III

Дядя Вася сидел на скамейке перед зданием клуба, грелся на утреннем солнышке, смолил беломорину и наблюдал за суетой, поднятой французами. Конные егеря выносили из здания клуба перевязанные бечёвками пачки книг и по одной укладывали в повозки. Руководил погрузкой унтер-офицер в сером, как и у прочих обозников, мундире: суетился, отдавал команды своим подчинённым, перекладывал пачки книг.
И неймётся же лягушатникам…

Вчера вечером командир французов допросил незадачливых поджигателей – в качестве переводчика при этом выступал Гжегош. За допросом последовал скорый военно-полевой суд, на котором позволили присутствовать всем «гостям из будущего». Процесс проходил в тесном актовом зале ДК; в роли судьи и прокурора выступал сам су-лейтенант; обрисовав в двух словах вину подсудимых, он допросил свидетеля – Гжегоша, конечно, кого ж ещё! - и приговорил Гену и Лёху к расстрелу. Студенты сидели, пришибленные – похоже, никак не могли поверить, что всё это происходит с ними на самом деле. Только медсестричка Людочка, вскочив со скамьи, гневно закричала на поляка: «как тебе не стыдно, они твои друзья, учились вместе, это же предательство!» На что тот с кривой усмешкой ответил, что Польшу он не предавал, а москали ему не друзья и друзьями никогда не были.
Исполнение приговора решено было отложить до момента, когда поджигателей вместе с обозом доставят к штабу полка. Дядя Вася не был уверен - но ему показалось, что к отсрочке этой приложил руку Гжегош, шептавшийся о чём-то с офицером. Зачем поляку это понадобилось, оставалось только гадать.
На сём суд и закончился. Гену с Лёхой посадили под замок, очистив для этого одну из кладовок. Позже к ним добавили комсомольского вожака Диму. К этому претензий не было -задержали его просто так, на всякий случай, чтобы не натворил чего лишнего. Гжегош «ареста», разумеется, избежал; не стали трогать оккупанты Далию с Людочкой, библиотекаршу и самого дядю Васю. «Великая Армия» не воюет с женщинами и стариками!» - пафосно заявил су-лейтенант Робер, чем нанёс механизатору глубочайшее оскорбление. «Я тебе покажу старика… - бурчал он себе под нос. – Ещё посмотрим, кто тут чего стоит, сопля заграничная…»
К предстоящему побегу, задуманному библиотекаршей, дядя Вася подготовился на славу. В кузов «пердунка» он ещё вчера забросил полдюжины мешков с цементом, обложив ими бочки с соляркой. В один из мешков он засунул все наличные консервы, не забыв, разумеется, пару бутылок водки – запас карман не тянет, тем более такой. Разобранная на части тулка в чехле и старый брезентовый патронташ, набитый картонными дробовыми (других не нашлось) патронами, были припрятано во дворе – с расчётом на то, что в самый последний момент свёрток можно будет забросить в кабину.
Сейчас арсенал дожидался под грудой горбыля, завернутый в кусок прорезиненной ткани, так называемой «мелиоративки» - большой её рулон нашёлся в кладовке у запасливой библиотекарши вместе с двумя рулонами плёнки для парников. Дядя Вася едва успел отхватить кусок для своих нужд, как и плёнкой и мелиоративкой завладел поляк – в данный момент он, разрезав ткань и полиэтилен на куски, заворачивал в них собственноручно отобранные книги. Получившиеся свёртки и стопки он складывал на телегу – и не во французский фургон со снятым парусиновым тентом, а на обычную, деревенскую. Гжегош забрал эту телегу у фуражиров, конфисковавших её вместе с парой лошадок в Бобрище. Чем поляка не устроили вместительные, крепкие повозки оккупантов, дядя Вася не интересовался. Ему и без того хватало поводов для волнения – то и дело приходилось отбрёхиваться от французов, порывавшихся поближе рассмотреть «пердунок». Выручал языковой барьер: тракторист улыбался, делал неопределённые жесты, так что солдаты, отчаявшись получить разъяснения по поводу невиданного сооружения, шли по своим делам. Один, самый дотошный, с нашивками унтер-офицера, вспорол саблей мешок с цементом - но убедившись, что там нет ни пороха, ни муки, какого-нибудь иного стратегического груза, отстал.
Будущее виделось весьма туманно. Французы, судя по всему, собирались уехать, прихватив с собой наваленные в фургоны книги (и зачем они им понадобились?), обоих поджигателей и предателя-поляка. Прочих «гостей из будущего» они, надо думать, оставят здесь - на кой ляд им сдались бесполезные пленники? Тогда и можно будет завести мотор «пердунка» и…
А вот куда ехать – дядя Вася не представлял совершенно. К тому же, совесть его была не на месте – придётся оставлять Гену с Лёхой в руках врагов, а это никуда не годится. Как бы их, и правда, не расстреляли… Но что он может сделать со старенькой тулкой, заряженной мелкой дробью, против шести с лишним десятков вооружённых до зубов лягушатников? Тут и автомат не очень-то поможет – больно их много, задавят числом…
Ладно, что будет – то и будет, чего гадать раньше времени? Дядя Вася дотянул папироску до картонного мундштука, вытянул из пачки новую, прикурил и приготовился ждать дальше. Французам возиться с погрузкой книг ещё не меньше двух-трёх часов. Время есть.

- Всё, ждать больше нельзя. – Дарья Георгиевна подошла к скамейке, на которой устроился тракторист. – Офицерик этот, Робер, сказал Далии, что французы таки решили взять и нас с собой. Сказал, чтобы собирались,через час отправляемся.
- На кой? – удивился дядя Вася. – Я понимаю, двух этих молодых идиотов, что со спичками решили побаловаться. Но мы-то?..
- Поляка благодари, Гжегоша. Он, видишь ли, проговорился, что я заведую библиотекой. А может, и не проговорился, а нарочно сказал? В общем, французы хотят, чтобы я им с книгами помогла разбираться, ну а остальных уж до кучи.
- И ты поможешь?
Дарья Георгиевна недобро усмехнулась.
- Вот ещё! Не дождутся. Мы Гитлера не боялись, а уж этих шаромыжников… Ты лучше скажи – трактор в порядке?
Дядя Вася кивнул.
- Всё путём, не сомневайся – хоть сейчас можно садиться и ехать. Ружьё только в кабину заброшу…
- Тогда не уходи никуда, жди. А мне ещё с Людой поговорить нужно. Попробуем студентов отбить.
Глаза тракториста округлились в изумлении.
- Отбить? Это как?
- Увидишь. Есть мысли. А девчонка пусть ухажёра своего, Гену, как-нибудь предупредит, чтобы были готовы в любой момент.
- А этот… комсомолец?
- Французы его выпустили из кладовки и сказали, что поедет с нами за компанию. Увидишь его – скажи, пусть держится поближе к трактору, но чтоб тише воды, ниже травы! Он мне понадобится.

