"Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окно дворца, ожидая еще чего-то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу, к обеду государя, и камер-лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
- Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал, доедая бисквит, и вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
- Ангел, батюшка! Ура! Отец!.. - кричали народ и Петя; и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастья.
Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перила балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку с бисквитами и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя лежала на земле: старушка ловила бисквиты и не попадала руками. Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал: "ура"! уже охрипшим голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
- Вот я говорил, что еще подождать, - так и вышло - с разных сторон радостно говорили в народе".

"А в каком виде представлен император Александр в те дни, когда он появился среди народа своего и вызывал его ополчиться на смертную борьбу с могущественным и счастливым неприятелем? Автор выводит его перед народ -- глазам своим не веришь, читая это,-- с "бисквитом, который он доедал". "Обломок бисквита, довольно большой, который держал государь в руке, отломившись, упал на землю. Кучер в поддевке (заметьте, какая точность во всех подробностях) поднял его. Толпа бросилась к кучеру отбивать у него бисквит. Государь подметил это и (вероятно, желая позабавиться?) велел подать себе тарелку с бисквитами и стал кидать их с балкона...
Если отнести эту сцену к истории, то можно сказать утвердительно, что это басня; если отнести ее к вымыслам, то можно сказать, что тут еще более исторической неверности и несообразности. Этот рассказ изобличает совершенное незнание личности Александра I. Он был так размерен, расчетлив во всех своих действиях и малейших движениях, так опасался всего, что могло показаться смешным или неловким, так был во всем обдуман, чинен, представителен, оглядлив до мелочи и щепетливости, что, вероятно, он скорее бросился бы в воду, нежели бы решился показаться пред народом, и еще в такие торжественные и знаменательные дни, доедающим бисквит. Мало того: он еще забавляется киданьем с балкона Кремлевского дворца бисквитов в народ -- точь-в-точь как в праздничный день старосветский помещик кидает на драку пряники деревенским мальчишкам! Это опять карикатура, во всяком случае совершенно неуместная и несогласная с истиной. А и сама карикатура -- остроумная и художественная -- должна быть правдоподобна. Достоинство истории и достоинство народного чувства в самом пылу сильнейшего его возбуждения и напряжения ничего подобного допускать не могут. История и разумные условия вымысла тут равно нарушены".

"Везде, где в книге моей действуют и говорят исторические лица, я не выдумывал, а пользовался известными матерьялами, из которых у меня во время моей работы образовалась целая библиотека книг, заглавия которых я не нахожу надобности выписывать здесь, но на которые всегда могу сослаться. Князь Вяземский... обвиняет меня в клевете на характер И[мператора] А[лександра] и в несправедливости моего показания. Анекдот о бросаніи бисквитов народу почерпнут мною из книги Глинки, посвященной Государю Императору..."

"Благовест продолжался. Государь двинулся с Красного крыльца. Двинулось и общее усердие. На каждой ступени, со всех сторон, сотни торопливых рук хватало за ноги государя, за полы мундира, целовали и орошали их слезами. Один кричал: Отец! Отец наш! Дай нам на себя наглядеться! Другие восклицали: Отец наш! Ангел наш!
...На Красном крыльце во время государева обеда происходил непрерывный прилив и отлив народа. Государь обращал взоры к зрителям и дарил их улыбкою приветливою. Июля 13-го Петр Степанович Валуев, находясь в числе приглашенных к обеду и привыкнув говорить с государем голосом сердечным, сказал: "Государь, смотря на вас и на народ, взирающий на вас, скажешь: что общий отец великого семейства - народа русского вкушает хлеб-соль среди радостной, родной своей семьи".

Ссылка Льва Николаевича на С.Глинку в письме к Бартеневу заставляет думать, что когда Толстой писал эту сцену, он был убежден, что живописует материал, почерпнутый из аутентичного источника, точнее его воображение к тому времени уже так поработало над отрывком из Глинки, что придало всей придуманной им сцене характер исторического документа. Память человеческая способна еще не на такие подвохи, недаром говорится: врёт, как очевидец. Но стало быть, прав и Вяземский: представленная Толстым картина искажает характер и образ Александра I до самой настоящей карикатуры - причем, не только на государя, но и на весь патриотический подъем, которым сопровождался приезд императора в Москву.