ЧАСТЬ 4. На восток.

…Движение справа по курсу. Разворот в сторону угрозы с уходом на колено, ствол автомата на потенциальную цель. Успеваю остановить начавший прожимать спуск палец: ствол направлен в светлое пятно, оказавшееся белой милицейской гимнастёркой.
Медленно выдыхаю. Убираю палец со спуска и, присматриваясь, отвожу ствол автомата в сторону от нового персонажа. Встаю, окликиваю негромко:
- Товарищ лейтенант! Выходите! – ну, не помню я специальные звания милиции этого времени. Поэтому пусть будет пока «лейтенант» – авось не обидится.
«Лейтенант» аккуратно выходит из кустов. Среднего роста, худощавый, слегка бледноватый (неудивительно – только что его из боевого автомата всерьёз выцеливали), но спокоен – не как танк, конечно, но близко к тому. Значит выдержка на высоте. Форма мятая – похоже, как и я, в лесу ночевал. На груди – тот же, что у меня комплект: Ворошиловские стрелок и всадник. Значка ВЛКСМ нет, но зато в наличии медаль «За боевые заслуги». На поясе расстёгнутая кобура с «Наганом», на плече сидор.
Встаю по стойке смирно, докладываю:
- Товарищ лейтенант! Ефрейтор Пряхин! – не козыряю, поскольку в руках автомат.
Милиционер, чуть усмехаясь, вскидывает ладонь к козырьку:
- Сержант милиции Алтаев! Вольно, боец! – шагает вперёд и протягивает руку для рукопожатия.
Жму сухую, крепкую ладонь. Сержант выдаёт:
- Слушай, боец! Давай попроще – не чинясь, как раньше говорили. Лады? Павлом меня зовут.
- Алексей. Можно Лёха.
В общем – познакомились. Оказался Павел нормальным мужиком. Званием давить сходу не пытался, в командиры не лез (судя по всему – пока). Переговорили мы с ним, и решили вернуться на место батальонного лагеря, как только выяснилось, что кое-какая вещёвка там брошена. Вернулись, посмотрели. Павел для себя нашёл подходящие гимнастёрку и пилотку – всё-таки белая летняя милицейская форма с белой фуражкой не самый удачный прикид для передвижений по лесу. Отошли от поля и снова остановились для приведения себя в порядок.
Пока Алтаев переставлял знаки различия, пока подшивали на гимнастёрки найденные на том же поле подворотнички (Настоял же, старшинская душа! «Положено иметь», понимаешь), пока перекусили – переговорили о дальнейших планах и о жизни нашей невесёлой.
Алтаев – парень совсем неглупый. Видно, что учили его, и неплохо. Отношения строить сходу начал на равных, но без лишнего панибратства. Разговор строил в форме беседы, а не допроса. Вопросы задавал аккуратно, не раз возвращаясь к интересующим его моментам. Не наседал, не навязывал темы – просто если его что-то заинтересовало исподволь прокручивал разговор к нужному предмету. При том внимательно отслеживал мою реакцию на задаваемые вопросы. Работа у человека такая, что уж там. Опыт хорошего участкового и выучка заметны. Молодец.
Поделились событиями 22 июня. Заодно я опробовал сложенную мной версию, в которой моё пребывание в плену отсутствовало. Стоял, де, в карауле. Прилетел снаряд, взрывом зашвырнуло меня в кусты. Контузило. Дальше не помню – куда-то брёл по лесу, опомнился только когда с деревом обнялся. Потом тупо сидел в кустах у дороги, очухивался. Увидел колонну наших пленных бойцов. Видел, как немец-конвоир добил штыком раненного красноармейца, а потом собрался добивать ещё одного. Не выдержал, разозлился и напал на конвой. Убил двоих, захватил их оружие и снаряжение. А дальше колонна взбунтовалась, перебила остальной конвой и разбежалась. Почему с ними не пошёл? Не знаю. В голове только и было – от погони уйти. Вот и ушёл. Была ли погоня? Тоже не знаю. Сейчас, так думаю, неоткуда было погоне взяться. Такие дела.
Где научился так воевать? Так в моей родной роте. Старшина наш со старшиной разведроты сцепился в феврале ещё и заспорил, что он из любого взвода в роте за полгода воспитает таких бойцов, что они любой разведке пасть порвут. Почти до драки дошло. И, просто совпало так, что рядом как раз проходили комполка с полковым комиссаром. Комполка нашего старшину, как говорится, «за язык поймал» и назначил ему этакие «социалистические обязательства»: за полгода обучить наш третий взвод так, как он сам только что хлестался. В августе – продемонстрировать результат. Приступать немедленно. Вот наш старшина и гонял нас, как сидоровых коз, с середины февраля по 21 июня. А он Финскую войну прошёл. Там в разведке был, вот и нахватался. Ну, и нас всему тому, чего нахватался обучал. Как фамилия старшины? Сидорчук.
Судя по реакциям – история прокатила. Тем более, что нашего Сидорчука Алтаев, как выяснилось, знал. И тот действительно в разведке служил в Финскую, как и сам Алтаев. Уже хорошо. Благо, что свою автобиографию мне выдумывать не приходится – помню дедову до 22 июня. А прочее… О прочем знать никому не надо.
Обсудили мы и наши планы на будущее. Сошлись на том, что выдвигаемся мы на восток, вслед за моей 113-й дивизией в общем направлении Слуцк, ибо я «случайно, краем уха слышал» упоминание Слуцкого УР (Прим.: УР – Укреплённый район.) в качестве точки назначения дивизии в случае начала войны. Догоним 113-ю раньше Слуцка – хорошо. Нагоним или встретим какую-то другую часть – тоже неплохо. Короче – идём на восток. А то, что до Слуцка как до Пекина в известной позе – без разницы. Потому что Слуцк – это общее направление и переться туда на самом деле мы не собираемся.
И вообще – доблестная Рабоче-Крестьянская Красная Армия фашистам в ближайшее время навесит люлей и погонит их обратно за Государственную границу. Так что неплохо бы успеть догнать мою часть до начала контрнаступления, а то без нас всё вкусное съедят и нам орденов не достанется.
Спорить с Пашкой я не стал. Только проскочила у меня в голове мысль: «Эх, сержант… Знал бы ты насколько сильно ошибаешься…»
Но лирику побоку. Упаковываемся, собираемся, идём. Спокойно, в ровном темпе, держась в стороне от дорог. Пашка ориентируется в лесу уверенно. Он ненавязчиво взял руководство маршем на себя, определяя скорость хода и частоту привалов. И нормально. Он места знает гораздо лучше меня и темп движения задаёт разумно. Ближе к вечеру выходим к деревушке на двенадцать дворов.
- Мальцы, - говорит Пашка, - Деревенька тихая – на отшибе от всего стоит. Можем там заночевать – до ночи-то мы к нашим точно не выйдем.
Молча кивнул. В принципе, можно и остановиться отдохнуть… Стоп!
- Паш! Слышишь? - Разносится нарастающий шум двигателей. Приближается с запада. Уже различим треск мотоциклов и гул чего-то ещё.
Замираем в кустах, смотрим на дорогу. Из леса выкатывается кюбель (Прим.: «Кюбель»/ «Кюбельваген»/ Volkswagen Type 82 Kübelwagen - распространённый легковой автомобиль Вермахта.)(Буду звать его «корытом». А то ляпну «кюбельваген», и иди объясняй откуда знаешь вражескую технику.) в сопровождении двух мотоциклов. На заднем сидении «корыта» двое. На первый взгляд, издалека похожи на офицеров, но кто же их фрицевскую маму знает – кто они на самом деле. Может унтера какие-то, типа «суперфельдфебели 80-го уровня». С удивлением отмечаю пулемёты на обоих мотоциклах. Это ж надо. И кто это тут, интересно знать, у нас такой значительный катается? Колонна ныряет в деревню. Ну… Похоже они, как и мы, решили там ночевать.
Ага… А не пообщаться ли нам с вами поближе, граждане дойче юбершвайнен? По-немецки, что я, что Пашка ни в зуб ногой, так что допрашивать мы вас не будем. Но вот сократить поголовье фрицев на восемь единиц не помешает, по моему искреннему убеждению…
То, что случилось дальше, определило необходимость общения с немецкими сверхвиньями как однозначную. По той простой причине, что такое спускать с рук нельзя. Никому, никогда и ни при каких обстоятельствах.

ЧАСТЬ 5. Мальцы.

Самый большой дом в Мальцах стоял почти на окраине. Видимо фрицы, ориентируясь исключительно по размеру, решили, что он самый богатый. И подтянулись к воротам. Выглянувшего мужика срезали из автомата сразу. Въехали во двор и…
Там жила большая семья. В общей сложности десяток человек разного пола и возраста. Всех их, подгоняя пинками и прикладами автоматов, выгнали во двор. Старших перестреляли сразу. За ними младших детей. Трёх оставленных в живых девчонок, как сквозь зубы сказал Пашка – погодок от тринадцати до пятнадцати лет – хохоча, что-то гавкая и на ходу шлёпая по разным местам, поволокли в дом…
- Ах вы ж суки… Сволочи… Твари поганые… - сейчас смотреть Пашке в глаза было просто страшно. Плескалась в них такая бешеная ярость, что, если бы сейчас заглянули ему в глаза фрицы – повесились бы сами на ближайшем подходящем суку.
- Паша, тихо. Ти-хо, - нашёптываю я, ухватив парня за плечо и не позволяя рвануться вперёд, к деревне, - Они ответят. Именно они и обязательно. Просто не прям щас. Мы ничего прямо сейчас сделать не можем – ляжем только бестолку. Но они же там ночевать собрались, так?
Алтаев скрипнул зубами, сквозь зубы выдохнул:
- Похоже на то…
- И отлично. Ночью мы зайдём к ним в гости. И живой оттуда не уйдёт ни одна фрицевская гнида. Согласен?
- Да…
- Давай тогда прикинем, что, когда и как делать. Я думаю так. Ждём волчью смену. Снимаем часового (поставят же его). С него берём автомат – вооружаем тебя. Вдвоём заходим в дом и косим всю эту мразоту фашистскую под корень. Нормальный план?
- Сойдёт, - Пашка уже поспокойнее, только глазах плещется нехорошее.
- Часового…
- Я сниму. Умею.
Ну, да. Он же в разведке служил. Отдаю Пашке самолично наточенный штык-нож от Маузера. Тот осматривает клинок, пробует заточку лезвия и острия, одобрительно кивает и цепляет ножны к себе на пояс.
- Добро. Ты в доме том был когда-нибудь? Планировку… Ну… Где там и что помнишь?
- Был. Помню. А что?
- План набросать сможешь?
Милиционер молча кивает и, на обороте какой-то бумаженции быстро рисует. Смотрим на план. Ну, что сказать? Видали мы лабиринты и позаковыристее. Сени, три жилые комнаты вокруг печи. Нормально. Особенно учитывая, что нам не придётся «держаться, чтоб не резать их сонных». Сонными и покрошим.
- Паш, смотри. Вхожу в дом – сразу сдвигаюсь влево, освобождаю тебе вход. Ты входишь – сдвигаешься вправо. Друг другу не мешаем, двигаемся вперёд вдоль стен. Дом контролируем так: я правую сторону, ты левую – чтобы накрест вымести. Всё, что шевелится – косим. И так пока фашисты не кончатся. Там ещё три девчонки – нам бы их не зацепить. Потому и без гранат пойдём. Как тебе такие мысли? У тебя опыта больше. Как думаешь?
- Сойдёт. Доты штурмовать позаковыристее было.
- Ага. Ну, значит так и сделаем. И давай-ка я тебе покажу, как автомат их работает. Ты ж его только со стороны видел.
Показываю: как заменить магазин, как взводить, как поставить и снять с предохранителя, как откинуть и сложить приклад. Пашка смотрит внимательно, повторяет всё, что показано, на моём автомате с пустым магазином. Вполне уверенно. Для скоротечной драки хватит. Разборку, сборку и чистку потом покажу.
Фрицы однозначно остаются на ночлег. Делим ночь пополам. Моя смена первая: с девяти до полуночи. Пашка демонстрирует несокрушимость нервной системы и непреложный самоконтроль выключившись в девять ровно – только лёг, и уже спит. Я наблюдаю.
Темнота, но не кромешная. Светят Луна и звёзды. Видно далеко не всё, но кой-какая видимость есть. В деревне тишина. Люди сидят по домам. Никто, никуда не идёт. Даже дворовые тузики молчат. Фриц-часовой, какое-то время побродил по двору, залез в «корыто», на переднее сидение. «Бдит». Не удивлюсь, если он там дрыхнет внагляк. Ню, ню… Жаль не тебя, но твоего сменщика точно, мы научим соблюдать Устав караульной службы.
В полночь, как и договаривались, толкаю Пашку и отключаюсь сам.
Пашка будит меня через три часа. Проснулся, проморгался.
- Что видно, Паш?
- В доме тихо. Смена часовых была с полчаса назад. Тот, что сменился ушёл в дом. Этот… «караульщик» сидит в «корыте», курит. По деревне никакого шевеления.
- Через час идём. Ты как?
- Нормально я.
Час протянулся неспешно. Но кончился, всё же. Выдвигаемся к деревне. Тихо, ровно, не спеша, без шума и пыли. Уже брезжит рассвет – темнота начинает отступать. Видимость становится несколько лучше. У «наших», распахнутых ворот тормозим. Пашка даёт отмашку, которая означает «жди», и втягивается внутрь. Появляется через минуту, с автоматом в руке, даёт отмашку подходить. Подтягиваюсь к воротам. Вместе с Пашкой тихо подходим к входной двери дома.
Цепляю дверную ручку и тяну её на себя. Дверь открывается без лишних скрипов – хозяин петли смазал хорошо. Вхожу в сени и сдвигаюсь влево от дверей. Замираю, давая глазам привыкнуть к более густому, чем на дворе полумраку. Вижу какие-то фигуры в углу, придвигаюсь. Девчонки. Все трое. Прижались друг к дружке, сидят тихо, забившись в угол, слышны только всхлипы. Тихо передвигаюсь ближе к ним, наклоняюсь прижимая палец к губам. Молча тыкаю пальцем на входную дверь. Девчонки тихо, как мышки, выскальзывают на улицу.
Двигаемся с Пашкой ко входу в жилую зону. Открываем дверь. Снова повторяем: я вхожу и сдвигаюсь влево, Пашка входит и сдвигается вправо. Света здесь чуть больше, чем в сенях. Вижу три фигуры, лежащие на лавках, и прожимаю спуск автомата. Пашкин автомат выплёвывает очередь сразу за моим. Выметаем всё живое в помещении, перемещаясь в следующую комнату. Здесь ещё двое. Фрицы пытаются хвататься за оружие – наши автоматы продолжают бить, скашивая обоих. Третья комната. Ещё два фрица. Нам навстречу бьют пистолетные выстрелы. Мимо. А мы лупим внутрь комнаты веером, не целясь. Доносится вскрик. Всё. И все.
«Контролируем», по моей инициативе, фрицев. Выходим на улицу, и вытаскиваем туда же фрицевское шмотьё и оружие. Уже собрался народ. Девчонок куда-то уводят причитающие женщины. Впереди всех стоят двое мужиков. Остальные – человек пятнадцать – скопились поодаль. Чего-то ждут. Узнают Пашку, что и неудивительно – он участковым у них работал. На меня поглядывают без враждебности. Один из мужиков, приземистый, кряжистый, обращается к Пашке:
- Здорово, Павел Михалыч.
- Здорово.
- А скажи-ка мне, Павел Михалыч: что дальше-то? Война, вот, началась. Ваши ушли, германы пришли. Вы их постреляли, вот. И нам теперь что? Вы-то уйдёте, а германы опять придут. И с нами они что сотворят? Ась?
- Что дальше? Вот ты говоришь: «вы ушли, германы пришли». А ты скажи-ка мне, Никитич: а вы сами-то что? Никто и звать никак? Вроде как «ваша хата с краю»? А не получится этак-то. Германы – они сюда не просто так пришли. Они пришли, чтобы вас тут больше не было. И со всеми вами – то-ли сейчас, а то-ли погодя – они то же сделают, что с Михасевым семейством. И не за то, что вы чего-то сделали или не сделали. А просто потому, что захотелось так кому-то из гадов этих. И за то, что вы тут есть и вы им тут без надобности. И будут они вас резать до тех пор, пока не останется от вас и помина. Не веришь? А вот на Михася и семью его глянь-ка ещё раз. Вон они все лежат под плетнём – и ходить далеко не надо. Что дальше делать, спрашиваешь? Воевать с ними, с тварями фашистскими! Биться! Как можете. Как знаете. До последнего. Чтобы земля у гнид этих под ногами горела. Чтобы ни дна им, ни покрышки не было. Понял, «что дальше-то»?! Или разъяснить ещё?!
Помолчали. Пашка выдохнул и продолжил:
- Вы вот, ясное дело, себе сейчас думаете: «А чем нам воевать-то? Нет же у нас ничего.» Так же? Ну, так вот вам фашисты битые, и вот вам сброя их. Берите и бейте их, гадов, их же оружием. Не сможете вы от них открыто оборониться – в лес уходите и из леса этих сволочей бейте. Ясно-ли говорю? Понятно-ли?
- Да, ясно-то оно ясно… А с вашими-то как?
- А мы вам биться поможем. И мы вернёмся. Вот, как Бог свят – вернёмся. И с гадов этих, и с тех, кто прислуживать им станет спросим со всей строгостью.
- Ну… Раз уж ты, коммунист, и про Бога вспомнил, да про святость его… О другом скажи. Сейчас-то что?
- Вам виднее. Я-то приезжий, а вы тут родились и выросли. Каждый куст в округе знаете. Вам-ли меня спрашивать «что сейчас»?
- А сам-то ты что?
- Моё дело военное. С вами остаться не могу. Мне к Красной Армии идти положено.
- …
Пашка перевёл дух, и обернулся ко мне:
- Пойдём, что-ль, Алексей Степаныч. Нам ещё дивизию твою нагонять.
И мы продолжили движение на восток. К своим.

