Постольку поскольку мы с Андреем так и не можем решить выкладывать это или нет и где именно это выкладывать, то я начну, помолясь. Тапкоуловители включены.

Андрей Земляной
Борис Орлов

На правах рукописи (С)
Казань-Москва 2011

Грузовик что проехался по мне и моей жизни я и не помню. Помню как шагнул от ларька на разогретый солнцем асфальт, испуганные глаза мамы и ощущение ее теплой руки которая с неожиданной силой толкает меня в сторону. Потом, что–то заслонило солнце, глухой удар и ощущение полета. А потом легкое движение полета резко сменилось на тягучее и медленное движение. Нет, это было совсем не так как во сне, когда движение приятно а картинки словно из рекламных проспектов. В этот раз все было по–другому. Я не только ощущал себя подвешенным в воздухе, но и видел происходящее так ясно, словно оно происходило на самом деле. Меня затягивало в воронку вместе с густым и тягучим желе. Пока я находился на периферии этого движения. Но я не обольщался шесть или около того, оборотов, и я буду точно в центре.
Движение было медленным и неотвратимым. А там, в центре воронки туманными тенями, ритмично мелькали лопасти какого–то механизма. И я словно знал, что от этого мелькания, в конце концов будет мне полный абзац и капец.
Эта мысль заставила меня двигаться в противоположном направлении, но то, что было вокруг, было слишком густым и двигалось неотвратимо. Пометавшись, я то впадал в истерику, то придумывал новый способ покинуть тягучий кошмар. Пару раз я даже пытался проснуться, но от этих попыток становилось только хуже. На какое–то время желе становилось более жидким, что позволяло мне продвинутся на пару метров к краю, но затем, что–то происходило, и я оказывался в еще более густом месиве.
В конце концов, я так устал, что какое–то время просто безучастно ждал, пока лопасти не перемелют меня словно кусок мяса. Уже можно было разглядеть отдельные части машины, что втягивала меня в свое нутро, как меня вдруг осенило. Ведь если это мой сон, то я тут хозяин?
Почему–то я не стал делать кисель вокруг меня более жидким. Сразу я сконцентрировался на самом механизме.
Сначала я стал представлять себе, что он вдруг остановился, потом, что стал двигаться в другую сторону. Ничего не помогло. И только тогда, когда я стал представлять себе, что от тяжелой массы, что давит на лопасти, от них потихоньку начинают отваливаться кусочки, дело пошло.
Я сразу сконцентрировался на том месте, где лопасти крепились к оси. Сначала кисель вокруг лопастей стал немного темнее, а затем вообще черным. Не отвлекаясь ни на что, я сконцентрировался как мог на проклятой мясорубке, пока с легким звоном, не отломилась сначала одна, потом другая, а затем и остальные лопасти.
Проснулся я от яркого света бьющего прямо в глаза. Проморгавшись кое-как я оглядел обстановку вокруг. Больничная палата, с кучей каких–то приборов.
Почти сразу же в палату быстрым шагом вошла девушка, и остановилась возле меня.
– Проснулся? Вот и здорово. Есть хочешь?
Почему-то я сразу обратил внимание, как она говорит. Быстро словно боится, что ее перебьют. У нас в школе так говорили, когда хотели чтобы учитель думал, что они все знают.
И еще…
Она совсем не улыбалась. Даже не делала попытки. Нервно теребила свой халатик, быстро переставляла какие–то склянки, и все говорила, говорила, говорила.
Но в отличие от нее, у меня с головой было все в порядке. И мне не надо было складывать два и два, чтобы понять, ЧТО именно произошло в моей жизни.
– Мама… Папа… – Я сглотнул, преодолевая сухой ком в горле. – Что с ними?
И мгновенно, по сбившейся походке, по испуганному взгляду, понял.
Все.
Их нет.
И, уронив голову на подушку, завыл, срывая голос.

