IХ
Из дневника мичмана
Ивана Семёнова.
« …- Маринка сегодня приехала. – сообщил Николка. – Я видел, как она сходила с пароходика, даже парой слов перекинуться.
Мы сидели на берегу - белый песок, усыпанный белой же галькой, невысокие дюны, заросшие кустиками с проклюнувшейся уже майской листвой. Бейли веселился на мелководье – бегал, высоко подбрасывая лапы, весь в тучах брызг, иногда принимался от избытка чувств облаивать чаек.
- Чего это её к нам занесло? – удивился я. - Вроде, раньше никогда не приезжала?
- А раньше и незачем было. Погода в апреле преотвратная, холодные ветра, дожди чуть не каждый день. А после пасхи – как отрезало, почти лето!
Я кивнул. И пасху, и первое мая (не самый почитаемый в Российской Империи праздник) мы встретили на острове Эзель. За месяц, проведённый здесь, я лишь раз выбрался в Питер – когда напросился на борт «России-I», совершавшей демонстрационный перелёт в Гатчину. Обратно дирижабль вернулся, имея на борту, генерал-адмирала Великого князя Алексея Алексеевича, нынешнего Главного начальника флота и Морского ведомства. Великий князь прибыл на Эзель по приглашению цесаревича – осмотреть Воздухоплавательную станцию и обсудить статус вновь создаваемого Воздухоплавательного Корпуса. Шефом этого учебного заведения предстояло стать самому Георгию, и сейчас дискуссия шла о том, станет ли будущая альма матер российских военных воздухоплавателей филиалом Морского Корпуса, на чём настаивал Александр Александрович, или будет самостоятельным учебным заведением. В целесообразности именно такого подхода настаивал сам цесаревич, уже предвидевший создание Военно-Воздушных Сил, как самостоятельного рода войск – причём имеющего на вооружении отнюдь не только дирижабли. Испытания аэроплана прошли вполне успешно; мы с Шуриком совершили аж пять отстыковок от дирижабля и не менее дюжины полётов по полной программе, со взлётом и посадкой. На очереди стояли полёты со стрельбой из пулемёта по шарам-мишеням, и это был один из элементов программы, который Георгий намеревался продемонстрировать своему августейшему дядюшке.
- А чего Маринке в Питере-то не сиделось? – лениво осведомился я. – Родители её, твои дядя с тётей сейчас в Москве, квартира в её распоряжении, гуляй – не хочу!
Марина Овчинникова, кузина Николки, выпускница Елагиных курсов и участница нашей французской эскапады, всегда была барышней независимой. К тому же до меня ещё в марте доходили слухи об бурно развивающемся романе между ней и неким молодым человеком благородных кровей, обучающемся на выпускном курсе Николаевского кавалерийского училища.
- А она с князем своим поцапалась. – сообщил с довольной ухмылкой Николка, который, подобно многим выпускникам Морского Корпуса недолюбливал николаевцев. – Он с однокашниками устроил, понимаешь ли, пикник по случаю пасхи, ну и пригласил её. Ну, выпили, закусили – и стали хвастать перед барышнями, у них без этого никак. И когда зашёл разговор о меткой стрельбе, то Маринка заявила, что выбьет из винтовки на двухстах шагах больше, чем любой из присутствующих. Бравые кавалеристы, ясное дело в смех – «вам бы, барышня, только из «монтекристо" по голубям стрелять!» - а Маринка разозлилась и предложила проверить, причём каждый может приехать со своим оружием. Сказано–сделано: николаевцы, как один вызов приняли, и на следующий день собрались на стрельбище. Там она им всем носы и утёрла: сначала на условленных двухстах шагах, а потом увеличила дистанцию вдвое и повторила тот же результат.
Я злорадно ухмыльнулся.
- А они чего хотели? Конечно, куда им супротив обученного снайпера, да ещё со своим «инструментом»… Но разве Маринкин князь им не объяснил, с кем они связываются?
- А она ему не рассказывала о своих талантах. Типа секретность – только мне думается, хотела выглядеть в его глазах эдакой тургеневской барышней, вот и промолчала.
