Глава 5
15 февраля 202_ года

Вертолет летит тяжело. Настолько, что напряжение машины чувствуется не только пилотами, связанными с ней в единое целое, но и пассажирами, хотя последние не сумеют объяснить, в чем выражается это ощущение. Просто есть и всё, а что, зачем, почему и как – бог его знает, шестое чувство. Или седьмое. Да и неважно это. Главное – летит. После двух недель ожидания, режущего все планы и графики на корню - летит!
Интересно, всё-таки, устроен русский человек. Есть расписание полетов, есть оплаченный рейс, есть… Да всё есть! И всем по фиг! Сначала машина сломана. А пилот второго вертолета в отпуске! Нет, никуда не улетел, сидит в общаге и глушит спиртягу. Вообще-то, тормозную жидкость, пропущенную через хрен знает что, но значения то не имеет, потому как здесь это называется спиртом. Имеет летун такое право, отпуск у человека. Наложившийся на похмелье. И не мешает этот алкаш никому, общага в Хатанге – любой квартире на зависть. Ну пусть не любой, но комнаты отдельные. Нет, пересадить пилота с первого вертолета – никак, не положено на чужой машине летать! Порядки такие, арктические, это вам не хухры-мухры!
Потом приносится какое-то начальство с Большой Земли, и весь авиаотряд три дня показывает руководству достопримечательности Таймыра. С воздуха, естественно. И вертушка мигом чинится, и летун из запоя выходит…
Стоит слинять начальству, район накрывает пургой. Еще четверо суток.
А после снова – ремонт с запоем. Только теперь наоборот: сломан второй, а пьет первый.
И ничего не помогает. Ни уговоры (вежливые отдельно, матерные - отдельно), ни предложения подъемных для личного состава, ни завязанные Михой узлы на кочергах. Главный командир - полярник старый, опытный, такого на мякине не проведешь. Прикинулся веником, состроил морду кирпичом, и бубнит на «русском авиационном», мол, слова я и не такие знаю, денег и «спирта» самим девать некуда, а узелки развяжите, ибо не хрен казенное имущество портить. И вообще идите, ребята, на фиг, ибо не фиг, а нам всё по фиг. Не мешайте культурно отдыхать за стаканчиком тормозной жидкости с растворимым кофе! Кстати, попробовать не желаете? Настоящий коктейль «шасси», не то что южные подделки! А… Уже пробовали? Так это вы первую эскадрилью перепили? Свои парни, молодцы, давай по маленькой! Да какие вопросы, завтра полетим!
А завтра, естественно, всё сначала, а командир и не помнит, что обещал. Хотя не отказывается: всё могло статься, пьяный был…
А время-то уходит. И отыгрывать его придется собственными ножками…
Но стоит среди клиентов появиться иностранцам, как всё волшебным образом меняется. Снятые с вертолетов запчасти затягивают полученные в условии тяжелой эксплуатации раны и самоходом впрыгивают на положенные по штатному расписанию места, алкоголическая зависимость делает хозяину ручкой и удаляется по-английски за компанию с похмельным синдромом, и даже погода милостиво утихомиривается. Ибо не может русский человек ударить в грязь лицом перед представителями культурной Европы. Или некультурной Азии. Да хоть дикой Африки! И не из чувства подхалимажа, а исключительно, чтобы знали, какие мы ого-го и ай-яй-яй, сидели в своих Латинских Америках и не тявкали!
А потому по прибытию участников широко разрекламированной полярной гонки с пафосным англоязычным названием многострадальная вертушка, подумав, чинится, забивается до отказа потенциальными покорителями Полюса в придачу с разнокалиберным барахлом и, недовольно поскрипывая, берет курс куда надо в компании стайки товарок, собранных чуть ли не со всего Русского Севера.
Летит! И всё равно, насколько перегружена машина; наплевать, что ее трясет, словно вездеход, на том, что в зимней тундре называется дорогами; и что перегар в салоне… Привычный такой перегар...
Конечно, коллеги с разных концов необъятного мира пытаются возмущаться, но языковый барьер – классная штука, так что летуны их не понимают, а пример русской экспедиции, мгновенно закидавшей в вертушку свои без малого полтонны груза, и объяснения Лёвы на деланно ломаном английском о загадочной русской душе и не менее загадочном метаболизме русского тела воодушевляют, вдохновляют и убеждают. Тем паче, что для убыстрения процесса убеждения и воодушевления Миха закидывает в грузовой отсек поклажу шведской экспедиции, благо у дамы-одиночки барахла фиг да ни фига: центнер с небольшим гаком, включая саму Ингрид. После чего корейцам с французами, как и пассажирам остальных вертолётов, деваться некуда, не могут же парни потерять лицо пред глазами отважной дамы.