Дверь скрипнула, закрываясь, и в кладовке снова стало темно. Лишь узкая полоска света пробивалась в щель под дверью.
- Увели… - выдохнул Гена. Всё то время, пока французы развязывали руки комсомольскому вожаку и выводили его из временной темницы, он просидел, затаив дыхание. Парни не знали, что су-лейтенант решил отложить исполнение приговора до возвращения к своим, и каждую секунду ждали команды «En avant – marche!» означающую, что им предстоит отправиться на последнюю в их жизни прогулку - до ближайшей стенки, на свидание с расстрельной командой.
«…На этот раз – пронесло…»
Им-то руки никто развязывал и, надо полагать, не развяжут до самого конца. Спасибо, хоть спереди, а не за спиной, а то было бы и вовсе невыносимо. Он попытался ослабить узлы у Лёхи – сначала непослушными, онемевшими пальцами, потом зубами. Не вышло. Французы, связывавшие их, подошли к своему делу ответственно, да и времени не было – караульный каждые несколько минут приоткрывал дверь и проверял, как дела у пленников.
За дверью снова раздались голоса, причём оди из них принадлежал Далии – а кто ещё из женщин мог говорить на безупречном французском? Гена, изучавший в школе и институте английский язык, не понял ни слова, но зато уловил тон разговора. Сначала девушка обратилась к французу заискивающим тоном, но когда тот ответил ей резкостью – повысила голос. После недолгих препирательств часовой выдал длинную, нецензурную (судя про тому, как возмущённо фыркнула Далия) реплику и заскрипел ключом. Дверь отворилась, но вместо алжирки в кладовку вошла Людочка. Гена открыл, было, рот, собираясь спросить типа «зачем ты тут?», но девушка не дала ему издать ни звука – с порога кинулась на шею, впилась в губы страстным поцелуем. В иное время Гена обрадовался бы – они были знакомы всего недели полторы и не успели ещё перейти к сколько-нибудь близким отношениям. Собственно, он и зазвал-то её в поход, чтобы форсировать процесс…
Но сейчас очевидно было не до эротических восторгов. В перерывах между поцелуями девушка шепнула: «Молчи, Далия уговорила своего лейтенанта позволить мне попрощаться с тобой. Вас посадят на телегу и повезут. Перережьте верёвки и ждите, вас освободят…»
Она снова обняла его, поймала Генину руку, и он почувствовал, как из ладони в ладонь перешло что-то маленькое, металлическое, холодное.
Он видел этот ножик у Людочки – с маленьким раскладным лезвием, открывашкой и щипчиками для ногтей. Гена сжал кулак, молясь только о том, чтобы не обронить, онемевшие пальцы едва слушались…
Француз что-то недовольно крикнул. Девушка разжала объятия, послала напоследок пленникам ободряющую улыбку и выпорхнула за дверь. Гена сидел, боясь шелохнуться, и тискал в онемевших пальцах махонькую железную штучку, в которой теперь заключалась вся их надежда на спасение.

Со своими путами он управился в два счёта. Дал знак Лёхе, чтобы тот загородил его спиной – а ну, как караульный снова сунется в кладовку? – зубами раскрыл крошечное лезвие и принялся пилить веревки. Самым трудным оказалось рассчитать так, чтобы те не свалились, но при необходимости их можно было разорвать. На это ушло минут пять и примерно чайная ложка крови из пораненного запястья.
Ну вот, кажется, всё… Стягивающие руки верёвки держатся на нескольких волокнах, если их хорошенько рвануть – обязательно порвутся. Лишь бы не раньше времени… Гена поменялся местами с товарищем по несчастью – теперь он отгораживал Лёху от двери – отдал ножик, а сам попытался сдвинуть путы зубами так, чтобы разрез не слишком бросался в глаза. Вроде, получилось…
Он поднял голову, чтобы глянуть, как дела у «альпиниста», и тут дверь распахнулась. Сердце снова ухнуло куда-то вниз – всё, конец, сейчас… Но Людочка, как оказалось, сказала правду: их подняли с пола, подхватив под локти (на какое-то ужасное мгновение Гена облился холодным потом: стоит конвоирам дёрнуть покрепче, и верёвки могут не выдержать. Но обошлось – ребят тычками проводили на задний двор и заставили взгромоздиться на повозку, наполненную, как заметил Гена, стопками книг, перевязанными бечёвками. Значит, французы всё же догадались... или это предатель-поляк подсказал? Какая теперь разница, главное – они потерпели неудачу…
Он легонько ткнул Лёху локтем.
- Ну как, успел?
- Верёвки-то перерезать?
- Ну да… так успел?
Альпинист помотал головой.
- Не. Я только приспособился, как их пилить, а тут дверь распахнулась и эти вошли. Я с перепугу ножичек-то и выронил. Один надрез только и успел сделать…
Гена непечатно выругался.
- Ладно, не дрейфь. Если что – я тебе помогу.
- Ага… - кивнул Лёха. Вид у него был самый, что ни на есть, унылый. Гена поворочался и сел, опершись спиной на стопки книг, так, чтобы видеть «пердунок». Ага, вон и остальные. Тётка-библиотекарша с большой сумкой – из неё доносится громкий мяв, французы удивлённо оборачиваются и гыгыкают, увидав торчащую из сумки голову кота. Дима Гнедин тоже здесь, присел на корточки и делает вид, что завязывает шнурок. А вот и дядя Вася – торопится к «пердунку», под мышкой у него что-то продолговатое. Гена пригляделся. Неужто ружье в чехле? Ай да библиотекарша, всех провела…
Дядя Вася, проходя мимо «пердунка» воровато оглянулся и забрался в кабину. Чехол с ружьём он швырнул в кузов и принялся ковыряться под приборным щитком. Библиотекарша, заметив его манипуляции, сделала знак остальным, поставила сумку с котом в кузов и встала рядом, держась за откинутый боковой борт. А вон и комсорг подтянулся – так, правильно сообразил и изготовился по сигналу помочь женщинам забраться в кузов, под прикрытие бочек и наваленных вокруг них мешков.
- Давайте! – крикнул дядя Вася. «Пердунок» кашлянул, плюнул выхлопом и затрясся. Французы закрутили головами, ища источник шума; библиотекарша же, прежде чем забраться в кузов, вытащила из-под кофты небольшой зелёный цилиндр с ручкой. Дёрнула что-то, широко размахнулась, и предмет, кувыркаясь, отправился в сторону столпившихся у коновязи солдат.
Ба-бах! Рвануло так, что у Гены заложило уши. Двор наполнился ржанием, воплями страха и боли. Ещё взмах – рубчатое яйцо летит в сторону крылечка и лопается под ногами у стоящих там людей. А «пердунок» уже преодолел половину двора и врезался в бок повозки, в котором сидели Гена и «альпинист». Треск, лязг, фургон заваливается на бок и оба вместе со стопками книг летят на землю…
- Быстрее, сюда!
Гена рывком разорвал подпиленные верёвки и вскочил. На дворе творился ад кромешный: с истошным ржанием метались перепуганные кони, вопили люди, посечённые осколками, потоптанные лошадиными копытами. Кто-то замер прямо посреди двора, впав в оцепенение, кто-то вопил, отдавая команды по-французски…
- Не спите, залезайте, пока нас тут не кокнули!
Это библиотекарша – стоит в кузове в полный рост, в руке ещё одна «лимонка». Из-за её спины выглядывает Лидочка, глаза огромные, полные страха…
Лёха-то где? Ага, вот и он - не смог разорвать свои путы и копошится на земле, тщетно пытаясь встать. Гена рывком поднял его, забросил в кузов, запрыгнул сам. Позади хлопнули выстрелы – один, другой, третий, - и что-то взвизгнуло над самым ухом.
«…Это они в нас? Плевать…»
«Пердунок» принял с места, разогнался, нещадно тарахтя движком и, плюясь чёрным соляровым дымом. Сбил, как кеглю, зазевавшегося француза с обнажённой саблей, с хрустом снёс секцию забора и, кренясь, вывернул на дорогу
«…Мы что, уже прорвались?..»

