолжаться и дальше… - господин Зиндекин вдруг прервался, покрутил головой из стороны в сторону, как будто прислушиваясь к чему-то. Видимо не услышав того, что ожидал, он подошел к окну, отворил его и высунулся так далеко, что ноги почти оторвались от пола.
- Слышите? – спросил он.
С улицы доносились обычные городские звуки: цоколи по мостовой копыта, поскрипывали колеса, а где-то вдали, около порта, раздавался лай собак. Людская речь же сливалась в единый гомон, где нельзя было различить отдельных слов, но хорошо можно было уловить настроение. Предвкушение веселья - рядом с ближайшим кабаком. Алчность и прижимистость – на рынке. Ленивая злоба – в грязных подворотнях.
- Слышите? – снова спросил господин Зиндекин после чего прикрыл окно, сел на свое место и, сложив руки под подбородком, уставился на присутствующих.
Иван с Алексеем насторожено переглянулись, а Уильям Эйлиш только коротко бросил:
- Нет.
На лестнице послышалось сиплое дыхание – кто-то торопливо поднимался по высоким ступеням – и через мгновение в комнату без стука ввалился Альбрехт Коц. Покрасневший и запыхавшийся, он держал в кулаках подол своего балахона, выставив на всеобщее обозрение белые лодыжки.
- Господин. Из ратуши. Посыльный, - не успев отдышаться, выдавил из себя неожиданный посетитель и, все также задыхаясь, продолжил: - Зовут. Приглашают. Вас. На совет. Срочно!
- Сегодня двенадцатый день, – спокойно произнес хозяин кабинета, даже не взглянув на прибывшего. – Двенадцатый день… - зачем-то повторил он. - Почему не звонят колокола???
***
Витвоф не обманул. Отец Ярон впервые пришел на хутор на излете осени, когда тяжелое свинцовое небо не переставая изливало на черную землю, укрытую уже пожухлыми желтыми и красными листьями, потоки дождя. В свободном черном балахоне, сотканном из грубой шерсти и широкополой шляпе, с узловатой палочкой в руках, он вышел из водяного потока и, поприветствовав хозяина, с интересом глянул на наших героев, которых ему предстояло научить чтению и письму.
Седой как лунь, невысокий и тощий, отец Ярон никогда не повышал голоса, а затаившиеся в уголках глаз мелкие морщинки, выдавали в нем человека смешливого и веселого. Вместе с тем, спуску своим ученикам он не давал, отвлекаться не позволял и без особых раздумий использовал свою то ли длинную трость, то ли короткий посох, охаживая друзей по спинам. Письму они учились, выводя буквы тонкими палочками на мелком песке, набранном на берегу реки и насыпанном в плоские, неглубокие чаши. Книги же учитель приносил в большом мешке с узкой горловиной, откуда с трудом вытаскивал тяжелые пухлые тома, написанные аккуратным и очень замысловатым почерком. Ценность они имели не малую и относился к ним отец Ярон с большим трепетом. Священник учил парней не только грамоте, с его помощью наши герои смогли наконец получить достаточно полное представление о религиозных воззрениях, которых придерживались местные жители.
«…и пал Град-У-Моря, и быстро забыли Бога истинного, и подняли со дна идолов древних, и начали поклоняться им. Увидел Бог, что творят создания его и отвернулся от них. И темные времена наступили. Древнее злое колдовство вспомнили люди. И пошли войной племена дикие, крушили и топтали, и жгли все вокруг. И хлеб земля не родила, и пашни запустели, а скот от болезни сгинул. И мертвые встали и пошли средь живых, питаясь ими. И ветер в иных местах разметал города, а дождь великий смыл их. И бойня была громадная и не было ей конца. И отцы рожали сыновей, а те внуков, а те правнуков, но шла война, не утихая, пока не явился воин…»
Без сомнения, что–то друзья узнали и сами за те месяцы, что прожили на хуторе. Так, однажды, в один из самых первых дней, Витвоф вышел утром на крыльцо накрытый светлым покрывалом и позвякивая небольшим медным колокольчиком. Заслышав звон, все обитатели хутора быстро, но без суеты собрались рядом с ним, встроившись в коротенькую очередь. Затем каждый, подходя по одному, что-то недолго говорил и, сцепив ладони в замок, прикладывал их сначала к груди, потом ко рту, а следом ко лбу. Витвоф же отвечал всегда одной фразой и звонил в колокольчик. Когда Агная, стоявшая последней в очереди, отошла от отца, выполнив положенный ритуал, все зашептались и с недоумением уставились на Алексея и Ивана, которые стояли в сторонке. Тогда-то друзья сообразили, что участие в религиозных мероприятиях - строго обязательно, а о свободе вероисповедания тут и слыхом не слыхивали. Первым к Витовофу подошел Иван, о чем-то со скорбным видом сообщил тому на русском языке, и, как все остальные, приложил скрещенные ладони к нужным местам. Следом все тоже самое проделал Алексей. Через двенадцать дней ритуал повторился по новой, но на этот раз друзья были готовы и сами встали в конец очереди. Уже потом, когда они стали худо-бедно понимать язык, оказалось, что в ходе церемонии участники коротко рассказывают о своих прегрешениях и просят у Бога прощения, а сам Витфов сообщает всем, что Бог их услышал и теперь только в Его власти простить их.
