Orry
Спасибо.

Гард, уже без куртки, в аккуратно заправленной форме, вошёл и встал посреди кабинета.
– И что случилось? – очень спокойно спросил Коррант.
– Отец, – Гард сглотнул, явно не решаясь сказать что-то, что считал важным, но… обидным для отца.
– Ну, – поторопил его Коррант и усмехнулся: – Боишься, не делай, делаешь, не бойся, а шагнул, так иди. Помнишь, откуда это?
– Да, – Гард облегчённо кивнул. – Да, я знаю. Это из древних поучений. Отец… я… я узнал, ещё летом… слышал… В семнадцатом посёлке… ему сейчас уже пять… почти шесть. И после праздника, когда возобновятся… торги и прочее, его повезут… на клеймение. Он… говорили, он очень похож… на… ничего от поселкового. Я… хочу… я заберу его. Он… он мой брат. Я не позволю, чтобы моего брата сделали «галчонком», чтобы ему выжигали память, а когда он сойдёт с ума, выкачали кровь.
Коррант молча с непроницаемым лицом слушал вначале сбивчивую, а потом всё более напористую речь.
Гард замолчал и перевёл дыхание.
– И как же ты собираешься «не допускать»? – очень спокойно, даже без насмешки спросил Коррант.
Гард растерялся. Он ожидал прямого запрета, даже гнева, но… да нет же, они в спальне и курилке и это обсуждали.
– Я заберу его. По праву крови. И сам буду растить. Уйду из казармы, найду подработку, даже… даже если не получится, брошу училище, потом доучусь. Но я не хочу… Отец! Тебе смешно?!
– Сам придумал? – спросил сквозь смех Коррант.
– Нет, – сердито буркнул Гард. – Мы вместе. Я не один… у других тоже есть. А двое и сами… из Амрокса. Так одна сволочь, прости, отец, но он, гад, стал их полукровками обзывать, мы ему «тёмную» сделали.
– Понятно, – Коррант стал серьёзным. – Значит, этот из посёлка твой брат?
– Да, – твёрдо, но уже без вызова ответил Гард. – У нас одна кровь. По праву крови…
– У крови не только права, – перебил его Коррант. – И право крови только у отца, без моего слова ты ему никто. Так. Ты мой старший сын и наследник. Поэтому твой голос я слышу. Выслушай и ты. Да, этот мальчик в семнадцатом посёлке мой сын, а в двадцать пятом посёлке девочка, ей столько же, у них разница в три или четыре декады, неважно, но она тоже моей крови. И сразу после весеннего праздника их отвезут на сортировку и клеймение, как отвозят всех поселковых детей. Да, я могу их забрать сейчас, пока их нет в картотеке Рабского Ведомства. И не на ту, а на эту половину, официально признав своими детьми. Это моё право. Только моё, ты понял? А теперь… Слушай внимательно. По закону всё имущество после меня делится между всеми детьми. Вас сейчас у меня три сына и две дочери. Это четыре равные части, и одна из них пополам. Слушай, я сказал! Если, слышишь, если я признаю и заберу этих двоих из посёлков, то частей будет пять и одна из них делится натрое. Ты понял? Ты, как старший и наследник, решай. Согласен обделить себя и братьев с сёстрами?
Показалось, или в самом деле кто-то охнул или даже ойкнул за дверью? Оба не только не обратили внимания, но даже и не услышали.
– Решай, – повторил Коррант, глядя в упор на сына.
Гард сглотнул и кивнул.
– Да, отец, – и как сами собой выскочили древние слова из легенд, нет, вполне осознанно сказались: – Мы одной крови.
Коррант кивнул.
– Да будет так, – и громко, не криком, но в полный голос: – Гройна!
Дверь сразу открылась, и Гройна, очень спокойная, только чуть-чуть побледневшая, вошла в кабинет, оставив дверь приоткрытой.
– Моя жена и мать моих детей, – начал Коррант обрядовой фразой.
За дверью ойкнули уже громче и в несколько голосов. Коррант невольно усмехнулся и продолжил:
– Завтра я еду за своими бастардами. Мальчиком и девочкой, – мгновенная пауза и уверенно: – Их зовут Гург и Гаурха. Им пять лет, они близнецы. Приготовь кроватки в обеих детских.
– Воля отца священна, – склонила голову Гройна. – Мне сказать детям или ты сам?
– Сам, – твёрдо ответил Коррант. – Впусти их.
Гройна повернулась к двери и распахнула её во всю ширину. Дети – все четверо вошли в кабинет и выстроились в ряд перед отцом, а в дверях остались стоять Куконя и Милуша с Белёной.
– Нянька, – позвал Коррант, – и ты зайди.
Раздвинув рабынь, в кабинет вошла Нянька и застыла у порога, но чуть сбоку, не загораживая их собой.
Коррант строго посмотрел на детей.
– Завтра я привезу ваших младших брата и сестру. Вы все мои дети, моей крови и равны передо мной и Огнём по крови своей.
Дети смотрели на него удивлённо и немного испуганно: таким необычным, как… как у служителя в храме, был его тон.
– Воля отца священна, – шёпотом подсказала им Гройна, и они немного вразнобой, но все повторили обрядовую фразу.