V

- Остановите немедленно!
Куда девалась тихая, деликатная Людочка! Глаза будущей медсестры пылают, губа закушена, на левой щеке  широкая багровая полоса. Кровь не её, как и та, что обильно покрывает руки и одежду. Она принадлежит «альпинисту» Лёхе – и продолжает выплёскиваться толчками из раны на груди, как ни старается Людочка зажимать её скомканным носовым платком.
- Вы что, оглохли? Он же сейчас умрёт! Надо хотя бы перевязать, а я не могу вот так, на ходу!..
Людочка права – «пердунок» нещадно швыряет на выбоинах, дядя Вася пытается выжать из двадцатипятисильного дизелька всё, на что тот способен. Тут не то, что перевязывать – усидеть в кузове, и то непросто. Приходится обеими руками цепляться за борт и следить, чтобы тебя не придавило ёрзающими туда-сюда двухсотлитровым, залитыми под самую пробку бочками.
Лёхе не повезло. Нет – Лёхе очень сильно не повезло. В тот самый момент, когда Гена помогал ему забраться в кузов (поди, попробуй проделать этот фокус со связанными руками!) в грудь «альпинисту» попала французская пуля. Вряд ли кто-то из конных егерей выцеливал именно его – просто палили по невиданному агрегату, ни с того ни с сего ожившему и устроившему во дворе ДК форменный погром. Вот кому-то из стрелков и повезло – хорошо хоть, что только одному…
Но для Лёхи это было то ещё утешение. Гена не слишком разбирался в медицине, но и он понимал, что дела «альпиниста» хуже некуда. Пуля угодила в правую сторону груди и, судя по кровавым пузырям на губах, пробила лёгкое. Крови натекла уже приличная лужа; Леночка пытается остановить кровотечение, но что она может сделать при такой-то тряске? А останавливаться страшно – «пердунок» отъехал от здания клуба не больше, чем метров на триста, и до края леса остаётся не меньше полусотни метров. Да и чем им поможет лес? Да, ели растут плотно, тут и пешком не сразу протиснешься, не то, что верхом – но ведь и к трактору это тоже относится! А «пердунок» еле плетётся, его запросто можно обогнать бегом, а уж верхом-то наверняка. Лёха хрипит, на губах вздувается и лопается очередной розовый пузырь. Брызги летят Людочке в глаза, и она невольно отшатывается. Плохо дело, плохо…
- Вася! – библиотекарша поворачивается к трактористу, отделённому от них ветровым стеклом. – Проедешь шагов сто от края леса и останови!
- Да как же… - начал, было, тракторист, но тётя Даша его уже не слушала.
- Люда, занимайся раненым. Бинты, индивидуальный пакет есть?
- Нет… - девушка растерялась. - Всё в рюкзаке осталось там…
- Да что ж вы все… - библиотекарша раздосадовано тряхнула головой. - 0т рубашки кусок оторви, придумай что-нибудь, не сиди, ты же будущий медик!
Девушка кивнула и принялась расстёгивать рубашку – под ней оказалась беленькая хэбэшная маечка. Справившись с пуговицами, она схватила обеими руками ткань и рванула раз, другой. Ткань затрещала, уступая её отчаянным усилиям.
- Теперь вы… - библиотекарша повернулась к парням. - Как трактор остановится, откидывайте передний борт и сбрасывайте на дорогу обе бочки. Всё ясно?
Гена кивнул.
- Хорошо. Откатывайте на середину дороги, вышибайте пробки лейте соляру на землю!
- Ты что задумала, Дашка? – проорал, перекрикивая треск дизеля, дядя Вася.
- Сейчас французы очухаются и поскачут следом. – отозвалась библиотекарша. - Свернуть тут, сам видишь, некуда, а хоть бы и было куда – мы такие следы оставляем, что не ошибёшься. Я и подумала – у нас в отряде, зимой сорок второго был похожий случай. Правда, немцы тогда на мотоциклетках были, и с пулемётами…
-Ну, у этих-то пулемётов, слава богу, нет! – физиономия дяди Васи расплылась в улыбке. - Я всё понял, Дашуль, ты умница! Сделаем как надо!
«Пердунок» прокатился ещё метров сто, и замер. Людочка уже разорвала рубашку на груди Лёхи и пыталась перетянуть рану оторванной от майки полосой.
- Все помнят, что делать? – спросила библиотекарша. – Тогда скорее, шевелитесь! Секунды терять нельзя!