Глава 6
15 февраля 202_ года. Мыс Арктический

Любовь человечества к пафосу и показухе неистребима. Посмотрите церемонию открытия олимпиады. Любой, неважно, летней или зимней. Это же… театр всех театров, карнавал всех карнавалов, парад всех парадов. Цирк, балет и незнамо сколько чего ещё! Запредельный пафос, немыслимый эпатаж и сногсшибательный оксюморон в одной куче. По внешнему впечатлению подобная церемония обходится организаторам дороже, чем собственно соревнования. А ведь есть ещё и церемония закрытия, столь же помпезная, напыщенная и дорогостоящая. Если считать в голодных детях, как принято в определенных кругах общества, в мире бы этих самых детей не осталось бы, перемерли бы от обжорства. А в честь чего? Да фигня вопрос, спортивные соревнования. Сведенные в одну точку чемпионаты мира по двум-трем десяткам видов спорта. Выясняем, какая конкретно лошадь придет на финиш раньше другой в отдельно взятом забеге. И только-то!
Ладно, олимпиада. В конце концов, их и проводят две штуки за четыре года. Но ведь ни одно спортивное соревнование, от чемпионата мира до первенства городской бани Задрищенского райцентра, не обходится без торжественного шествия участников, многочасовых речей местных чиновников и именитых гостей, подъема флага (или флагов) и исполнения гимна (или гимнов), а также концерта художественной самодеятельности и выступления артистов погорелого цирка.
Арктическая гонка просто не могла стать исключением. Церемония на месте старта неминуема, как стихийное бедствие, каковым она по сути своей и является. И не важно, что организаторы прибывают на мыс Арктический одновременно с участниками, что там в этот момент полярная ночь, минус сорок пять градусов мороза, ветер, хоть и не тянет на ураган, но метров пятнадцать в секунду анемометры показывают, и снежок под воздействием воздуха передвигается с той же скоростью (а уж откуда он берется, сверху или снизу, не так уж и важно). Словом, мороз охренительный и пурга средней силы. Всё это незначительные детали. Церемонии быть!
А потому по окончанию посадки помчались, размахивая всевозможными металлоконструкциями и раскручивая здоровенные катушки кабелей, бравые парни из инженерных войск России, чьими стараниями и должны были быть воздвигнуты мачты и вышки, вздернуты на нужную высоту кабеля и гирлянды, и произведены прочие работы, столь необходимые для толкания пафосных речей. Организаторы и почетные гости из вертолетов пока предпочитали не вылезать, а вот участникам гонки… Но они же полярники, им ветер и мороз – что легкий бриз на черноморском побережье в июне!
Большинство спортсменов комфортность предложенных условий не оценило, но сделать ничего не могло, а потому, натянув на себя всю имеющуюся теплую одежду, покомандно сбилось в кучу, стараясь отгородиться от ветра телами товарищей. Впрочем, были и исключения. Норвежская и финская сборные, составленные из лучших лыжников и биатлонистов стран десятилетней давности, активно разминались, одновременно борясь с морозом движением и разогревая мышцы для мощнейшего рывка вперед сразу после команды «старт». Британцы и французы пытались соорудить защищающие от ветра стенки из тяжеленные нарт. А русские, оттащив свои и шведские (совершенно случайно, перепутал Миха, вот и прихватил) вещи от вертолета, переглянулись, вытащили небольшие ножовки и вгрызлись в снег. К тому моменту, когда Ингрид разыскала свои санки и рюкзак, вокруг Брусованского уже выросла стена высотой от метра до полутора.
- Майкл, что вы делаете? – удивлению шведки не было предела.
- Строим ресторан, - довольно улыбнулся великан, выше пояса скрытый за снежной стеной. – Маленький.
- Но зачем?!
- Зачем, зачем… - пробурчал Стас, укладывая очередной блок. - Жить будем! Есть будем! Внутри хорошо. Тепло, светло и мухи не кусают.