ЧАСТЬ 6. К своим.

Снова лес. Снова равномерное, спокойное движение вперёд. «Корыто» и оба мотоцикла мы подожгли перед уходом из Мальцов, причиняя максимально возможный ущерб врагу и ушли в лес. Отошли на примерно километр, там нашли подходящую поляну, где устроили краткий привал и прогнали ревизию трофеев. Оказалось, что мы теперь вооружены выше высшего разряда. У каждого пистолет, автомат и снайперка. Всё с приличным боезапасом. И зачищенная группа фрицев оказалась с виду интересной.
Во-первых, выяснилось, что это эсэсманы, что я определил по рунам на петлицах фельдграу. Оттуда и замеченное необычно обильное и разнообразное оснащение и вооружение, да и расхлябанность их оттуда же. В Вермахте, всё-таки, дисциплину пожёстче блюдут. Не то что эти… покойнички. Кто они были, откуда и зачем появились здесь – неясно. Все найденные на них документы, включая зольдбухи (Прим.: Зольдбух/Soldbuch – Солдатская книжка. Документ немецких солдат и офицеров.) и жетоны, мы, не разбираясь сгребли в офицерский планшет и Пашкин сидор. Почитать их, само собой, не получилось, ибо немецким ни я, ни Пашка не владеем. Так что особый отдел разберётся.
Во-вторых, положили мы там, в числе прочих, двух эсэсовских снайперов – откуда и появились у нас два Маузера с оптикой и две камуфляжные плащ-накидки. Тоже неплохо. Другой вопрос – не прикажут ли наши сдать трофеи при переходе линии фронта. Жаль, конечно, если так.
Ну и в-третьих, исполнилась моя личная мечта идиота. Стал я счастливым обладателем Вальтера ППК в 7,65 мм Браунинг с запасным магазином и коробкой патронов к нему. На самом деле, штука эта на войне почти что бесполезная. Лупить из него на поражение – только в упор, и точность тоже не особо классная. Но – мечта детства же, что уж тут. Посему запихал я вновь затрофееный пистолет про запас в ранец. Нехай лежит – авось да пригодится.
И мы выходим на рывок к своим – на восток, туда, где погромыхивает канонада. Теперь мы уже торопимся – Пашка понимает ценность оперативности доставки трофейной документации. Вот и прём, как два лося в гоне через лес, без привалов и остановок. Нужно выйти к своим. Туда и идём.

***
Алтаев подаёт сигнал «Стоп» и сразу «Ко мне». Подтягиваюсь к нему, смотрю вопросительно.
- Смотри, - шёпотом говорит наш участковый указывая вперёд.
А там интересно. Три мотоциклиста. По три седока на машину. Один пулемётчик, два автоматчика, остальные с карабинами. Стоят в подлеске метрах в двадцати-двадцати пяти впереди от нас. Один, с самыми красивыми погонами – опять какой-то гипер-унтер – не вылезая из люльки, наблюдает что-то в бинокль и время от времени делает пометки. Реально интересно: не то разведка, не то передовой дозор. И что это они наблюдают? А наблюдают они «тет-де-пон», сиречь предмостные оборонительные сооружения Красной Армии. И видимо обзор у этого гипер-унтера хороший, потому что отметки он строчит постоянно и активно.
- Берём, - Пашка не спрашивает – он констатирует.
- Паш! Ты з глузду зъихав («З глузду зъихав» - С ума сошёл (укр.).)?  Белый день стоит. Их там девять рыл. Нас двое. Раньше они нас возьмут.
- Возьмём неожиданностью. Ты от того куста, я от того дерева. Перекрёстным огнём, в два автомата – скосим всех и гавкнуть не успеют. Ты посмотри: если мы на эти точки выйдем – фрицы (Подхватил Пашка у меня словечко.) у нас будут как на ладони, укрыться им будет особо негде и дистанция метров пятнадцать, считай в упор. Порубаем на щепу. Точно. И на них глянь – расслабленные, по сторонам не смотрят, явно нападения не ждут, разве что не курят. Наглые сволочи. Вот мы их за наглость-то и накажем.
Ага… «Неожиданностью возьмём…» Скорее уж «нахрапом» правильнее будет. Но наглость города берёт, как говорят.
- Блин… Есть, товарищ сержант. Сигнал к атаке?
- Давай так… Выдвигаемся на позиции сейчас. Трёх минут хватит, я думаю.
- Да должно хватить, если фрицы в бдительность играть не начнут.
- Значит через три минуты по моим часам начинаю, ты подхватываешь.
- Погнали?
- Вперёд.
Двигаю к своему кусту, про себя считая секунды. Аккуратно, не пытаясь ставить рекорды скорости и контролируя фрицев: если засекут – драка начнётся раньше срока, а нам это не надо. На позицию вышел на счёт «сто тридцать четыре». На «сто сорок шесть» определил порядок поражения целей. К «ста восьмидесяти» – готов.
Алтаевский автомат начинает работать примерно в оговоренный срок. Отмечаю краем сознания валящихся водителя и второго номера с унтерского мотоцикла, начиная работать по своим целям. Первыми валю водителей. Один успел только вскинуться на выстрелы, второй попытался завестись. Минус два. Следующим получил своё пулемётчик, успевший рубануть очередью в неизвестном направлении, скорее с перепугу, чем по цели. Оставшуюся пару с карабинами уложили вместе с Алтаевым, который вынырнул из зелёнки в неожиданной даже для меня точке и свалил прикладом гипер-унтера. Всё? А ведь всё пока…
Несусь к расстрелянному дозору. В темпе сдираю с вертлюга на коляске пулемёт, выгребаю из багажника патроны к нему, и навьюченный, как ишак бухарский, матюгаясь натужно, как биндюжник одесский пру это всё к мотоциклу, возле которого Пашка уже закончил пеленать наш трофей. Бегом собираю с убитых фрицев зольдбухи и жетоны, пробиваю баки мотоциклов, выливаю топливо из канистр. Оружие убитых закидываю туда, где должно быть пожарче. Не забываю выпотрошить подсумок расстрелянного автоматчика (Патроны лишними не бывают.) и несусь обратно к мотоциклу, где Пашка уже закончил плотно паковать в люльку унтера, обмотал его белой нательной рубахой и вскарабкался с пулемётом на заднее сидение.
- Чем тебе не белый флаг? – весело скалится сержант милиции хлопая полон по затылку.
- Ага. Класс. А вести кто будет?
- Так ты ж говорил – умеешь?
- Умею… Я ж говорил, что учиться начал автомобилем управлять!
- Так мотоцикл-то, он попроще автомобиля будет! Давай, давай – не журись. Заводи.
А-с-с-а… Chinga tu puta madre follando a su chocho sin polla con las manos en el culo («Chinga tu puta madre follando a su chocho sin polla con las manos en el culo» - очень грубое испанское ругательство.)… Ну… Это я не про Пашку… Это я пар выпускаю – исключительно про себя… Да…  И куда деваться? Завожу мотоцикл. Трогаюсь с третьей попытки, оглашая лес перлами исконно-русской словесности и русского же командного наречия. Показалось, или этот долбаный юбершвайн-недоофицер тихо ржёт под намотанной на него нательной рубахой?..
Кое-как отвожу мотоцикл в сторону, кидаю в оставшийся металлолом подряд четыре «колотушки» (Может и зря, зато от души.). Под аккомпанемент взрывов и уже Пашкиных удивлённых матюгов, качусь в сторону моста, перед которым опять глохну, попытавшись переключить передачу. В люльке уже откровенно ржёт унтер. Пашка отвешивает ему подзатыльник и что-то злобно шипит. Я с матерным рыком уже на трёх языках – один только русский командный уже пресно, в ход пошли татарский и грузинский – завожусь, трогаюсь со второй на этот раз попытки, переезжаю, наконец, этот хренов мост и вкатываюсь в хренов «тет-де-пон» доблестной Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
Нас встречает целый старший сержант, который вопрошает:
- Слушай, боец! А ты ефрейтор или старший матрос?
- Ефрейтор я…
- А-а-а. А мы то думали РККФ (Прим.: РККФ – Рабоче-крестьянский красный флот.) на помощь к нам по речке приплыл: такими ты загогулинами заковыристыми мотоцикл погонял – куды там тому боцману… Аж заслушались.
Здоровый ржач окружающих бойцов. А Алтаев с размаху хлопает меня по плечу и выдаёт:
- Ну, вот, Лёха! А ты всё переживал: «как мы опознаемся», да «как мы опознаемся». А вот оно как вышло-то… - новый взрыв солдатского ржания.
Ну… спасибо, блин… Почувствуйте себя светочем мировой культуры, называется… Но это ладно. Интереснее другое.
Разоружать нас никто и не подумал. Только пулемёт с боеприпасами к нему шустро уволокли куда-то на позиции по кивку того же старшего сержанта, после его краткой беседы с Пашкой. Ага. Хомяк хомяка видит издалека. Быть тебе, хлопче, старшиной однозначно. Но это тоже ладно, затем мы эмгэшку (Прим.: «Эмгэшка» - немецкий единый пулемёт, в данном случае - МГ-34.) и приволокли, на самом-то деле.
Недоофицера выдернули из люльки, смотав с него нательную рубаху и наскоро перебинтовав простреленные Алтаевым правые плечо и грабку. И вовремя. На позицию прискакали толпой командиры: старлей (Прим.: «Старлей» - старший лейтенант.), судя по реакции бойцов командир этого воинства; какой-то летёха (Прим.: «Летёха» - лейтенант.), на которого бойцы реагировали вполне спокойно – не местный наверное; и… целый старлей Государственной безопасности в компании с младлеем, тоже ГБ. Особисты, надо полагать. Вот сейчас всё самое интересное и начнётся, чует моё сердце…
А вообще, конечно, как-то странновато это. С какого такого перепугу командиры ГУ ГБ НКВД (Прим.: ГУ ГБ НКВД – Главное управление государственной безопасности Наркомата внутренних дел СССР.) работают в частях РККА? Если мне мой склероз не изменяет, к собственно ГУ ГБ НКВД особые отделы РККА отношение имели опосредованное. И специальные звания у них были, вроде бы, политсостава, то есть политруки, комиссары и так далее. В общем, странно это всё. Однако, думается мне, что нам с Пашкой от всех этих странностей не легче ни разу…

***
И, в общем – не ошибся я. Сразу завертелось всё в темпе вальса. Нас вместе со снаряжением и пленным фрицем увели на КНП (Прим.: КНП – командно-наблюдательный пункт.) батальона. Там мы сложили оружие и снаряжение в кучу под охрану часовому. Летёха тут же взялся допрашивать гипер-унтера, который, к слову, оказался обер-фельфебелем. Нас с Пашкой разделили между собой особисты: старлей ГБ куда-то увёл Алтаева, а меня уволок под навес младшой (Прим.: «Младлей», «младшой» - младший лейтенант.).
Входя, я закинул первый пробный шар в виде доклада:
- Товарищ младший лейтенант Государственной безопасности! Ефрейтор Пряхин по вашему приказанию прибыл! - смотрю на реакцию младлея: рявкнет он что-то наподобие: «Я тебе не товарищ!» - и потребует обращаться к нему «гражданин» – значит я, возможно, приплыл. Хотя… Сдавать поясной ремень у меня не требовали и под арест не определяли, что тоже обнадёживает… Слегка…
Младлей смотрит спокойно, кивает на лавку:
- Проходи. Садись.
Ну… Грешно отказываться сесть, когда такие люди предлагают. Да… Усаживаюсь и начинается опрос. Именно опрос, а не допрос – там накал совсем другой. А здесь… Примерно то, как со мной беседовал Алтаев при первой встрече. Разве что более официально и прямолинейно, то есть без разнообразных кривоколенных матюгов. Надо уточнить что-то: вопрос чётко по теме. Не понятен какой-то момент: уточнение прямым текстом. И так далее. Нормально, в общем, побеседовали в течении получаса примерно. Расписался я в протоколе и, отпущенный младлеем ГБ, вышел из-под навеса.
Натыкаюсь взглядом на ещё двух… «собеседников»: багровый от бешенства летёха, царапающий крышку кобуры и фрицевский недоофицер с презрительным выражением хари и наглой ухмылкой. Картинка, в принципе, понятная. Издевается тварь.
Ну… Я не под арестом и не под конвоем. Почему бы и не подойти? Подхожу.
- Товарищ лейтенант! Разрешите обратиться! - ну, а чего мне: борзеть так борзеть – дальше фронта-то не пошлют, тем более что я и так здесь.
- Обращайтесь.
- Товарищ лейтенант! Разрешите я этому… гражданину пару слов скажу. Я же его в плен брал – вдруг совесть у него проснётся.
Летёха хмыкает со скептической гримасой, но:
- Ну попробуй ефрейтор. Скажи.
- Только, товарищ лейтенант! Я по-немецки ни в зуб ногой. Не переведёте?
Снова хмыкает:
- А давай переведу.
Поворачиваюсь к фрицу. Смериваю его взглядом. Не реагирует. Не боится. Ну… Это пока.
Захватываю его левую (не стрелянную) грабку, засаживаю «расслабляющий удар» сапогом в бедро (не надо его ломать – не время пока), провожу «рычаг внутрь», удерживаю руку на излом. Начавшиеся причитания на немецком пресекаю вбитой в фрицевскую пасть его же пилоткой. Прожимаю руку и заставляю гипер-унтера распластаться в пыли. Фиксирую, уперев своё колено ему между лопаток. Нащупываю нервный узел за ухом и надавливаю пальцем. Фриц конвульсивно выгибается, хрипит. Отпускаю через несколько секунд. Три секунды пауза – повтор. Отпускаю. Три секунды – повтор. И так ещё несколько раз. Не задавая вопросов и ни слова не говоря. Слышу скулёж и всхлипы фрица – теперь можно и поговорить. Вытягиваю из пасти фельдфебеля обслюнявленную пилотку и ровным безэмоциональным голосом начинаю:
- Переводите, товарищ лейтенант. Слушай меня, дойче юбершвайн. Сейчас я уйду, и с тобой будет говорить товарищ лейтенант. Он тебе будет задавать вопросы, и ты будешь на все его вопросы отвечать быстро, точно и вежливо.
Снова вдавливаю палец в нервный узел. Отпускаю.
- Ты меня понял, юбершвайн?
- Ja! Ja! Naturlich, Herr Ofizier! Javoll, Herr Ofizier! («Ja! Ja! Naturlich, Herr oficier! Jawoll, Herr Oficier!» – «Да! Да! Конечно, господин офицер! Слушаюсь, господин офицер!» (нем.))
- Заткнись. Слушай дальше. Если ты, юбершвайн, посмеешь хоть раз, хоть чем-то расстроить товарища лейтенанта – я вернусь.
Снова давлю на нервный узел. Отпускаю.
- Ты меня понял, юбершвайн?
- Ja! Ja! Ich verstehe Sie, Herr Offizier! («Ja! Ja! Ich verstehe Sie, Herr Ofizier!» - «Да! Да! Я понял вас, господин офицер!» (нем.))
- Отлично.
Отпускаю захват поворачиваюсь к летёхе.
- Товарищ лейтенант! У него совесть проснулась. Ответить на ваши вопросы хочет.
- А ты, ефрейтор, однако, зверюга ещё тот… - Поворачиваюсь на голос. Вижу давешнего старлея ГБ. Стоит, смотрит задумчиво.
- Извините, товарищ старший лейтенант Государственной безопасности. Наглости не выдержал.
- А выдерживать надо, ефрейтор. За мной.
Иду вслед за старлеем ГБ. Возвращаемся под навес, за тот же стол. Старлей, поглядывая в протокол моего опроса, прогоняет повторный разговор. Вопросы более заковыристые, более интересно закрученные. Хотел бы соврать – вряд ли смог бы. Добавляется тема моих навыков – где научился воевать, и кто учил «склонять к разговорчивости», например. Отвечаю в том духе, что всему учил меня старшина Сидорчук, начиная с февраля сего года, а сам он научился на Финской, в разведке служа. Как и у кого именно он там учился не рассказывал. Подробностей службы тоже. (Прости старшина – валю на тебя всё подряд…)
Вроде бы снова благополучно прокатило. Хотя… Дальше видно будет. Старлей на лопуха не похож, да и младшой не телок ни разу. Если они и подозревают что-то – виду не подадут вплоть до моего ареста. Но будем надеяться на лучшее.