- …мы разгромили склад и увели «Опель-Блитц» со всякими полезным вещами. – торопливо говорила библиотекарша. Она задыхалась – ворочать тяжеленные бочки было непросто, пришлось задействовать все свободные руки, включая и её, и дядю Васю. - Немцы быстро опомнились и пустились в погоню – три мотоцикла с пулемётами и грузовик с солдатами. Проехать надо было всего ничего, километров семь до поворота на лесную дорогу, там ждал наш заслон. Но у «опеля» скаты были прострелены, плелись еле-еле, немцы догоняли…
Вдвоём с Геной они откатили бочку. Дядя Вася поддел железную пробку монтировкой, мутно-жёлтый соляр хлынул на дорогу, моментально впитываясь в пыль.
- Катим дальше! – крикнула библиотекарша. - Надо, чтобы равномерно разлилось. И в колеи, в колеи побольше, чтобы лужи были!
Гена послушно навалился плечом, бочка покатилась, оставляя за собой маслянистый вонючий след.
- Что дальше-то Даш? – спросил дядя Вася. Они с комсомольцем уже наполовину опорожнили свою бочку, и катали её по дороге пинками.
- А дальше надо было устроить на дороге завал, но у нас не было ни пил, ни топоров. Времени тоже не было – немцы должны были появиться с минуты на минуту. Тогда решили устроить огненную ловушку: разлили солярку, а когда мотоциклисты на неё выскочили – подожгли. Ну, немцы замешкались, стали выбираться, сгрудились - тут-то мы и вжарили с обеих сторон так, что им сразу стало не до погони.
- А лошади – не мотоциклы, в огонь не пойдут! - хмыкнул дядя Вася, вытирая перемазанные соляркой руки о штаны. - Перепугаются, могут и всадников сбросить. - Только надо соляр вовремя поджечь.
- Только чем поджигать-то будем? - спросила тётя Даша. - Тогда, в сорок втором, мы использовали ракетницу, но сейчас нет, поляк отобрал…
Гена понял, что сейчас он откроет рот и сам, без принуждения вызовется на это самоубийственное дело. В самом деле, а кому ещё? Дядя Вася за рулём «пердунка», Людочка с библиотекаршей – женщины, им нельзя. На комсомольца надежды мало – вон, как прячет глаза…
Он неуверенно откашлялся.
- Я могу. Только мне нечем, спички в рюкзаке остались.
- Вот, держи! – дядя Вася порылся в кармане и извлёк зажигалку. - Недавно только заправил, хорошо работает...
Он щёлкнул крышкой, над фитилём возник острый язычок прозрачного пламени.
- Сделай факел. – посоветовала библиотекарша. – Палку, вон, возьми, тряпок намотай, в кузове есть, полей хорошенько соляром. Как французы появятся, подожги и жди, пока не поравняются с первыми лужами. Замешкаешь – соляра не успеет разгореться, проскачут…
- Куда ты потом-то? - спросил дядя Вася.
«…хороший вопрос… в самом деле – куда? Хотя, через ельник кавалеристы вряд ли ломанутся, сбежать будет несложно…»
- Там посмотрим… - отозвался Гена. Людочка из кузова «пердунка» смотрела на него большими, полными слёз, глазами. – Обойду лесом, выйду на дорогу, попробую вас догнать.
- Не догонишь – дождись темноты и постарайся добраться до усадьбы. Это тут недалеко, километрах в трёх, за деревней. Хозяева с дворней скорее всего, все сбежали, как только о французах услышали, но это неважно.  Посиди на опушке, мы рано или поздно тоже туда доедем. Только в деревню не суйся, обойди лесом. Мужики сейчас на взводе, мало ли…
Библиотекарша потрепала Гену по плечу.
- Ты молодчина, не то, что некоторые. - она бросила неприязненный взгляд на комсомольского вожака; тот сделал вид, что ничего не заметил. - А сейчас сделай три глубоких вдоха-выдоха, успокойся. Это только по первости страшно, а потом ничего, привыкнешь.

Разлитая солярка вспыхнула чадно, медленными, стелющимися по земле языками пламени. Но лошадям хватило и этого – они бесились от страха, истошно ржали, крутились на месте. Летящие из-под копыт комья земли, пропитанные горящей жидкостью, попадали коням в морды, вызывая новые приступы паники. Трое из шести всадников, угодивших в огненную ловушку, не удержались в сёдлах. Одному не повезло особенно: он плюхнулся спиной в лужу солярки, сукно мундира мгновенно впитало жидкость, и несчастный покатился по горящей пыли, вопя от ужаса и боли, пытаясь сбить пламя, сорвать с себя мундир, мигом превратившийся в огненный саван.
Отрезанные огнём французы понукали лошадей, пытаясь обогнуть завесу пламени, но кони упирались – фыркали, не шли в огонь. Прорвались только трое, те, кто, сумев удержаться в сёдлах, выскочили по другую сторону чадящей завесы. За их спинами трещали выстрелы: конные егеря палили по кустам, откуда – все это ясно видели! – вылетел чадный факел, воспламенивший разлитое по дороге топливо.
Резвые кони не подвели - медлительный «пердунок» и на километр не успел отъехать, когда из-за поворота вылетели, нещадно шпоря коней, трое французов: конские морды оскалены, в хлопьях пены, на лицах всадников азарт пополам с неуёмной злобой - догнать чёртовых русских, нашпиговать свинцом, изрубить! На скаку они разрядили по «пердунку» пистолеты – не слишком успешно, лишь одна пуля разбила стекло в кабине, осыпав дядю Васю дождём осколков. А конные егеря уже накатывались, вскинув сабли – сейчас зажмут с дух сторон, посекут клинками прямо на ходу…
Грохнула тулка и передний всадник откинулся в седле, вскинув руки – сноп мелкой дроби угодил прямо в лицо. Ещё выстрел, по второму, но конный егерь, вовремя уловив разворот стволов, пригнулся к шее лошади, пропуская жалящий свинец над головой – и выпрямился, откинулся в седле, занося саблю для страшного удара.
Шипение, испуганный вопль «Мон дьё!» – и француз летит в придорожные кусты, схлопотав пенную струю из огнетушителя в грудь и физиономию. Дядя Вася дёргает рулевое колесо и «пердунок» резко виляет вправо, снося бортом третьего конного егеря – тот вместе с конём опрокидывается на землю. Но удачный манёвр дорого обошёлся «экипажу машины боевой»: Дима Гнедин, стоящий в кузове в рост в обнимку с опорожнённым в неприятеля огнетушителем, не удерживает равновесия при толчке, борт кузова подсекает его под колени, и комсомольский вожак спиной вперёд летит в кусты. «Стой! Надо его подобрать! – кричит библиотекарша, но комсомольский вожак, потерявший от страха остатки соображения, ломится сквозь высокие кусты куда-то вбок, и нету времени тормозить и разыскивать его. Дядя Вася с усилием выкручивает рулевое колесо, возвращая «пердунок» на прежнюю траекторию; за ближним поворотом уже маячит опушка леса и околица Бобрищ. Библиотекарша припала к мешкам с цементом, перезаряжает двустволку – руки дрожат, и она никак не может попасть картонным патроном в казённик. Но это уже не нужно – дорога, насколько её можно видеть, пуста, никакой погони и в помине нет…