- Фрёкен, нас ждет торжественное открытие гонки, - церемонно пояснил Тимургалиев. – И поверьте моему опыту, эта бодяга растянется часа на четыре, если не больше, несмотря на мороз, ветер и прочие прелести полярной природы. А в иглу не будет ни мороза, ни ветра. Неужели это не стоит двадцати минут работы?
- Двадцати минут? – не поверила Ингрид. – Но даже эскимосы тратят на это около часа!
- Видел я этих эскимосов, - прогудел Умка, уже с головой скрывшийся за стенами хижины. – Маленькие они, слабенькие. Стас, давай крышку!
Русские в четыре руки подняли на купол сложной формы кирпич, словно пробка заткнувший верхнее отверстие, и начали затирать мелкие щели в строении. Снег у самых ног Ингрид вдруг вспучился, и из-под наста вынырнула голова Брусованского.
- Никаких двадцати минут! В пятнадцать уложились! – довольно сообщил Ингрид Миха. – Ты, Ир, эскимосам не верь. Они, когда иглу строят, отдыхают и развлекаются. А мы ленивые! Лень нам целый час возиться. Пятнадцать минут, и кабак готов! Можно с комфортом провести время до старта. Прошу пани к теплу и уюту! Чайком побалуемся с плюшками от шеф-повара «Русского Дома»!
Долго раздумывать Ингрид не стала, нырнув вслед за Брусованским в лаз. Внутри было не сильно теплей, чем на улице, но хотя бы не дуло и не мело. Гигант махнул ей рукой на стоящие у стены саночки (это же надо додуматься, строить иглу вокруг поклажи!), а сам извлек из других санок примус и водрузил на него набитый снегом котел.
- Сейчас будет тепло и вкусно!
- Майкл, Вы опять меня обманываете! – деланно возмутилась Ингрид.
- В русском языке к друзьям обращаются на «ты», - широко улыбнулся Умка. – И когда это я тебя обманывал?
- А мы друзья? – подняла бровь стащившая маску (и в самом деле становится тепло) шведка.
- А как же! Так когда я тебя обманывал?
- Кто сказал, что вы не участвуете в гонке, а просто погулять вышли?
- Я сказал, - сознался Миха. – Но это было позавчера. Или позапозавчера. А потом прилетело большое начальство и банально нас купило. Теперь мы гуляем через гонку. Всё, как планировали, но на Полюс придется выйти раньше всей этой неорганизованной толпы, - Брусованский развел руками. – Ничего личного, просто не могли же мы отказать маме друга!
- Могли, могли, - пробурчал забравшийся внутрь Стас. – Ир, твой рюкзак. Санки сейчас Лёва принесет. На улице лучше ничего не оставлять. Народу вокруг шарится немерено, и все спортсмены. Ещё сопрут что-нибудь. А отказать вполне могли.
- Это ты мог, - не согласился Умка. – Тебе она просто мама, а нам – мама друга. Почувствуйте разницу.
- Всё! – Лёва тоже забрался в иглу. – Флаг на крышу воткнул, санки Ингрид принес. Будем ждать конца бодяги. Кстати, аляскинцы последовали нашему примеру, активно строятся. Остальные имеют все шансы замерзнуть до конца торжественной церемонии.
- Точно аляскинцы? – Миха добавил в котел снега.
- Темный флаг с восемью звездами. Ковш и Полярная. Остальные взялись ставить палатки, но как-то лениво. Похоже, надеются быстро уйти.
- Зря надеются, - махнул рукой Стас. – Часа два саперы провозятся с аппаратурой, с учетом того, что наши арктические войска вышколены на зависть всему миру. Ещё пару часов начальство будет речи толкать. Потом да, самые нетерпеливые двинутся.
- Ничего не поняла, - честно призналась Ингрид. – А вы что, здесь ночевать собрались?
- Ага, - кивнул Умка, разворачивая большую коробку. – Давай чайку налью, и угощайся плюшками. Сам пек!
- Ну вот, - протянула Ингрид, с трудом сдерживая смех, - а обещал от шеф-повара…
Русские сдерживаться не стали.
- Так Миха и есть шеф-повар ресторана «Русский Дом», - сквозь смех выдавил Тимургалиев. – Причем не этого, а который в Москве.
- Майкл?
- Майкл, Майкл. Ты плюшки бери, а то они всегда быстро кончаются.
- Уше, - прошамкала Ингрид. «Плюшки» оказались удивительно вкусными. – А пошему ношевать здешь?
