Вот и я приложусь. Можно?

Предисловие общее

Мы все уже давно выросли из шортов на резинках, платьиц со смешными аппликациями и болгарских сандалий, которые, в теперь уже далекие времена нашего детства, были самой распространенной детской одежкой и обувкой. Может быть, у кого-то из нас, все еще хранятся на самом дне самого старого чемодана детские пилотки, белые рубашки с пионерской эмблемой, ремешки из кожзама с костром на латунной пряжке, штаны марки «Рила» («У кого на попе «Рила» - тот похож на крокодила»…), «почти настоящие» джинсы «Милтон»… А может – и нет…  Но зато у каждого из нас хранятся воспоминания нашего детства. О своем доме, о своем дворе, районе, городе… Наша малая родина – тогда волшебная и удивительная, каждый день, каждый час, каждую минуту открывавшая нам новые тайны и приносившая новые знания. После некоторых из них болели обычно скрываемые штанами места, но разве мы были бы теми, кем стали сейчас без этих открытий, знаний и тайн?
Города нашего детства и отрочества ушли безвозвратно. Уже нигде и никогда мы не попробуем «мороженого за семь копеек», нам вряд ли удастся поиграть в «войнушку» в заросшем парке или на территории заброшенного долгостроя, не будет сладкого предвкушения маленького чуда в кинотеатре. Нам не доведется подраться с пацанами из соседнего района или дегустировать впервые дешевый «сухарь» где-то «за домами»…
Даже если сегодня мы приведем своих детей, маленьких или уже взрослых, туда, где проходило наше детство, мы не найдем и половины тех мест, которые врезались нам в память. Все правильно, жизнь не стоит на месте. Города растут, развиваются. На месте старых домов и бараков, заводов, скверов и пустырей появляются новые здания, офисы, улицы, дома. И когда мы уйдем, никто и никогда  уже не узнает, какими они были – города нашего детства…
Я могу попробовать рассказать о том, что знаю и помню: о кусочке Москвы семидесятых – начала восьмидесятых годов:

Дом

Обычная пятиэтажка – «хрущевка», на Пулковской улице. Белая, с черными битумными швами между панелями. В обе стороны – балконы, бордюры которых прикрыты разноцветным – зеленым, желтым или синим волнистым пластиком  Если смотреть из окон нашей трешки, то и в одну и в другую сторону – пятиэтажки. Но разные. В одну сторону – точно такая же, как и наша: белая, с черными швами и грязноватыми подтеками на бетоне. А в другую – пятиэтажка старая, красного кирпича, со странными, похожими на решетки, оконными переплетами. Окна первого этажа почти у всех забраны решетками. Это не те решетки, что сейчас ставятся на окна от незваных гостей. Те решетки можно было бы, наверное, и руками выломать. Основная их задача – защитить окно от такой «приятной неожиданности» как футбольный мяч, залетевший со двора. А на нашем доме таких решеток нет. Потому что вместо решеток у нас – палисадники, огороженные низеньким заборчикам из деревянного бруса. Иногда их красят в синий или зеленый цвет но,  то ли краска у нас плохая, то ли на брусе она не держится, только ограда палисадников всегда серого от ветров и непогод цвета, с редкими участками облупившегося покрытия неопределенного, сине-зелено-бурого цвета. В теплое время года на брусьях ограды замечательно сидеть. Они теплые от солнца и достаточно широкие, чтобы можно было с комфортом усесться и болтать ногами.

Двор

Двор – это наше все. Пока ты маленький, тут вообще – центр цивилизации. Огромная (стандартная, разумеется, но когда ты не большой – вокруг все огромное) песочница, высокие качели, сетки «классиков» возле каждого подъезда. Здесь всегда уйма народа: девчонки, мальчишки, бабушки, дедушки. И все гомонят на разные голоса, все обсуждают какие-то невероятные проблемы, насущные и не очень, все чем-то заняты. Возятся в песочнице, качаются в очередь на качелях, прыгают по «классикам», бегают с дикими воплями по палисадникам. Это, разумеется, младшие. Старшее поколение чинно сидит на лавочках, перемывая косточки своим соседям. Кстати – беззлобно. С легкой (или не очень) завистью – да, но без той, нынешней, когда всех, кто живет хоть чуточку лучше нищего пенсионера, огульно объявляют ворами и бандитами. Может, это потому, что тогда не было нищих?..