«…и полонили его тогда, но не супротивился он, явив всему пример смирения и кротости. Бросил меч, бронь и другое свое оружье наземь, поправ ногой его. Молвил тогда, обращаясь к подобникам своим, готовым стать за него и обнаживших мечи свои: «Откажитесь от боя, братья, ибо не с войной я пришел, а с миром!». Двенадцать опустили мечи и только им позволил он идти с ним дальше. Иных погнал же прочь, говоря, что достаточно битв уже было и есть. После протянул он руки свои пред пленителями, и сковали они кисти его цепями тяжелыми…»
Отец Ярон был по здешним меркам человеком очень образованным. Мало того, что грамотен, так еще в молодости ему удалось побывать в славном городе Монтеньвилле - столице Либерийского королевства – где жило, страшно подумать, двести тысяч человек. О посещении этого города священник поведал друзьям буквально через несколько часов после знакомства, во время небольшого перерыва. Было заметно, что он с удовольствием рассказал бы об этом и раньше, но, судя по всему, не хотел хвастать, ожидая какого-нибудь подходящего повода, и повод нашелся.
- Доводилось вам бывать в городе, господин? – задал вопрос Иван.
- В котором из городов, сын мой? – священник говорил не громко, глядя на собеседника из-под редких седых бровей. – И не называй меня господином! Говори «отец Ярон» или просто «отец».
- В том, который неподалеку, отец, - Иван махнул рукой в сторону морского берега, где стоял город.
- А… В Шапендорпе… Конечно я там бывал, сын мой, ведь мой приход расположен не так далеко от городских стен. Большой город… - сказано это было, однако, с таким видом, что становилось ясно – отцу Ярону приходилось видеть города покрупнее и он не прочь об этом рассказать.
- А в каких городах вы еще бывали, отец Ярон? – Иван не стал мучать старичка, желающего немного прихвастнуть своими приключениями.
- Во многих городах, но они не стоят упоминания, ведь мне довелось побывать в самой Столице! – было очевидно, что священник произнес это слово именно так - с большой буквы. – В столице Либерийского королевства, - решил все-таки уточнить он и буквально впился глазами в Ивана, ожидая от того какой-нибудь реакции.
Иван священника не разочаровал, изобразив на своем лице такую смесь из удивления, восторга и восхищения, что Алексей даже начал опасаться, что сейчас тот подумает будто Иван над ним издевается. Но опасения были напрасны. Отец Ярон, видимо, привык к столь бурному проявлению эмоций и принял все за чистую монету. Глаза его загорелись, и он с воодушевлением продолжил:
- Да, в самой столице бывал, дети мои, - добавил он, заметив, что Алексей тоже заинтересован рассказом, - Был я тогда молод, сильно моложе, чем вы сейчас… Было мне лет, наверное, пятнадцать… А минуло с тех пор уже полсотни лет!
Старичок прервался, вновь ожидая, что слушатели проявят удивление, а дождавшись реакции на этот раз и от Ивана, и от Алексея, уже без перерывов продолжил рассказ:
- Тогда наш город, Шапендорп я имею в виду, был еще частью графства Курте, стен вокруг него не было, да и вообще был он поменьше, чем сейчас. Тогда разгоралось противостояние между старым графом, дедом нынешнего, к слову сказать, и горожанами. Старый граф хотел все больше денег и жадность эта не довела его до добра… Говорят, он одним из первых погиб в той единственной битве, когда горожане задали благородным знатную трепку, - отец Ярон нахмурился и несколько мгновений молчал, пожевывая губы, - но, когда это происходило, я как раз ехал на телеге в столицу, вместе с моим наставником – отцом Григором.