Я вспомнил эту «тургеневскую барышню» со снайперской винтовкой, очищающую от охранников Уэскотта стену замка. Да, кадетам-кавалеристам не позавидуешь – эдакий щелчок по самолюбию…
- Вот и николаевцы на Маринкиного ухажёра разозлились, мол, почему не предупредил? – продолжил Николка. – А он её и упрекнул, что поставила в дурацкое положение перед друзьями. Ну, ты характер Маринкин знаешь – наговорила дерзостей, повернулась, и ушла. Потом, подозреваю, ночь проплакала дома в подушку, а наутро уехала в Кронштадт и нашла пароходик, идущий на Эзель.
- Да, барышни – они такие, даже снайперши. – сказал я и перевернулся на спину. – А ну, кыш, Бейли, бестолочь ушастая…
Собачонок, попытавшийся пристроить сунуть мне в руки извлечённую из воды корягу, обиженно заурчал и отошёл на пару шагов. Но корягу не бросил, а преданно смотрел то на меня, то на Николку – а вдруг передумают и займутся делом, покидают ему палочку?
- Вашброди-ия, а вашброди-ия!
Пёсель подскочил, развернулся и загавкал на подбегающего солдата-батарейца.
Я встал
- Фу, Бейли, свои… чего тебе, братец?
Солдат, опасливо покосившись на пса, вытянулся во фрунт – что не так уж легко было проделать на рыхлом песчаном склоне.
- Так что, вашбродие господин мичман, телефонировали с Воздухоплавательной станции: ероплан вылетает, через четверть часа сядет на лугу, за батареей. Велено передать, чтобы шли встречать!
- Спасибо, братец, ступай. Скажи, сейчас буду.
Я принялся отряхивать бриджи от песка. Бейли крутился рядом.
- Полетишь? - с завистью спросил Николка. - Шурик брал его в полёт на аэроплане только один раз, и он жаждал повторить этот опыт.
- Да, у нас на сегодня намечены воздушные стрельбы. – подтвердил я. – Отведёшь зверя домой? Не хочу в кабину его брать, а то в прошлый раз стошнился, бедолага, так Шурик потом отмывать заставил, прикинь?
- Отведу, куда ж я денусь. - вздохнул Николка. Похоже, и сегодня его мечте не суждено сбыться. – Надо бы на батарее лошадь попросить. До чёртиков не люблю верхом ездить, а куда деться? Не пешком же через половину острова топать…
- Попроси лучше велосипед. – посоветовал я. – Я видел - у подпоручика Семикозова имеется, «дуксовский», с тремя скоростями. Небось, не откажет. А Бейли всё равно за чем бежать, за конём или за великом, он у меня шустрый.
- Да я уж вижу… - Николка потрепал лабрадора по загривку, и тот в ответ облизал его ладонь. – ладно, пошли уже, чудо хвостатое…»
Швартовый канат отсоединился от серьги в носу гондолы и, сворачиваясь кольцами, упал на палубу. «Вальрус», освободившись от привязи, поплыл, подгоняемый встречным ветром, за корму, а матросы уже крутили рукояти лебёдок, выводя из палубного эллинга «Ламантина». «Икар», первый в Королевском флоте судно-носитель дирижаблей (здесь их называли «эйршипами», воздушными кораблями) был перестроен в соответствии с чертежами, которые военно-морская разведка Британской Империи раздобыла на гамбургской верфи «Howaldtswerke-Deutsche Werft». Там по заказу русского флота проходило переоборудование парохода «Слейпнир» в такой же корабль-матку. Немцы относились к технической документации без должного пиетета – что и позволило тайком снять с чертежей копии. Британские судостроители, отличные мастера своего дела, внесли в проект некоторые изменения – в результате, «Икар», несколько даже уступавший «Слейпниру» в водоизмещении, нёс не два, а целых три «эйршипа», размерами и ТТХ примерно соответствовавшими русским малым дирижаблям типа «Таврида» - тем самым, что успели уже доставить Королевском Флоту столько неприятностей. Но ничего, подумал пятнадцатилетний помощник мичмана Уинстон Черчилль, занявший бомбардирское сиденье в гондоле «Вальруса», скоро они за это рассчитаются. Всё необходимое для этого имеется – в баках «Вальруса» достаточно галлонов газолина высшей очистки, а на серповидных бугельных захватах под днищем гондолы (тоже конструкция, сворованная у русских – правда, не в Германии, а на Охтинской Воздухоплавательной верфи Санкт-Петербурга) висят три бомбы по тысяче сто фунтов каждая. Взрывчатые снаряды начинены лучшим пироксилином и снабжены взрывателями новейшей конструкции, срабатывающими при малейшем контакте с поверхностью – благодаря им бомбы перед взрывом не зарываются в грунт, что, разумеется, гасит часть взрывной силы.