- Насчет ночевать Миша немного погорячился, - пояснил Лёва. – Но час форы конкурентам дать точно надо. Чтобы никому даже в голову не пришло возвращаться и следовать нашему примеру. Так что часов на пять отдыха можно смело рассчитывать.
- Лео, Вы придумали что-то необычное? – заинтересовалась Ингрид.
- Угу! Но не скажем. Вот такие мы загадочные и таинственные.
- А ты, Ир, лучше за нами иди, - посоветовал Умка. – Чего тебе в общей куче толкаться? Опять же, лидером гонки денек-другой побудешь.

Глава 8
15 февраля 202_ года

Ради денег и славы человек готов на многое. На очень многое. Почти на всё. Пообещай состояние в несколько миллионов и мировую известность, и сверхразумный потомок обезьяны, он же венец творения божьего, слезет с удобного шезлонга на белоснежном песке райского пляжа или любимого продавленного дивана, отставит в сторону бокал ледяного мартини или банку второсортного пива, оторвется от зрелища выходящих из воды условно одетых красавиц или потных мужиков, гоняющих мяч в экране телевизора, и с сумасшедшим энтузиазмом примется разбивать головой сиденья унитаза, купаться в ванной, полной гремучих змей, строить Эйфелеву башню из игральных карт или стену на границе США и Мексики. А если денег и славы будет предложено не много, а очень много, запросто сорвется в белое безмолвие ледяного Ада, начинающегося к северу от 84 градуса северной широты.
Поэтому Ингрид не удивляли ни команды Зимбабве, Габона, Демократической республики Конго, Бразилии и Парагвая (а тем более, Японии и Южной Кореи), ни впечатляющий набор олимпийских чемпионов в норвежской и финской командах. Мог привести в недоумение состав сборной Соединенных штатов, но если вспомнить разгул толерантности на североамериканском континенте, удивляться скорее стоило однородному подбору участников в аляскинской команде. Впрочем, это не Америка, а Аляска, где последние пять лет всё большей популярностью пользуется исторические дискуссии о былой принадлежности штата Полярной Ночи к России. От основной территории США и безудержного разгула толерантности Аляску отделяет территория Канады, вслед за Европой откатившейся от истинных ценностей демократии в направлении расизма, нетерпимости и мужского шовинизма. В том смысле, что белых гетеросексуальных мужчин там не сажают в тюрьму ни за цвет кожи, ни за сексуальные предпочтения.
Конечно, Ингрид просто обязана была удивиться, каким образом Швецию представляет одна она, соотечественники могли выставить состав намного сильнее. Но этот факт девушка предпочитала рассматривать, как данность. Потому что выгодно! Удивишься, а то и вопрос задашь, и мигом появится в команде Карлы, Петеры и Густавы, а маленькой слабой женщине места не найдется.
Зато русские шведку удивляли с первых минут знакомства. Удивляли отказом отложить переход до Канады на следующий год или запросить подброску на финиш гонки, как будто полцентнера лишнего груза на человека не значили ничего. И вообще совершенно наплевательским отношением к собственному участию в гонке, словно им не предоставили возможность выиграть невероятные деньги, а навесили ненужную и обременяющую обязанность. Удивляли куртками и штанами из толстой технического капрона и галошами с пришитыми голенищами из той же ткани. Как будто сейчас середина двадцатого века, а не конец третьего десятилетия двадцать первого, когда даже африканские команды щеголяют мембранными штормовыми костюмами от ведущих мировых производителей и теплейшими многослойными сапогами, рассчитанными на минус сто градусов. Удивляли самодельными лыжными палками из двухсантиметровой алюминиевой трубы, при наличии в продаже нормальных горнолыжных палок, легких, удобных и недорогих. Просто изумили лыжами! ДЕРЕВЯННЫМИ!!! Они что, не понимают, что эти дрова не доживут и до середины похода? Да нет, понимают, не зря же тащат с собой аж три запасные лыжи! А на прямые вопросы только загадочно усмехаются и заявляют, что у них «всё схвачено»! Совершенно не смешная шутка!
А зачем иметь в группе отдельного повара? Нет, плюшки, конечно же, вкуснющие, но не собрались же эти сумасшедшие весь поход потреблять деликатесы? Никакого топлива не хватит! А достать и погреть рацион может каждый, отдельный повар на маршруте совершенно не нужен!