ЧАСТЬ 7. Особый отдел.

Притащенный нами с Алтаевым «язык» рассказал что-то такое, что подвигло стоящий перед мостом батальон к гиперактивности, выразившейся в отправке разведдозора на западный берег и спешной смене позиций. Активно работая лопатами, и проклиная всё на свете бойцы кинулись вгрызаться в землю, а нам минут через пять поступила другая вводная.
По команде мы навьючились своей снарягой, закинули недоофицера в кузов полуторки, сами влезли туда же и укатили вслед за «эмкой» (Прим.: «Эмка» - советский легковой автомобиль ГАЗ М-1.) особистов, как выяснилось позже, в расположение штаба 113-й дивизии.
Вышли мы, к слову на позиции одного из её стрелковых полков. Мой полк, выдвинутый к самой границе, немцы раскатали в блин в первый же день. Откатиться получилось у нескольких дезорганизованных групп красноармейцев. И я… Вышел вот… Дуракам везёт.
В штадиве (Прим.: «Штадив» - штаб дивизии.) нас снова не разоружили. Поставили охранять пленного, которого мы же конвоировали на допрос к комдиву (Прим.: «Комдив» - командир дивизии.) лично, и мы же потом угнали фрица на импровизированную гауптвахту. Младлей ГБ при том ненавязчиво крутился неподалёку, контролируя процесс. А потом мы сдали пост комендачам (Прим.: «Комендачи» - военнослужащие комендантского взвода.) и были вызваны в Особый отдел.
И там… Там мы получили предложение, от которого невозможно отказаться. Давешний старший лейтенант Гос. безопасности предложил нам с Алтаевым продолжить службу под его руководством, то есть в Особом отделе. Пока в качестве временно прикомандированных, а после прохождения соответствующих проверок – добро пожаловать в штат. При том Алтаеву после соответствующей переаттестации и командирских курсов светит почётное звание младшего политрука.
Но! Обольщаться не надо. И очень уж хорошо о себе думать тоже не стоит. Нам такое предложение поступает не потому, что мы такие вот супер-воины, а по той простой причине, что штадив попал под бомбёжку в самом начале этого безобразия, и от всего личного состава Особого отдела остались только он, старший лейтенант Гос. безопасности, и знакомый нам младшой. Так что радуйтесь товарищи – вам конкретно повезло вовремя попасть на глаза, проявив себя с неплохой, в общем-то, стороны.
И ведь удосужился же старлей ГБ ещё и спросить нас напоследок:
- Ну, что скажете, товарищи? Согласны?
И что можно сказать в ответ на такое предложение? Ну…
- Так точно! Согласны, товарищ старший лейтенант Государственной безопасности!
Ну… А вы что думали? Откажемся?
И пошла служба. Я успел получить лично от комдива воинское звание младший сержант. Приколол треугольники в петлицы, успел выслушать язвительные Пашкины поздравления. И кончилось спокойствие.
Фрицы о нас не забыли, и оставлять у себя за спиной вполне боеспособную, хотя и слегка потрёпанную стрелковую дивизию РККА не собирались. И пошёл накат. Артобстрелы и бомбовые удары прокатились по позициям дивизии уже после обеда и продолжались весь день, чередуясь с атаками пехоты с бронетранспортёрами и, местами, с танками. Успокоились фрицы только к ночи.
Почему почти полная тишина стояла на позициях дивизии целых два дня? Не знаю… Скорее всего просто в силу того, что именно это направление не было для них даже второстепенным. Похоже дивизию просто блокировали и отложили разгром на потом. Или что-то ещё в том же духе.
***
Боевая работа пошла и у нас. Комдив – человек деятельный – не мог оставить целых четыре активных штыка без дела и озадачил нас по максимуму. В основном вопросами обеспечения безопасности штадива в своём понимании: несением службы по охране и обороне расположения штаба по большей части.
Наш старлей Артюков возражать не стал – война же. Не самое лучшее время меряться крутостью ведомственной принадлежности и выяснением что и у кого длиннее и толще. И мы, в составе Особого отдела, усиленные комендачами, встали на охрану и оборону периметра.
Я с отделением комендантского взвода торчал в тыловом охранении. Заодно постарался прояснить у мрачного, въедливого старшины комендантского взвода непонятку с командирами-особистами. Аккуратно поспрошал, осторожно поуточнял и выяснил, что наши Артюков с Веригиным в Особом отделе дивизии появились за две, примерно, недели до начала войны. Должны они были переаттестоваться аккурат 23 июня, да вот… Не сложилось. Такие дела. Ну и ладно – работаем. Несём караульную службу, как всегда, бодро и бдительно.
А ближе к вечеру переведались мы с фрицевскими диверсантами (Уж не знаю был ли это «Бранденбург-800» (Прим.: «Бранденбург-800» - немецкое разведывательно-диверсионное подразделение.)).
Наглые сволочи. Одиннадцать человек. Они вылезли на наш секрет в форме и со знаками различия ГУ ГБ НКВД с тыла и потребовали сопроводить их к командиру немедленно. Старшина комендачей собрался было исполнять приказ целого «майора Государственной безопасности», но не успел. Просто я с автоматом по-патрульному на груди вклинился в разговор на правах представителя Особого отдела и потребовал у «майора» документы.
Не понравился он мне. Не смогу объяснить почему. Просто не понравился – и всё тут. Что-то не то сквозило в его внешности, в манере речи. Какое-то странное складывалось ощущение и от его поведения. Этакая причудливая смесь неуверенности, напряжённости и вместе с тем какого-то пренебрежительного превосходства. Да и вопросы к этой «спецгруппе» у меня возникли с первого взгляда.
Например: откуда в лесу взялся целый майор ГБ и что он тут делает? Или: откуда, с того направления, из леса могли появиться сотрудники ГУ ГБ в принципе? И их вооружение… Из одиннадцати человек – у пятерых ППД (Прим.: ППД – пистолет-пулемёт Дегтярёва.), которые выдавали не каждому командиру. И на одиннадцать бойцов – два ДП (Прим.: ДП – ручной пулемёт Драгунова пехотный.). А ещё, они не стоят на месте, как должны бы, по идее, а неспешно распределяются так, что смогут при нужде разом атаковать весь наш тыловой дозор, состоявший из всего-то семи бойцов, включая старшину и меня. И оружие они, вроде бы невзначай, перехватывают так, чтобы можно было быстрее открыть огонь… Да… Наглые они. Были.
«Майор ГБ», ухмыляясь, протягивает мне удостоверение. Беру его левой рукой, отодвигаясь назад, правую оставляя на пистолетной рукоятке своего автомата. Успеваю заметить лёгкую досаду на лице «командира», как и то, что наш тыловой дозор на меня глядючи напрягся. Раскрываю удостоверение в середине, бросаю взгляд на скрепки – они сверкают как новенькие. Скрепки сделаны из нержавейки…
Падаю на колено, роняя удостоверение, крича «Огонь!» и вбивая очередь в живот «командира». Разворачиваясь вправо, валюсь на землю и перекатываюсь дальше, продолжая стрелять относительно прицельными очередями, валю ещё двоих. По остальным бьют комендачи. Со стороны штадива бежит дежурное отделение, с левого фланга спешит второй дозор – они не скрываются: незачем. Это и спасает нас от зачистки. Диверсанты, отстреливаясь откатываются в лес – операция сорвана, упираться нет смысла. Пятеро остаются на поляне. Из них раненных трое. Перевязываем, связываем. Смотрим что у нас.
А у нас фигово. Трое убиты, трое ранены. У меня дырка, благо сквозная и кости вроде целы, в правом плече. Почти там же, куда влетело другому мне в Чечне, под Итум-кале другого времени.
Вообще, если подумать, то чеченец-снайпер, влепив мне тогда пулю в плечо, скорее всего меня пожалел. А был это именно снайпер. Пуля, которую мне отдал прооперировавший меня врач была от снайперского патрона 7Н1, которыми и сам я пользовался. Так что снайпер это был, которому я заочную дуэль проиграл вчистую. Заметил он меня, отследил и подстрелил – что да, то да. Но пулю всадил не в голову, а всё же в плечо. Тем самым меня из строя вышиб, но убивать не стал. В общем… Спасибо ему, хотя заочное и запоздалое. Не знаю, правда, за что именно «спасибо»: за косорукость, или за доброту. Но всё равно спасибо. Однако здесь и время иное, и дела другие, и враг совсем другой…
И здесь мне просто повезло, что не стоял в рост, а крутился, как мог. Потому и пулю отловил именно в плечо. И жив ещё, и продолжать драться готов. Это плюс. А наш тыловой дозор подлежит замене. И это минус. Зато мы не пустили диверсов в штадив и троих подстреленных взяли в плен, а это ещё один плюс. Так что счёт в очередном «матче наши-фрицы» 2:1. А вообще – могло быть хуже. Задержись фрицы еще на пару минут – положили бы они здесь всех.
В тот день наша дивизия ещё держала позиции. А на следующий – опять понеслась…

ЧАСТЬ 8. На Слуцк.

На следующий день командование дивизии приняло решение отходить. Я не знаю конкретно почему и зачем, не знаю поступал или нет соответствующий приказ – слишком малый у меня чин, слишком незначительная должность и, как следствие, слишком ограниченный доступ к информации. Но даже и мне было понятно, что отход обусловлен нежеланием комдива попасть в котёл. Слишком далеко на восток откатилась канонада на юге и севере. Слишком часто временами погромыхивало и в нашем тылу. И дивизия тронулась на восток, на следующий рубеж.
А немцы словно с цепи сорвались. Атаки и обстрелы следовали один за другим, всё реже и короче выходили передышки, всё чаще появлялись в их боевых порядках танки, почти без перерывов висела у нас над головой их авиация. Фрицы наседали постоянно. А мы дрались, отбивая их накаты, и шли.
Мы понимали – остановиться значит умереть. И продолжали движение, отступая от рубежа к рубежу. Цепляясь за высотки и речушки, окапываясь на опушках, превращая в опорные пункты попадавшиеся на пути деревушки и хутора. Отступали с боями за каждый оставляемый нами рубеж, заставляя фрицев платить кровью за каждую пядь захватываемой ими земли.
Мы не бежали – отступали. Арьергардными боями и отчаянным, до последней возможности, удержанием промежуточных рубежей, своей кровью покупая время для тех, кто занимал оборонительные позиции в Слуцком УРе. Мы дрались, жизнями наших братьев оплачивая часы, минуты, секунды для их развёртывания… Мы теряли людей, технику, артиллерию, обозы, и всё равно дрались. До упора. До железки. До последнего вздоха.
И Особый отдел 113-й СД, все четыре живых штыка усиленные отделением комендантского взвода, мотался по кругу, как овчарки вокруг отары, всё же больше затыкая образующиеся дыры в боевых порядках, чем оберегая безопасность. На нас постоянно повисали то фланговое или тыловое охранение, то передовой дозор, то арьергардные бои. Мы были, по сути, просто пожарной командой комдива, вступая в дело там, где становилось туго. Речь уже не шла о наших прямых обязанностях. Мы просто шли с нашей дивизией, исполняя свой солдатский долг.

***
Уже давно слились в одну бесконечную череду бои и стычки. И наплевать уже было, где конкретно мы в этот раз стоим. Главное – стоим, пока нет приказа уходить.  И плевать на переходе куда конкретно мы отсекаем фланговый обход или рубим хвост кусками, отступая перекатами, но заставляя врага терять темп преследования. И уже, хоть и больно, но не столь важно какой именно по счёту состав приданного стрелкового отделения остался в этой траве… «Мы отомстим и за вас, парни. Мы с ними сочтёмся и за вас…»
Моя трофейная снайперка уже приказала долго жить, разрубленная, как топором, осколком снаряда ровно напополам. Уже и не помню, какой по счёту – Третий? Четвёртый? – трофейный автомат начал плеваться пулями куда угодно, кроме цели, от перегрева. Не важно это всё. Главное – не останавливаться. Главное – вперёд.
Всё давно уже слилось в один бесконечно кровавый поток… И навечно врезается в память боль… Боль от потери тех, кто стали боевыми товарищами, друзьями, братьями… Не бывает войны без потерь…
И в тот день мы стояли заслоном, прикрывая отходящую к очередному рубежу колонну штадива и управления. Всё было просто – нужно было продержаться до темноты и отходить вслед за колонной. И мы, Особый отдел, усиленный отделением комендачей в составе шести человек и стрелковой ротой из тридцати семи бойцов, спешно окопавшись, приняли бой.
Фрицы не шли на нас просто так – ни сейчас, никогда. Артиллерийский и миномётный обстрелы, и только потом, во второй половине дня, они попёрли на слом. Полезли цепями в сопровождении трёх бронетранспортёров. Сколько их было? Рота? Две? Уже не имело значения – наша задача продержаться, а не считать атакующих. И мы держались.
Два наката мы отбили, потеряв половину состава, но спалив все три БТРа и положив с полсотни, наверное, фрицев. А третья атака, уже вечером, всё же подошла на гранатный бросок и наш старлей поднял остатки заслона в контратаку, которую вёл он сам, лупя по немцам из своего автомата от бедра. Ответная пулемётная очередь скосила его в самом начале, на первых же шагах, но мы – все, кто ещё оставался в живых – уже встали. И мы заставили фрицев откатиться на исходные и в третий раз, ударив, как встарь, в штыки.
Мы выполнили поставленную задачу. Уже в темноте остатки заслона снялись с позиций и отошли вслед за колонной, унося с собой раненных. А мы, трое оставшихся сотрудников Особого отдела, вынесли своего погибшего командира.
Мы дотянули до относительного тыла старшего лейтенанта Государственной безопасности Артюкова Бориса Игоревича и похоронили, завернув в плащ-палатку. «Прощай, командир. Ты стал нам братом за этот бесконечный, огненный… Месяц?.. Год?.. Век?.. Земля тебе пухом, воин. Вечная Память тебе и Вечная Слава.»

