***
- К Гибралтару торопятся. – сказал старший офицер. – оттуда, надо полагать, в Порт-Суэц, каналом в Красное Море – и через океан, к берегам Индокитая.
- В Индокитай, значит… - Греве опустил бинокль. – Значит, мы с ними ещё встретимся.
После того, как отряд покинул французский Брест, Греве объявил командам об истинной цели их предприятия, особо упомянув, что все, несогласные могут сойти на берег на ближайшей стоянке. Это было только справедливо -  при найме им было сказано, что они будут участвовать лишь в перегоне кораблей, а не в боевых действиях под флагом чужого государства.
- А мы пошустрее будем, как полагаете, Карл Густавович? – заметил старший офицер, провожая взглядом французский ордер. – Узла на три верных, а то и поболе.
- На три с половиной. – отозвался Греве. Он давно привык, что сослуживцы коверкают его имя-отчество – вообще-то отца барона звали Вильгельм, а второе имя, «Густав», было добавлено, как это принято в Германии, в честь одного из близких родственников. – Но сейчас нам незачем гонки устраивать, побережём уголь. Может, до Бостона и дотянем, а то не хотелось бы затевать бункеровку в открытом море…
На пути через Атлантику их сопровождал германский угольщик – его машины позволяли не отставать от броненосцев.
- Я вас оставлю, господа. – сказал барон. – Смена вахты к третьей склянке, ход экономический, десять с половиной узлов.
И быстро сбежал по трапу. Вахтенный офицер бодро гаркнул «Командир покидает мостик, но Греве не обернулся – зачем, если и так всё в порядке? Команда у него подобралась толковая, офицеры и матросы своё дело знали, машины и механизмы – новенькие с иголочки, угля и машинного масла вдоволь. Можно надеяться, что плавание – хотя бы первая его часть, переход из Штеттина в североамериканский порт Бостон – пройдёт спокойно. Разумеется, с учётом «неизбежных на море случайностей» - но когда без них обходилось?
А пока – он запер каюту изнутри, присел на койку и пододвинул к себе первую стопку газет. Хорошо бы, прикинул он, покончить с этим до прибытия в САСШ, так что не стоит терять времени…

К третьей склянке он уже понял, что переоценил свои силы – одолеть все эти залежи газетных премудростей вряд ли получится и за полное кругосветное путешествие. Но кое-что он уже начал улавливать: всё дело в непростой политической ситуации в самом Китае, на чём,  собственно, и основывается спланированная Бёртоном интрига.
…После окончания в 1964-м году многолетней войны, которую Цинская империя вела против мятежных тайпинов, страна пребывала в плачевном состоянии. Внутренние потрясения привели к тому, что страна оказалась поделена между двумя могущественными воинственными группировками – Южной, Сянской, во главе которой стоял клан Цин, и северной, хуайской, которую возглавлял Ли Хунчжан, наместник столичной провинции Чжили, что в цинском Китае являлось фактически высшей государственной должностью.
Эти группировки яростно соперничали за влияние при императорском дворе; наместники отдельных провинций либо сами входили в одну из группировок, либо принимали ту или другую сторону, в зависимости от изменчивой политической обстановки. Воинские подразделения, сформированные во время войны по европейскому образцу находились на содержании и фактически, под полным контролем губернаторов, превратившись в своего рода  частные феодальные армии. Всё это могло привести истерзанную империю к новой войне, так что северянам и южанам пришлось договариваться. Но процесс этот шёл небыстро и мучительно – из-за непрерывных политических склок Китай сперва лишился острова Люцю, превратившегося в японский Рюкю, а в 1874-м году едва не потерял Формозу и Китайский Туркестан, раздираемый непрекращающимися восстаниями мусульманского населения.
Но главное противостояние между Севером и Югом Поднебесной разгорелось с обострением отношений Китая и Франции, случившегося из-за северной провинции Аннама, Тонкина. Интересы Сянской  группировки, державшей в своих руках юг, а так же союзных ей наместников провинций Сычуань, Юньнань и Гуанси, требовали полномасштабной войны с длинноносыми французскими варварами; Ли Хунчжану же, занятому укреплением собственной власти на севере Империи эта война была ни к чему. Он не собирался посылать войска отбивать тропические джунгли Тонкина – они требовались для того, чтобы сохранить влияние на маньчжурское правительство Поднебесной. То же касалось и Бэйянского флота, который Ли Хунчжан недавно начал создавать, опираясь на  базу в Вэйхайвэе и ремонтные мастерские Люйшунькоу.