На одном из заново оборудованных полигонов где-то в Шотландии уже испытывают и другой тип бомб – бронебойные, предназначенные проламывать блиндированные палубы боевых кораблей. Но в этом полёте они не пригодятся, поскольку первых трёх «эйршипов» Королевского флота иная цель, не имеющая броневой защиты.
«Икар» занял позицию в видимости маяка Тернудден на крошечном песчаном островке Готска-Сандён, что лежит в двадцати с небольшим милях к северу от оконечности Готланда. По прямой отсюда до цели около сотни миль – примерно два с половиной часа лёта. На обратном пути «эйршипам» придётся проделать миль на сорок меньше – как только «Икар» выпустит их в воздух, он развернётся и полным ходом пойдёт на зюйд, чтобы принять дирижабли примерно на середине обратного пути. А чтобы случайно не разминуться с воздухоплавателями, корабль-матка и сопровождающие его крейсер «Амфион» и канонерка «Динго» развернутся строем фронта, на расстоянии восьми миль один от другого, и когда по расчёту времени выйдут в точку рандеву – начнут пускать разноцветные ракеты, чтобы издали привлечь внимание воздухоплавателей. В этом был, конечно, известный риск - ракеты могли засечь и русские патрульные суда. Однако их, по сведениям, полученным из Адмиралтейства, между Готландом и Эзелем быть сейчас не должно – парочка таможенных крейсеров (по сути, шхун, вооружённых одной-двумя устаревшими лёгкими пушчонками), в счёт не шли
О том, куда предстояло высыпать бомбовый груз, экипажи «эйршипов» узнали совсем недавно, уже после того, как «Икар» и миновал Датские проливы. Узнали – и пришли в восторг, поскольку целью воздушного налёта – между прочим, первого в истории Королевского Флота! – была избрана Воздухоплавательная станция русских на острове Эзель. Лорды Адмиралтейства не без оснований считали именно русские дирижабли виновными в осеннем фиаско адмирала Хорнби, и теперь строили свои планы с учётом новой стратегии русских. Согласно этим планам, первым ударом следовало вывести из строя тяжёлые дирижабли, базирующиеся на острове. Если это удастся сделать – броненосная эскадра снова войдёт на Балтику, только теперь впереди будет развёрнут сильный крейсерский отряд, в составе которого будет и «Икар» со своими «эйршипами». Они сумеют вовремя обнаружить русские минные заграждения, а новые «противовоздушные» шрапнельные снаряды для лёгких орудий отгонять прочь русские дирижабли – если тем вздумается опять сбрасывать свои парашютные торпеды на британский боевой ордер.
«Вальрус» описал широкую дугу с набором высоты, и Уинстон наблюдал, как от причальной кран-балки на корме «Икара» один за другим отделились сначала «Ламантин» а потом и третий «эйршип», «Дюгонь». Когда шла подготовка к этому рейду, воздухоплаватели ожесточённо спорили, какие именно эмблемы следует нанести на борта воздушных кораблей. Предлагались разные варианты – от крупного, в половину корпуса, изображения королевского льва, до алого креста Святого Георгия или трёхцветной сине-бело-красной розетки. В итоге решено было подождать официального решения на этот счёт, а сейчас на одной из растяжек, поддерживающих заднюю часть гондолы, трещал в набегающем потоке воздуха «Юнион Джек» - «эйршипы» Королевского Флота плыли под облаками навстречу славе.