Дежурный врач, просматривавший истории болезни, услышал странный, рвущий перепонки звук, и выронив от неожиданности папки с бумагами на пол, кинулся на второй этаж откуда доносился этот нечеловеческий вой.
И уже вбегая в палату, успел увидеть, как тряпичной куклой валится на пол безвольное тело медсестры, и мелкой  искристой крупой осыпаются оконные стекла.

Мальчишку конечно жалели. Потерять в один день и отца и мать, было жутко. Но главврач, очень хотел большой красивый внедорожник, на котором так здорово катать медсестер, и где есть место для других забав, что не глядя, подписал заключение о переводе парня в психоневрологический диспансер, в простонародье именуемый «психушкой».
Ушлая сестра покойной, затеяла это все с видами на огромную трехкомнатную квартиру в центре Москвы. А имея такие виды, была весьма щедрой.
А парень? Без семьи, протекции, и всего прочего, что обеспечивают папа с мамой, был все равно обречен. Если не на иглу наркомана, то на бутылку уж точно.
Муж Вали, клерк из Минздрава, сделал так, что клиника куда определили Сашу, находилась даже не в другом городе, а в небольшом райцентре, негласно служившем местом ссылки для таких как он неудобных пациентов.
Минздрав в бозе почившего СССР развалился, и районные больницы, диспансеры и клиники принимали иной раз столь странные формы, что любого специалиста, будь он хоть светилом с мировым именем, хоть просто старательным выпускником «МедИна», при попытке разобраться в структуре такого заведения неминуемо хватил бы удар. Отделения, где непонятно кого лечили по непонятно каким методикам, VIP-палаты, в которых новых хозяев жизни выводили из запоев, спецбоксы, где за немалую плату бились в ломке головой об мягкие стены несовершеннолетние наркоманы – потомки состоятельных родителей…
Вот в такой спецбокс по настоянию родной тети и перевезли безучастного ко  всему Сашу.

В какой–то степени Сашке повезло. Он оказался изолированным от других пациентов и иных реалий психбольницы Его просто «передерживали», чтобы сначала взяться за него по-настоящему, а потом, сломленного морально и психически без помех отправить в интернат для таких же, как он бедолаг.
А Саша понемногу оживал. Его уже не так мучили кошмары, в которых он убегал от взбесившегося грузовика, и безуспешно пытался спасти Папу и Маму.

Таблетки он не пил принципиально. Это еще от папы осталось. Тот тоже никогда не пил никаких лекарств, но, кстати, никогда и не болел. Вообще семья Васильевых была странной с любых точек зрения. Они даже обыкновенный чай никогда не пили. Вместо чая, мама Саши, заваривала ароматные травяные сборы, которые привозила откуда-то из деревни.
Папа работал где-то в министерстве, и часто бывал в командировках. Достаточно редко бывая дома, он всегда привозил из командировок разные вкусности, которые мама и сын с удовольствием поедали.
В эти дни, они вместе шли куда-нибудь гулять, и обязательно заходили в магазин игрушек.
Иногда заходила тетя Валя. Но мама не очень-то жаловала родную сестру. В основном за то, что та была полной противоположностью маме. Валя обожала сериалы, смотрела «Конюшню–2», и иных тем для обсуждения с сестрой – доктором философских наук, себе не представляла.
Папа же наоборот, относился к Вале снисходительно, и на все гневные тирады мамы, что–то долго рассказывал об ошибочных петлях эволюции, и прочих непонятных вещах.
Странно, но снисходительно–внимательный папа вызывал в Вале куда более сильную реакцию, чем открытое неприятие мамы. Но у них в доме всегда можно было одариться какой-нибудь вещичкой или еще чего перехватить, так что Валя скрипела зубами, но от визитов не отказывалась.

Но все это было теперь в прошлом.