***
И снова марш. И бесконечная череда стычек, боёв, оборон, попыток контратаковать…
И снова мы держали заслон, только в тот раз фрицы шли на нас с танками, под один из которых лёг со связкой гранат младший лейтенант Государственной безопасности Веригин Сергей Владимирович…
После боя, мы с Пашкой собрали то, что от него осталось в плащ-палатку и вынесли с собой. Потому что решили: «Своих не бросаем.» И ещё одна одинокая могила на опушке и молчаливое прощание…
И снова марш. А от Особого отдела остались только мы с Пашкой. И уже Пашка продолжал вести ЖБД (Прим.: ЖБД – Журнал боевых действий.) отдела все те дни, что ещё оставался живым…
Это была сшибка стрелкового отделения и нас с Пашкой с нарисовавшимися откуда-то на фланге фрицами. Встречный бой, где-то почти переходящий в рукопашку. Где-то там я потерял свой трофейный Вальтер, отстреливаясь практически в упор от прущих на меня дойче юбершвайнен – и чёрт с ним, с Вальтером: некогда жалеть. Главное у фрицев после той встречи накоротке минус три, из них один точно наглухо, а я жив и воюю ещё.
Мы отходим перекатами, держа подходящие рубежи, не давая фрицам проскочить вперёд, ударить во фланг прикрываемым нами парням. Мы держим рубеж, тянем время до подхода подкреплений. Мой автомат уже дымится, дожёвывая очередной, кто знает какой по счёту на сегодня, магазин, когда усиление всё же подходит. Вроде всё. Вроде можно уже отводить тех, кто ещё жив. А Пашка падает…
И я тащу его на себе, одной рукой держа Пашку, а второй продолжая бить из автомата куда-то туда, откуда плюётся свинцом нам вслед пулемёт. И я тащу его, хрипящего что-то про «брось меня». Нет, Пашка! Вот этого я не слышу! И я продолжаю его тащить к своим… А потом была сестричка, принявшая у меня эстафету… Но… Она проверяет у Пашки пульс и её глаза становятся грустными…
И опять это слово: «Всё…»
И ещё одна одинокая могила на опушке… И запись координат захоронения сержанта милиции Алтаева Павла Михайловича в ЖБД… А я теперь… и начальник Особого отдела 113-й стрелковой дивизии, и единственный его сотрудник в одном лице...

***
Дивизия дошла, всё же, до Слуцка. И не наша вина в том, что фрицы обошли нас с флангов, и что УР не устоял, и что нет уже тех подготовленных оборонительных рубежей, которые мы должны были занять.
И состоялся поворот дивизии на Бобруйск. Мы снова шли. Снова прогрызали себе дорогу вперёд, заставляя фрицев поливать собственной кровью каждый пройденный ими метр…
Фрицы всё-таки добили дивизию, как организованную боевую единицу под Бобруйском. И не в том дело, что они оказались сильнее. Не в том дело, что мы ослабли или устали. Нет. Нас просто осталось слишком мало…
Настал момент, когда в моём ранце вместе с ЖБД Отдела оказался ЖБД дивизии. А НШД-113 (Прим.: НШД113 – Начальник штаба 113 дивизии.) на прощание прошептал:
- Пряхин!.. Вынеси… Знамя… части!..
И свёрнутое Знамя дивизии заняло своё место у меня на груди под гимнастёркой. Дело не в том, что я остался последним в дивизии. Просто я был последним из группы управления и штаба. А от дивизии осталось около пятидесяти человек в нашем отряде и примерно по столько же ещё в трёх или четырёх организованных группах.
И мы продолжили поход. Направление в этот раз – просто в сторону фронта. С простой задачей: прорваться к своим. Вот и вся цель нового марша. И мы шли. Фрицы, по большому счёту, оставили нас в покое. И марш был, на этот раз, относительно спокойным. Ровно до тех пор, как мы добрались до фронта.

***
Как мы ухитрились проскользнуть незамеченными – одним Богам ведомо. Но вот она – линия обороны РККА. Вот фрицы, готовящиеся её прорывать. И вот мы. И вот наш командир, старлей-артиллерист, говорящий:
- Нехрен мудрить. Ночью прорываемся с боем к своим. Вот и вся на хрен диспозиция.
Ну, так вперёд. И мы рванули. Фрицы просто проспали наш удар – мало того, что ночью, так ещё и с тыла – и мы проломили их порядки, как носорог ломает тростник. Но самое весёлое началось при прохождении ничейной земли. Мы снова шли перекатами, прикрывая друг друга, а нам вслед били фрицы из всего, что у них было. А мы продолжали рваться вперёд, отстреливаясь почти не глядя куда – просто в их сторону. Теряли людей, но рвались…
Я перекатывался со всеми, расходуя, не жалея уже последние патроны к привычной Мосинке. Бил по дульным вспышкам, не надеясь попасть. Просвистит пуля у какого-то фрица над головой, дёрнется он, сбив себе прицел и не попав в кого-то из наших – уже хорошо. Некогда выцеливать. Некогда задерживаться. Вперёд! Вперёд!! Вперёд!!!
Я продолжал идти – плевать, что с каждым выстрелом винтовочный приклад кувалдой бьёт в простреленное плечо. Плевать, что подсумок уже пуст и в Мосинку дослана последняя обойма. Вперёд!
И когда мне от души прилетело в бедро – я упал и, в горячке не обратив внимания на новую дырку – не первая – продолжил идти. Только замедлился, но всё равно шёл.
А потом прилетело опять – теперь уже в грудь. На последнем метре пути, на прощание. И я рухнул уже в наш окоп, перевалившись через бруствер.
Боль? Её не было. Я уже перестал чувствовать. Я только сказал склонившемуся ко мне бойцу:
- Сообщи в Особый отдел… У меня документация Особого отдела 113-й дивизии… Пока я жив ещё…
Меня перевязали. И я тупо сидел, привалившись к стенке окопа, понимая, что эти повязки меня не спасут – они просто чуть отсрочат уход. И я просто ждал с болтающимся на сгибе левого локтя трофейным ранцем с документами, со свёрнутым Знаменем в левой же руке и не выпуская Мосинку из правой.
Спустя какое-то время в поле моего зрения появился человек. Я уже не мог его толком рассмотреть – просто кто-то в фуражке… И я никак не мог понять то, что он мне говорил – слова проходили через уши, как через вату… Я смог только прохрипеть:
- Назовите себя…
- Батальонный комиссар Киреев, - ответил человек в фуражке.
Это я разобрал… И, в ответ, снова захрипел, прерываясь и кашляя кровью из простреленного лёгкого:
- Товарищ… Батальонный комиссар… Разрешите передать для хранения… документацию Особого отдела… 113-й стрелковой… дивизии…  включая Журнал боевых… действий Особого отдела… а также Журнал боевых действий… 113-й стрелковой дивизии… Также разрешите… передать вам… Боевое Знамя… 113-й стрелковой дивизии… Временно… исполняющий… должность… начальника… Особого… отдела… 113-й… стрелковой… дивизии… младший… сержант… Пряхин… Доклад… закончил…
Чувствую, как из моей руки принимают свёрнутое Знамя и ранец с документацией… Чувствую, что улыбаюсь… Кажется вижу, как батальонный комиссар выпрямляется, принимает строевую стойку и вскидывает руку к фуражке в воинском приветствии… И валюсь на дно окопа. Я знаю – я сделал всё, что мог. Теперь – можно идти…
Мир вдруг суживается до микроскопической точки, из которой передо мной раскручивается воронка Света… И снова та же давешняя мысль: «Всё.»

Отредактировано Антон Бабушкин (15-03-2025 01:42:13)

ГЛАВА II. 2007 год.[/align]
 
***
Не верь, не бойся, не проси.
Не жалуйся. Сочувствия не жди.
Ты в жизни этой одинок.
И среди тысячи дорог
Свою стезю сумей найти.
И ей, не сбившись по пути,
Ты должен до конца пройти.
***
Судьба? Забудь про этот бред.
Ведь предначертанности нет.
Причины поражений и побед
Не в роке злом – в тебе одном.
И лишь тебе держать ответ
За всё, что сделано тобой
В погоне за твоей мечтой.
***
Да. В жизни этой ты – ронин.
Ты одинок. Но ты один
Судьбы и жизни властелин.
И, следуя по воина пути,
Тебе решать – шагать или ползти.
Тебе творить, вершить и жить.
Тебе и ненавидеть, и любить.
________________
浪
人

ЧАСТЬ 1. Между небом и землёй.

Свет… Исходящий из ниоткуда и одновременно отовсюду… Он не слепит и не обжигает – он мягко обволакивает и куда-то плавно влечёт. Куда-то невесть куда: здесь нет времени, пространства, сторон, направлений. Только Покой и этот Свет.
- Вот и всё, воин, - Голос звучит, кажется, отовсюду разом, - Ты, ведь, завершил всё, что следовало завершить?
Я останавливаю свой полёт из ниоткуда в никуда, замирая на месте. Нужно ответить… Но что сказать? Нельзя давать необдуманный ответ этому Голосу, на этот вопрос. И я размышляю…
Всё ли завершено? Здесь, на этой линии жизни – да. Я сделал всё, что было в моих силах. Но всё ли это? И в моей памяти всплывает:
…Её лицо, полные едва сдерживаемых слёз глаза и произнесённое еле слышно, одними губами:
- Постарайся успеть… Пожалуйста… Слышишь?..
И мой ответ:
- Я постараюсь. Обещаю…
Вспоминаю я и то, что случилось там спустя несколько минут… Ту вспышку прямо над головой… Ослепительно-белый свет… Нестерпимый жар, мгновенно превращающийся в дикий холод… Накат всесокрушающего молота ударной волны… И где-то на периферии, на грани восприятия отчаянный, в унисон, крик двух таких родных голосов: «ТОЛЯ!!!», «ПАПА!!!»
И я отвечаю Голосу:
- Нет… Завершено не всё… И я должен… обязан вернуться к Ним. Как бы там ни было и что бы там ни случилось.
- Выдержишь ли, воин? Сможешь ли?
- Обязан выдержать. Значит – смогу.
- Это твой выбор, воин. И ты его заслужил. До встречи!
И тут… Меня прорвало:
- Подожди! Если я могу вернуться домой – у меня же есть выбор, куда конкретно ты меня отправишь? - одновременно с мыслью: «Ой, дура-ак…»
Пауза. И снова Голос, с ноткой удивления:
- В смысле?
- Ну, если ты отправляешь меня обратно домой, то могу я выбрать куда и когда именно?
- Наглец… - в Голосе теперь слышна усмешка, - И в кого ты такой уродился?
- Ну… Дед мой Войну закончил старшиной и по званию, и по должности…
- Так ты, воин, генетически детерминированный боевой хомяк? - Голос уже откровенно смеётся, - Своего не упустишь?
- Не могу упустить. Это дело наследственное.
- Ну, ну, - сдерживая смех говорит Голос, - Так в какую точку на линии жизни хотел бы отправиться ты?
- Знаешь… Лучше бы, конечно, подумать, но времени на размышление у меня особо нет, верно?
- Верно, воин. Я и так слишком долго с тобой общаюсь.
- Понял. Один вопрос. Необязательно же возвращаться именно туда и тогда, откуда меня выбросило в 41-й?
- Под термоядерный взрыв в инвалидной коляске? Там, кстати, шваркнуло тремястами килотоннами. Нет. Именно туда возвращаться необязательно. Хотя… Могу, конечно, и туда. Хочешь?
- Э-э-м… Нет. Спасибо, конечно, но не надо… Лучше так: половина третьего ночи 1 января 2007 года. В моей квартире, у себя в кровати. Это возможно?
- Да, наглый боевой хомяк. Это возможно. Иди. Дерзай. И пусть старуха Фортуна тебя не оставит. До встречи!
И снова тоннель и стремительный полёт сквозь века и пространства. Домой.

ЧАСТЬ 2. Дома.

Ослепительная вспышка… Хвала всем Богам – всего лишь у меня в голове. Я распахиваю глаза. Знакомый до боли потолок моей спальни: ещё до ремонта, с тем ещё плафоном. На часах пять утра. Рядом тихонько посапывает моя Прелесть. Целую её в губы… Как же я по тебе скучал, Родная!.. Она смешно морщит носик, что-то бормочет и отворачивается.
Я улыбаюсь, встаю и иду в туалет. Тоже всё знакомо. Тот же табурет, те же пепельница, сигареты и зажигалка на стиральной машинке. Здесь моя собственная курилка – плод компромисса. Моя Прелесть не курит, а я дымлю, как паровоз. Посему, дабы не прокуривать всю квартиру, курю я только в туалете со включенной вытяжкой, а Она это милостиво терпит. Глупо, наверное, но так мы решили. И так есть. Усаживаюсь на табурет, прикуриваю понтовый «Парламент» (Ага – именно он. Ибо понты слаще свободы.), и погружаюсь в размышления.
Что мы имеем? На дворе 1-е января 2007 года. Я капитан милиции. Оперстажа нет, зато есть опыт «первой Чечни», медаль «За отвагу» и десять лет в ППС. С пятницы, то есть с 29 декабря 2006 года согласно Приказу, я преподаватель Огневой подготовки Учебного центра УВД. Там потом невесело будет, ибо повесят на мою шею, до кучи, ещё и Физическую подготовку, и Первую медицинскую помощь, и Тактику охраны общественного порядка, чисто так, чтоб нескучно было. Но это всё не критично.
И дальше, впереди… Вот то, что будет впереди – я постараюсь изменить. Сильно постараюсь. Хотя, пока, и не знаю как.
А вообще – жизнь идёт, продолжается. И продолжу я её с написания запросов в ЦАМО (Прим.: ЦАМО – Центральный архив Министерства обороны.), ЦАФСБ (Прим.: ЦАФСБ – Центральный архив ФСБ.), ГАРФ (Прим.: ГАРФ – Государственный архив Российской Федерации.) и РГАСПИ (Прим.: РГАСПИ – Российский государственный архив социально-политической истории.) по боевому пути моего двоюродного деда. Хочу посмотреть на практический выхлоп от той моей эпопеи. Интересно, хоть как-то оно отразилось? С утра и начну, а там посмотрим.
И надо будет во время отпуска проехаться с женой по Белоруссии, по местам боевой славы Пряхина Алексея Степановича. Зачем? Просто вспомнить. Просто узнать – осталась ли память о том марше 113-й стрелковой дивизии? А ещё… Ещё я хочу найти могилы старлея ГБ Артюкова Б.И., младлея ГБ Веригина С.В. и сержанта милиции Алтаева П.М. Помнят ли люди о них? Надеюсь – да. Я-то помню точно…
А сейчас… Добил уже третью сигарету. Так. Хорош. Команду «Отбой» никто не отменял. Спать. А то завтра писать запросы, послезавтра суточное дежурство в УЦ. В общем – жизнь никто не отменял.