Отредактировано Ромей (15-04-2024 16:12:41)

Позволить втянуть этот флот в войну означало для Ли Хунчжана в случае поражения огромные финансовые потери, утрату репутации при дворе (проигравших никто не любит, верно?). В случае же победы  (весьма, впрочем, сомнительного, сели учесть мощь флота Третьей Республики) он практически ничего не получал - кроме укрепления позиций своих политических противников. А потому -  ограничился посылкой на юг лишь одного  (и далеко не самого сильного боевого корабля), а так же высадкой на Формозе некоторого количества пехоты с артиллерией.  И если сухопутный отряд принял в боевых действиях довольно активное участие, то на море северяне ограничились демонстрацией присутствия, не сделав ни единого выстрела. Таким образом, Фуцзянский флот южан был предоставлен самому себе – и ожидаемо потерпел поражение.
Греве отодвинул стопку газет и задумался. Осталось понять, откуда взялось ожидание столкновения эскадры Курбэ и Бэйянского флота? До сих пор французов вполне устраивал нейтралитет адмирала Дин Жучана, более того – они планировали свои действия именно с учётом этого обстоятельства. Причина может быть одна: между китайскими кланами, контролирующими южные и северные провинции, наметились изменения, и весьма серьёзные, и это не могло обойтись без вмешательства британцев. И выкупленные броненосцы – часть этой интриги,  которую русская разведка сумела вовремя просчитать… и принять меры. Недаром ведь их отряд беспрепятственно идёт предписанным маршрутом, создавая видимость, что события развиваются согласно плану, составленному в британском Адмиралтействе.
Ладно, пусть об этом думают Остелецкий с графом Юлдашевым. А его задача сейчас – подготовиться к весьма вероятному участию в боевых действиях. И для начала – по возможности тщательно изучить как силы неприятеля, так и те, на чьей стороне предстоит сражаться.
Греве снял с полки несколько книжек «Морского сборника». В одном из них отыскалось требуемое – большая статья, посвящённая Бэйянскому флоту. Итак:  командующий – адмирал Дин Жучан, протеже и верный сторонник упомянутого Ли Хунчжана; главная база флота – гавань Вэйхайвэй, корабельный состав… Барон  встал из-за стола, вызвал вестового, велел тому принести из буфета чай и бутерброды, прошёлся туда-сюда по каюте, разминая ноги – и вернулся к чтению.
Основу сил Дин Жучана составляли канонерские лодки. Четыре деревянные парусно-винтовые  «Цаоцзян», «Чжэньхай» и «Мэйюнь» построены на шанхайских верфях ещё в конце 60-х годов, несли по четыре орудия девяностофунтовых дульнозарядных нарезных орудия Армстронга и были слабейшими в составе флота.
Куда более серьёзную силу представляли семь канонерок так называемого «рэнделловского» типа, построенные  в Англии, они имели частичное бронирование (рубка и прикрытие орудия) и несли, кроме четырёх противоминных 57-ми… и 76-тимиллиметровых пушек, по одному тяжёлому армстронговскому орудию калибра 280 миллиметров. Построенные на верфях в городе Эльсвик, они получали условные обозначения по буквам греческого алфавита – «Альфа», «Бета,» Гамма» и так далее. Китайцы же давали им собственные имена – «Фэйдин», «Цедин», «Чжэньдун», «Чжэньси», « Чжэньчжун»,  «Чжэньнань» и «Чжэньбянь» -  однако в иностранных источниках их по-прежнему именовали «алфавитными». Эти небольшие кораблики, предназначенные для защиты прибрежной полосы и портов представляли, тем не менее, угрозу для крупных боевых единиц, вроде входящих в состав французской эскадры броненосцев и броненосных крейсеров.
Кроме канонерок, Дин Жучан располагал несколькими малыми крейсерами, преимущественно, учебными и  посыльными. Кроме них имелись безбронные крейсера британской постройки, так называемого «элсвиксого» типа, представлявшего из себя своего рода переходный класс между канонерскими лодками и крейсерами. По замыслу их конструктора Уильяма Армстронга, эти небольшие и дешёвые боевые единицы, вооружённые парой тяжёлых орудий калибра 254 миллиметров,  способны противостоять крупным боевым кораблям – таким, как рангоутные броненосцы вроде французского  «Кольбера», чей избитый английскими снарядами остов лежит сейчас на дне у берегов Гвианы, или «Триомфана», отличившегося в сражении при Фучжоу. Полное отсутствие брони предполагалось компенсировать малыми размерами и быстроходностью, позволяющей навязывать противнику свой рисунок боя. «В настоящее время,  - заявлял Армстронг, -  ни единый корабль британского флота не способен сразиться с ними один на один, не мог бы настигнуть их или уйти от них, если бы благоразумие продиктовало необходимость отхода...» Всего для Китая было построено два таких крейсера, «Чаоюн» и «Янвей». На смотре в Портсмуте, состоявшемся перед отправкой заказчику, они произвели настоящий фурор, однако британское Адмиралтейство отнеслось к новинке с изрядным скепсисом и в итоге не стало заказывать подобные корабли для Королевского Флота.