Молодой организм быстро брал свое, и как только утихла черная тоска, Саша стал вставать, и даже делать гимнастику. В свои четырнадцать лет, он был достаточно крепким мальчиком. Тут были виноваты и гены – отец происходил из старинного казацкого рода, и сам Александр большую часть своего свободного времени, которое его одноклассники тратили на первое знакомство с водкой, сигаретами и девочками, Саша, как он говорил, «упирался рогом» в спортзале. Его как–то раз зазвали на вечеринку, что устраивали в квартире одного из одноклассников, по случаю отъезда родителей на горный курорт. Но ему не понравилось. Табачный и еще какой-то смолистый дым, запахи немытых тел и спирта, какофония несущаяся из колонок… Он очень быстро ушел оттуда.
А по дороге домой, все сравнивал пахнущий сосновой смолой зал Додзё, аккуратных подтянутых мальчишек и девчонок, с такими не похожими на них одноклассниками.

Но о чем бы он ни думал, все равно мысли его словно бумеранг возвращались к тому дню. Мог ли он помочь? Почему он, такой собранный, вдруг так расслабился?

Глядя на лето за убранным в толстую решетку окном, Сашка вдруг представил себе их уютную квартиру, и теплые мамины руки, и резко дернул решетку на себя.
Вопреки ожиданиям, она, пусть немного, но поддалась. Сашка внимательно, сантиметр за сантиметром осмотрел окно.
Не ремонтировавшийся с царских времен корпус прогнил насквозь и решетки еще способные удержать буйного, но не вполне нормального человека, уже были не способны противостоять человеку пусть и не очень сильному, но изобретательному. Был бы кусок металла… Но единственным металлическим предметом в комнате была кровать накрепко привинченная к полу, и с наглухо заклепанными сочленениями.
Пока мозг торопливо перебирал варианты, Сашка вдруг поймал себя на мысли о том, что ему вовсе не безразлично окружающее. У Александра вдруг появилась цель. Сбежать из психушки. Что он будет делать потом, его как-то не очень беспокоило. Как крайний вариант, всегда оставался Додзё. Куда можно было прийти хоть ночью, и не бояться быть выгнанным наставником.
Шальная мысль молнией прострелившая его голову, заставила его нервно ходить взад вперед по крошечной обитой мягкими матами комнатенке.
Мысль о побеге из душных и враждебных стен, туда, в лето захватила его целиком. Он не животное и не позволит держать себя в клетке!
Инструмент… Без инструмента, а точнее без маленького куска твердой стали, и думать нечего, выкорчевать решетку. Но где его достать?
Саня облазил всю комнату, в поисках такого предмета, и естественно ничего не нашел. И словно чувствуя запах такого нужного ему железа, повторял попытки раз за разом, пока не обессилел.
Умом он конечно же понимал, что никакого железа, в комнате для буйных быть не может по определению. Но он еще понимал то, что живет не в Германии, где то, чего быть не может, не может быть никогда. В России, даже в камере для смертников, рабочие могут оставить, а контролеры не заметить огромного гаечного ключа.
Мысль о металле захватила его целиком.
«Нужное вам знание, всегда рядом. Необходимо только отделить его от шума, что не дает вам покоя. Настройтесь на это знание. Придайте ему эмоциональную окраску. Только не очень сильную. Придайте ему запах. Ищите запах, ищите эмоцию…»
Слова Наставника вспыхнули в голове словно транспарант. Саша усилием воли успокоил дыхание, затем пульс, и медленно погрузился в медитативное состояние. Обычно ему требовалось от пяти до десяти минут чтобы поймать нужный настрой. Но тут все получилось намного быстрее и словно само.
Нетвердой походкой лунатика, парень подошел к двери, и провел чуткими словно у слепого руками по волнистой обшивке стены.
Через несколько сантиметров, он нащупал едва заметный бугорок тянувшийся словно шов, вдоль складки покрытия стены.
Едва скрепленный хлебным мякишем шов беззвучно разошелся, и в крошечном кармашке из выщипанного поролона, пальцы нащупали прохладный пластик.
