VII
Апрель 1889 г.
Юг Франции,
департамент Арьеж.
- Нет, меня позвали меня не сразу. Сначала возле раскопа началась какая-то возня, послышались крики. Потом туда побежал этот азиат, топограф экспедиции, и только прибежал Жиль, мой стюард, и сообщил, что они там что-то нашли.
Берта сделала крошечный глоток воды из высокого стеклянного бокала – она не прикасалась к спиртному до вечера, не делая исключения даже для лёгких столовых вин, которыми здесь, в Провансе запивали любые блюда.
- Как я уже говорила, раскопки вели в недрах невысокого земляного холма, затерянного в джунглях. Тоннель, ведущий вглубь, заканчивался проходом высотой примерно в человеческий рост. Я вошла – и оказалась в небольшом, куполообразной формы, зале, стены которого были словно отлиты из какой-то полупрозрачной стекловидной массы мутно-зелёного цвета. Сам мсье Семёнов возился у стены, ковыряя этот материал ножом и что-то бурча по-русски, но не к нему было приковано всё моё внимание. В середине идеально круглого зала стоял невысокий постамент, словно отлитый из того же самого материала, из которого состояли стены. А на постаменте…
Она выдержала недлинную паузу.
- …на постаменте стояла скульптура примерно шести футов высотой из полупрозрачной массы, но не мутно-зелёного, а фиолетового оттенка. На первый взгляд это была человеческая фигура в ниспадающих одеждах до самых пят. Лица фигуры видно не было – голову скрывал капюшон, и фиолетовая тьма под ним была особенно глубокой и непроницаемой. Руки фигуры были раскинуты в стороны, и я не сразу заметила, что на руках её было по четыре, а не по пять пальцев – длинных, прозрачных, какие пошли бы профессиональному скрипачу или пианисту.
- Отсюда и этот идиотский термин, «тетрадигитус»? – сварливо спросил МакГрегор. Уэскотт с досадой покосился на шотландца.
- Вероятно. – ответила Берта. – Насколько я помню, название возникло к вечеру этого же дня, когда участники экспедиции собрались за ужином и принялись обсуждать находки. Я только помню, что была потрясена хрупкой красотой этой статуи, а когда картограф принёс и включил мощную гальванический светильник, она засияла, как огромный драгоценный камень, как аметистовая друза необыкновенной формы…
- Чаша была у фигуры в ладони? – перебил её Бурхардт.
- Да. Поначалу мне показалось, что га составляет с кистью руки одно целое, но как раз в этот момент мсье Семёнов вынул чашу из руки, и я поняла, что ошиблась. И заметила, что чаша полна крошечными тёмными зёрнышками, похожими на высохшие, сморщенные ягоды.
- Вот такие?
Виктор выложил на столешницу одну «бусинку». Берта наклонилась и принялась рассматривать её, не делая попытки прикоснуться.
- Да, очень похоже. Только их было много, наверное, не меньше сотни. А во второй руке статуя держала нечто вроде пластины, усеянной крошечными дырочками. Но самое поразительное случилось не в этот день, а неделей позже, когда рабочие экспедиции завершили раскопки и готовились вытащить статую из холма, чтобы подготовить к транспортировке…
Новая пауза, новый глоток воды. Слушатели терпеливо ждали, и только МакГрегор сердито зыркал на «докладчицу» из-под нависших бровей.
- Начальник экспедиции все эти дни не оставлял попыток понять, какой цели служат чаша и пластина в руках статуи. Зёрнышки он давно пересыпал в крошечный кожаный мешочек и всё время носил при себе, с чашей же непрерывно экспериментировал. Я уже говорила, что изначально она как бы стояла на выставленных пальцах – и вот однажды мсье Семёнов попробовал вложить её между пальцами несколько иным способом. К его удивлению, она угнездилась там, словно и была для того предназначена…
Ещё глоток воды, ещё пауза – на этот раз крошечная.