Швырнув факел, Гена задержался на несколько секунд – хотел убедиться, что огненная ловушка сработала. Эта задержка и оказалась роковой: когда он повернулся и ринулся сквозь низкий ельник в лес, французы успели его заметить, и в спину «дважды поджигателю» полетели пули. Стреляли конные егеря хорошо, к тому же у некоторых вместо гладкоствольных карабинов и тромблонов были нарезные штуцера, так что уйти невредимым у Гены не вышло. Сначала его будто палкой ударило по голове; на бегу он вскинул руку, ощупал пострадавшее место – ладонь вся была в крови. Гена вилял между елями, пули свистели всё гуще – пока одна, пущенная точнее других, не стукнула его сзади, в верхнюю часть бедра. Нога подломилась, Гена с разбегу полетел головой вперёд и врезался лбом в ствол толстенной ели. И всё вокруг – деревья, кусты, боль, ужас, россыпь торопливых выстрелов за спиной, приглушённые расстоянием крики на французском – всё поглотила милосердная тьма.

VII

Он пришёл в себя от боли, острой, рвущей от паха до колена. Боль пульсировала в ноге в такт толчкам. Его несут? Гена попытался приоткрыть глаза – над головой медленно проплывали ветви, совсем рядом донёсся конский храп. Нет, скорее уж везут, взгромоздив на телегу, в которой навалено сено – травинка щекочет щёку, назойливо лезет в ухо…
Он шевельнул рукой в попытке ощупать ногу. Так и есть: повязка из какой-то грубой тряпки, причём горе-санитары даже штанину разрезать не удосужились. Это точно не Людочка, она бы такого себе не позволила – всё же, медсестра, хотя и недоучившаяся… Повязка насквозь пропитана кровью – кончики пальцев ощутили влажное прикосновение…
- Глянь-кось, Антип, кажись, очнулся!
…Антип? И говор деревенский, словно в кино. Его подобрали крестьяне? Больше, вроде некому, не французы же…
- Ну, и слава Богу! – отозвался тот, кого назвали Антипом. - Всё живое дыхание, хотя и непонятно откуда он такой взялся…
Повернуть голову, чтобы посмотреть на говорившего сил не было - любое движение отзывалось в простреленном бедре острой болью. Его ведь подстрелили, так? Гена помнил тупой толчок, выбивший из-под него землю, а потом забытьё. Но когда успели появиться крестьяне? Или французы не стали гнаться за ним по лесу и повернули восвояси? Похоже на то…
- Крику-то было: беси, беси… - продолжал неведомый собеседник Антипа. – Абнакнавенный человек, одет только не по-нашему.
- Не может он быть бесом! – в разговор влез третий, с дребезжащим, слегка писклявым голосом. Ты сам посуди, дурья твоя башка - какой он бес, если крестик носит? Наш он, православный!
Говоривший подошёл ближе, почти вплотную и даже, кажется, склонился над раненым. На Гену чем-то сладковатым, знакомым, вызывающим неуловимые ассоциации.
- А откуда ихний дом взялся? – сварливо отозвался первый голос. – Не было, не было – а потом взял и вылез из-под земли! А под землёй известно, кто живёт! Верно говорю, отче, бесовские это козни!
- Тебе-то почём знать, сыне? – отозвался писклявый.- Так диавол хитёр, ещё и не такое удумать может на погибель душам человецев! А этот раб божий никакой не бес! Потому как всякий бес враз дымом смрадным расточится, едва к кресту притронется!
Ну конечно! Запах, знакомый из детства - тогда бабушка Нюра, втайне от родителей водила пятилетнего Гену в церковь и даже крестила – чем вызвала гнев отца. И крестик у него с тех самых пор – «кипарисовый, со святого Афона» - как пояснила бабка. Когда Гена учился в школе, он его не носил, ясное дело – наоборот, как и полагается советскому пионеру, всячески насмехался над бабкиной дремучестью и темнотой. А когда на уроке литературы в шестом классе учительница прочитала щемящие душу стихи Эдуарда Багрицкого – он и вовсе хотел выбросить бабыНюрин подарок. Как там, помнится, было…
«…Не противься ж, Валенька,
Он тебя не съест,
Золоченый, маленький,
Твой крестильный крест…»
Что-то тогда ему помешало. О крестике Гена вскоре  позабыл  - так он и валялся он в дальнем ящике стола. А совсем недавно, месяца за два до этой дикой истории, сошёлся в одной студенческой компанией, где были студенты из МГУ, с филфака. Там, кстати, он и с Людочкой познакомился – будущая медестричка всерьёз увлеклась всей этой православной лабудой. В компании принято было козырять знанием Библии, ездить по подмосковным монастырям, смотреть древние иконы и фрески. Тогда-то Гена и стал носить крестик – просто чтобы соответствовать новым знакомым.
А вот теперь, похоже, он его и спас…
- Дядько Антип! – новый голос был, во-первых, совсем юным, почти детским, а во вторых – запыхавшимся, словно его обладатель только что совершил длительный забег по пересечённой местности.
- Дядько Антип, повозка ента, самобеглая, на Бобрищи выбралась. Хранцузы за ей скакали, да только оне, беси, дорогу зажгли, те и повернули!
- Шо, прямо зажгли? - охнул дьячок.
- Вот те крест! Дымно горело и воняло страсть как – серой, али ишшо чем похуже! Хранцузы в огонь с разгону-то на конях влетели и, видать шибко спужались. Стреляли… А повозка бесовская в деревню не поехала – чичас вдоль околицы пробирается. Медленно еле-еле, там сплошь кусты да канавы. Мужики со страху попрятались, носов из изб не кажут. Бабы с детишками голосят, пропадать готовятся!
- Вона как… - Гена явственно слышал, как Антип поскрёб озадаченно затылок. – Земля, говоришь, огнём горела, и смрад… Скажи-ка отче: ежели они беси, так почему ж хранцузов чуть не спалили огнём? Ихний Бонапартий, люди бают, Антихрист – так чего ж им на своих-то кидаться? Нескладно…
- Оставь ты меня в покое, ради Христа! – взмолился дребезжащий голос. – Сказано ж: козни врага человеческого на то и задуманы, чтобы нас, грешных, в соблазн вводить!
- Не знаешь, выходит… - сделал вывод Антип. - Тогда вот что, мужики: давайте-ка поворачивать, но не к Бобрищу, а к господской усадьбе. Думается мне, телега та туды направляется. Встретим её на опушке и узнаем, кто на ей катается – беси или совсем даже наоборот?