Словно удар, мгновенно подскочившая температура, и резкое сердцебиение, вернули Сашку на землю. Аккуратно, словно боясь сломать, он вынул из обшивки стены нож.
Не кухонный огрызок измочаленный долгими годами службы, и не тряпичное изделие безвестных китайских мастеров. Полоса остро заточенной стали с рукоятью обмотанной скрученными в плотный жгут и пропитанными воском веревками.
Почти ломая, он заставил себя положить нож на место, и лечь.
Теперь у него есть не только цель но и средство.
Дело за малым.
День за днем он медленно подтачивал дерево вокруг решетки ослабляя ее крепление. Хорошая сталь клинка успешно справлялась не только с деревом но и с камнем в который были вмурованы горизонтальные прутья.
Ему оставалось уже совсем немного, когда однажды ночью, он был разбужен запахом гари. Он походил по комнате принюхиваясь, затем шагнул к двери и приблизил лицо к дырочке, что заменяла глазок.
Сомнений не было. Дым шел из коридора.
Он сначала тихо, затем сильнее забарабанил в дверь, но мягкая обшивка гасила почти все звуки. Затем он услышал крики санитаров, и их беспорядочную беготню.
Зазвенели выбиваемые стекла, и крики стали громче.
Он все ждал, что дверь откроется, и его выведут наружу, но запах дыма становился все сильнее, звуки все тише, а помощь не прибывала.
И тогда он решился.
Быстро собрал все приготовленные к побегу пожитки, и подскочил к окну. Схватившись за прутья руками, он дернул решетку что есть силы на себя. Массивная решетка скрипнула, слегка поддалась одним краем, но устояла. Сашка еще несколько раз попытался выдернуть прутья, но только сбил дыхание.
В комнате стало ощутимо жарче. Он оглянулся в сторону двери и замер. Дырка в двери светилась красным словно лампочка.
В отчаянии, он рванул прутья, и чуть не упал под тяжестью вышедшей из пазов решетки. Затем он стальной рукоятью ножа раскрошил стекло, и перегнувшись через подоконник посмотрел вниз.
В свете выбивавшихся из оконных проемов языков пламени, он разглядел и куст под деревом, и клумбу чуть в стороне.
Разбежавшись насколько позволяло пространство комнаты, Сашка рыбкой вылетел из окна. Приземляясь чуть не вывернул руку, зажатым в ней ножом, но, мягко перекувыркнувшись, встал на ноги. Тело и голова действовали словно отлаженный механизм. Первым делом, он спрятал нож в импровизированных тряпичных ножнах под курткой больничной пижамы, и рысью, на полусогнутых метнулся к противоположному крылу больницы, где располагался приемный покой и склад.
На его счастье, весь персонал и больные находились сейчас со стороны фасада, где шла эвакуация. Часть санитаров не занятых имитацией борьбы с огнем, выводили людей и сажали их на траву перед входом. Тех кто буянил, осаживали электрошоком и дозой транквилизатора из пневмоинъекторов.
Но все это сейчас мало заботило Александра. Негромко ругаясь, он с помощью ножа, пытался взломать дверь черного хода. Наконец проржавевший замок, видимо посчитав свою миссию по сопротивлению взлому законченной, сдался.
Пробравшись по короткому, захламленному до потолка коридору, Сашка попал в небольшой зал, куда выходили несколько комнат, и вел коридор на улицу и вовнутрь больницы.
Дымом уже не просто пахло, но уже удушливо воняло. Особенно это было заметно после глотка свежего воздуха на улице.
Дверь камеры хранения тоже не сопротивлялась долго. Александр просто отжал ее от косяка лезвием ножа и проскользнул внутрь.
Ему требовалось нечто неброское, и практичное. Не заботясь о порядке, он выдергивал с вешалок одежду и примерял ее приложив к плечам. Наконец что–то похожее было найдено. Дешевый спортивный костюм, и такие же кроссовки.