***
Утро. Первое спокойное за Боги ведают какое время. Просто проснуться. Просто жить. Одно только это многого стоит. Завтракаем, идём гулять.
Новогодний город – это что-то с чем-то. Мёртвый город. Пустые улицы, редкие пустые автобусы, соблюдающие расписание вопреки тяжкому бодуну водителей. Даже у скориков, эмчеэсников и милицейских патрулей закончился ночной аврал, и даже неспящие круглосуточные магазины закрыты. Город мёртв... Точнее – он спит.
Мы с Кирой неспешно идём по историческому центру города. Редко когда такое бывает: никто не мешает, никто никуда не спешит. Идём, болтаем ни о чём, рассматриваем архитектуру и достопримечательности, на которые в обычные дни просто не хватает времени, обсуждаем увиденное, наслаждаемся тишиной и чистотой воздуха. Просто прогулка. Просто в никуда. Просто без цели. Просто с любимым человеком. Красота-то какая… Лепота…
Возвращаемся домой. Отписываю серию запросов, распаковываю их по конвертам – после праздников отправлю заказными письмами по адресам, с оповещением о вручении. Ужинаем с родителями. Завтра будет новый светлый день. А пока – вечер… И ночь… И никому не надо знать, чем в эту ночь я был занят.

ЧАСТЬ 3. Рабочие будни.

А на следующее утро я заступил на суточное дежурство в УЦ.
По идее, перед первым самостоятельным дежурством на новом месте службы, должен бы я отдежурить раз несколько под контролем старших товарищей для ознакомления со спецификой подразделения, но… Как всегда – НО. Людей, желающих подежурить, не особо много и праздники, опять же, и в дежурке отдельного батальона ППС я был не раз, и вообще – целый капитан милиции и недавний заместитель командира роты ОБ ППСм… Короче: «Он справится», - решило начальство. Ну, чего? Конечно справлюсь. Тем более, что разнообразные сущеглупые, на самом-то деле, нюансы я помню из жизни «дубль раз». Заступил, в общем.

***
Мама дорогая! Как же классно, на самом деле, вот так вот дежурить. Это не ночные караулы, с постоянным ожиданием подползающего фрица-охотника за «языком». Это даже и с нашей батальонной дежуркой не сравнить, не говорю уже о чеченских караулах, которые от караулов лета 41-го отличались мало. Главный враг здесь – беспросветная скукотища. Вот с вражиной этим мы и поборемся, всеми доступными методами.
Время полдевятого? В самый раз. Отзвон в пожарную часть с оповещением о проведении в нашем расположении учебной тревоги с применением средств оповещения. Где там у меня громкая связь и пожарная сигнализация?..
И, под визг включенной ПС:
- Внимание всем! Пожарная тревога! Пожарная тревога! Возгорание на… Чердаке! Ориентировочно – в центре помещения! Лицам суточного наряда приступить к противопожарным мероприятиям согласно «Пожарному расчёту»!
Снова отзвон в пожарку с оповещением об отбое учебной тревоги, отсутствии возгораний, нормальной работе средств оповещения (Нехай они там себе галочку о проверке поставят – мне не жалко.) И:
- Внимание всем! Отбой учебной тревоги! Личному составу оставаться на местах, быть готовыми доложить о действиях лиц суточного наряда согласно «Пожарному расчёту»! Помощнику дежурного прибыть в дежурную часть!
Прогулка по этажам, вынос мозга всем участникам прошедшего шухера, команда на свёртывание инвентаря (Ага. Пожарные рукава тоже раскатаны, подключены к гидранту и протянуты куда надо.), команда на возвращение эвакуированной мебели на места в кубриках (Ха! А вы что думали? Раз тревога – так по-военному и с эвакуацией. А раз людей нетути и драпать на безопасное расстояние некому: «Наряд!!! Спасайте мебель от условного огня!!!»), написание рапорта о проведённом мероприятии.
Всё? Х-м… Скучновато, однако… А время к десяти… Детское ещё… Значит? Значит рёв тревожной сирены и:
- Внимание всем! Тревога! Тревога! Нападение на расположение Учебного центра с направления… «Стадион»! Личному составу занять места согласно «Боевому расчёту»!
И уже помдежу:
- Учебная тревога. Спецсредства (Прим.: «Спецсредства» - специальные средства: щиты, палки резиновые, наручники и тому подобное.) и броню не выдавать. О времени и очерёдности прибытия переменного личного состава для получения экипировки доложить рапортом.
С недоброй ухмылкой наблюдаю суету наряда. Думали, ребятишки, что заступили вы в честь праздников в халявный наряд? Зря… Снова прогулка по этажам с допросом всех подряд по знанию, на этот раз, «Боевого расчёта». И снова к матюгальнику:
- Внимание всем! Отбой учебной тревоги! Личному составу продолжать несение службы согласно распорядку!
Пишем ещё один рапорт о проведении учебного мероприятия. Ну, теперь можно и почитать, что есть. А есть тут… Толкиен, блин… Ну… Ладно – сойдёт по бедности. Всё равно – голову занять чем-то надо. Ну, и подумать о грядущем – не помешает.
Так… Что там у нас со временем? Пора «смены караула»? Однако быстро время пролетело… Ну, что – для бодрости, благо соответствующая пустая коробка и древний зарядник под рукой присутствуют. И снова рёв тревожной сирены и:
- Внимание всем! Тревога! Тревога! Обнаружен взрывоопасный предмет в подвале! Личному составу осуществить мероприятия согласно «Расчёту расстановки сил и средств при террористической угрозе»!
Ага! С третьего раза шевелятся пошустрее сонных мух! И даже почти в тему. Ха! Вот так вот из людей нормальных милиционеров-то и делают. Да… И опять вынос мозга всем попавшим под руку чисто для профилактики. Ну… Ещё чуток – и стану я местным воплощением Ктулху. И опять матюгальник:
- Внимание всем! Отбой учебной тревоги! Личному составу продолжать несение службы согласно распорядку!
Ну… Пока всё. Время моего отбоя. Осталось только напутствие затравленному помдежу:
- Не дай Боже, пока я сплю, хоть что-то приключится… Ты меня понял?
- Так точно, товарищ капитан!
Ну и хватит жути. Спать.

***
На следующее утро меня удивил помдеж, при моём появлении взлетевший со стула в стойку смирно, вскинув ладонь к шапке в воинском приветствии и доложив «громким командным голосом»:
- Товарищ капитан! За время моего дежурства происшествий не случилось! Суточный наряд несёт службу согласно штатному расписанию!
Опа… Перестарался я вчера что-ль? Или помдеж мне попался впечатлительный? Сбавляем обороты, однако…
- Вольно. Сменный дежурный не появился ещё?
- Никак нет, товарищ капитан!
М-да-с… Точно перестарался я с нагоном жути…
- Хорош орать. Порядок навели?
- Ага… Дневальные всю ночь этажи драили.
Уже поспокойнее и на тон тише, слава яйцам…
- Ну и отдыхайте пока.
Да-с… Точно перестарался я, изображая злобность… Ну, перебедуют, болезные. И потом: «Сотрудник органов внутренних дел обязан стойко переносить тяготы и лишения, связанные с несением службы.» А то, что «тягота» – это отдельно взятый я, лишивший наряд халявы… Ну… Кто ж им доктор? Пусть «стойко переносят».
Приём-сдача дежурства, домой на отсыпной и выходные во всю неделю. А с понедельника начнётся работа.

ЧАСТЬ 4. Рутина и жизнь.

И… Понеслась?.. Да, нет – просто пошла. Работа. Спокойная, рутинная, что называется без всплесков. Занятия со слушателями, дежурства один-два раза в месяц, выезды на усиления по разным причинам – от оцепления на футбольных матчах, до охраны общественного порядка где-то в области, на каком-нибудь очередном «Дне чего-то с чем-то». И снова занятия. Скука…
Скука? Нет, товарищи. Это сущий отпуск, по сравнению со всем тем, что было тогда – летом 1941-го года. Спокойная работа, любимая жена, неподалёку родители. Благодать... Лепота… Просто жизнь… И всё бы ничего, но…
Но вот продолжаю я, в рамках ФЗ «Об оружии», упаковывать домашний сейф оружием и боекомплектом, а соответствующий шкаф снаряжением, экипировкой, доступными средствами бронезащиты и РХБЗ (Прим.: «Средства РХБЗ» - средства радиохимической и биологической защиты.). Зачем? Кто бы знал… Может по той простой причине, что так и не забывается вспышка, ярче тысячи Солнц, и есть знание, что вся эта благодать ненадолго и скоро придёт к концу… Только в этот раз я буду готов. А ещё всё свербит что-то там – на заднем плане сознания, призывая туда – на маршрут боевого похода… Моего?.. Дедова?.. Понять бы… Но это после…
А пока – живём. Правда всплеск в омуте тихой жизни, таки ж, приключился, там, где я его и не ждал. При том опять, понимаешь, посредь ясного неба, в тихий февральский вечер. Кстати, странно… Не было такого в «дубле номер раз»… Наверное, я просто по другому маршруту пошёл.  Ну, да ладно. А дело было так.

***
Иду я, значит, после выборного усиления, никого не трогаю, мысленно бурча про бездарно потраченное на охрану и оборону урны время (Какой урны? Дык, для бюллетеней которая, вестимо. А вы про мусорную подумали, что ли?). Предвкушаю тихий семейный ужин, покой и крепкий сон. И слышу со стороны ближайшей хрущёбы сдавленно-отчаянный вопль из подъезда:
- Спасит!!!… - явно кем-то пресечённый.
Та-ак… Стоп, думаю себе, что-то тут не так… Оставлять это дело без внимания как-то не комильфо. Иду-то я в форме и со спецсредствами. А значит, если там реально что-то некрасивое приключится – совесть меня потом живьём сожрёт. А значит разворачиваюсь к подъезду и двигаю в ту сторону, на ходу вытягивая из-под бушлата телескопическую резиновую палку. Сам купил, ещё когда в ППС работал – удобная штука, однако.
Аккуратно задвигаюсь в подъезд и наблюдаю картину Репина – называется «Приплыли». Два урода зажали в угол девчонку. Девчонка – лет семнадцать-восемнадцать, среднего роста, худенькая, в расстёгнутой куртке, разорванном свитерке и задранной до пояса тоже разорванной юбке, с растрёпанной тёмно-русой шевелюрой – отчаянно пытается выдраться из «страстных» объятий двух хихикающих уродов типично гопотной наружности. Один – здоровый лоб – левой рукой охватил девчонку со спины, прижимая её руки к телу, правой лапой зажимает рот. Второй… Ну… Это совсем уж непорядок: задрав юбку, занят торопливым сдиранием с жертвы трусиков вместе с колготками.
Нет, ребята: такой хоккей мне тут на фиг не нужен. Шагаю вперёд и, одновременно с рыком:
- Стоять! Милиция! - приступаю к наведению порядка.
«Борцуна с излишками одежды» цепляю за шкирку и впечатываю перекошенной харей в стену. Одновременно второму привешиваю резиновой палкой поперёк нагло ухмыляющейся морды. Нельзя так? Ага. И выговорешник, а то и строгач запросто можно выхватить за нарушение правил применения специальных средств. Однако действенно: уже не наглое чудо отпускает девчонку, хватается грабками за расшибленную физиомордию и с полу-всхлипом, полу-визгом отшатывается назад. Тут же огребает ещё раз (на этот раз по правилам) палкой по бедру чуть выше колена и зажимается в угол со скулежом:
- Всё! Всё! Начальник, всё!
Прикладываю «борцуна» ещё раз об стену, швыряю его в ту же сторону и рычу:
- Мордой в пол оба! Ноги шире! Руки на затылок! Не двигаться!
Девчонка, кутаясь в разодранную одежду, рыдает сидя на ступеньке. Опускаюсь на корточки рядом с ней и, не отрывая взгляд от гопоты, тихо говорю:
- Ну, всё, всё. Уже всё. Они тебя не тронут больше. Сейчас наряд приедет. Этих закроют. Тихо, тихо, тихо. Всё в порядке уже, - бормочу я.
А сам достаю из кармана телефон и начинаю искать в памяти номер дежурки Ленинского ОВД. И понимаю, что хватку я потерял. Не надо мне было пялиться в мобилку. Надо было контролировать этих двух скотов, а дозвон поручить потерпевшей. А я… Дурак, короче, расслабленный…
«Борцун» подрывается с пола (И как ухитрился сволочь?), разворачиваясь в мою сторону. Слышу писк девчонки:
- Нож!!! У него нож!!!
Не выпрямляясь, отмахиваю палкой снизу вверх – попадаю по запястью грабки с ножом. Попадаю неплохо, хотя и случайно, честно говоря (Ну… Говорю же – дурак. А нам везёт.) – грабка отдёргивается в сторону, а я уже подрываюсь на ноги и, от души, впечатываю «борцуну» носок берца по… Ну… Научно говоря – в область паха. Вот… Этого хватает. Нож (Дерьмовая, но понтовая с виду китайская выкидуха.) брякается на пол, а «борцун» с жалобным воем скручивается рядом.
- Лежать, тварина!!! - рычу я, и зашевелившийся было здоровяк утыкается мордой обратно в пыль, торопливо сплетая пальцы на затылке.
Девчонка, с огромными глазищами, протягивает мне уроненный телефон. А я, однако, таки ж крут: номер набран. Когда успел? А вот Х ж его З. Ну… Это я в смысле «А Хто ж его Знаить…» Да-с…
Ну, а дальше – стандарт. Дождались наряд из моего родного батальона, который всю нашу компанию доставил в райотдел, где пути наши разошлись. Гопоту уволок куда-то к себе в логово опер – колоть поди. Ну, не пряниками же мразоту эту потчевать. Второй опер утащил девчонку в травмпункт фиксировать телесные повреждения – по ходу как самый молодой. А я с помдежем засел за написание рапортов о происшествии, о применении спецсредств и тому подобного бумажного хлама. К слову, помдежем оказался тот самый старший сержант, которого я кошмарил на первом своём дежурстве в УЦ. От так вот: выпустился человек и опять помдеж – только теперь уже не по-детсадовски.
Рапорта мои, после написания, утащила откуда-то прибежавшая в дежурку замученная, взмыленная и загнанная напрочь, что твоя верховая лошадь, следачка-младлей. Тоже, кстати, недавняя моя выпускница, из того же, что и помдеж взвода. На мой вопрос:
- Ко мне вопросы есть ещё? Может домой пойду?
Она приостановилась, посмотрела диким взглядом сначала на меня, потом на рапорта и выдала после секундного размышления:
- Не-а, Николаич. Всё пока. Иди домой, если что – найдём тебя, - и рванула дальше на рысях по своим делам, только копытца… Ну… То есть каблучки, конечно… по полу простучали.
Ага… Помню я её… Именно такой – Катькой, а не Екатериной Сергеевной – она тогда и была. Не удивлюсь, если с собственным начальником она тоже «на ты» и обзывает Валерьичем, будто так и надо.
Ну, и добже. Пошёл я тогда…
Дома отшутился на вопросы о происшествии, спокойно поужинал со своей Ненаглядной, а с утра понеслось… Ну… В общем… Оно по трубам.