- А зачем вы ехали в столицу, отец? – решил уточнить Алексей.
- Как ты, наверное, знаешь, сын мой, Ясесс, будучи устами Господа, повелел: «Утверждаю отныне, что чья власть, того и вера!»?
- Конечно, отец, - Алексей сделал вид, что это ему было хорошо известно.
- И что из этого следует? – спросил отец Ярон, но так как вопрос оказался риторическим, сам же и ответил: - Следует, что глава Церкви в королевстве – король, в герцогстве – герцог, в графстве – граф, ну и так далее. Даже в семье, как вы знаете, ее глава может совершать все церковные таинства! Муж может принять исповедь жены и крестить ребенка, ведь именно он их властитель. Как и отец властелин над сыном своим.
- А зачем тогда церкви вообще строят? – неосторожно спросил Иван.
- Я знаю, что вы издалека, дети мои, и многое здесь вам неведомо, - отец Ярон понимающе кивал головой, - церковь – это дом Божий! Куда идти тем, у кого нет семьи? Куда идти Витвофу, когда на двенадцатый день он примет у всех вас покаяние и кто примет покаяние у него? Кто растолкует неграмотным священные тексты? Кто, наконец, запишет в учетную книгу новорожденных и тех, кто связал себя узами брака?
- И кто возьмет с них за это подать? И к кому местные власти будут обращаться, чтобы выявить всех налогоплательщиков? – тихонько, так чтоб священник не услышал, сказал Иван Алексею.
Алексей только хмыкнул в ответ, а отец Ярон вернулся к своему рассказу:
- Так вот, я, как молодой священник, должен был получить благословение у главы нашей Церкви. То есть у графа, но сделать это было уже невозможно из-за того противостояния, о котором я говорил. И тогда отец Григор решил ехать за благословением для меня в столицу…
- И что же, вам надо было попасть к самому королю?? – не выдержал Иван. – Неужели он благословляет всех священников, отец?
- Конечно нет, - отец Ярон тихонько засмеялся, - скажу тебе больше, будь тогда у нас с графом все в порядке, я бы и его не увидел, что ты! Все крупные сеньоры назначают епископа или епископов, если земель у них очень много… Вот к одному из таких епископов мы и поехали. А еще, думаю, что моему наставнику просто очень хотелось побывать в столице и, если бы не это желание, можно было бы придумать что-то другое. Как бы то ни было, в дорогу мы отправились и ехали, должен вам сказать, очень долго. За давностью лет я уже не помню всего пути, но вот что мне врезалось в память навсегда, так это тот миг, когда я увидел Монтеньвилль! Было это около полудня, колеса размерено поскрипывали, а мой наставник дремал в телеге, - священник понизил голос, что прибавило его речи какой-то таинственной торжественности. - Копыта нашей клячи со звонким цокотом бились о мощенную камнем, широкую дорогу. Дорога, к слову, была проложена через светлую рощу, деревья вдоль нее на достаточном расстоянии были свалены, а пни выкорчеваны. И вот, неожиданно роща закончилась, а перед моим взором предстала огромная, плоская как стол равнина, упирающаяся противоположной своей стороной в гигантские синие горы, которые своими белоснежными пиками пронзали небесную высь… Посреди равнины раскинулся город. Он не был обнесен стеной или каким-то укреплениями, но был столь велик, что одним видом своим вызывал трепет. В центре города возвышались над округой и подавляли ее огромные каменные сооружения: церкви, дворцы и просто большие дома. На таком расстоянии рассмотреть детали я не мог и для меня все здания слились в какую-то громаду, поблёскивающую витражами, словно гигантский жук своим ярким панцирем. Вокруг города, на некотором отдалении, были разбросаны небольшие городки и деревеньки, поля и огороды, виноградники и загоны для скота. Все то, что кормило этого гиганта…
Отец Ярон замолчал, погрузившись с головой в воспоминания. На лице его то и дело появлялась улыбка, а глаза, затуманенные образами прошлого, незряче глядели в потолок.
- И что было дальше? – спросил нетерпеливый Иван, после нескольких минут ожиданий.