От костюма отвратительно пахло какой–то синтетикой и дезинфекцией. Преодолевая брезгливость, Саня натянул одежду и прислушался. Судя по мельканию в окнах, света проблесковых маячков наконец–то пожаловали пожарные. Он выполз в коридор, и был неприятно удивлен, что от плотного дыма, видимость в коридоре практически отсутствовала.
С короткой мыслью: «Форт–Байярд, блин» он на ощупь двинулся в обратный путь.

Несмотря на то, что психбольница была объектом первой категории, пожарники ухитрились приехать с пустыми баками. Пожарный гидрант не работал, и машины развернулись, уехав за водой.
Во всей этой суматохе, никому не было дела до мальчишки в спортивном костюме, прошедшем с независимым видом мимо орущих друг на друга главврача с брандмейстером, мимо скучающих милиционеров, и канувшем в короткую летнюю ночь.
Утро он встретил на губернском железнодорожном вокзале, куда добрался ночной электричкой. Прокантовавшись пару часов, он сел на электричку в Москву.

Почти совершенно пустой вагон пах мочой и зиял разбитыми по давней российской традиции стеклами. От окон неприятно тянуло прохладным ветерком, и Сашка был вынужден сесть подальше оказавшись на одной лавке с благообразным седым монахом в черной рясе опиравшемся на красивый резной посох. От нечего делать, Сашка украдкой рассматривал большой серебряный крест, резкие черты лица и невероятные светло–голубые глаза старика.
Погруженный как казалось в свои мысли старик не замечал пялящегося на него пацана, и лишь мерно покачивался в такт вагону.
Сашка естественно много раз видел церковников. И в торжественных парчовых одеяниях, и вот как этот, во всем черном. Но было у монаха нечто такое, что резко отличало его от других. Сашка попытался ухватить мелькнувшую на периферии сознания мысль, и через секунду понял. Старик, по сравнению с другими людьми выглядел также как выглядит бронетранспортер рядом с обыкновенной машиной. Спокойствие, уверенность и полное пренебрежение тем, что казалось важным остальному человечеству. Из знакомых Александру людей, так выглядели отец, его старший брат – дядя Володя, и Наставник.
Додумать мысль он не успел.
Двери в вагон  резко открылись, и в поле зрения Сашки нарисовалась четверка босяков интернациональной наружности.
Без лишних слов они принялись потрошить сумки пассажиров, затыкая вопли глухими зуботычинами.
До них с монахом оставалось лишь пара метров, когда бандиты взялись за ехавшую рядом семью. Отец, с мамой и маленьким сыном.
Почему–то для Сашки было особенно нестерпимо именно то, что маленький, лет восьми мальчишка будет свидетелем унижения мамы и папы.
Он встал, и пересиливая шум громко сказал.
– А теперь повернулись, и ушли.
Он не знал что говорят в таких случаях. Эту тему Сэнсей как–то не раскрывал. Поэтому сказал первое, что пришло в голову.
Бандиты сразу оставили в покое семью и, скалясь щербатыми зубами, подошли поближе.
– А ты у нас типа Брюс Ли? Произнес низкорослый бандит в мятом пиджаке и украшенный такой же несвежей кепкой.
Двое уже глумливо поигрывали ножичками, а четвертый из-за узости прохода вынужденный стоять в арьергарде, доставал из сумки бейсбольную биту. Но, несмотря на внушительные габариты, и огромные кулаки, его опасность Сашке не показалась значительной. Глаза у босяка были абсолютно тупыми.
– Не, братва. Мы не будем его резать. – Продолжал выкобениваться коротышка. – Мы его сейчас прямо здесь разложим и попользуем. А? Кто желает маленькую мальчишескую попку?
Это было уже слишком для пацана только что оставшегося с миром один–на–один. Он поймал момент когда коротышку качнуло вперед, и используя ручку на сидении как опору, сдвинул тело вперед и влево, а прятавшаяся до этого момента правая рука с ножом метнулась к горлу коротышки.