Из дневника мичмана
Ивана Семёнова.
« - …приблизимся к станции на двух тысячах футов! - проорал в трубку переговорника Шурик. Генерал-Адмирал с Григорием должны будут уже стартовать на «России-I». - Потом пойдём в сторону берега, там матросики запустят шары-мишени, и мы их расстреляем трассерами. Чтоб уж шоу, так шоу, без дураков!
- Это Георгий придумал? – отозвался я. Голос в трубке то и дело прерывался треском пяти цилиндров нашего движка.
- Он самый. Ему по должности положено, раз уж главный начальник. Скажет траву в зелёный цвет красить – покрасим, скажет шары взрывать – взорвём, дурное дело нехитрое. Я подойду футов на сто – сто пятьдесят, и влупишь. Смотри только, дирижабль не зацепи. А то две особы голубой крови в одном крематории – пожалуй, многовато будет, а?
Я сдержал малоцензурный ответ. Нашёл, понимаешь, кого поучать – да я с этим ТПУ («Тульский пулемёт, универсальный», изделие Тульского Императорского оружейного завода, клон безотказного ПКМ) можно сказать, уже сроднился! Да он свой ераплан только-только на ватмане рисовал, а я уже орудийные расчёты на британском крейсере «Орландо» очередями шинковал – а туда же…
Хотя, строго говоря, Шурик прав – патроны с трассирующими, они же зажигательные, пулями были получены буквально на днях, и это были вторые стрельбы с их применением. До сих пор мы только дырявили запускаемые с земли шары-мишени, а потом, когда матросы на паровом катере вылавливали пустые оболочки из воды – считали пробоины. А ведь несущие баллоны внутри полужёсткого корпуса дирижабля наполнены легко воспламеняющимся водородом, и стоит дать маху – первенцу инженера Костовича ждёт та же незавидная участь, что постигла в нашей реальности знаменитый «Гиндербург». Так что, да, меры безопасности нужны, и открывать огонь по шарам можно лишь убедившись, что воздушный корабль с августейшим пассажиром (и не менее августейшим пилотом) находится вне зоны поражения. И, вместе с тем, располагается так, чтобы генерал-адмирал имел наилучший обзор на происходящее. Иначе – зачем было огород городить? А пока гость перемещает свою высокопоставленную тушку на борт «России», пока дирижабль отдаёт швартовы, набирает высоту и неторопливо ложится на курс – мы успеем сесть, пополнить боекомплект (сейчас в наличии одна-единственная коробка с лентой, остальное расстреляли в прошлом вылете) и догоним воздушный корабль на подлёте к намеченному району стрельб. Даже кофе глотнуть успеем – если, конечно, механик догадается принести термос прямо к самолёту…»
«Эйршипы» подошли к побережью Элеля строем «пеленг» - головным «Вальрус», позади и правее – «Ламантин» и замыкающим «Дюгонь». Видимость была превосходной, и Уинстон в свой морской апризматический бинокль издали разглядел просторное зелёное поле с большими эллингами вдоль дальнего края, крашеные белой крачкой бочки газгольдеров и решётчатую вышку, возле верхушки которой висел, слегка поворачиваясь на слабом ветерке, огромный дирижабль.
Молодой человек повернулся, указал пилоту на лакомую добычу. Тот кивнул и потянул рычаг управления горизонтальными рулями. Летучий «морж» шевельнул ластами, нос его покатился влево, пока не уставился точно на вышку. Убедившись, что ведомые в точности повторили этот манёвр, пилот рванул другой рычаг. Под полом гондолы раздалось журчание, и Уинстон свесился за борт, чтобы полюбоваться, как вода выливается из балластного резервуара. «Эйршип», облегчившись разом на несколько сотен фунтов, начал неспешно всплывать. Бомбовый удар будет нанесён с безопасной высоты в две тысячи футов – инструкторы на полигоне в Англии уверяли, что на этой высоте ни одна винтовка не добьёт до из воздушных кораблей. А «противодирижабельных» пушек, вроде тех, что теперь ставят на корабли и суда Королевского Флота, на русской Воздухоплавательной станции нет – агент сообщил об этом совершенно точно.