- Хм… Что? А, дальше… Дальше мы получили благословение и поехали обратно, - священник, судя по всему, был не рад, что его мечтания прервали, - и вообще, я сюда не сказки вам рассказывать пришел, а учить! – слегка сварливо добавил он. – Давайте-ка продолжим!
«…но ответил он тогда ему: «Многих я побил в бою. Тех, кто сражался за тебя и тех, других, о которых ты даже не слышал. С мертвыми сражался я и с живыми, но понял, что нет правды в войне, коль Богу она не угодна». Спросил его проклятый царь тогда, зачем он явился к нему, если не с войной? И ответил ему он: «Ведомо, что в страшных муках смерть мне принять суждено. Но муки те - прощением для всех станут и кончится война великая. Мертвые лягут в землю, а земля вновь родит хлеб». Подумал тогда проклятый царь, каким страданьям подвергнуть его. И двенадцать дней, и двенадцать ночей думал. И спрашивал его со смехом, подходит ли ему та или иная пытка, хороша ли она для искупления? Но каждый раз отвечал он ему, что страшные пытки царь знает, но нет среди них той казни, которая все грехи мира искупить сможет…»
Тихонько подкравшаяся зима, словно старшая сестра осени, с промозглыми, залитыми дождем днями и длинными, покрытыми тоненькой ледяной корочкой, ночами, была для жителей хутора своеобразной передышкой. Работы было мало, свободного времени много и друзья без остатка отдавали себя учебе. С каждым днем, с каждым занятием, чтение давалась им все лучше, а письмо становилось все увереннее. Отец Ярон, уносивший поначалу книги с собой, стал со временем оставлять их на хуторе, что позволило друзьям проводить за чтением еще больше времени.
- Зато теперь мы точно знаем, что это не наше средневековье, - Иван отложил тяжелую книгу в темном кожаном переплете. Чтение давалось ему лучше, чем Алексею, и он успел прочитать по разу уже почти все книги из имеющихся. - не было у нас никакого Ясесса…
- Ага, - согласился Алексей, - Ясесса не было. А вот Иисус был! Ясесс, Иисус… Не находишь, что есть сходство?
- Имя чем-то похоже, но история совсем другая! – Иван сразу начал заводиться, ведь говорили они об этом не в первый раз. – Сам посуди, Ясесс этот появляется через некоторое время после падения Города-У-Моря, который можно было бы принять за Рим, но в нашей-то истории падение Рима произошло значительно позднее, через сотни лет после Иисуса!
- Ну ты, кончено, знаток, но с чего ты решил, что речь идет про Рим? Может это какой-то другой древний город? Иерусалим там… - подначивал его Алексей.
- Да неважно! А остальное? Иисус был сыном плотника, а Ясесс – солдат. Или даже полководец, потому как из книг следует, что ему доводилось командовать в сражениях…
- Может это какие-нибудь ошибки в переводе? Я вот библию не читал и про Иисуса знаю, в общем-то, только то, что его распяли на кресте.
- Вот! Самое главное! – Иван торжествующе поднял указательный палец вверх. – Иисуса распяли на кресте, а с Ясессом что произошло?
«…и повелел он тогда привязать к ногам его большие камни, такие, что и трое не поднимут. И исполнили это палачи. А под ноги повелел тогда насыпать землю, добрую, которая может еще родить. А в землю ту велел бросить зерна, что привезли с далека, с самого края земли, зерна, из которых растет дерево в половину человеческого роста за день, коли поливать его без меры. Да велел он лить воду не жалея, под ноги Ясессу. Да в колокола повелел звонить каждый день, пока жив Ясесс и мучается. И взошли в первый день ростки, поползли стремительно ввысь, а колокола звонили, надрывались. На второй день впились ростки в тело Ясесса и начал страдать он. Страдал он, но криком не кричал, только слезы сдержать не мог. А лились те слезы ему же под ноги, да только быстрее ростки сквозь тело его шли. Хоть и не кричал он, но услышал Господь колокольный звон и увидел, какие муки тот терпит во искупление. Оглядел тогда Господь землю, увидел, что творят создания его без пригляда оставшиеся и устыдился он. И понял, что отвечает он за тех, кого сотворил. А еще понял, что вместе с ними страдать должен. Но не было тварной оболочки у него и сошел тогда Господь к Ясессу, да стал с ним единым целым. Увидел он и почувствовал то, что чувствует Ясесс. И терпел вместе с Ясессом боль, когда сквозь плоть его медленно прорастали ростки. Тогда стал говорить Господь устами Ясесса с людьми, давать наставления. А двенадцать – те, что с Ясессом пришли – слушали и запоминали, чтоб по всему миру слово Божье разнести. Но и иные люди слышали все. И длилась та пытка двенадцать дней, да двенадцать ночей. Проросли тогда три самых толстых ростка: один через грудь, пронзив сердце, другой сквозь сомкнутый рот, а третий изо лба пробился. Но жив еще был Ясесс, ибо сила Господа в нем была и не мог он умереть. Сжалился тогда Господь, простил людей, а Ясееса отпустил. И прозвенел на двенадцатый день колокол в последний раз. Устыдился проклятый царь подлости своей, да повелел славить Ясесса колокольным звоном каждый двенадцатый день отныне и во веки веков…»
***
Нивелер Зиндекин не смотря на срочный вызов, в ратушу не спешил. Было понятно, что совет собирается в связи с замолчавшими колоколами, но причина этого все еще была не известна. Сразу же после сообщения, переданного Альбрехтом Коцем, из кабинета, как ужаленный, выскочил Уильям Эйлиш – отправился выяснять хоть какие-то подробности.