«Альпинист» Лёха умер, прежде, чем они успели отъехать от места огненной засады хотя бы на километр. Истёк кровью, так и не придя в сознание, несмотря на отчаянные усилия Людочки. Сейчас девушка сидела, держа безвольно мотающуюся Лёхину голову на коленях, и глядела перед собой остановившимся, помертвевшим взглядом. Библиотекарша слово сказать ей боялась, – по всему было видно, что девчонка вот-вот сорвётся в тяжкую истерику, - и нервно озиралась по сторонам, тиская в руках двустволку. Беспокоиться было с чего: за пять минут маленький отряд лишился половины своего личного состава, и кто знает, что ждёт их за ближайшим поворотом?
«Пердунок» дёрнулся и встал. Впереди, в просвете просёлка, между деревьями, маячила опушка, а за ней – покосившиеся деревенские изгороди.
- Что дальше-то будем делать, Даш? – дядя Вася высунулся из кабины. – Насквозь поедем, али как?
Библиотекарша тряхнула головой, прогоняя наваждение прочь. Так, до Бобрищ они добрались, погоня, судя по всему, отменяется. Что ж, вполне злободневный вопрос: как быть дальше? И решать, похоже, снова придётся ей…
- В деревню соваться не будем. – вынесла она вердикт. – Ты, Вась, попробуй по опушке, кустиками. Может, выйдет протиснуться? И гуди, гуди почаще – мужики, глядишь, по домам и попрячутся, проедем спокойно…
- Это мы завсегда. – осклабился тракторист и несколько раз подряд надавил на клаксон. «Пердунок» разразился серией мерзких квакающих звуков, от которых из соседней рощицы снялась, пронзительно каркая, стая ворон. В ответ из хозяйственной сумки раздался очень недовольный мяв.
- Киса, хороший мой, о тебе-то я и забыла! - всполошилась библиотекарша. В своём коте она души не чаяла. – Потерпи немного, скоро всё это кончится, дам чего-нибудь вкусненькое…
- Может, вернёмся, поищем парней? – неуверенно предложил дядя Вася. – Куда они без нас-то?
«Спроси лучше, куда мы без них? – едва не ответила библиотекарша. – Трое молодых, здоровых парней сгинули - один убит, двое других пропали, а мы, двое без пяти минут пенсионеров и сопливая девчонка, должны их выручать?»
- Планы менять не будем. Мы с Геной договорились, что будем ждать возле усадьбы. И второй студент, который Дима, тоже это слышал. Будем надеяться, что оба живы и сообразят, куда идти. Дорога тут одна, не заблудишься.
- Как скажешь, Дашуль… согласился дядя Вася. – Ты у нас партизанка, тебе и решать. А с этим-то что делать? Так и будем с собой возить?
Он кивнул на тело «альпиниста».
- Надо похоронить парня по-человечески. – решительно сказала библиотекарша. – Лопата у тебя есть?
- Найдётся.
- Вот и копай, там, на пригорке. – она показала на пологий песчаный откос слева от дороги. - А мы пока…
Она положила руку Людочке на плечо. Та вздрогнула.
- Пойдём дочка. Гроба у нас нет, завернём Лёшеньку в брезент и лапника наломаем, чтобы ему лежалось мягче. Встать сама сможешь?
Девушка кивнула и полезла из кузова.
«…да, нехорошо получилось, совсем нехорошо. Что-то будет дальше? А ведь есть ещё те трое, что отправились на разведку - как раз перед нападением крестьян на ДК. И с ними Никита, единственный и любимый племянник. Что с ними, живы ли, не попались ли французам местным мужикам? Неизвестно, кстати, ещё, что хуже… Вопросы, сплошные вопросы – и ответов на них пока что не предвидится».

- Што ж вы его аки пса шелудивого закапываете? Али не православный?
От неожиданности тракторист едва не подскочил, хотя это и нелегко было проделать с лопатой в руках, когда одной ногой жмёшь на лопату, вгоняя её в мягкий суглинок откоса. Откуда взялся стоящий перед ним мужик – бородатый, лет сорока, в перепоясанном витым ремешком буром армяке и забавной, с квадратным верхом, шапочке – он не заметил. Зато отлично разглядел кремнёвое ружьё в руках незваного гостя. Как и полдюжины таких же бородачей у него за спиной – кто с вилами, кто с насаженной торчком косой, кто с топором на длинном, явно свежевыструганном, топорище.
- А ну-ка, Вася, прими в сторону! – раздалось из-за спины. Тракторист поспешно исполнил команду, скосив взгляд на её источник. Библиотекарша, конечно – прсотоволосая, растрёпанная, двустволку держит направленной в живот мужику с ружьём.
- Чего надо?
- Эта… я говорю: пошто покойника у дороги-то хороните? – повторил вопрос владелец ружья. – Погост тут, недалече, за деревней, туда и надо его. А то не по-божески выходит!
Двустволка дрогнула, опустилась.
- Мы ваших мест не знаем. Может, проводите, покажете?
- А как же! – степенно ответил ружьевладелец. - И покажем, и дьячка нашего, отца Миртия, отпеть попросим. Небось, божья душа, нехорошо так-то у дороги, аки пса зарывать!
Это же те мужики, что напали на ДК, сообразил дядя Вася. Только сейчас они почему-то настроены мирно и не собираются пускать в ход своё дреколье. Нет, но как подобрались – ни звука, веточка не хрустнула…
- И, эта… - мужик тоже отвёл ствол в сторону. Спутники за его спиной за его спиной загомонили, опуская своё оружие. – Мы тут, в лесочке человека нашли. Гляньте, не ваш ли?
- Где он? – кинулась вперёд Людочка.- Покажите, где?
Мужик от неожиданности попятился.
- Ох ты ж, бой-девка… туточки он, недалече лежит, весь окровавлѐнный. Мы его тряпицами чистыми перевязали, но, думается, помрёт. Крепко его хранцузы стрелили.
- Ведите! - решительно потребовала библиотекарша. – Вася, оставайся с трактором, Люда, со мной пойдёшь.
- А и пошли! – степенно кивнул мужик. – Только, сперва перекрестись.
Тётя Даша улыбнулась и широко, справа налево, перекрестилась. Тракторист и Людочка с крошечным опозданием сделали то же самое. Крестьяне одобрительно заворчали, закрестились в ответ.
- Молитву прочесть?
- Чего ж… - предводитель с ружьём повеселел. – Можно. Молитва - она Богу завсегда угодна.
Тётя Даша бойко затараторила «Отче наш, иже на небеси…». Дядя Вася повторял за ней – как и Людочка, которой, вообще-то по молодости и советскому воспитанию знать древние слова не полагалось. На предводителя крестьян это произвело благостное впечатление.
- Вот и ладненько! Вы уж простите, Бога ради, что мы сумлевались – времена последние настали, Антихрист, люди бают, пришёл…
- Понятно, понятно… - Тётя Даша вскинула двустволку на плечо. – Так веди уже, пока не помер ваш найдёныш.