- ..я присутствовала при том, как он продолжил свои эксперименты. Мсье Семёнов взял фонарь, провернул в нём что-то, от чего свет сделался таким ярким, что причинял боль глазам, и принялся подсвечивать статую и чашу с разных сторон узким, чрезвычайно мощным лучом. Поначалу ничего не происходило, лишь в глубине прозрачной фиолетовой массы, из которой состояла статуя, вспыхивали и гасли световые сполохи необыкновенной красоты. Но когда он случайно поместил лампу позади чаши, так, что луч, проходя сквозь неё, падал на пластину, произошло нечто поистине поразительное: свет вырвался из отверстий пластины снопом крошечных ярких иголок и образовал шагах в трёх позади статуи нечто вроде светового полотна. Мы пригляделись, пытаясь уловить контуры возникающих в нём светящихся узоров. Потом мсье Семёнов что-то с делал со своей лампой, и изображение стало отчётливым, превратившись в поразительной красоты двойную спираль, словно сотканную из мириадов световых точек. Позже он объяснил, что это – ни что иное, как объёмное изображение Галактики, грандиозного звёздного скопления, в котором находится и наше солнце вместе с кружащими вокруг него планетами – но тогда я пропустила его слова мимо ушей, захваченная фантастической красотой того, что открылось моему взору…
- Голограмма! – изумлённо выдохнул Виктор. – Ну конечно! Чаша – это линза, особым образом поляризующая падающий на неё свет; проходя через фильтр, образованный комбинацией отверстий пластины, он порождает множественные дифракционные пучки - и они, накладываясь друг на друга, и создают объёмное изображение! Надо полагать, разные комбинации отверстий пластины и вкладыша могут создавать различные голограммы. Да там может быть... решительно что угодно!
Он обернулся к англичанину.
- Мистер Уэскотт, вы, кажется, упомянули, что статую тетрадигитуса планировалось доставить сюда, в Монсегюр? Так вот, я заклинаю вас – ускорьте этот процесс, как только сможете! Пока мы не получим её в свои руки, мы не сдвинемся с места!
Англичанин откашлялся – похоже, он не ожидал от молодого человека такого энтузиазма.
- Я делаю всё, что в моих силах. Могу вас заверить – через три, самое большее пять дней статуя будет в вашем распоряжении. А пока…
Он нашёл глазами Бурхардта. Профессор, поймав взгляд англичанина, выпрямился на стуле, всем видом демонстрируя независимость.
- А пока – не попросить ли нам герра профессора рассказать, как попал к нему манускрипт, который в итоге привел русскую экспедицию в джунгли Конго? Ведь именно с него, как я понимаю, началась эта запутанная история?
- Не думаю, что нам стоит жаловаться на этот факт. – буркнул МакГрегор. - В конце концов, если бы не этот въедливый русский, мы бы не узнали о существовании артефактов. А значит, не смогли бы…
- Тогда тем более, нам следует целиком восстановить цепочку событий! – заговорил Уэскотт, и Виктору показалось, что англичанин поспешил перебить своего коллегу, пока тот не сказал что-нибудь лишнее. – Нисколько не сомневаюсь, что подробности этой истории могут пригодиться нашим учёным друзьям. И отвесил в сторону Виктора короткий полупоклон.
- Что ж… - Бурхардт пожал плечами. – если вы так настаиваете – пожалуйста. Собственно, мне и рассказывать-то особо нечего. Приняв должность хранителя собрания редкостей египетского хедива, я с головой ушёл в составление каталогов и классификацию экспонатов. Это было такое время…
И он мечтательно причмокнул, вспоминая что-то очень для себя приятное.
- Сведения об интересующем нас предмете содержались в одном из тысяч пергаментных свитков, от которых буквально ломилось собрание. Никто и никогда не делал попытки их разобрать и упорядочить, так что я буквально блуждал в потёмках. Прошло не меньше трёх лет, прежде чем я наткнулся на упомянутый манускрипт. Он был составлен неким египетским учёным в семнадцатом веке, после посещения старинного христианского монастыря в сирийской Маалюле. Он провёл в там долгих пятнадцать лет, и всё это время пядь за пядью обшаривал склоны ущелья - того самого, возникновение которого приписывалось силе молитвы святой Фёклы. И в итоге добился успеха: нашел засыпанную обвалом пещеру и сумел, пробившись сквозь сплошные завалы, проникнуть внутрь. Надо сказать, что пещеры в тех краях не редкость, скорее наоборот - склоны по соседству с монастырём источены ими, как швейцарский сыр дырками. Что именно он там нашёл, египтянин никому не сказал, а заперся в дальней келье и не выходил из неё три года. А когда вышел – при нём были два пергаментных свитка. Один из них он оставил монахиням, второй же забрал с собой в Александрию, причём в монастырских хрониках отмечено, что кроме свитка он забрал с собой некий ковчежец, найденный, видимо, в той пещере. Монахини ему не препятствовали – их мало интересовали древние находки.