***
Не так уж оно и страшно, в принципе. Вызывала следачка Катька – раз на опрос и раз на следственные действия. Вызвал разок прокурорский для уточнения каких-то моментов. Вызвали пару раз в суд для дачи свидетельских показаний. Да и всё. Ну, и поговорил я ещё с этими тварёнышами разок.
Так уж случилось, что после следственных действий с участием и потерпевшей, один из злодиев решил, с какого-то бодуна, попонтоваться и крикнул вслед девчонке:
- Слышь! Соска! Выйду – побазарим!
Девчонка сжалась. А я… Ну не мог я спустить такое хамство. Поэтому подмигнул старшему конвоя и подошёл к пока ещё подозреваемым. Смерил нагло ухмыляющегося крикуна взглядом и негромко процедил:
- Слышь, баклан, а ты не в курсах, часом, как у хозяина ломщики лохматых сейфов по старым поняткам живут? Нет? Так я тебе щас поведаю. Место их в петушином закуте на параше. И я тебе житуху такую от звонка до звонка обеспечу. Вкурил? Ну, так, бывай, машенька. Гладкого тебе матраса.
Посмотрел, как с бледнеющей морды сползает ухмылка, повернулся и ушёл. И позвонил в тот же день знакомому оперу в СИЗО (Прим.: СИЗО – Следственный изолятор.) – обещания надо выполнять.
Вообще, в честь очередного аврала по борьбе с волокитой в правоохранительной и судебной системах, дело пронеслось прямо-таки в темпе вальса – без переносов и задержек, образцово, так сказать, показательно. И уже в конце марта был приговор, на который я идти и не подумал – не моя вахта, и нечего мне там делать. Показания я уже дал. Что ещё с меня надо? Только вот для меня весь этот шухер даром не прошёл…

***
Тут, ведь, что получилось? Как раз в это время поменялся начальник нашего УВД. И новому генералу всё это безобразие попало на глаза. Уж как он всё раскопал – поди знай. Может просто в сводке прочитал, или ещё что-то в том же духе. А может начальник нашего УЦ решил перед новым генералом попонтоваться: глядите, мол, о, белый сахиб, какая тут в моих пампасах братва лихая водится. Понятия я, в общем, не имею, как там всё вышло. Но вылилось это для меня в неожиданное поощрение. При том не абы что, а аж медаль «За отличие в охране общественного порядка». Да… А это, про между прочим, государственная награда. Так вот. Главное вовремя на глаза попасть, однако.
Но больше всего поразила меня Ася – девчонка-потерпевшая. В апреле, с лёгким обалдением, увидел я её в строю среди вновь зачисленных слушателей Центра. Оказалось, что она, Ася (кроме шуток – полное имя Ассоль), дождавшись своего восемнадцатилетия, взяла, да и вступила в ряды доблестных органов внутренних дел на должность милиционера-кинолога в моём родном батальоне.
- Я, товарищ капитан, хочу, чтобы в городе вот таких, как те гады, меньше было, - ответила она на мой недоуменный вопрос.
Ну, что ж. Молодец. Да и оказалось, что вообще – умница и просто уникум, не побоюсь этого слова. С виду – тонкая, звонкая, серые глазищи на пол-лица. Смешливая, с ровным характером. Обычная, словом, симпатичная девчонка. Но… Мало того, что теорию любую Аська схватывала на лету и усваивала на отлично, так ещё и по САМБО она начала с нашими преподами рубиться почти на равных всего-то через пару месяцев обучения. Причём до такой степени, что даже омоновцы от неё на тренировках сторониться начали из-за жёсткого стиля работы. А на Огневой начала выбивать сорок из сорока с двадцати метров из пистолета. Молодчага, одним словом. Всем бы так.
И это… Вы не подумайте чего странного. Относился я к ней как к младшей сестрёнке и не более того. Вот, всегда мечтал, чтобы была у меня именно такая сестрень – упорная, твёрдая и слегка безбашенная. И с моей Единственной я Аську познакомил на первой же неделе её обучения. И правильно сделал, между прочим. Они с Кирой теперь лепшие подруги и вообще Аська теперь у нас на правах члена семьи. Так вот.

ЧАСТЬ 5. По местам боевой славы.

За всем этим незаметно пролетело время. В июле пришёл мой очередной отпуск. И, с согласия жены, мы отправились в Белоруссию. На отдых. Планировал я, по сути, месячный пеший переход по лесам Белоруссии почти до границы с Россией, а оттуда, уже на поезде, домой…
Ага... Счаз-з… Бурные семейные дебаты – хвала Ктулху, без применения специальных средств… Каких спецсредств? Ну… СО-1, там, ТП-1… Что за звери такие? Ну… «Скалка обыкновенная обр. 1», «Тряпка половая обр. 1»… Ну… Короче… По итогам дебатов, мы посовещались, и Моя Прелесть решила, что мы поедем по местам боевой славы на машине, и маршрут мы спланировали так, чтобы в белорусских лесах без ночёвок в палатке таки обойтись. О-о, женщины… Что б вы понимали в нормальном отдыхе… Ну, ладно – быть посему: поночуем в гостиницах. Поехали.
Только едем мы, на самом деле, не только на отдых. Я ехал туда, для начала к Волчьему яру, чтобы взглянуть на путь, проделанный когда-то мной… Нет. Всё же не мной, а моим двоюродным дедом.
Ответы из архивов на мои запросы по нему, к слову, пришли. Оказалось, что тот батальонный комиссар, встретивший и проводивший… Деда?.. Меня?.. при прорыве остатков 113-й СД с боем через линию фронта, впечатлился увиденным настолько, что добился надлежащего прохождения по инстанциям представлений, найденных среди переданной ему документации, в том числе и на награждение младшего сержанта Пряхина А.С. Оказалось, что теперь мне предстоит искать могилу целого сержанта, награждённого медалями «За боевые заслуги» и «За отвагу», кавалера ордена «Боевого Красного знамени». Всё посмертно. При том к «Красному знамени» Пряхина А.С. представлял сам комиссар Киреев.
И ещё – изменилось главное. Сержант Пряхин А.С. не числится пропавшим без вести. В семейном архиве теперь лежит похоронка и собственноручное письмо за подписью батальонного комиссара Киреева М.В., в котором сообщается, что: «Ваш сын, сержант Пряхин Алексей Степанович, проявив мужество и героизм, пал смертью храбрых, выполняя ответственное государственное задание особой важности. Спасибо Вам за сына. Гордитесь им.»

***
И вот мы в Белоруссии.
Боги светлые! Как же знакомо всё… То самое поле у Волчьего яра… Оно не распахано и, кажется, погибших здесь никто не собирал…
Нет. Не так. Погибших собрали. Вон там – у дальней кромки леса – ряд братских могил. Памятная доска с надписью: «Здесь, 22 июня 1941 года, при подлом нападении фашистских захватчиков, погибли бойцы Рабоче-Крестьянской Красной Армии». Таблички со списками имён… Обелиски… Спасибо Вам, неизвестные мне люди, собравшие павших и давшие им последний приют. Спасибо Вам, за то, что собрали документы погибших, сохранили их до прихода Красной Армии и передали в нужные руки. Спасибо Вам, люди, за сохранённую Память.
Едем дальше. Вот и Мальцы. Теперь это уже не деревенька на двенадцать дворов, а посёлок почти городского типа. С трудом нашёл тот дом… Точнее – место, где он когда-то был. Теперь здесь типовая трёхэтажка, а место, где мы с Алтаевым спалили фрицевскую технику оказалось под вторым подъездом. Естественно, никаких табличек – невелик подвиг. Но память, память…
Снова едем. К мосту с «тет-де-поном», прямо через то место, где мы с Пашкой покосили фрицевский разведдозор, идёт асфальтированная трасса. Сам мост теперь – вполне себе капитальное железобетонное строение. На том берегу уже нет и следа окопов и воронок. Там, где был когда-то КНП батальона просто кусты. Чему удивляться?.. Время…
Мы снова едем… Чередуются картинки местности за ветровым стеклом, дороги разного назначения и качества стелются под колёса. И воспоминания… Делюсь ими с Кирой, выдавая их за выдержки из прочитанных мемуаров. Она слушает и, кажется, воспринимает мои рассказы именно так, как я их преподношу… И мы едем дальше, а я продолжаю рассказывать…

***
Там мы стояли, зубами и когтями впившись в берег вон той речушки, считая патроны в подсумках. Мы продержались тогда до получения приказа на отход и оттянулись вслед за штабной колонной, которую, собственно, и прикрывали. А фрицы – умылись кровью по полной, да так, что даже и преследовать нас не сразу решились.
Там мы сцепились в скоротечной стычке с выкатившимся на нас Боги ведают откуда мотоциклетным взводом. Тогда лично комдив бил по фрицам из именного «Маузера», не забыв примкнуть к нему колодку-кобуру. Отбились, пусть и с потерями. А вот фрицев мы положили всех. А вон там…
Там была последняя контратака нашего старлея. И вон там его могила. Не только его. Рядом со скромным обелиском несколько братских могил. Это постарались белорусские поисковики уже совсем недавно. Подняли многих и многих идентифицировали. Честь и хвала ребятам за их титанический труд.
Снова стелются под колёса дороги и дорожки Белоруссии: то пыль, то гравий, то асфальт под колёсами, и знакомые до боли и скрипа зубовного места…
Красиво вокруг. Также красиво, наверное, было и тогда, в то военное лето… Просто некогда было смотреть по сторонам, любоваться видами. Были другие заботы.

***
А сейчас всё вспоминается, будто было только вчера.
Там мы с Пашкой в два винта лупили по наступающей фрицевской пехоте, заставляя их терять темп, залегать и тормозить, отрываясь от сопровождающей брони. И залегшие вон там и там комендачи тоже поддавали огоньку. Я тогда в первый раз увидел расплавившийся ствол «Максима». Наверное, пулемётчик просто забыл залить в радиатор воды. Тогда приказала долго жить последняя наша сорокопятка… А вон там мою снайперку располовинило осколком. Жаль. Хорошая была винтовка. А там…
Там лёг под танк Серёга Веригин… Его могилу нам пришлось поискать. Здесь тоже работали поисковики – вокруг видны следы копа. Но до места упокоения младшего лейтенанта Государственной безопасности Веригина Сергея Владимировича они просто не дошли…
Мы остановились и дозвонились до штаба местного поискового отряда. Сообщили, что здесь у нас захоронение и дождались пока приедет их бригада.
Парни сначала нам не поверили, но потом осмотрели место и начали копать. Вскоре добрались до остатков плащ-палатки. Той самой, в которую мы с Пашкой завернули то, что осталось от Серёги.
- Странно, - сказал старший поисковиков, - Снаряд в него попал, что ли?
- Нет, - отвечаю я, - он подорвался вместе с танком. Я читал мемуары очевидца.
- Ага. По мемуарам и нашли?
- Да.
- Ну… И такое бывает. А кто это был в мемуарах не сохранилось?
- Подожди, - делаю вид, что копаюсь в электронной книге, - Там не совсем мемуары. Там выдержки из ЖБД. Так… Вот: младший лейтенант Государственной безопасности Веригин Сергей Владимирович, ИО начальника Особого отдела 113-й СД. По приметам – его могила. Там ещё орден «Красной звезды» должен быть, медаль «За отвагу» и ТТ. Ну… Так генерал Киреев в своих мемуарах написал.
- Ага. Парни! Гляньте в свёрток. Там, вроде, «Красная звезда» должна быть, «Отвага» и тэтэшник!
- Есть! И то, и то! - доносится от раскопа через пару минут.
- Ага. Значит это тот младлей и есть. А что за мемуары?
- Генерала Киреева. «Особые отделы Юго-Западного военного округа». Малым тиражом печатались – что-то в районе пары сотен экземпляров. Валялись по военторгам и библиотекам воинских частей до перестройки, а дальше в запасниках, пока не списали и не распродали за ненадобностью. Обычное дело, в общем. Просто надбавка к генеральской пенсии. Я эту книжку нашёл и прочитал только потому, что там дед мой двоюродный упоминается.
- Ну да. А там ещё кто упоминается?
- Старлея ГБ Артюкова С.В. мы уже видели. Там обелиск стоит – всё чин чином. Младлея Веригина С.В. вот подняли сейчас. Ещё в той книжке расписаны места захоронения сержанта милиции Алтаева П.М. и сержанта Пряхина А.С. Да вот! Смотри, - нахожу, наконец, место в мемуарах, отведённое нашему Особому отделу, - Там даже примерные координаты указаны. А Пряхин А.С. – дед мой и есть.
Передаю НШ отряда электронную книгу.
- Так… Ага… Ага… Ну… Понятно, в общем. Знаю оба эти места. Там, кстати, их тоже вооружёнными положили. Уважали, наверное. Там, где эти две могилы так же, как рядом с Артюковым – наши бойцов поднятых хоронили. В общем, мемориалы небольшие и там, и там. Поедете деда навестить – не промахнётесь.
- Понятно. Спасибо. А что с Веригиным дальше?
- Да тут дело ясное. Посмотрим родственники у него есть, нет. Если есть у него кто, и захотят они его дома захоронить – отправим домой. Если нет родственников, или возражений от них не будет – вызовем взвод из военкомата и захороним рядом с другими бойцами с воинскими почестями. Видел на кромке леса братские могилы? Вот там.
- Спасибо вам, парни. Большое дело делаете.

***
И снова дороги и воспоминания, и болтовня ни о чём…
Вот оно – то самое место, где я волок на себе Пашку Алтаева… Не успел я тогда дотащить его до медиков… Не успел… Всплывают в памяти тоскливые глаза медсестры и её тихое: «Всё…» И вот она – откопанная мной тогда могила… Прости меня, Пашка… Спи спокойно.
Снова вперёд… Почти как тогда – только комфорта побольше. Всё же тогда мы шли пешком, а сейчас катим на автомобиле. А ещё… Ещё тогда мы прогрызали себе путь, поливая его кровью – и своей, и чужой…
А вот и то место, где мы прорывали боевые порядки фрицев по пути к своим…
И вот она… Могила… Моя?.. Дедова?..
Кажется, что голова сейчас просто лопнет… Гул в ушах… Острая боль прошивает грудную клетку ровно там, куда тогда прилетела пуля… «Здравствуй, Лёха…» Как же больно…
Всё вокруг заволакивает какая-то непонятная серая пелена… Виден только обелиск и… Стоящий перед ним мой двоюродный дед – сержант Пряхин Алексей Степанович. Он такой, каким и был на единственной виденной фотографии: молодой, спокойный и строгий. Он стоит рядом с обелиском в отутюженной красноармейской форме, лихо сдвинутой набекрень пилотке и надраенных сапогах. Алексей Степанович… Лёха задумчиво смотрит на обелиск, а потом вглядывается мне прямо в глаза. Смотрит молча несколько секунд, а затем кивает и говорит с улыбкой:
- Спасибо! - поворачивается чётко через левое плечо и уходит в туман…
Пелена рассеивается, будто её и не было. А я… Я стою на коленях перед его могилой, опёршись рукой и лбом об обелиск… Кто-то трясёт меня за плечи, хлопает по щекам… Слышу взволнованный Кирин голос:
- Толя! Толя! Ты что? Что с тобой, Толя?
- Всё в порядке, Родная, - хриплю я, с трудом расцепив сжатые зубы, - Всё хорошо… Просто… Весь день за рулём… Устал…
Смотрю на обелиск с красной звездой и скромной табличкой, на которой, как и положено: воинское звание, ФИО, дата рождения и дата смерти. «Прощай, Алексей Степанович… Прощай, дед… Спи спокойно… И да примет Отец тебя в Ирии в дружину его…»
- Толя! Вставай! Пойдём в машину – посидишь, отдохнёшь!
- Да, да… Конечно… Идём, Родная… - меня, наконец, окончательно отпустило. Теперь, действительно можно идти.

ЧАСТЬ 6. Разговор по душам.