Раненым оказался Гена – крестьяне, как и говорил Антип, подобрали в лесу, недалеко от дороги. Людочка, наскоро произведя осмотр, заявила, что рана на голове не опасна – пуля прошла вскользь, только порвав кожу, а вот с бедром дела обстоят куда хуже. плохо. Пуля застряла в мягких тканях, если её не вынуть и не обработать нормально рану - долго раненый не протянет. На вопрос библиотекарши – «сможет ли она это сделать?» – девушка обречённо пожала плечами.
- Без инструментов, без антисептики, даже иголки с ниткой? И потом, даже если и вынуть пулю – в рану попала грязь, наверняка будет заражение. У нас в аптечке есть кое-какие лекарства, антибиотики, но в ДК сейчас французы…
- Это вы про дом свой, который из земли вылез? Поинтересовался предводитель крестьян. Тётя Даша уже знала, что имя его Антип и он деревенский староста.
- Да, про него. Мы убегали от французов в спешке, пришлось всё бросить. Там и лекарства есть. Но что сейчас об этом, всё равно до них не добраться?
- Отчего ж – не добраться? Мальчонка наш сей час прибёг – я ему велел за домом вашим следить. Говорит – хранцузы оттуда уже давненько ушли. За ними следом другие прискакали, по виду, вроде, казаки. Но тоже не задержались – лошадей напоили и за обозом двинулись, видать разбить его собираются. Так что сейчас там никого.
- Так нам срочно надо туда! – вскинулась Людочка. - Аптечка у меня в рюкзаке, и если французы его не нашли, не забрали…
- Могли и не найти. – подтвердила тётя Даша. – Когда мы к обороне готовились, я велела все ваши вещи запереть в дальней кладовке. Только…
Она с сомнением посмотрела на раненого.
- Если нести его на руках, то может не выдержать, умереть по дороге. Не против, уважаемый, если мы трактор подгоним и в кузове парня повезём?
- Это телегу-то вашу безлошадную? – осведомился Антип. Подгоняйте, чего уж там. Я мальчонку за отцом Митрием пошлю – пущай окропит её, как положено. Ну и страдальца вашего, ежели что, отпоёт. Хрестьянская всё ж душа, нельзя без отпевания-то!
- Зовите дьячка вашего. – согласилась библиотекарша. И вздохнув, добавила вполголоса:
– Хуже уж точно не будет, некуда...

IХ

- Не нашли мы вашего поляка, Никита Витальич. – посетовал поручик. - Казачки раненых и убитых осмотрели, все во французских мундирах. Сейчас Веденякин с Вревским пленных расспрашивают. Может, что и выяснится...
Ещё в русском лагере, обсуждая предстоящий набег, я рассказал Ростовцеву о роли, которую Гжегош Пшемандовский играет в этой истории – как я это сам представлял, разумеется. Поручик выслушал меня со всем вниманием и согласился, что поляка надо бы захватить, и лучше бы, живым. Но не повезло: пленные твердили, что да, был такой, и даже помогал французам - но пропал, и никто не видел, куда. Один из обозных возниц вроде, припомнил, что поляк ехал на телеге, отобранной у местных пейзан – но в какой-то момент свернул с просёлка куда-то вбок вместе с тремя трое конными егерями, специально отряжёнными ему в сопровождение су-лейтенантом. Но того тоже не спросить – под самый конец схватки на дороге французский офицер вырвался из окружения и ускакал, отчаянно пришпоривая коня. Казачки, погнавшиеся, было, за су-лейтенантом, догнать его не смогли – то ли конь у француза был хорош, то ли страх подгонял его получше любой плётки. Говорили только, что в седле он сидел не один – за спиной у француза скорчилась женская фигурка, и казачки уверяли, что «мамзелька была темна ликом, что твоя арапка…»
Далия, ну конечно! Мне оставалось только гадать: по своей воле студентка из Алжира ускакала с французом, или тот заставил её силком? Скорее – первое, что ей стоило спрыгнуть с седла и спрятаться в придорожных кустах? С погоней на хвосте су-лейтенант наверняка не стал бы задерживаться ради поисков…
Но Бог с ними, и с Далией и с поляками. Сейчас мне предстояло куда более важное и деликатное дело. А именно – уничтожение книг, вывезенных французами из библиотеки.

Во время нашей недолгой остановки в ДК я отыскал в подвале старую двадцатилитровую канистру и доверху залил её соляркой из стоявшей там же бочки. Кроме того, наполнил из жестяной банки керосином две бутыли из-под «Агдама» – и теперь был вполне готов устроить книжное аутодафе. Проблема была в Ростовцеве – я не раз заводил с ним разговор о судьбе библиотеки, и всякий раз он уходил от темы, находя для этого подходящий предлог. Вот и теперь он стоял возле сваленных в кучу книг и, подобрав одну из них, рассеянно листал. К своему ужасу я разглядел на обложке оглавление: «Новая история», часть первая, учебник для восьмого класса средней школы». Автор – А.В. Ефимов. События, начиная с буржуазной революции в Англии, весь восемнадцатый век и половина девятнадцатого, до Маркса и Энгельса с их «Манифестом коммунистической партии». Вот уж не было печали…
- Вы по-прежнему, настаиваете на том, чтобы всё это сжечь, Никита Витальич? – спросил Ростовцев. - Может, лучше заберём с собой, а уж потом, в спокойной обстановке решим, как поступить?
Вопрос поручика мне не понравился. Знаю я эти «потом решим»! Наверняка дело обернётся рассуждениями, что к Бонапарту эти книги теперь не попадут, а вот в России, наоборот, найдутся умные люди, способные по достоинству оценить и использовать на благо Отечеству… Кто бы сомневался, конечно найдутся! Но моя-то задача не в том, чтобы подхлестнуть здешний социальный и научный прогресс, а совсем даже наоборот - сохранить всё в неприкосновенности!
Эти аргументы я уже приводил Ростовцеву, но, судя по всему, убедить его не сумел. И то, что поручик сейчас интересуется моими намерениями – не более чем дань вежливости: он целиком контролирует ситуацию, и помешать ему я не в силах. Можно, конечно, дёрнуть из-за пояса наган и выпустить в Ростовцева весь барабан – но что это изменит? Меня немедленно зарубят, а оценить важность добычи найдётся кому и без него. Тот же корнет Веденякин, или Вревский, получивший в своей Австрии вполне приличное образование. Да и не поднимется у меня рука стрелять в поручика, книги там, или не книги… Не поднимется, и всё, хоть вы меня режьте!