Несколько лет спустя до матери-настоятельницы дошли слухи, что египтянин, добравшись до Александрии, пошел в хранители библиотеки халифа и прослужил в этом качестве почти тридцать лет – срок более, чем почтенный, если учесть, что к моменту отъезда из Маалюли ученому было не меньше семидесяти. Позже библиотека халифа перешла во владение Ибрагима-паши, деда нынешнего египетского хедива, Тауфик-паши. Где и пребывали в забвении вместе с прочими редкостями, которые берегли три поколения хранителей собрания.
Немец мелко заперхал, сгрёб со стола свой стакан и надолго приник к нему - в отличие от стакана Берты, в этом было разведённое водой кислое красное вино из местных виноградников. Видимо, подумал Виктор, у старика в последнее время были проблемы с собеседниками, и ему не приходилось произносить таких длинных речей.
Стакан стукнулся о столешницу – профессор, наконец, закончил утолять жажду.
- Когда я заинтересовался манускриптом и ковчежцем с металлическими книгами – то обнаружил, что кроме них египтянин оставил ещё и письмо, написанное так же на коптском языке. Если вкратце, то суть его сводилась к следующему: автор сумел разобрать письмена, оставленные древними, мудрыми обитателями нашего мира еще до Всемирного Потопа – разобрал, прочёл, а прочтя, ужаснулся. После чего потратил долгие годы, изыскивая способ исчислить меру Добра и Зла, которые способны принести в подлунный мир знания, изложенные на металлических листах. И потерпев неудачу, уничтожил плоды своих незавершённых трудов, а вместе с ними и некий «ключ», позволивший прочесть данный текст, поскольку ничего общего с известными языками тот не имеет, и скудный человеческий разум бессилен проникнуть его тайну….
Бурхардт сделал паузу.
- Я едва не помешался, пытаясь проникнуть в тайну этого «ключа», но все мои усилия оказались напрасны. И тут стоит вернуться к свитку, оставленному в Маалюле. Его, разумеется, прочли - египтянин писал на классическом коптском языке, так что проблем с переводом и пониманием не возникло. Смысл прочитанного остался для монахинь тёмен, однако, они аккуратнейшее сохранили свиток в собрании монастырских рукописей – и так он и лежал том, пока в документу не проявил интерес некий итальянский путешественник, случайно оказавшийся в монастыре.
Согласно строгим монастырским правилам, доступ к документам мог получить любой желающий, но снимать копии, как и делать любые записи, было категорически запрещено. Итальянец, ознакомившись с манускриптом, так же отправился в Александрию, видимо, намереваясь продолжить расследование. Поверьте, господа, лучше бы он этого не делал!
Бурхардт снова мелко закашлялся и зашарил по столешнице в поисках стакана. Уэскотт торопливо наполнил его вином из оплетённой тростником бутыли, добавил воды. Немец благодарно кивнул и стал пить – долго, жадно.
-…итак, принимая дела в качестве хранителя собрания редкостей хедива, я наткнулся на весьма любопытную запись.
Профессор закатил глаза к потолку.
- …В месяце Зуль-каада 1162-го года Хиджры некий романец покусился на собственность тогдашнего владельца коллекции, паши Египта, был схвачен и при большом стечении народа предан мучительной казни. Следуя к месту экзекуции, несчастный грязно ругался и пытался проповедовать насчет рая земного, который по недомыслию своему отвергают те, кто не позволяют ему исполнить некое «предназначение». Разумеется, это не возымело никакого действия — жизнь бедолага закончил на колу. Я же, потратив немало времени и усилий на разгадывание тайны манускрипта, в итоге, отступился. И так бы и забыл о нём, если бы не ещё один русский учёный, доцент Московского Университета герр Евсеин – и лишь благодаря его появлению в этой истории события приняли именно тот оборот, который они, в итоге, приняли…
Бурхардт замолчал и в два глотка прикончил свой стакан.