Молниеносный удар, подельники не заметили. И лишь тогда, когда коротышка зажавший рану обеими руками, булькнул что–то невнятное, и упал им под ноги, в ужасе отшатнулись. А Саньке было уже все фиолетово. Он был готов сражаться хоть с армией бандитов. Легко балансируя на кончиках ног, он стоял в боевой стойке, ожидая продолжения.
И оно последовало. Хотя и не так, как предполагал Санька.
Стоило одному из бандитов выдернуть из под полы ствол, как из за спины что–то свистнуло и башку бандита просто снесло ударом посоха.
Парень еще не успел удивиться, когда старик совершенно сделав совершенно невероятное для его возраста движение, перескочил через барьер образованный спинками сидений, и двумя точными ударами выскочившего из посоха лезвия, прикончил остальных бандитов.
Все это заняло у старика едва–ли больше секунды. Он деловито обтер лезвие кепкой одного из бандитов, крутанул навершие посоха, и с металлическим щелчком, сталь скрылась внутри.
– Спасибо. – Услышал словно со стороны Сашка свой голос.
И словно из него вынули все кости мешком осел на сиденье.
Сашку не просто мутило… Его выворачивало словно он нажрался шавермы на Московском вокзале.
– Ничего, – с улыбкой ответил монах, устраиваясь напротив. – Еще соберешь грехов…
Внезапно он прищурился, и внимательно посмотрев Сашке в глаза произнес:
– Ох, ты ж. – И волоком перетащил его в самый конец быстро пустеющего вагона. – А ну держи. – И ловко скинув с головы цепь креста, сунул его Сашке в руки.
– Не молчи, – теребил монах Саньку. – Повторяй за мной: Господи, да прости прегрешения наши, и ворогов побитых упокой…
Поначалу не понимая ни слова, из тех, что произносил его ворочающийся с трудом язык, Сашка словно входил в транс. Только этот был наполнен не жесткой концентрацией боя, а мягкой, словно лесной родничок солнечной влагой.
Отошли куда–то прочь проблемы и горести, а было только ощущение теплого солнечного шарика в груди.
Он открыл глаза. Крест в его руке светился мягким желтым светом, и слегка пульсировал будто живой. Он поднял глаза и встретился взглядом с совершенно ошалевшим, истово крестящимся монахом.
– Удивил ты меня, отрок, – произнес монах после того, как крест вернулся на свое место. – А ты кто вообще таков? Из каких будешь? – и, перехватывая взгляд Саньки оглядывавшего «поле боя», добавил, – Об этом не беспокойся. Милиции ни на этом, ни на следующем перегоне нет. А иначе как бы они тут промышляли?
И была в голосе старика такая уверенность, что Санька, не утаивая ничего,  рассказал всю свою печальную одиссею.
– Воистину, чудны дела Твои, – вновь перекрестился монах. На мгновение словно прислушался к чему-то, затем достал из складок рясы вполне современный мобильник, нашел нужный номер, и отрывисто произнес несколько фраз.
Пребывающему в легкой эйфории, Александру было на все решительно наплевать. Мир сиял красками звуками и запахами.
Он не заметил, как сначала замедлился, а потом и вовсе остановился поезд, как его волоком вытаскивают из вагона на пустой перрон, и снова куда-то тащат… Более или менее очнулся лишь в церкви, где монах разговаривал с богато одетым священником.
Он не успел удивиться, как его втолкнули в огромный старый автомобиль, и быстро повезли куда-то.
Через пару часов, они остановились на дороге, простояли минут двадцать, и пересели в подъехавшую «Волгу».
Куда они ехали, Сашку интересовало как-то вяло. Он пару раз вопросительно посмотрел на монаха, но тот успокоительно улыбался перехватывая Сашкин взгляд, и вновь погружался в свои мысли.