Вернулся он через четверть часа и поведал, что колокола замолкли после вечерни, а также, что по личному распоряжению епископа, в церкви никого не пускают, двери всех храмов закрыты. Народ встревожен, люди начинают собираться в группы. Слухи ходят разные, но точная причина никому не известна. Сам епископ, поговаривают, уже в ратуше и ждет остальных членов городского совета.
Алексей с Иваном молча стояли в уголочке и тихонько слушали рассказ господина Эйлиша. Было удивительно, но их до сих пор не попросили покинуть помещение. То ли просто забыли, то ли их положение как-то незаметно для них самих укрепилось.
Сомнения развеял сам господин Зиндекин, который после доклада начальника охраны неторопливо произнес:
- Значит так, сейчас пойдем в ратушу и будем внимательно смотреть по сторонам и слушать, что говорят. Эти двое, - кивок в сторону наших героев, - теперь будут постоянно при тебе. Сколько у нас вместе с ними людей?
- Девятнадцать, - лаконично ответил господин Эйлиш.
- Хорошо. Приодень их, а то смотреть тошно и пусть познакомятся с остальными.
- Сделаю.
- Сейчас возьми с собой пару человек, для охраны, и возвращайся. Пойдем в ратушу.
Уильям Эйлиш коротко поклонился и сказал нашим героям следовать за ним. Все трое вышли на улицу, перешли на другую сторону и свернули в темный переулок из которого вышли к деревянному дому в два этажа, обнесенному высоким – метра два – глухим забором. У калитки караулил тощий паренек лет семнадцати с кудрявыми рыжими волосами и короткой дубинкой на поясе. Паренек, склонившись в низком поклоне, отворил дверь. Господин Эйлиш кивнул ему и, не задерживаясь и не произнеся ни слова, направился к дому. Друзья следовали за ним буквально по пятам.
Первый этаж представлял из себя одно большое помещение, с грубым деревянным полом и четырьмя деревянными колоннами, поддерживающими потолок. Повсюду были расставлены столы и лавки, шкафы с огромными навесными замками и сундуки. Густой полумрак рассеивали два масляных светильника, подвешенных к потолку на тонких металлических цепочках. В дальнем от входа углу стояло большое соломенное чучело в полный рост, рядом с которым поигрывал солидным фальшионом пузатый верзила, одетый только в короткие штаны. За некоторыми столами сидели люди, повскакивавшие со своих мест, как только вошел Уильям Эйлиш. Света было явно недостаточно, но на первый взгляд казалось, что в комнате всего шесть-семь человек. Верзила, заметив господина Эйлиша, аккуратно положил фальшион на ближайший стол и, подойдя к начальнику охраны, поприветствовал того низким поклоном. Следом поклонились и все остальные.
- Бочка, принимай пополнение, - как всегда немногословно сообщил Уильям Эйлиш подчиненному, - теперь они в отряде.
- Как прикажете, господин! – пузатый мужик, которого назвали Бочкой, снова согнулся в поклоне. – Что-то еще?
- Да, не нужно их цеплять. Парни надежные. Кроме того, - начальник охраны указал рукой на наших героев, - драки не боятся, а ты сам видишь, что ребята они крепкие и серьезные.