- Но об этом, с вашего позволения, поговорим в следующий раз. – сказал он, и Виктор отметил, что голос его неожиданно стал скрипучим, каким-то надтреснутым. Простите, господа, это всё годы, будь они неладны - я весьма утомился и хотел бы немного передохнуть.
***
Виктор проводил взглядом Бурхардта, дождался, пока за ним закрылась дверь. Вместе с профессором ушла и Берта – она категорически отказалась от комнаты, выделенной ей во временных постройках, возведённых для нужд «экспедиции», и, несмотря на бурные протесты Уэскотта и МакГрегора, устроилась внизу, в деревеньке, в том самом доме, что они снимали перед тем, как перебрались наверх. Вместе с ней там были горничная и стюард – молчаливый здоровенный тип, выполнявший, похоже, заодно и функции телохранителя.
- Если предположить, что версия профессора верна, и найденные здесь артефакты имеют то же происхождение, что и те, что были извлечены из пещеры близ Маалюли – я уверен, что ещё одной статуи четырёхпалого там не было. – заявил Виктор. – Будь это не так – легенда о чаше Грааля, доставленной из Святой Земли и скрытой в Монсегюре, вообще не возникла бы. Конечно, крестоносцы обладали буйной фантазией, да и катары мало им в этом уступали, но вообразить, что Иисус был четырёхпалым – это слишком даже для них.
МакГрегор хмуро посмотрел на молодого человека.
- Ну почему же? Они могли счесть, например, что статуя изображает одного из ангелов Господних, а те могут иметь совершенно любой облик. Да и количество пальцев – не более, чем условность, если посмотреть росписи готических соборов двенадцатого-тринадцатого веков, то там и не такое встречается.
Виктор ненадолго задумался, потом кивнул.
- В таком случае, возможен вариант, что вместе с чашей они вывезли и статую, но позже она была утрачена. Скажем – досталась после падения Монсегюра инквизиторам, а те, недолго думая, взяли её и уничтожили, как заведомое творение еретиков.
- А почему тогда записи о ней отсутствуют? – не сдавался МакГрегор. Похоже, шотландцу претило хоть в чём-то соглашаться с русским собеседником.
- Это-то как раз вполне объяснимо. – пожал плечами Уэскотт. – Инквизиторы много чего тогда уничтожили, просто чтобы по возможности, стереть с лица земли память о катарах и их ереси. Книги, предметы культа, манускрипты, предметы с изображениями священных символов – всё или испорчено, расколото, разбито вдребезги или отправилось в огонь Статуя – не чаша, не горсть бусин, и даже не металлические книги. Спрятать предмет такого размера оказалось посложнее, вот она и разделила участь своих временных владельцев…
Что ж, с чашей, пластинами и статуей мы разобрались. – продолжал Виктор. – Это, судя по всему, части единой оптической системы, с способной в определенных условиях воспроизводить информацию в виде голограмм… простите, видимых объёмных изображений. С металлическими книгами тоже всё более-менее понятно: это записи, сделанные либо самими.. хм… тетрадигитусами, либо теми, кому они оставили свои артефакты. Можно предположить, что некоторые из них содержат, к примеру, подробные описания того, что демонстрирует чаша со статуей, или же какие-то дополнительные инструкции. А вот чёрные бусины, способные, как мы знаем, открывать «червоточины», проходы между прошлым и будущим – что они такое?
- Уэскотт вскинул голову и внимательно посмотрел на молодого человека. Тот выдержал взгляд англичанина, не моргнув.
- У вас, надо полагать, есть предположения на этот счёт?
Виктор улыбнулся – в первый раз за этот день.
«…приятно, когда чувствуешь уверенность. Теперь-то они точно ничего ему не сделают, побоятся упустить что-нибудь важное. И правильно, пусть боятся…»
- Представьте себе, есть. Но тут я, пожалуй, соглашусь с герром Бурхардтом: голова не варит совершенно, надо отдохнуть, переварить всё услышанное. Предлагаю продолжить нашу беседу завтра, а сейчас – не прикажете ли подать обед? С утра маковой росины во рту не было. Я, с вашего позволения выйду, подышу воздухом, а вы пока распорядитесь…
Он снова улыбнулся адептам «Золотой Зари» - на этот раз не без некоторого сарказма – и вышел из комнаты во двор, не обращая внимания на раздавшееся вслед злобное шипение МакГрегора.
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