Сидим в салоне. Молчим. Продолжая пялиться на обелиск, подрагивающими пальцами я вытягиваю из пачки сигарету. Прикуриваю… В голове тягуче перекатываются мысли: «Вот, ведь, оно как… Значит должен был я прийти сюда. Прийти, чтобы попрощаться с дедом, чтобы отпустить его… Так и сделано… И что теперь?.. Всё?.. А, ведь, кажется – да. Можно продолжать жизнь? Пожалуй, тоже – да. Ну, что… Значит живём.»
- Толя… - в голосе Киры напряжение и решимость, - Ты живой?
- Конечно. Видишь: сижу, вот, курю.
- Нам нужно поговорить.
- О чём именно, Кир?
- О тебе, Толя. О тебе.
Улыбаюсь смотрю моей Радости в глаза:
- Конечно. Давай поговорим. Спрашивай.
Кира нервничает. Несколько секунд она неотрывно смотрит мне в глаза, закусив губу. Наконец решается:
- Что с тобой, Толя? Ты здорово переменился с Нового года. Ты совсем другой стал…
- Какой?
- Ну… Чёрт… Более взрослый, взвешенный, что ли… Не знаю… Иногда кажется, что ты уже жизнь прожил… И ты СОВСЕМ иначе относишься ко мне…
- Хуже?
- Нет. Я, наверное, всегда мечтала, чтобы ко мне относились именно так…
- Тогда что не так, Кир?
- Ты, Толя. С тобой что-то не так. А началось всё с Новогодней ночи. Тогда, после Нового года, я не спала ещё, а ты… Ты вдруг свернулся калачиком… Тебя трясло… Ты скрипел зубами, звал то меня, то какую-то Машку. Кем-то командовал, у кого-то требовал патроны, кого-то грозился зубами разорвать… А потом… Потом ты как-то резко дёрнулся, вытянулся и уснул… Это… Это было… Страшно…
- И часто я так?..
- Нет… Только в ту ночь… А вот эта наша поездка?.. А твои рассказы?.. Кажется… Кажется, что ты уже был здесь… Кажется, что ты видел это всё своими глазами, пережил всё то, о чём ты говоришь… И эта могила?.. Мне показалось, что… Что ты там умрёшь… Что с тобой, Толя?
Смотрю в открытое окно, снова прикуриваю…
- Что со мной?.. Что тебе сказать, Родная?.. Понимаешь… Всё то, что я скажу… Это безумие… Ты… Ты просто не поверишь мне, Кир… Решишь, что я спятил…
- А ты попробуй, Толя!
Выдыхаю табачный дым, снова глубоко затягиваюсь…
- Хорошо, родная… Я расскажу… Слушай…
И рассказал. Начиная со своего полёта вниз по лестнице.
- Все мои «друзья» тогда вдруг испарились. Будто и не было их никогда. И знаешь кто остался рядом, несмотря ни на что?
- …?
- Наши родители. Ты, Кира. И наша дочь Маша – та самая Машка, которую я звал в ту ночь. Вот тогда я и понял кому я реально нужен в этой жизни, и ради кого я любому дракону пасть порву. А ещё именно тогда я понял одну простую вещь. Я ВАС люблю. И за ВАС я ещё хоть десять раз подряд умирать готов…
- Толь!
- Да?
- Ты сказал… «НАША ДОЧЬ»?..
- Да…
- А когда… Нет! Стой! Не говори! Главное – я теперь знаю, что она будет. Рассказывай…
И я продолжил. Только правду, без прикрас. Ровно так, как было. И про ядерный взрыв в нашем городе, и про мой анабазис со 113-й СД летом 41-го. Всё от и до. По-честному.
- Ну, вот и так… Это не кошмар и не бред – это действительно было со мной. Всё остальное ты знаешь. А до 202…-го мы доживём вместе.
- Толь…
- Да?
- Знаешь, а я тебе верю. Тебе до Нового года не поверила бы. А тебе сегодняшнему – верю. А вообще – ты гад. В ту ночь, когда ты звал Машку, я ведь не знала ничего. Я ещё подумала, что у тебя кто-то есть… Ты представляешь, что со мной творилось тогда целый месяц и сколько я всего передумала? Дура… Я понимаю сейчас. А почему ты мне сразу не рассказал?
- И как бы ты это всё тогда восприняла? Что бы ты тогда обо мне подумала? Что я сбрендил?
- Да… Ты прав, наверное… И знаешь ещё что?
- Что?
- Когда ты рассказал про ядерный взрыв в нашем городе, мне стало страшно сначала. А потом я подумала: «Ну и что? Ты же будешь рядом! И плевать на это всё!» Ты же запомнил с какой лестницы и как упал?
- Забудешь тут, пожалуй…
- Вот! Значит в этот раз будешь аккуратнее. И мы точно успеем добраться до убежища все вместе. Так что не вздумай оттуда опять упасть! Пришибу на фиг! - её кулачок с размаху врезается в моё плечо, - Понял?
- Так точно, Ваше Высокопревосходительство! Только по голове не бейте!
- То-то же! - сказала моя Прелесть, утыкаясь носиком мне в плечо, - Поехали спать?
- Поехали.
И мы тронулись к следующей точке нашего маршрута. Там переночуем и дальше, не задерживаясь, прямо домой.

ЧАСТЬ 7. И снова жизнь.

Мы вернулись домой. Включая дорогу до Белоруссии и обратно, вся наша неспешная прогулка заняла какие-то две с половиной недели. Всего-то… Через те же места, где 113-я СД летом 1941 года продиралась больше двух месяцев… Тяжёлые были времена. И забывать о них нельзя.
Наш город встретил нас привычной суетой. Заехали к моим родителям, рассказав о результатах экспедиции. Потом в гости прибежала Аська, вывалившая на нас груду свежих новостей УЦ и гордо предъявившая к знакомству свою новую напарницу Альфу – лопоухого и нелепого пока полугодовалого восточно-европейского овчарёныша. А заодно рассказавшая о том, что ухитрилась на занятиях закуситься на предмет уверенного владения оружием с нашим начальником цикла Боевой подготовки – суровым бывшим собровцем, виртуозным рукопашником и стрелком, что называется, от Бога. И закус этот она триумфально выиграла, снеся четырьмя выстрелами из пистолета четыре коробочки из-под ПМ’овских патронов на дистанции двадцать пять метров за четыре секунды. За что впечатлённый подполковник торжественно объявил ей благодарность от своего лица перед строем всего курса. Молодца. Моя школа.
Аська, погостив у нас примерно с час, ускакала куда-то, мимоходом обронив фразу про «Сашка заждался уже». Эге ж. Интересно, что за Сашка такой? Ну, Аська человек разборчивый, с кем попало якшаться не будет. А кто её обидеть попробует – и дня не проживёт. Зря мы её учили что ли? А вообще, чего это я дёрнулся? Можно подумать это и впрямь сестрень моя младшая. Н-да. Привык я к этой девчонке, однако. Хороший она человечек – правильный.
Неспешно потекли остатки отпуска. Часть дня у родителей, часть бесцельно слоняясь по городу. И, в общем-то, не было никакой разницы чем, где и как мы с Кирой занимаемся – главное вместе. Чем дальше, тем больше убеждаюсь в том, что мне невероятно, просто дико повезло с женой. Притом повезло дважды. Первый раз, когда она согласилась выйти замуж за такое вот чудовище как я. А второй – когда я решился рассказать ей всё как есть. Нет между нами секретов и тайн. И не надо.

***
Пришло время выходить на службу, где тут же выяснилось, что наш кадровик глобально накосячил, как-то ухитрившись продинамить сроки направления меня на переподготовку в связи с назначением на новую должность. И, выхватив от нашего начальника груду «комплиментов» и «подарков», засуетился. Прямо с порога, не дав даже выдохнуть как следует после отпуска, вручил мне этот чудак на букву «Мэ» направление в командировку в ВИПК (Прим.: ВИПК - Всероссийский институт повышения квалификации МВД России.) в Домодедово. Красавчег, блин… Теперь через неделю опять переться в неведомые дали. Ну… Перебедуем. И не такое в жизни было.
А пока – аж у двух взводов выпускные экзамены. Всё как всегда: по шесть человек заходят в аудиторию, отвечают сначала теоретическую часть (Меры безопасности, Закон «О милиции»). Если сдали теорию – добро пожаловать в тир на контрольные стрельбы. И начали они сдавать… Да точнее уж – сливать теорию…
Ой, мама… Что они несут… Благо не я их куратор, а то и вовсе, не приведи Господи, командир. Это же паноптикум какой-то. Ну как, скажите мне на милость, на простой вопрос: «В отношении кого сотрудник милиции не имеет права применять огнестрельное оружие?» - можно ухитриться ответить: «Милиционер не может применять оружие против беременных женщин с детьми и инвалидов, если ему не оказывают групповое сопротивление животные»? И это сущий бред несущее чудо не одно такое было. Остальные, правда, бредятину несли по другим вопросам, но мне от того не легче… Ой, ё-о… Чую я – Родина в опасности.
По итогам – реальные двойки за теорию у двух третей личного состава. И что? Да ничего – приказ начальника допустить к стрельбам всех. Почему? Да потому, что такой вот результат это не просто косячина – это ЧП. Ладно. Люди мы почти военные, а значит почти деревянные. Нам сказали – мы выполняем. Все в тир. И хоть на стрельбах они не облажались на их счастье – ниже трояка никто не отстрелялся. И то хлеб. Хоть самим себе не поотстреливают ноги и «кое-что ещё, и кое-что иное» из табельного оружия…
Ох-хо-хонюшки… Понимаю я теперь нашего начальника цикла, как-то раз, в бешенстве, выгнавшего один из вот этих же взводов из тира на плац и прорычавшего:
- Я вас, придурки, щас всех вобью по пояс в асфальт, покрашу бронзовой краской и буду ходить по головам!
Да-а… «Великие», однако, воины… Ох, не завидую я ни тем, кого они будут оборонять, ни тем, кого они будут задерживать. Надо будет поточнее выяснить, где эти злые буратины работать будут, дабы от тех «счастливых» районов держаться подальше…

***
А на следующей неделе грандиозного шухера – позорные выпускные экзамены даром ни для кого не прошли – я с облегчением смылся из нашего кефирного заведения в Домодедово переподготавливаться. На фиг отсель подале и чем скорее, тем лучше. Ну его к иблису такое «счастье», как начальственное бешенство. За две недели поуспокоится наш полковник, наверное. А пока: здравствуй, ВИПК, сто лет бы тебя не видеть. Но это я так – бурчу из вредности. Нормальное учреждение, на самом деле, с нормальным уровнем обучения. Работаем, в общем. Точнее – учимся.
И ничего так. Спокойно проучился. Материал, в принципе, полезный. Кое-что пригодится точно. Но главное пообщался с народом, практически, со всей страны. Обмен опытом – великая штука, всё-таки. Получил удостоверение об окончании курсов профессиональной переподготовки и отправился домой.
Вот тут-то я опять и вступил, поначалу даже не до конца поняв во что именно.

ЧАСТЬ 8. Предложение.

Я ехал домой. На метро добрался до Щёлковского вокзала с «ефрейторским зазором» в сорок пять минут, купил билет на подходящий автобус и вышел на перекур. Тут-то всё и началось.
- Капитан Пряхин Анатолий Николаевич?
Разворачиваюсь на голос. Передо мной обычный человек: чуть выше среднего роста, худощавый. Тёмно-русые волосы коротко, на военный манер, острижены под нечто наподобие короткого полубокса. Глаза – каре-зелёные, с преобладанием зелени, размером крупнее обычного, с миндалевидным разрезом. Черты лица – типично европеоидные, правильные, но, пожалуй, мелковаты. Общий вид чем-то немного напоминает анимешного эльфа. Одет неброско – светлая рубашка с расстёгнутым воротом, чёрная кожаная куртка, серые джинсы, чёрные ботинки. На левом запястье ничем не выделяющиеся часы. В правой руке то-ли тонкий портфель, то-ли толстая папка. Головной убор отсутствует.
- Да. Я. С кем говорю?
- Капитан Иванов. УФСБ по Москве, - отвечает он, предъявляя служебное удостоверение.
Так… На первый взгляд – всё в норме. На второй, насколько я могу судить, тоже. Предъявляю своё служебное вместе с командировочным удостоверением.
- Чем обязан?
- У нас к Вам несколько вопросов, - именно так: подчёркнуто вежливо, - Пройдёмте?
- Мой автобус через сорок минут.
- Успеете, товарищ капитан. Это не займёт много времени, уверяю Вас.
О как. Именно таким высоким штилем. У «фейсов» новая фишка?
- Хорошо. Идёмте.
Сумка в камере хранения, так что я налегке. Быстро проходим через зал ожидания к неприметной двери. Входим, спускаемся в подвал, открываем ещё одну неприметную дверь. За ней небольшая комната, здорово похожая на допросную: стены, пол и потолок стерильно чистые, светло-серые, окон нет, выходов вентиляции и проводки тоже. На потолке необычно плоский плафон, дающий яркий «дневной» свет. Из обстановки только стол и два стула. Интересно… Это что за зиндан такой? И за каким лешим меня сюда притащили?
Ну… Косяков за мной нет. Предъявить мне нечего ни ФСБ, ни ОСБ МВД (кому как не мне самому это точно знать). Значит бояться мне нечего. Допрашивать меня тоже не о чем. И что? В честь чего этот визит в логово «кровавой гебни»? Будет та самая «кровавая гебня» склонять меня к сотрудничеству? Вот это мне точно не надо. Ещё не хватало стать сексотом (он же агент) на старости лет. Борзеем? А, пожалуй.
Вхожу в комнату, не дожидаясь приглашения, усаживаюсь на понравившийся стул так, чтобы видеть и собеседника, и дверь. Вольготно откинувшись на спинку, внаглую, не спрашивая разрешения, закуриваю, глядя чуть выше переносицы собеседника. Опять же, кстати, интересно… Вытяжки нигде не видно, но дым явно как-то вытягивается… В чём прикол?..
«Фэбос» (Прим.: «Фэбосы», «фэйсы» – сотрудники ФСБ (жарг.)), в ответ на мою наглость усмехается, неспешно входит в комнату вслед за мной, и, под моим взглядом, извлекает из внутреннего кармана куртки и ставит на стол какой-то плоский футляр серебристого цвета (Мобила? Диктофон? Не похоже.) и туда же выкладывает свой портфель.
Интересная, к слову, у него манера передвижения – ровная, плавная, одно движение перетекает в другое, ни одного лишнего жеста. Похоже – отлично вышколенный и опытный рукопашник. Мне такие не по зубам, если честно.
Опер усаживается на свободный стул, пытается поймать мой взгляд. Ну это, батенька, глухой номер. Я-то на ваш лоб, чуть выше переносицы любуюсь – глаза не пересекаются никак.