Разрешить эту непростую ситуацию мне помогли, как ни странно, французы. Точнее, поляки: посланный вперёд разъезд обнаружил медленно ползущий со стороны Вязьмы эскадрон улан Великого Герцогства Варшавского. Гусары при этом остались незамеченными: понаблюдав некоторое время за неприятелем, они лесом обогнали их, доскакали до места засады и доложили Ростовцеву о надвигающейся угрозе.
«Ваша взяла, Никита Витальич… - покачал головой поручик. - С фурами, гружёными книгами, нам от поляков не уйти, и бой принимать нельзя. Против эскадрона улан нам нипочём не выстоять. Палите, только поскорее, ради Бога, а то провозитесь - и дождёмся беды на свою голову…»
И отошёл, засунув учебник истории в ташку.
Книги, особенно сваленные в кучу, и уж тем более, увязанные в стопки, горят плохо. Мы торопливо резали бечёвки, отдирали переплёты - Пушкин, Тургенев, большие жёлтые тома «Детской Энциклопедии», полные собрания сочинений Ленина и Маркса с Энгельсом… Сердце потомственного интеллигента, библиофила и книголюба, обливалось кровью, вопило: «что ты делаешь, немедленно прекрати!». А руки, тем временем, рвали, потрошили, поливали образовавшуюся груду солярой и керосином… Я чувствовал себя не просто вандалом – палачом Святой Инквизиции, предающим огню еретические фолианты, молодчиком-штурмовиком с нацистским значком на лацкане коричневой рубашки, сжигающим на площади сочинения Гейне и Томаса Манна…
Солярка вспыхнула чадно, дымно, и мы с Прокопычем и Рафиком (он всё понял, не возразил ни слова и только поглядывал на меня встревоженно) бегали вокруг костра, ворошили тлеющие книги жердями. Когда куча прогорела - поручик скомандовал «Все по коням! Стройсь!» - и мы поскакали назад. Предстояло ещё решить, что делать со зданием клуба. Там оставалось немало такого, что не стоило оставлять неприятелю - и единственно возможное решение было очевидно и мне и Ростовцеву.
Но – обошлось. Оставленный на месте засады  казачий разъезд догнал нас спустя полчаса. Разведчики доложили, что поляки осмотрели брошенные повозки, побродили вокруг догорающего костра, выудили из кустов с полдюжины обозных солдат, сумевших избежать плена. Потом сложили на одну из повозок тела убитых французов и отправились восвояси, не удосужившись даже выслать дальше по просёлку разведку. Что ж, нам же меньше хлопот…
До поляны с ДК мы добрались не так быстро – тормозили обозные фуры с трофеями и плетущиеся пешком пленные. Я ехал впереди, рядом с Ростовцевым – и одновременно с ним увидел во дворе клуба ораву крестьян, вооружённых разнообразным дрекольем, и «пердунок». Из кабины Т-16 высовывался механизатор, а рядом стояла, разглядывая на въезжающих во двор, гусар, тётя Даша.
«…слава Богу, живы!..»

Разговор с бобрищевским старостой, возглавившим крестьян, не затянулся. Высокие договаривающиеся стороны предпочли обойти недавние разногласия – поручик не стал поминать старосте попытку неповиновения, Антип же, в свою очередь, обошёлся без упрёков типа «баре сбежали, а нас бросили супостатам». По команде поручика гусары спешились, стали привязывать лошадей у импровизированной коновязи на заднем дворе, где совсем недавно назад стояли конноегерские кони, о чём недвусмысленно говорили кучки навоза и соломы. Казачки заводили с крестьянами разговоры – как водится, насмешливо, свысока: «куды вам, лапотным, супротив хранцуза? На печи сидите, покеда мы его побьем!» Будищевские вяло отбрёхивались – вилы, конечно, вилами, а спорить с весёлыми, разгорячёнными после удачного дела донцами как-то не с руки. Запросто можно и в рожу схлопотать.
Ростовцев, отдав распоряжение варить обед, уединился в ДК с Антипом и казачьим хорунжим для обстоятельной, подробной беседы. А я, покуда шли переговоры, успел пообщаться с тётей Дашей и узнал от неё все новости. Посетовал о безвременно погибшем «альпинисте» Лёхе, выслушал прогнозы насчёт состояния Гены – вполне благоприятные, медсестричка Людочка сумела и рану очистить, и пулю извлечь, и укол антибиотика сделала. Сделал заметку в памяти – сказать казачкам о беглом комсомольском вожаке Диме. Без знания местности, без куска хлеба в кармане далеко он уйти не мог, а значит, рано или поздно либо объявится в одной из окрестных деревень, либо попадётся тем же французам. Если, конечно, не сгинет, как пророчил староста Антип в болоте - они здесь глухие, непролазные, и безопасные тропы через них известны только местным.
Примерно через час на дворе появился Ростовцев – от бравого гусара явственно тянуло сивухой. Они со старостой Антипом сошлись на том, что вместе бить супостата будет сподручнее, особенно с учётом того, что бобрищевцам эти места родные, знают тут каждую тропку. В качестве базы для объединённого партизанского отряда решено было избрать ДК. Места достаточно, и для более крупного отряда, а расположение таково, что действуя по просёлкам, можно держать под наблюдением и Смоленскую дорогу, и окрестности Вязьмы и Царёва-Займища, где уже повадились шастать неприятельские фуражиры.
Заодно поручик объявил о ближайших планах. Хорунжий со своей полусотней остаётся здесь, имея задачей следить за Смоленским трактом, попутно обучая воинскому делу крестьян. Для них Ростовцев пожертвовал почти все трофеи – сабли, карабины, пистоли гусар  и тесаки с мушкетами солдат-обозников. Антип сам не свой от радости: «Удружил, барин, теперь ужо мы им покажем, где раки зимуют!..»
Сам же поручик во главе сумцев собирался вернуться к русской армии – наслушавшись от меня о предстоящем генеральном сражении, он рвался в бой. Напрасно я убеждал, что время уже упущено - до Бородина шестьдесят вёрст, полный дневной переход для кавалерии, а ведь идти по большому шляху не получится. Придётся искать пути в обход французской армии, которая заняла обе Смоленские дороги и рассылает вокруг разъезды, встреча с которыми не судит маленькому отряду ничего хорошего.
«Плохо ты знаешь гусар, Никита Витальич! – с усмешкой отмёл мои доводы поручик. – Мы, ежели надо, в любую дырку без мыла пролезем, а уж когда такое славное дело предстоит… Даже не думай сомневаться, поспеем к сроку!»
Что ж, утро вечера мудренее. Люди и лошади вымотались, и Ростовцев принял решение заночевать в ДК, с тем, чтобы наутро, ещё затемно, отправиться в путь.