Проще всего было бы отнести русскую команду к «массовке», наравне с Габоном и Парагваем. Но за последние полвека до Полюса автономно добирались почти исключительно русские, да и за остальными экспедициями торчали уши кого-нибудь родом с «одной шестой части суши». Да и трудно считать «чайниками» людей, строящих иглу за четверть часа. И ладно бы только иглу. Любые действия троицы дышали продуманностью, целесообразностью и отработанностью. Словно люди жили в подобных мероприятиях и на любую ситуацию реагировали на уровне рефлексов.

Глава 9
21-27 февраля 202_ года
По большому счету походные дни похожи друг на друга, как однояйцевые близнецы. Первым просыпается командир. Или не командир. У кого будильник, тот и поднимается вперед всех. Вылезает из спальника, запаливает горелку, расталкивает остальных. Пока мужики гоняют на улицу (не в палатке же естественные надобности справлять), переодевается в ходовое. Передав «вахту» у примуса, сам бежит до ветру. После этого криком будит Ингрид, чья палатка стоит в десяти метрах, и ныряет обратно в условное тепло, оставляя бескрайние ледовые просторы для дамских потребностей. Общение со «шведской экспедицией» - отличительная особенность данного конкретного похода. Так и между близнецами, если приглядеться разница найдется.
Мужики уже в ходовом, тоже поторопились переодеться, пока тепло. То есть, примус горит. Маленький отдых. До закипания. Потом разливание воды по мискам с засыпанными сублиматами. Никаких кулинарных изысков. Зачем? На десятый день похода понятие вкуса даже не теряет смысл, просто перестает существовать. Что-то в миске. Еда. Хорошая еда. Горячая. Горячая – значит хорошая. Добрая. Ее надо быстро есть, пока не стала плохой, то есть не остыла. Примус уже выключен, и температура в палатке в считанные минуты сравнивается с уличной, равной минус сорока. Или сорока пяти.
Это многовато. Надо бы двадцать. Минус, естественно, Плюсовые температуры на ледовых полях – самый большой ужас, какой только можно себе представить! Всё тает, течет, мочит ботинки, рюкзаки, спальники… Нет, не ужас, даже не ужас-ужас-ужас! Это ночной кошмар полярника! Хотя бы небольшой, но минус. А лучше градусов десять-пятнадцать-двадцать. Сорок пять – перебор! Однако не слушают в небесной канцелярии, как врубили холодильник с первого дня, так и поддерживают стабильный режим.
Поели – и с вещами на выход. В темноту и холод. Сворачивать, паковать, складывать, закреплять. Мороз пробирает до костей. Накинутая поверх ходовой одежды пуховка помогает, конечно, но как-то неуверенно и без фанатизма. Мало, одним словом, помогает. А еще ноги и руки, на которые пуховку не накинешь. Пальчики стынут не по-детски! Руки еще можно засунуть на грудь, под поларку, с ногами этот номер не пройдет. Разве что к соседу, но подобные извращения приберегаются для крайних случаев. Ногами можно махать. Опереться на лыжные палки и изображать неведомый механизм: назад-вперед, назад-вперед… Помогает, вот только сборы пока стоят и не движутся. И руки мерзнут, несмотря на теплючие рукавицы. Нет, не пух, современная синтетика потеплее будет. Еще и влагу не впитывает. Собственно, в куртках тоже она. А что «пуховки», так то название с давних времен осталось. Нет, утренние сборы при минус сорока, конечно, не такой кошмар, как плюс двадцать на льдине, но и не меньший, просто в другом ключе. И привычный. Нормально согреться можно только на ходу. А потому при свете налобных фонариков в ударном темпе все ворочают шмотье, забивая грузом санки и рюкзаки. В пятидесяти метрах с аналогичным энтузиазмом копошится шведка. Последним аккордом убрать пуховки, и бежать в северном направлении. Ну, насколько можно бежать с грузом в тридцать кило за спиной и центнер в санках.
Через несколько минут отходят руки. Следом ноги. Темп сбрасывается до нормального, и начинается работа. Нет, Работа. Именно так, с большой буквы. Пятьдесят минут народ упорно тянет лямку, отталкиваясь от земного шара лыжами и палками и старательно следя за дыхалкой. Потом привальчик: оправиться, поправиться… На всё про всё минут пять, дольше не просидишь, холодно. Пока Стас курил, ему как раз хватало на сигарету: несколько глубоких затяжек, и «под танк». На третий день курево кончилось. Не просто так, а согласно плана: Сенцов, не сумевший победить вредную привычку ни силой воли, ни жадностью от постоянно растущих цен, решил расправиться с ней радикальным способом, не взяв в Арктику курева. За четыре месяца волей-неволей привыкнешь!