- Что крепкие – вижу, - Бочка усмехнулся, обнажив зубы. Несколько передних были черными и обломанными почти под корень. – А что серьезные… На оборванцев похожи, господин!
- Ты тоже похож, а они серьезные, верь мне.
- Как скажете, господин. Что с ними делать?
- Приодеть, рассказать, что тут у нас и как. Накормить.
Услышав последнее распоряжение, Алексей вздохнул с таким облегчением, что этот вздох услышали все присутствующие.
- А белобрысый-то, похоже, пожрать не дурак, - сиплый шепот заметался по комнате, вызвав смешки.
Уильям Эйлиш строго глянул за спину верзиле и смех тут же прекратился.
- Еще мне нужно два человека. Давай Сиплого, - вперед вышел тощий мужчина с огромными синяками под глазами, плешивый и со следами оспы на щеках. Тот самый, который оценил аппетит Алексея. – И Гниду.
Гнидой звали высокого темноволосого парня, лет двадцати. Правое плечо его было заметно выше левого, но двигался он при этом, однако, очень уверенно и каким-то стелящимся шагом.
- Оденьтесь поприличнее и подходите к дому. Скоро пойдем к ратуше, - господин Эйлиш покинул помещение, сделав всем на прощание знак рукой.
Гнида и Сиплый быстро поднялись наверх, где пробыли недолго и спустились одетые в темные короткие кафтаны с узкими рукавами, да обтягивающие штаны или даже скорее чулки. На головах красовались капюшоны с длинными свисающими хвостами, за пояс у одного был заткнут изогнутый нож, а у другого – короткая, в локоть длинной, дубинка.
Парни кивнули Бочке и, не сказав ни слова, выскочили за дверь, на улицу, откуда через мгновенье раздался негромкий вскрик – это был рыжий привратник, которому Гнида и Сиплый посчитали необходимым отвесить для профилактики пинка.
Иван и Алексей, как-то незаметно для самих себя, оказались почти посредине помещения, под пристальными взглядами оставшихся.
Спустя полминуты, Бочка, усевшийся за один из столов, сказал, обращаясь к нашим героям:
- Ну че встали? Садитесь за стол, знакомиться будем.
- Пожрать бы. И выпить, - Алексей вышел вперед и бросил на стол последние имеющиеся у него полпенса, - а то на сухую разве познакомишься?
- Смотри, братва, - здоровяк повернул голову и сказал, не обращаясь, правда, ни к кому конкретному, - действительно люди серьезные, понимающие! – после чего, прямо так, не вставая, склонился, вытянул длинную руку и дернул сидевшего за соседним столом ничем не примечательного мужичка за штанину. – Яма, метнись за бражкой и пожрать парням чего-нибудь прихвати. А вы садитесь, чего стоять? – последнее было сказано нашим героям.
Алексей и Иван уселись за стол, который стоял как раз под одной из ламп, что позволило им лучше рассмотреть физиономию Бочки. Примечательную, стоит сказать, физиономию. Грубые, массивные черты лица и слегка обвисшие щеки. Обломанные и черные передние зубы, уже упоминавшиеся, были видны когда тот улыбался, а делал он это часто. На обеих ноздрях белыми отметинами выделялись два симметричных шрама.
- Ноздри драли, - решил пояснить Бочка, приметив куда смотрят друзья.
- За дело? – уточнил Иван.
- А то! – громогласно заявил Бочка и добавил: - Совал нос куда не следует! – после чего, довольный столь незамысловатой шуткой, он рассмеялся так громко, что, казалось, стены начали трескаться, а колонны покачиваться.
Иван из вежливости улыбнулся, а Алесей сидел с невозмутимым видом и только иногда осматривался по сторонам. Наконец, отсмеявшись, Бочка продолжил:
- Меня, как вы, наверное, и сами поняли, зовут Бочка. Но вообще матушка мне другое имя дала при рождении, - решил зачем-то пояснить он. – Вас как звать?
Друзья представились, а здоровяк, услышав их имена, нахмурился и сказал:
- Не знаю таких имен. И выговорить не смогу. Да и другие не смогут. Будете «Черный» и «Белый», - а затем, немного подумав, прибавил: - Сами уж разберетесь, кто есть кто! – и снова заржал во весь голос.
- Разберемся, - согласился с верзилой Алексей, когда дверь отворилась и в проёме показался тот самый невзрачные мужичок, которого Бочка посылал за выпивкой и едой.