Завод

Наш дом и красный кирпичный дом построены для рабочих Никольского кирпичного завода. Правда, это не значит, что все, живущие в этих домах работают на заводе. Но большинство – работает. Или работали.
Кирпичный завод – кирзавод, как его называют в разговоре, самое главное в жизни нашего дома. И соседнего дома. И двухэтажного барака, который обложен кирпичом, но, все равно, это не скрывает его двухэтажной барачной сущности. С деревянными лестницами, коридорной системой и замечательной пожарной лестницей, ведущей на чердак. Если туда залезть и не схлопотать при этом подзатыльник от взрослого, случившегося поблизости, то тогда… О, тогда откроются удивительные перспективы. Может быть, вы попробуете курить (в лучшем случае вам дадут затянуться «Столичной», в худшем – папиросой «Север»), может быть вы, с замиранием сердца, послушаете разговор «очень старших  товарищей» (они уж учатся в шестом классе!) о сложностях бытия и взаимоотношениях полов, может быть, вы обсудите с друзьями дворовых девчонок, которые задирают нос «и вообще». А может быть вы с одной из тех, которые «вообще» поклянетесь в вечной дружбе и раскроете друг дружке свои самые страшные «тайны», как то: кто спрятал в подвал коробку с котятами и теперь таскает им котлеты, кто вчера из рогатки пулькой (скобкой из проволоки) попал тете Лене в… хм… ну, в общем, попал, когда она вешала белье, и кто, наконец, будет любить вечно и даже выпросит у родителей восемьдесят копеек, чтобы вместе сходить в кино на «Сокровища Серебряного озера»…
Но даже этот замечательный чердак бледнеет в сравнении с чудесным, удивительным и бесподобным кирзаводом.
К описываемому времени Никольский кирпичный завод уже умирал. Пулковская улица разделила его на две почти равные части, одна из которых еще активно работала, а другая – за полуразвалившимся забором – уже навсегда остановилась. Оставив нам, мальчишкам и девчонкам прилегающих домов, потрясающую площадку для игр в виде погасших печей для обжига. Там мы собирались, как минимум раз в неделю, чтобы полазить по техногенным развалинам в поисках чего-нибудь эдакого, что забыли нерадивые рабочие при остановке завода, поиграть – кто в войну, кто в дочки-матери. Частенько эти игры смешивались, и превращались в почти настоящую войну, с женщинами, ждущими отцов сыновей и любимых с фронта. В отличие от нынешних детей, война была для нас чем-то своим, близким, понятным. Нет, конечно, мы не знали тогда еще, как свистят снаряды и мины, как выглядят убитые и как страшно кричат люди под развалинами своих домов. Но бабушки и дедушки (а некоторым – даже отцы) рассказывали нам о фронте и тыле, и мы гордо пересказывали друг другу эти истории, частенько  и приукрашивая истину. «Ребцы, ребцы, а у меня дед сам танк подбил! – Ну и чо? Мой – сам самолет сбил! Дал из винта – «мессер» и кувырнулся!» А по рассказам наших родителей – детей войны – мы знали о голоде, о страшных письмах – похоронках, которые приходили не сложенными треугольничками, а в настоящих склеенных конвертах…
…Девочка лет семи укладывает спать куклу – большого «голыша», с пластмассовой головой и нарисованными пронзительно голубыми глазами. Она вместе с подружками устроила при входе в одну из печей что-то вроде лежанки из битого кирпича, застелила ее кукольным одеяльцем: «Спи, маленький, спи. Папа Гитлера разобьет – вернется, и будет у тебя сахару – сколько хочешь…» Нет, на самом деле дома у нее сахара – сколько угодно, но она знает: тогда сахар был самым вкусным лакомством. А вот и «папа» вернулся. Хриплым голосом (охрип от бесконечного «кх-кх» и «тыжи-ши-ши-ш») он сообщает: «Все, Лада, я насовсем вернулся. Комиссовали по ранению. Вишь, «ванюшей» (кто не знает – фронтовое прозвище немецкого шестиствольного миномета) полноги оттяпало. Ну, да это ничего: скоро Гитлеру конец!» - и достает из кармана припасенный кусок рафинада: «Сыночку дай, пусть защитник растет»…
А в работающей половине завода еще интереснее. Там постоянно хрипят пневматикой зилы-шаланды, там козловые краны деловито перетаскивают туда-сюда упаковки кирпичей, там работяги в ватниках и брезентовых робах катают по рельсам поддоны с кирпичами в печи и обратно. И если ты зашел на эту территорию и не попался на глаза никому из взрослых, которые тебя знают («Ты что тут делаешь?! А ну, марш домой, а то все матери расскажу!»), если сумел незаметно проскочить в цех, то вот – награда! Аппарат с газированной водой, который выдает ее бесплатно. Не за три или одну копейку, а просто так. Кнопку нажал – получай стакан. Правда стакан есть не всегда, но это не страшно. Можно в горсть набрать, можно – в кепку.
А если на завод привезли работать бойцов стройбата, можно выпросить или стащить пилотку. Пилотка… Защитного цвета, со звездой. Мечта любого мальчишки тех лет. Спросил бы в те годы кто-нибудь пацана лет десяти, что значит «откосить от армии»? Он бы не понял. А если бы объяснили – еще б и обиделся. Как это, «откосить»?! А кто родину защищать будет?..
… Правда, кирзавод – это еще и «четвертое и двадцать шестое». Дни аванса и получки. Я выучил их, скорее всего, годам к восьми. Ну, к девяти – наверняка. В эти дни наши соседи не доходили до дома. В эти дни со двора слышались песни мужчин, а если они слишком затягивались – то и ругань женщин. Став постарше, я частенько, возвращаясь с позднего гуляния с друзьями и подругами, подбирал своих соседей, живописно разлегшихся на лестнице. «О, поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?» Первый этаж. «Дядя Рафаил, вставайте…» В ответ неразборчивое мычание. Поднять, поддержать, позвонить в дверь. «Тетя Гуля, здравствуйте. Вот дядя Рафаил…» Второй этаж. «Дядя Петя, вставайте… Тетя Лена, здравствуйте…» Третий этаж, мой. Дядя Коля спит со счастливым выражением лица, а рядом с ним трется мой черный кот, которого добряк дядя Коля постоянно подкармливает. Дядю Колю я не только доведу до двери, но и помогу тете Наде уложить его на диван.  Нет, пусть только не создается впечатления, что соседи по дому – сплошь алкоголики. Не так уж часто это все и происходит. Просто сегодня – четвертое. Или двадцать шестое…