Решающую роль тут сыграла ограниченная мореходность «элсвиков», которая могла бы затруднить их действия даже и в Ла-Манше. Действительно, для перехода на Дальний Восток им пришлось надстроить борта в оконечностях, запечатав орудийные порты. Тем не менее, оба крейсера благополучно прибыли в Вэйхайвэй и теперь, вместе с «рэнделловскими» канонерками составляют основу боевой мощи Бэйянского флота.

Греве задумался. На бумаге силы китайцев выглядят неплохо. Но уж очень серьёзный у Дин Жучана противник – адмирал Амадей Анатоль Проспер Курбэ, хоть и запятнан поражением в битве с английской эскадрой у берегов Французской Гвианы, где он едва сумел спастись со своего тонущего флагмана (броненосец «Кольбер» был отправлен на дно таранным ударом «Беллерофона»), по праву считается одним из самых опытных и храбрых флотоводцев Третьей Республики.
И сила у Курбэ немалая. Прежде всего -  три однотипных броненосных крейсера   (в литературе их порой относят к броненосцам II-го ранга или броненосцам-стационерам) «Ля Галлисоньер», «Викторьез» и «Триомфан».
Заложенные ещё до франко-прусской войны по проекту знаменитого кораблестроителя Дюпюи де Лома, они задержались на стапелях к моменту входа в строй почти через десять лет после начала постройки, успели изрядно устареть. Все три имеют деревянный корпус с характерным для французской кораблестроительной школы сильным завалом бортов, парусным рангоутом, обязательным для судов, несущих службу в колониях – и, разумеется,  огромных размеров тараном.  Броневую защиту составляют полные броневые пояса из кованого железа; вооружены шестью орудиями калибром в двести сорок миллиметров  - четыре в центральной батарейной палубе, в углах бронированного каземата, и два в барбетах на верхней палубе, и казематы и барбеты так же защищены бронёй. Кроме артиллерии главного калибра, «Ля Галлисоньер», «Викторьез» и «Триомфан» имеют обширный набор противоминной артиллерии и, в качестве дополнительного вооружения, буксируемые плавучие торпеды конструкции Джона и Фредерика Харви.
Два других броненосных корабля Дальневосточной эскадры  -  однотипные барбетные «Байярд» и «Тюренн», - относились к тому же классу броненосцев-стационеров. Построенные позже «Ля Глиссоньера» и его систершипов, они уступали им в количестве стволов главного калибра (четыре против шести), однако имели более рациональную схему бронирования и некоторое преимущество в скорости и запасе хода. Кроме того, вместо экзотических творений братьев Харви, эти броненосцы получили по два подводных аппарата для пуска самодвижущихся мин Уайтхеда – оружия, в эффективности которого Греве имел возможность убедиться на собственном опыте.
Эти пять боевых единиц и составляли основу эскадры Курбэ. Кроме них, у французов имелось пять безбронных крейсеров -  «Дюге-Труэн», «Д’Эстен»,  «Виллар», «Шаторено» и «Вольта» - которые при всей своей слабости заметно превосходили по мощи китайские посыльные и учебные посудины, уступая лишь «элсвикам». Заметное преимущество у Дин Жучана было лишь в малых судах – его «рэнделловские» канонерки по всем статьям превосходили французские  «Линкс», «Аспик» и «Випер».
Так что о равенстве сил Дальневосточной эскадры Курбэ и Бэйянского флота  говорить, конечно, не приходится. Но если он вовремя получит два броненосца, которые Греве ведёт сейчас на Дальний Восток – а каждый из них заметно  превосходит любой из броненосцев Курбэ -  тогда у адмирала Дин Жучана появляется шанс. Правда, и французы ждут подкреплений, тех двух броненосных канонерок, с которыми отряд Греве только что разминулся в океане. А ещё - никуда не денешь выучку французских моряков, способных дать своим китайским коллегам сто очков форы. Правда с командами новых броненосцев ситуация не столь печальна – но людям ещё предстоит сплаваться, притереться, стать едиными боевыми механизмами, действующими столь же слажено и точно, как машины кораблей, которыми они управляют…
В дверь постучали – вестовой, зовёт на мостик. Барон крикнул, чтобы подождал, и поднялся из-за стола, едва не уронив номер «Морского сборника». Вот тебе и отдохнул – и ведь так будет продолжаться до того момента, когда броненосцы не отшвартуются у пирсов в североамериканском Бостоне. Там можно будет свалить заботы по бункеровке приёмке провианта и пополнению прочих запасов на старшего  офицера – а самому провести хотя бы пару дней на берегу, в хорошем отеле. Впрочем, после тесноты капитанской каюты его устроит даже номер в третьеразрядном пансионате – лишь бы не беспокоили и дали, наконец, отоспаться  волю.