Встать, и новый переход. Рюкзак давит на плечи, санки то тормозят, цепляясь за заструги, то разгоняются, норовя наехать на пятки. Лыжи пробуксовывают, протестуя против слишком большого груза на прицепе. А может, не лыжи, может тело предательски отказывается сохранять координацию: в конце концов, волокуша не к лыжам прикреплена. И рюкзак не на них надет. Маска превратилась в ледяной щит, не столько от бесконечной поземки, сколько от замерзающего дыхания. Не спасают ни специальные отверстия, ни фирменный супер-пупер материал, якобы не мокнущий и не леденеющий. А без маски мигом нахватаешься холодного воздуха, и адью, полярные просторы, бонжур, больничная палата.
Время от времени дорогу перегораживают полосы торосов, и надо искать проход или корячиться, перетаскивая тяжеленные санки сквозь ледовые джунгли. Не тащить за собой. Переносить. Даже Умка с его медвежьей силой справляется не всегда. Приходится толпой. В три захода, а то и четыре. Первый проход – рюкзаки. Заодно разведка…
А через полыньи и вовсе не перелезешь. Только в обход, сбивая график движения.
На очередном переходе небо светлеет. Появляется… Нет, не солнышко, только намек на него. Намек не греет, просто ненавязчиво намекает на тепло и счастье. Потом, когда-нибудь… Скоро светило начнет показываться из-за горизонта и каждый день подниматься немного выше и болтаться над горизонтом чуть дольше. Потом придет нормальный день, а за ним и Полярный. Когда-нибудь, через несколько геологических эпох, хотя и в пределах текущей экспедиции.
После шестого перехода – обед. Надеть пуховки, снять маски, выдрать-вытопить лед из бороды и усов, попить чаю из термосов, пожевать еды из пакетиков. Перемороженное масло по вкусу напоминает мороженное. Сало – еще лучше. Только не стоит пытаться получить это лакомство при помощи бытовых холодильников, не выйдет. И промышленные не помогут. Такое надо есть в Арктике, когда на улице минус сорок, а за спиной шесть часов работы в очередной ходовой день.
Полчаса. Потом, когда светлого времени станет ну очень много, можно будет ставить в обед палатку, готовить полноценную еду и даже немного спать. Тратить на обед два часа. Три. Четыре… Отбирая это время у ночевки. А можно идти круглые сутки по пять часов через три. Так уже кто-то делал. Кажется, Карпенко. Или Чуков. Но это потом, а пока каждая минута светлого времени на вес золота. Полчаса. И «под танк». Еще на шесть переходов.
А потом наступает вечер. Не в смысле темнеет, темнота приходит намного раньше, она, собственно, никуда и не уходила. Нет, просто можно, наконец, отцепить санки; сбросить с плеч осточертевший рюкзак; поставить палатку; немного посидеть в тепле, пока готовится вечерняя порция еды; поесть и, забравшись в спальник, немного поболтать на ночь. Или не немного, как получится.
И спать!.. Неглубоко и чутко, прислушиваясь сквозь сон к шумам снаружи, вдруг началось торошение или пожаловал в гости единственный в этих краях опасный хищник; просыпаясь от каждого шороха, неудачного движения соседа, дуновения ветерка. Естественные позывы – отдельная беда. Уж больно противно в одном белье выбираться из теплого спальника на «улицу», под пронизывающий насквозь ветер, несущий мелкую ледяную крошку. Кто-то из предшественников использовал «писботы» - подобие медицинской утки, сооруженной из пластиковой бутылки. Чтобы справлять нужду, не вылезая из спальника. Их, предшественников, прижимало каждые два часа. По чуть-чуть, но нет сил терпеть. Экспедицию миновала чаша сия. Пока миновала. Но впереди еще много времени… Очень много…
И главный враг – мысли. Кому и зачем это надо? Чего не хватало там, дома, в уютной квартире с центральным отоплением, горячей водой и электричеством. С холодильником, микроволновкой, телевизором, компьютером, интернетом, автомобилем?.. Стоило ли менять всё это на лед, холод, рюкзак, лыжи и перемороженное сало на перекус?..