Когда за Нянькой закрылась дверь, Коррант ещё раз с ненавистью посмотрел на газету и взялся за телефон.
К его удивлению, ожидания не оправдались. С управляющим из семнадцатого посёлка договорился как раз легко и за небольшую компенсацию, к тому же не деньгами, а скидками на кое-какие заказы, а вот в двадцать пятом пришлось объясняться долго. Тот с чего-то потребовал обоснований. Пришлось сказать про газету.
– Поня-ятно, – протянули в трубку. – Ладно, капитан, я не против, списков ещё не подавал, неклеймёных в перерегистрацию не фиксировали. Кстати, как думаешь, там знали заранее и готовили?
– Думать можно что угодно, – ответил Коррант. – А как оно на самом деле…
– Не нашего ума дело, – подхватил управляющий. – Но ты не первый с этим ко мне. Да и к другим. Ты газетку захвати, дашь хоть прочитать.
– Дам, – пообещал Коррант.
Закончив разговор, он решительно отодвинул бланки заказов – с этим успеется – и достал чистый лист бумаги. Расположив газету, бумагу и ручку в привычном «рабочем» порядке, крикнул:
– Милуша!
– Здесь я, хозяин, – сразу откликнулась рабыня.
– Кофе с лимоном подай. Малый кофейник.
– Слушаю, хозяин, сей миг, хозяин.
Требование кофе с лимоном в кофейнике означало, что в кабинет никто не смеет входить, пока не крикнут, чтобы убирали посуду. И «хозяйская» половина настороженно притихла.

А на «рабской» шуметь было особо и некому: все в делах!
Малуша на хозяйской кухне стряпала не праздничное, но особенное и не будничное на хозяйский стол: всё-таки старший сын приехал. Нянька возилась в кладовках, отбирая платки для мамок и куртки с подстёжкой для вотчимов, а для себя перинку и пару подушек, чтоб в фургоне постелить, не посадит же её хозяин рядом с собой в кабину. Жданка, бегавшая оповестить кого надо, чтоб до посёлков уже к ночи дошло и малышей стали готовить к передаче под отцовское крыло – редкость, конечно, давно такого не случалось, но кому и что делать, кому и как говорить, где и не помнят, так сами сообразят, заодно узнала и рассказала, что шум уже идёт, и, дескать, наш-то не первый кровью своей озаботился, и с чего бы это, так всяко болтают про газету какую-то. Нянька покивала, отправила Жданку помогать остальным бабам по хозяйству и вернулась в кладовку.
Тихоня, несколько встревоженный хозяйским приказом приготовить малый фургон к поездке – Рыжий-то в рейсе, тут если напортачишь, то за его спину не спрячешься, по полной огребёшь – и потому работавший особо тщательно и вдумчиво, Трёпкину болтовню пропустил мимо ушей. Но замелькавшее в её сбивчивом и не особо внятном многословном рассказе страшное слово: «Амрокс», – заставило его выдернуть голову из-под крышки капота.
– Чего-чего?
– А того! – обиделась Трёпка. – Я говорю, а ты не слушаешь. А голозадые туда мальцов да малявок, ну, кто почернее, забирают, в «галчата», и мучают их всяко, огнём жгут и кровь выпивают…
Тихоня выпрямился и уже внимательно осмотрел размахивающую руками растрёпанную девчонку.
– Это-то ты откуда взяла? – спросил он нарочито небрежно.
– А хозяйчик из города бумагу привёз. Газета называется. Хозяин как прочитал, так сразу о крови своей вспомнил и забрать решил. Да не к нам, а бастардами своими, вот!
– А вот я тебя за лохмы сейчас! – вошла в гараж Нянька. – сама гультайка и парню работать мешаешь!
Взвизгнув, Трёпка метнулась к воротам и вылетела из гаража, всё-таки получив от Няньки тычок в спину.
Оглядев застывшего у машины Тихоню, Нянька сказала:
– Про Амрокс всё знаешь.
Она не спрашивала, но Тихоня кивнул и уточнил:
– До него ничего не помню, а потом… – и вовремя осёкся: ведь сказать, что всё, так это придётся и про такое рассказывать, что ни ему, ни Рыжему уже не жить, – по-разному, Старшая Мать.
– Память как выжигают?
Тихоня зябко передёрнул плечами и нехотя рассказал про электроды и пульты, пояснив, что и на других… мальцах-галчатах видел, ну, когда уже клеймёным, но до продажи, помогал уборщикам. Нянька кивнула.
– Железяки эти из головы когда вытаскивают?
Тихоня пожал плечами.
– Всем по-разному. Мне перед продажей. Но всё равно… не могу вспоминать, больно.
Нянька снова кивнула и повела разговор уже о деле: как получше уложить перину, подушки и подарки мамкам с вотчимами, чтоб и под рукой и удобно.
Когда она ушла, Тихоня прерывисто вздохнул и вернулся к мотору, стараясь не вспоминать и не думать ни об Амроксе, ни о… о чём другом таком. А то опять голова разболится.