Они остановились лишь пару раз. Когда Сашка просил выпустить его по нужде, и еще один раз недалеко от придорожного кафе. Немногословный коренастый шофер, быстро сбегал за едой, и парень, уничтожив огромное количество еды, быстро осоловел и заснул под ровное гудение мотора.
Проснулся лишь тогда, когда машина, съехав с трассы, по накатанной грунтовке углубилась в лес.
И тут Сашку проняло тонким, словно игла страхом. Он быстро обернулся на монаха, и в ответ на незаданный вопрос услышал:
– Поживешь пару дней. Пока все утихнет. Если не понравится, отвезем тебя в любое место на планете.
Так и сказал «на планете», словно говорил о своем огороде. Почему-то именно эта фраза успокоила Александра.
Еще через час, дорога вильнула к бетонному забору, и метров через триста они подъехали к большим черным воротам, на которых, словно звездочки на воротах армейской части, тускло поблескивали серебристые кресты.
К удивлению Александра, машина не заехала в ворота, а высадив пассажиров, развернулась и уехала обратно.
Небольшая металлическая дверь мягко открылась, пропустив их внутрь небольшой комнаты. Сидящий за стеклом молодой монах вскочил, увидев Сашкиного провожатого, и сел только увидев успокоительный жест монаха.
– Отец Сергий на месте?
- Да… Простите, отче, как повелите доложить?
Монах чуть склонил голову:
- Не утруждайся понапрасну, брат мой. Мы по-простому, без доклада, – и спокойно пошел дальше, уже не обращая внимания ни на что вокруг.
И Сашке ничего не оставалось, как последовать за ним.
Двор больше напоминал армейский плац, который Александру однажды довелось увидеть, когда отец взял его с собой в одну из бесконечных командировок. Серый асфальт, расчерченный белыми полосами, напоминающий огромное поле для детской игры в классики. Но в отличие от того плаца, который Сашка видел раньше, по этому ходили какие-то мальчишки и девчонки, одетые в странные мешковатые балахоны. Ребята что-то обсуждали, спорили, играли в непонятные пареньку игры. Внезапно, среди них появились двое монахов в рясах и женщина в черном, до пят платье с таким же платочком на голове.
Все девочки и мальчишки помладше тут же построились в колонны и быстро зашагали за женщиной и монахом, чье лицо было скрыто низко надвинутым капюшоном. Ребята постарше построились в несколько шеренг, занимая места в прорисованных квадратиках. Монах вскинул вверх руки – ребята повторили его движение…
- Ну, что ж ты встал, отрок? – монах положил руку на плечо засмотревшегося Сашки и слегка подтолкнул его вперед – Загляделся? Пойдем, сыне, пойдем… Еще насмотришься – как бы не надоело…
Вокруг «плаца», окружая его с трех сторон, стояли дома – обыкновенные трехэтажные строения, в которых не было ничего церковного или мистического. Самые обычные, сложенные из серого силикатного кирпича, с грязными подтеками на стенах. Разве что окна были не совсем обычные: было их много больше, чем положено обычному дому – узких, похожих на бойницы средневековых замков, забранных изнутри серебристыми решетчатыми ставнями. Сашка попытался угадать, в который же из этих домов ведет его легко шагающий старик в потертой рясе. Но как он ни старался, все равно угадать бы не смог: монах свернул на узенькую, вымощенную булыжниками дорожку между зданиями. Она вела к неприметному домику, сложенному из бетонных блоков. Его можно было бы принять за трансформаторную будку или (при небольшой фантазии) – за ДЗОТ, блокгауз или что-нибудь еще такое же, военное, если бы не крест, примостившийся на серой шиферной крыше. Неужели церковь?..
- Вот, отрок, постой пока, – монах остановился у обшарпанной двери. – Думаю, не успеешь заскучать – позовут…
С этими словами он исчез в домике, оставив Сашку размышлять обо всем, что случилось с ним за этот длинный, как целая жизнь, день…