***
Несколько секунд молчим. Не, ну, чё хотел-то, начальник?
- Я вас слушаю, товарищ капитан, - первым прерываю паузу я.
Он перемещает по столу серебристый девайс:
- Чтобы сразу закрыть некоторые вопросы – полюбуйтесь, капитан.
Он проводит пальцем по поверхности прибора, видимо активируя сенсорную панель и… Девайс с едва слышным писком разворачивается, трансформируясь в нечто, напоминающее планшетник с сенсорной клавиатурой, над одной из граней которого развёртывается голографический монитор. «Фэбос» с усмешкой разворачивает устройство в мою сторону, и я вижу заполнение клавиатуры и подписи под непонятными значками на экране: всё подписано абсолютно мне неизвестными символами, в чём-то сродни помеси арабской вязи и иероглифов. Некоторое время пялюсь на развёрнутый гаджет. В голове крутится одна и та же фраза: «Да ну на фиг…», - с различными абсолютно непечатными вариациями…
Это что за бред уфолога-любителя?.. Что здесь происходит?.. Это реально с мной, вообще?..
А этот «опер», преспокойно закуривает и, продолжая насмешливо ухмыляться, ещё и вворачивает:
- Это реальность. Можете себя ущипнуть, капитан.
Шутник, твою мать… И что теперь? И кто это вообще такой?
- Может пора действительно представиться? С кем имею честь? - а я, однако, молодец. Голос почти не изменился.
- В грубом и приблизительном переводе на русский: обер-капитан Тэр Арвениаль, офицер по особым поручениям Специальной экспедиции Военного флота Империи Эльвифриэль. Проще – вербовщик. Набираю солдат для вновь формируемых корпусов Колониальной пехоты. У нас намечается война. Нужны солдаты. Отсюда и наш с Вами разговор с предложением контракта. Устраивает такой ответ?
- Нет. Ответите на дополнительные вопросы?
- Время есть, - пожимает плечами капитан, - Почему бы и не ответить? Спрашивайте.
- Почему я?
- Если кратко: наличие у вас боевого опыта, командного стажа и соответствующий требуемому психотип.
- И вы со всеми кандидатами общаетесь лично?
- Нет. Только с действующими офицерами. С другими кандидатами разговариваю другие наши представители.
- Не боитесь вот так запросто раскрываться? А если я побегу к реальной ФСБ?
- Нет. Не боюсь и даже не опасаюсь. Во-первых – кто вам поверит? А во-вторых… Отказавшись, вы просто не вспомните ничего из этой встречи, даже если попытаетесь. Ну, а в-третьих… - капитан усмехается, - Вы действительно думаете, что ваша ФСБ о нашей деятельности не знает?
Вот такого со мной точно не было в жизни «дубль раз»… Стоп. А ведь было. Как он только что и сказал, вспомнить что-либо тогда не получалось, но… Был один момент. Как раз, к слову, во время возращения с этой вот переподготовки.
У меня тогда просто выпало из памяти время между высадкой из метро и посадкой в автобус. Начисто. Напрочь. Сколько ни скрипел я тогда мозгами, сколько ни напрягал головную мышцу – без толку. Полное ощущение грубой склейки при киномонтаже: вот я выхожу со станции и вот, раз – я уже сажусь в автобус. А между этими событиями какая-то невнятная пустота. Та-ак…
Значит в тот раз я отказался от такой чести. Интересно почему? И опять: стоп. Понятно почему. Тогда Кира сообщила мне о своей беременности по телефону еще во время переподготовки. А в это раз Кира уверена, что я о времени её беременности знаю, и значит считает, что сообщать мне необязательно. Потому и тишина. Вот и получается, что в «варианте номер раз», во время встречи с этим «опером» на Щёлковском я уже точно знал о том, что я без пяти минут отец и принял решение семью не покидать.
А сейчас? Какое решение принять сейчас? Развилка, блин… Точка бифуркации, от которой жизнь может пойти по одному из двух направлений.
Ладно… Продолжаем разговор.
- Должность командная?
- Нет. Все контрактники начинают с рядового.
Ну, неудивительно.
- Срок контракта?
- Есть нюансы. По стандартному Имперскому исчислению – двадцать лет от подписания контракта, плюс дорога туда и обратно. Но. Здесь, на этом булыжнике, за то же время пройдёт шесть месяцев.
- Х-м… Странно… Почему так?
- На подходе к вашей галактике располагается пространственная аномалия. Из-за неё время здесь идёт несколько… Иначе. С задержкой, одним словом. Я не научник – подробнее ничего сказать не могу.
- То есть по нашему времени шесть месяцев?
- Да.
- Очень интересно... Однако двадцать лет в рядах тоже срок немалый. Почему так долго? У нас, например, контракт бойца пять лет. А тут, практически, пожизненно. Не перебор?
- Вы хотя бы представить можете сколько стоит то же медицинское обеспечение бойца? А его обучение и экипировка? Да и прочих вопросов масса, включая логистику. Если кратко - меньше чем за двадцать лет контракт просто не окупится.
- Это понятно. А почему вербовка именно с Земли? Мы тут какие-то гипер-воины?
Имперец смеётся.
- Нет, капитан. Всё проще. Местная вербовочная миссия – экспериментальная. Насколько я понимаю, не в последнюю очередь благодаря уже упомянутой пространственной аномалии. Людей здесь проще мотивировать. Вы ведь заинтересовались, услышав от меня про срок «шесть месяцев по местному времени», верно? С другой стороны, Империя получает солдата на двадцать лет, а типовые контракты у нас, почти как у вас пять-десять. Это просто выгоднее, особенно в мирное время. И работало вполне неплохо. Но вот сейчас... Всё сложнее. Как я уже и сказал идёт война...
- Вы сказали «намечается», капитан.
- Неправильно сказал. Мы уже воюем. Империя потерпела поражение в битве и намерена взять реванш, выиграв войну. А вербовка отсюда... Там было не просто поражение. Это была просто бойня. Потери... Без подробностей – немалые, причём именно в частях, которые формировались из контрактников с Земли. Вербовку интенсифицировали ещё и потому, что новобранцам будет проще влиться в коллектив, насколько я это всё понял.
Интересно… То есть получается, что огребли они там аналог того самого июня 41-го, и заняты активным восполнением потерь. Знакомо, в общем. Однако на том ещё не всё. Есть и другие вопросы.
- Принято. Но есть нюансы. У меня здесь семья, служба, обязательства. Как объяснить моё полугодичное отсутствие?
- Командировка в составе миссии полиции ООН в какой-то дыре в Африке. Это будет документально подтверждено. Как именно – понятия не имею. Не моя епархия.
- Хорошо. Но там пройдёт двадцать лет… За это время изменятся и моя внешность, и состояние здоровья, и многое другое, не говоря о возрасте. Как быть с этим?
- Вы себе представляете состояние медицинского обеспечения в Империи? Хотя о чём я спрашиваю?.. Конечно не представляете... Скажем так: и здоровье, и внешность будут теми же, что и сейчас. А то и лучше. Хотя и не бесплатно, конечно. Это я могу гарантировать. Если выживете, конечно.
Кстати про «если выживете»...
- А если не выживу? Что будет с моей семьёй?
- Здесь есть специальный фонд. Будут выплачены соответствующие компенсации в вашей валюте, естественно. Большего сделать мы просто не сможем.
- Ну... А сам я? Что я получаю? Деньги? Так валюта вашей Империи здесь не котируется.
- А кто и что говорил о нашей валюте? Вашу оплату, более чем щедрую, кстати, вы получите уже по возвращению, в местной валюте по вашему выбору. Я ведь уже упоминал о том, что здесь есть фонд с достаточными суммами на текущие расходы. Это, конечно, если вы решите возвращаться. А если решите остаться в Империи - то после, как у вас говорят, дембеля вы получаете Имперское подданство первого класса, как солдат, сражавшийся и проливавший кровь за честь и во славу Империи. Плюс вы сможете вывезти в Империю вашу семью. Тоже не в качестве туристов. Им будет предоставлено подданство третьего класса - все права и обязанности, но без привилегий. И, естественно, заработанные вами деньги останутся при вас. А заработать, к слову, можно весьма прилично - там надбавки и за звания, и за участие в боевых действиях, и наградные, и призовые и тому подобное. Солдаты Империи и после стандартного контракта становятся прилично обеспеченными людьми, а уж после ваших двадцати лет службы... Наверняка хватит на открытие собственного дела  на выбор, да и семья будет обеспечена. Но главное - медицинское обслуживание. Пока вы на службе вы будете получать бесплатно то, что для гражданских обходится в совершенно дикие суммы. Причём обслуживание более чем эффективное. Вплоть до восстановления ампутированных конечностей. Скажу по секрету - я и сам не так давно вышел из госпиталя, причём поступил я туда без ног.
Ну... Удовлетворительно, очень мягко говоря. Очень неплохо звучит. А если вот такой ещё вопрос:
- Звучит заманчиво. Даже очень. А подскажите: допустим ли вывоз из Империи сюда имперских предметов вооружения, снаряжения и прочего оборудования?
- То, что снято со снабжения, то есть устаревшее – да. За исключением тяжёлой техники и кораблей. Не бесплатно, разумеется.
Так... А ведь это открывает кое-какие интересные перспективы. То, что безнадёжно устарело в Империи – здесь, на Земле, наверняка, абсолютно недосягаемый хайтек и вообще «вундервафля», как она есть. И с помощью всего этого «устаревшего» очень многое можно будет учудить, то есть попробовать сделать нечто реальное для предотвращения событий, закинувших меня в 41-й. Да и не только… Соблазнительно, чёрт... Так что? Соглашаюсь?
А он мне, чисто случайно, не обвешивает уши хорошо проваренной лапшой? А смысл? Ради чего? Не знаю какие там у них расклады, но устраивать такие мистификации вокруг какого-то там капитана милиции... Ради чего? Чисто по приколу?.. Навряд ли. Розыгрыш? Тоже нет. Некому меня вот так разыгрывать. Короче – не смешите меня.
А если этот «фейс» что-то недоговаривает об этой его «пространственной аномалии»? Ну, это, положим – наверняка… Можно это точно выяснить? Нет. И что?
А то, что всё получается, как в том анекдоте про блондинку и динозавра: пятьдесят на пятьдесят – или всё будет плохо, или нет. Взять бы этого «фэйса» за жабры и распотрошить, но… Судя по его моторике, скорее распотрошит он меня. Блин…
Ну так что? Рискуем? Это можно, конечно, но любой риск обязан быть оправданным. А этот оправдан? Что мы здесь имеем? Если всё так, как он мне поёт, или хотя бы почти так – у меня намечается шанс многое, или хотя бы что-то, реально изменить. Как минимум – притащу оборудование, которое позволит моей семье пережить прилёт ядрён-батона. Если нет – не изменится просто ничего. Разве что, всё станет несколько хуже и мои могут остаться без прикрытия в принципе… Стоп. А вот с прикрытием, хотя бы на полгода, кое-что решить можно. Ну, так что? Рискуем?
- Я согласен, - была не была, «пропадала наша везде» и «попадала», между прочим, тоже, - Что дальше?
- Подписываем предварительное согласие, - капитан набивает что-то на своём девайсе и спустя пару-тройку секунд открывает крышку портфеля, извлекая оттуда четыре листа с гербами и прочими атрибутами официоза.
На двух листах текст набран неведомыми письменами. На двух других по-русски:

«Я, Пряхин Анатолий Николаевич, настоящим заявляю о своём предварительном согласии на заключение контракта о воинской службе с Колониальными войсками Империи Эльвифриэль. Обязуюсь прибыть в срок до … к указанному мне месту временной дислокации, расположенному в точке с координатами … для посещения офицера юридической службы Колониальных войск Империи Эльвифриэль, в целях подписания постоянного контракта о воинской службе и направления к месту несения службы.
Капитан Пряхин Анатолий Николаевич. Дата, подпись.
ПОДТВЕРЖДАЮ
Офицер по особым поручениям Специальной экспедиции
Военного флота Империи Эльвифриэль
обер-капитан Турриан Тэр Арвениаль. Дата, подпись.»

Тэр Арвениаль подаёт мне стилус. Подписываю все четыре листа, по указанию капитана ставлю рядом с подписями отпечатки большого пальца. Отпечаток, кстати, проявляется чётче, чем на дактокарте и стирать его, надо полагать, бесполезно. Капитан проделывает ту же процедуру и поочерёдно вставляет листы подписями вперёд в «портфель», через пару секунд вытягивая их уже с золотистыми печатями на обоих автографах. Ну, вот и так…
- Что дальше?
- У Вас, капитан, есть две недели на сборы, решение имеющихся вопросов и прибытие в точку вот с этими координатами. Там Вас встретит юрист. Подпишете контракт, получите всё, что положено, и по истечению двух недель с остальными контрактниками отправитесь на орбиту. А дальше – Империя. И вот что, капитан. Вы ещё можете отказаться от контракта. Ровно до его подписания. У Вас есть возможность всё более внимательно обдумать.
- Я Вас понял, капитан. Спасибо.
- Удачи, капитан.
- И Вам.
Ну… «Так вперёд, за цыганской звездой кочевой». Еду домой. Всю дорогу кручу в голове разговор. Блин… От это я вступил… Однако поздно пить «Боржоми». Хотя… Могу ещё и передумать. Это, правда, навряд ли. Уж я-то самого себя знаю…

***
Приезжаю домой. Точнее – в УЦ, для начала. Отчитываюсь о командировке и выясняю, что приказ МВД об откомандировании капитана милиции Пряхина А.Н. с сегодняшнего дня в распоряжение ЦА МВД уже пришёл. Обалдеть… Оперативненько, однако…
Начальник, естественно, опять в бешенстве – на полгода минус штатная единица и брешь в штатке, заполнять которую нельзя. Рычит на меня полковник, аки зверь лесной, шипит, аки аспид лютый, но сделать не может ровным счётом ничего, ибо против ГУК МВД особо не попрёшь. Я извиняюсь, оправдываюсь чем-то наподобие «сами-то мы люди маленькие» и откланиваюсь. Всё. Домой впереди собственного визга. У меня есть две недели и использовать их надо по полной.
Дома тяжёлый разговор с моим Сокровищем. Рассказываю о предстоящей командировке, о том, что буду я там, куда Макар точно телят не гонял и что выбора у меня просто нет. А в ответ получаю:
- Они охренели в конец в этом своём Центральном аппарате!? А ничего, что у тебя, вообще-то, жена беременная!? Да я им…
- Правда? Какой срок?
- Четыре-шесть недель…
И я ничего больше не говорю. Я просто обнимаю мою Прелесть, прижимаю к своей груди, утыкаюсь лицом в её русую шевелюру и так замираю… Сколько мы так стояли?.. Не знаю… Опомнился я только когда моя Радость сдавлено пискнула:
- Задавишь, медведь!..
Отпускаю её, усаживаю на стул и плюхаюсь перед ней на правое колено. Беру её руку в свои, смотрю в глаза и сбивчиво выдыхаю:
- Кира! Жизнь моя! Я тебя люблю! - и целую её руки, прерываясь только на то, чтобы сказать - Я вернусь, Родная. Скоро вернусь. Без вариантов.
Кира всхлипывает и совсем по-детски говорит:
- Обещаешь?..
А я смотрю ей прямо в глаза и отвечаю твёрдо, чётко и ясно:
- Клянусь.
- Я буду ждать, - отвечает Кира.
- И я приду.
Потом мы сидим на диване просто болтая почти ни о чём. Вот же… Ведь знал я обо всём. С «дубля раз» помнил, что так будет. И вот как услышал – чуть не потёк. Рыцарь, блин, без страха и упрёка… Проговорили мы с Кирой ещё пару часов. А потом… Ну, что «потом»? Жизнь.

***
На следующий день, прямо с утра вызваниваю Аську, прошу о встрече. И уже вечером прихожу в гости. Только не к «ней», а уже к ним. Аська, не дожидаясь выпуска из УЦ, вышла замуж за своего омоновца Сашку. Что называется, не откладывая в долгий ящик. Молодцы ребята. От души их поздравляю. Сидим пьём чай. И, после обмена новостями, я начинаю тот разговор, ради которого и пришёл.
- Ася, Саня! Ребят, тут такое дело – помощь ваша нужна. Очень.
- Что-то случилось? – Аська разом собралась и подалась вперёд. Сашка просто молча смотрит на меня со своего места. Только кулаки сжались.
- Меня через неделю гонят в командировку. К чёрту на рога в Африку по линии ООН. Это на полгода. Связи там нет, практически. Даже и звонить Кире смогу пару раз в неделю максимум. И хочу я вас попросить. Ребят, можете в моё отсутствие прикрыть Киру? Одна она остаётся. А она – в положении. Вдруг помощь какая-то понадобится… Сможете?
- Не вопрос, командир, - не задумываясь отвечает Сашка.
- Конечно поможем, Анатоль Николаич, - дублирует Аська, - Кира же как сестра старшая мне.
- Ребят… Спасибо вам. От души.
Болтаем ещё с полчаса, и я собираюсь на выход. Сашка выходит меня проводить. У подъезда останавливаемся, закуриваем. И Сашка выдаёт:
- Товарищ капитан! Мне Ася рассказала, как вы познакомились. И я Вам давно хотел сказать… В общем… Спасибо Вам, товарищ капитан! За Аську спасибо. И супругу Вашу я прикрою однозначно. Ни одна тварь к ней и близко не подойдёт!
Смотрю Сашке в глаза:
- Тебе спасибо, Сань. Ты Аську береги. Хорошая она девчонка. Правильная.
Ухожу домой – там меня ждёт Кира. Надо ещё многое сделать.

***
И полетела круговерть сборов и подготовки к отъезду. То, сё, пятое, десятое – две недели пролетели просто как один день. Пришла пора отъезда. Проводить меня пришли Аська с мужем. Прощаемся. Уже у машины обнимаю Мою Любимую. Шепчу ей на ухо:
- «Жди меня, и я вернусь» – это ещё Симонов сказал, помнишь? И я тоже вернусь. Веришь?
- Верю…
- Тогда до свидания, Родная. До скорого свидания.
- До встречи, - шепчет она в ответ, - Я… МЫ будем ждать.
Проглатываю ком в горле, прыгаю за руль своего УАЗа и плавно трогаюсь. Кира остаётся на тротуаре с Аськой и Саней, глядя мне вслед… Я вернусь. Я поклялся.

Отредактировано Антон Бабушкин (15-03-2025 22:44:09)