Мужичок ловко держал по внушительному кувшину под мышками и по небольшой глиняной мисочке в каждой руке. Подойдя к столу, он молча поставил миски с какой-то серо-коричневой бурдой, в которой плавали кусочки сала и хлеба, перед Иваном и Алексеем, а кувшины аккуратно водрузил на середину.
- Рубайте, - скомандовал Бочка и стал смотреть, как наши герои принялись за еду. К кувшинам при этом никто не притрагивался. Дождавшись, когда друзья доедят, он плеснул прямо в эти же миски немного браги из кувшина, отчего в воздухе повис густой запах сивухи, и дал новое распоряжение: - Будем!
Знакомство затянулось до поздней ночи. Оба кувшина вскоре были опустошены, но откуда-то из закромов, под свет масляных ламп, была извлечена сначала одна, а чуть погодя и другая, бочка с невкусным и горьким пивом.
Ранним утром следующего дня, когда солнце только-только начало красить улицы и стены домов желтым светом, наших героев, спавших на втором этаже на каких-то тюфяках, растолкал неугомонный Бочка. Он распространял вокруг себя похмельные ароматы, смотря кругом мутным глазом, но говорил при этом внятно и разборчиво.
- Вставайте, - он потрясывал за плечи то Алексея, то Ивана, - господин Эйлиш сказал, что надо вам одежду поприличнее найти.
Друзья кое-как пришли в себя, с трудом спустились вниз и вышли из дома. За дверью притаилась деревянная лохань с не очень свежей водой, но выбирать не приходилось, пришлось умываться ею.
- Рот только не вздумай полоскать, - с трудом выдавил из себя Алексей, - а то точно дизентерию какую-нибудь поймаешь…
Иван ничего не ответил, но посмотрел на друга с таким выражением, что стало понятно – он и сам бы догадался об этом.
Тем временем на улицу вышел Бочка и, не говоря ни слова, широкими шагами направился куда-то в сторону от дома. Иван и Алексей, морщась и постанывая, легким бегом догнали его и уже втроем, занимая в ширину всю улицу, двинулись в гильдию портных.
Гильдия располагалась неподалеку от порта и занимала целый квартал. Каменные и деревянные дома, какие-то вытянутые одноэтажные то ли казармы, то ли склады, все это, не смотря на ранее время, уже гомонило и шумело десятками голосов. В небольшом одноэтажном деревянном домике, какой-то молчаливый мужчина снял с наших героев мерки и удалился так надолго, что все трое, включая Бочку, начали уже клевать носом – сказывалась практически бессонная ночь.
Разумеется, гильдия портных – не магазин, готового платья у них практически не имелось. И хотя все делалось под заказ, на складе нет-нет, но оказывались какие-то невостребованные вещи: например, одежда, которую покупатель не оплатил в срок. Проблема состояла в том, что подобных вещей никогда не бывало много, а друзья значительно превосходили габаритами среднестатистических покупателей. Спустя час, портной явился и сообщил, что уже пошитой одежды по таким меркам нет, но ее могут сделать и уже к завтрашнему вечеру она будет готова.
- А почему бы вам не держать готовыми несколько комплектов одежды разных размеров? – решил поинтересоваться Иван.
- Да? – устало поглядел на него портной. – И какие же размеры нам заготавливать? Все люди разные, будет вам известно.
- Хотя бы самые распространённые! – не унимался Иван, в котором похмелье пробудило рационализатора.
- Зачем? Чтоб они лежали на складе? А если их никто не купит? А сукно, да будет вам известно, нынче дорого! – после чего портной отвернулся, показывая, что разговор окончен.
Иван хотел сказать что-то еще, но Алексей потянул его за рукав, и они вышли на улицу, где через несколько минут к ним присоединился Бочка, после чего они отправились обратно домой с затаенной надеждой, что удастся еще немного поспать.
Но поспать не удалось. В доме, за одним из столов, сидел Уильям Эйлиш, который завидев в дверях троицу, тут же сделал всем знак подойти.
Бочка, оказавшись перед начальником, сразу лаконично отчитался:
- Парней приняли, познакомились. На примерку сходили, одежда будет завтра к вечеру. Можно идти?
- Вижу, что познакомились, - Уильям Эйлиш принюхался, картинно шевеля ноздрями. – Иди, - отпустив Бочку он уставился на друзей: - Вы что скажете?
- Поспать бы, - ответил за обоих Алексей.