Отредактировано Ромей (16-04-2024 09:50:05)

***
Тонкин.
Бывший французский
военный лагерь Йенбай.
Двумя неделями раньше.
- Между порочим, Ханой лет на сто старше Москвы. – говорил Казанков. – Его приказал построить в тысяча десятом от Рождества Христова году тогдашний император аннамитов, и перенёс туда столицу. Тогда город назывался «Тханглонг»  - на здешнем наречии это означает «Взлетающий дракон».
- Повсюду у них драконы!  - заметил Осадчий, разглядывая разложенные на столешнице листки – по большей части, вырезанные из иллюстрированных журналов изображения аннамитских крепостей и кумирен. – Куда ни плюнь – попадёшь в статую или в картинку со змеями этими погаными!
- Не советую в них плевать, унтер! – Казанков осуждающе покачал головой.  – Аннамиты, как и китайцы, полагают драконов существами священными, приносящими удачу. Не дай  Бог, спугнёте – а ведь она нам ой, как понадобится!
- Как-нибудь, помолясь… - буркнул Осадчий. – Наша, казацкая удача завсегда против аннамитской и всякой иной-прочей брать будет!
Матвей благоразумно сдержал усмешку. Осадчий, хоть и хвастал при всяком удобном случае казацкими кровями, но по-настоящему казаком не был,   молодой человек знал это, что называется, из первых рук. Унтер не прочь был поговорить, и они провели в беседах   немало часов – с того момента, как познакомились на  борту  парохода «Корнилов», доставлявшего их из Одессы в египетскую Александрию.
Разговоры их мало походили на сценки из романов английского писателя Диккенса, когда один герой говорит другому: «давайте присядем, друг мой, и я расскажу вам историю моей жизни». Тем не менее, Матвей составил из них довольно ясное представление о биографии бравого начальника морских пластунов.
Мать Осадчего, природная казачка из станицы Гундоровская, вышла замуж за иногороднего – так на Дону именовали всех выходцев из Великоросии. Перебравшись с мужем в Юзовку (тот был мастеровым-путейцем) она родила там трёх сыновей. Старший, Игнат, закончил три класса местной церковно-приходской школы и пошёл работать в отцовские мастерские, учеником слесаря. Осознав  к двадцати годам, что жизнь заводского рабочего его не привлекает, Игнат пошёл на военную службу. За образование и знакомство с техникой был взят во флот, где и выучился на артиллерийского кондуктора. Флотскую лямку он тянул  на клипере «Яхонт», дважды за время службы обогнув земной шар и побывав едва ли не в каждом порту от Сингапура до Марселя.
Во время одной из стоянок его по пьяной лавочке затащили на борт американского китобойца из Нантакета – «зашанхаили», как называют такой метод вербовки, - и два года Игнат бороздил Южные Моря, прибавив к двум «русским кругосветкам» ещё две. Это продолжалось, пока судно, где он состоял гарпунёром, однажды не встало в порту по соседству с русским корветом. Осадчий долго не раздумывал – в тот же вечер сбежал с опостылевшей, провонявшей прогорклым китовым жиром посудины и снова облачился в родную форменку. А спустя полгода, уже в Кронштадте его приметил Вениамин Остелецкий – и пригласил в заново создаваемую команду «морских пластунов». И здесь Игнат Осадчий нашёл, наконец, себя. Богатырское сложение, которому позавидовал бы и дворцовый гренадер, необыкновенная физическая сила, почти акробатическая ловкость, приобретённая на  раскачивающихся над волнами реях, отчаянная наглость, с которой он пускал в ход нож или кастет в портовых драках по всему миру, и вдобавок ко всему  недюжинный ум, вскорости сделали его старшим среди этих отборных бойцов.  С тех пор он успел побывать вместе с Остелецким в Южной Америке, сопровождал его в Абиссинию – и вот теперь с Казанковым и Матвеем готовил засевшим в Ханое французам каверзу, на которые он был великий мастер.