Парк Дружбы

Он совсем рядом от моего дома. Семь, много – десять минут пешочком. Когда-то, в далеких пятидесятых, во время Фестиваля молодежи, этот парк заложили делегаты того самого фестиваля. Улица, которая отсекает парк от жилых домов, так и называется – Фестивальная. И вот, через пятнадцать-двадцать лет здесь уже встали березы, ели, туи, разросся кустарник, и тенистые аллеи поманили своей прохладой, а яркие лужайки – солнышком и зеленой травкой.
Пока ты еще маленький, парк – замечательное место, где всегда можно встретить старых приятелей, или завести новых, где можно весело поиграть в мяч, или в салочки, или в «войнушку», где найдется куча дел, самых разных, и куча развлечений – тоже разных.
Но когда ты станешь постарше, то поймешь: название у этого парка – самое что ни на есть издевательское. Если ты в своем уме – не ходи вечером гулять с подружкой в Парк Дружбы. Не надо. Иначе прогулка может очень плохо кончиться. Не для подружки, конечно: в СССР секса не было. По крайней мере, среди лиц, не достигших шестнадцатилетнего возраста. Отдельные нетипичные случаи лишь подтверждали правило. Хотя ей тоже будет не очень хорошо и совсем не весело. А вот ты можешь капитально схлопотать по шее. Причем - при ней. Будет очень больно и вдвойне – стыдно.
Но если ты все-таки пошел с подружкой вечером в Парк Дружбы, и тебе вклеили так, что чуть только уши не отклеились, и девчонке твоей сделали кучу «комплиментов», а ты не мог никак помешать этому, потому что лежал на сырой земле, и вспоминал как дышать, то у тебя один выход: месть. МЕ-Е-Е-СТЬ!
Ведь ты не один живешь на этом свете, и уж тем более ты не один живешь в этом дворе. Следующим вечером Игорек с пятого и Мишка с четвертого, и Генка из соседнего подъезда, и близнецы Томилины, чьи окна напротив твоих – все окружат тебя и будут долго разглядывать твои синяки, и ты будешь молчать, потому что хвалиться-то, в общем, нечем, а потом кто-нибудь скажет: «Пошли?» И в темные аллеи парка Дружбы отправится карательная экспедиция, искать тех, кто тебя так отделал.
Конечно, вы не найдете именно тех кого ищете (даже если и найдете – фиг ты их узнаешь!) и тогда, побродив по парку ваша компания начнет искать: на ком выместить твою обиду и свою злость. И найдет. Так что завтра, в тенистых аллеях парка будет снова ходить карательная экспедиция. Только уже другая…
Не надо ходить в Парк Дружбы вечером. Не надо…