Начальник охраны в ответ только кивнул и сказал:
- Есть работа для вас, - а немного помолчав добавил: - Связанная со вчерашними событиями…
Как оказалось, на состоявшемся городском совете выяснилось из-за чего вдруг замолкли колокола. Так действительно распорядился епископ, но сделал он это, разумеется, не по собственному желанию, а потому что король – формальный глава церкви – прислал ему письменное указание, с требованием прекратить всякую церковную службу, пока город прямо не заявит о готовности платить любые налоги, установленные королем.
Конечно, члены городского совета, а в особенности глава цеха кузнецов, попытались надавить на епископа - дело чуть не дошло до рукоприкладства - но тот проявил несвойственную ему ранее твердость и заявил, что не может ослушаться прямого распоряжения короля. Никакие аргументы не смогли его переубедить и даже то обстоятельство, что сам епископ был избран и утвержден городским советом, а не королем, не возымело результата.
Вернувшись к себе после совета, Нивелер Зиндекин до поздней ночи сидел, запершись в своем кабинете, а потому вызвал уже успевшего заснуть Уильяма Эйлиша и выдал своему ближайшему соратнику важное поручение, которое тот, в свою очередь, решил передоверить пусть и новым, но уже хорошо зарекомендовавшим себя людям – нашим героям.
- И чего нам нужно сделать? – хмуро спросил Алексей. – Заставить епископа возобновить службу? Я думал мы баронскими делами будем заниматься.
- Будете заниматься, чем скажут, - спокойно возразил ему Эйлиш, - барон никуда не убежит, - а затем добавил: - И нет, заставлять епископа возобновлять службу не нужно. Наоборот. Нужно, чтоб он ее и дальше не начинал.
Судя по несколько растерянному лицу, это задание поставило самого господина Эйлиша в тупик.
- И как нам это сделать? Епископ - фигура покрупнее барона, нас к нему точно не пустят, - сказал Иван.
- Как… Я не знаю. Но уверен, что для этого понадобится много трепать языком. А я в этом не силен. Если бы его надо было просто убить… - начальник охраны пожал плечами, показывая, что убийство епископа его бы нисколько не затруднило.
- А зачем это вообще? Я думал, что нужно как можно быстрее возобновить службу? – спросил Алексей.
- Понятия не имею. Но вот что еще, - Уильям Эйлиш сунул руку за пазуху и достал несколько помятых желтых листов бумаги, исписанных аккуратным почерком, - мне это дал господин Зиндекин, должно пригодится, - и с этими словами, он сунул бумаги в руки Ивана, стоявшего ближе к нему. – Да, господин еще хочет узнать, почему епископ вдруг стал таким несговорчивым. Обычно-то он ничего поперек совета не делал.
- А мы можем увидеться с господином Зиндекином? – задал вопрос Иван.
- Только после того, как решите вопрос с епископом.
- Но я бы хотел с ним побеседовать именно по этому поводу! – Иван предпринял еще одну попытку.
- Чего бы ты хотел, никого не интересует, - уставился на Ивана своими прозрачными глазами Уильям Эйлиш. – Нужно решить вопрос. Подумайте, почитайте эти бумажки. Если нужна будет помощь – обращайтесь. К господину пойдем тогда, когда все будет сделано. Ясно?
Не дожидаясь ответа, господин Эйлиш поднялся и быстрым шагом вышел прочь из дома, оставив Алексея в недоумении, а Ивана в задумчивости.
- Ты понимаешь, что вообще происходит? – мысли с трудом шевелились в голове Алексея и бодрость, которая было появилась после утренней прогулки, вчистую проиграла бой возвратившемуся похмелью.
- Да что тут не понятного-то? – Иван присел на краешек лавки.
- Почему Зиндекин не хочет, чтоб церкви снова заработали? Мне казалось, что это в интересах города – поскорее возобновить службу.
Иван взглянул на Алексея, который продолжал стоять на ногах слегка покачиваясь.
- В интересах города? Возможно, - усмехнулся он. – Но у Нивелера Зиндекина другой интерес…
- Какой?? – повысив голос, отчего еще сильнее загудела голова, спросил Алексей. – Какой у него интерес?
- Война! – выждав для драматизма еще несколько мгновений, ответил Иван. – Только война!
А книгу читаю, он владеет пером. Точнее - слушаю. Это наверно единственная книга, которую я слушаю - хорошо читает, чёрт усатый 