Совещались они в домике  французского коменданта лагеря Йенбай, ныне, увы, покойного. Из распахнутого по случаю невыносимой жары окна доносился со стороны реки стук топоров и щебечущая аннамитская речь - повстанцы под руководством боцмана с «Манджура» ладили из сцепленных бортами лодок понтоны, на которых предполагалось оттащить к Ханою артиллерию. Она разделена на три батареи – две, мортирная и пушечная, укомплектованы старыми китайскими орудиями, в третью же вошли трофейные французские пушки.  К удивлению Казанкова это оказался не старый хлам, помнивший ещё франко-прусскую войну, но новые полевые пушки с поршневыми затворами системы полковника де Лахиттоле, принятые на вооружение армии Третьей республики всего несколько лет назад. Имея калибр девяносто пять миллиметров, они имели железный, собранный на клёпках, лафет  и литой стальной ствол, укреплённый кольцами из кованого железа. Орудия эти при весе около двухсот сорока пудов посылали  полуторапудовые снаряды на дистанцию в семь с лишним вёрст  и были достаточно грозным оружием – в умелых руках, разумеется.
Трофейным французским пушкам отводилась в плане Казанкова весьма важная роль - импредстояло вышибить прямой наводкой – прямой наводкой, с дистанции в какие-то полторы версты -  ворота цитадели, расчищая дорогу штурмовым отрядам повстанцев. На долю же старых китайских пушек выпало отвлечь внимание защитников, притянув к себе огонь крепостных орудий. Но не их ядра, и даже не конические гранаты «трофеев» должны была сыграть в предстоящем деле главную роль. За сутки до начала штурма в Ханой проберётся группа, состоящая из двоих «пластунов» и туземного проводника-аннамита; их задачей будет затаиться до полуночи, после чего - проникнуть в цитадель и, сняв бесшумно караулы, взорвать склад огнеприпасов. Охрана этого объекта организована, если верить лазутчикам-аннамитам, из рук вон плохо – склад стерегут всего  двое стрелков, меняющихся раз в три часа, причём расставлены они так, что увидеть их с других постов не представляется возможным.
Казанков с Осадчим внимательно изучили нарисованный на листке шёлковой бумаги план и убедились – да, задуманная авантюра имеет все шансы на успех. «Оно и неудивительно, - объяснял моряк, - французы, не первый год воюющие с туземными партизанами, до сих пор не раскусили нашей новой тактики. Они привыкли, что аннамиты умело используют засады, проявляют редкостную выдумку и коварство в устройстве разнообразных ловушек – но ни разу до сих пор не прибегали к диверсиям в обычном, европейском понимании этого термина. А именно: не взрывали мосты, не изничтожали склады боеприпасов и прочие важные объекты в неприятельском тылу, да ещё и действуя по всем правилам сапёрной науки. Потому-то сравнительно легко удалось захватить лагерь Йенбай – подрыв навеса с дирижаблем и газодобывательной станции стали для французов полнейшей неожиданностью, опомниться от которой они уже не сумели. И с Ханоем, даст Бог, пройдёт не хуже, главное  – точно согласовать по времени момент взрыва и начало обстрела с реки, орудиями захваченных канонерок. Целями станут крепостные батареи, развёрнутые обыкновенно на сухой путь; а когда в о французском стане начнётся паника, в дело вступят орудия повстанцев. Два-три залпа по воротам – и их ветхие створки не выдержат, повстанцы ворвутся в цитадель – а уж там численное превосходство, сумятица и кривые аннамитские мечи сделают своё дело.

Самое забавное – добавил Казанков, - что Ханой уже брали почти таким же способом. Тогда французы высадили десант с реки под прикрытием огня четырёх канонерок, среди которых, между прочим, были   «Парсеваль» и «Дарк».  Регулярные войска аннамитов, засевшие в цитадели под предводительством целых пяти генералов и одного адмирала попытались, было, дать отпор и даже подстрелили несколько солдат, но тут в цитадели начался пожар. Французские бомбы подожгли несколько зданий по соседству с пороховым складом, и когда тот взлетел на воздух -  обороняющиеся мгновенно растеряли весь свой боевой дух и в панике кинулись  к южным воротам, причём первыми бежали генералы. Повторение – мать учения, подвёл он итог, а французы не удосужились выучить этот урок. Они, конечно, не побегут, услыхав взрывы у себя за спиной,  но если получится достичь внезапности и диверсии и начала обстрела с суши и воды -   Ханой упадёт к нашим ногам, как перезрелое яблоко…»