Добро пожаловать на литературный форум "В вихре времен"!

Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Для начинающих писателей, желающих показать свое произведение критикам и рецензентам, открыт раздел "Конкурс соискателей".
Если Вы хотите стать автором, а не только читателем, обязательно ознакомьтесь с Правилами.
Это поможет вам лучше понять происходящее на форуме и позволит не попадать на первых порах в неловкие ситуации.

В ВИХРЕ ВРЕМЕН

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Знамение

Сообщений 31 страница 40 из 75

31

Из-за прохода доносились звуки разговора. Приглушённые – звук по большей части гасили скалы. И непонятные – те слова, что удавалось всё-таки расслышать, были на каком-то непонятном языке. Коварный турок сделал так, что ни Арпине, ни, тем более, женщины и ополченцы не понимали ни слова. Даже поручик Чапский только развёл руками: «Мне очень жаль, барышня Арпине, но это капитан служил в Бранденбурге, а не я». Но Павел был далеко, за каменной стеной, он вёл важнейшие переговоры, от которых зависела их жизнь, а она оставалась здесь, с чужими людьми, и не знала, что будет дальше. Павел вывел их из… из ТОГО места, как Моисей из Египта, – повторяла себе девушка, – не для того, чтобы они снова попали в руки… в руки ТЕХ. Он сделает так, что она вернётся к людям. Вернётся в… на землю Цесарства, где она никогда в жизни не была.
Неожиданную услугу оказал княжне тихий молодой человек. Арпине так и не приучилась воспринимать его, как военного, как офицера цесарского войска. Если бы не его мундир с эполетами поручика, она осталась бы в полной уверенности, что говоривший «Вы» даже армянским ополченцам и красневший при разговоре даже с какой-то несчастной Лиануш (он знал достаточно армянских слов, чтобы их обмен репликами мог считаться «разговором») Арсений – всего лишь обычный мальчик, сын одного из советников Великого Князя, потерявший родителей во всём этом военном хаосе.
Так вот, оказалось, что маленький Арсений знает не только армянский, но и немецкий. Он объяснил, что Павел с турком служили где-то рядом – в каких-то германских княжествах, названия который Арпине не запомнила. Потом он смущённо объяснил, что турки предлагают её Павлу сдаться. Потом он замолчал, потому что с ТОЙ стороны ветер подул в другую сторону, и слов стало невозможно разобрать. Вдруг оба, Павел и турок, перешли на крик. И тогда Арпине стало по-настоящему страшно – турок много, они сейчас убьют её Павла, потом войдут сюда и убьют всех остальных мужчин, а её заберут с собой! ОНИ снова заберут её с собой и отдадут ЕЙ- а ОНА отдаст её башибузукам… если вообще отдаст! Девушка почувствовала холод, страшный холод, от которого не спасают никакие шубы и одеяла. Она разрыдалась навзрыд.
Арсений стоял и смотрел, как плачет княжна Галстян, даже не пробуя её успокоить.  Вот Павел бы смог. Он прижал бы её к себе и там, на его тёплой груди, в объятьях его сильных рук, её страхи пропали бы, как ночной кошмар.

- Павел, Павел, где ты? – всхлипывала дочка «Льва Карина», –  Ну где же ты, куда ты ушёл? – закрыла она глаза руками.

- Прошу прощения, госпожа, может быть Вам нужно это? – сквозь слёзы Арпине увидела руку Арсения, протягивающую ей… белый кружевной платок с вышитым вензелем.

- Что ты сказал? – переспросила княжна.

- Я подумал… может быть, Вам нужен платок, госпожа Арпине, – смущённо залепетал «сын советника», – вот он. Простите, пожалуйста…

Арсений выглядел таким несчастным, что Арпине расхотелось плакать. Как можно жалеть себя, когда рядом есть такое несчастное маленькое существо, как он.

- Не беспокойтесь, Арсений, всё в порядке, – княжна Галстян смеялась сквозь слёзы и трепала мальчишку в офицерском мундире по кудрявым волосам.

Офицер Цесарства застенчиво улыбался. Для полного сходства со щенком ему не хватало только вертящегося хвоста. Арпине расхохоталась.

- Ишь ты, веселье теперь на неё нашло! Может тебе ещё пальчик показать, сиятельная госпожа!

Мерзкий скрипучий голос проклятой Лиануш пробудил в дочери князя давно дремавшую злость.

- Замолчи немедленно, старая корова!

- Да что Вы говорите, сиятельная княжна! – Лиануш упёрла руки в боки и выставила вперёд ногу в туфле с загнутым вверх носком, – Может быть, Вы изволите высечь свою недостойную служанку?

Такого издевательства от простой деревенской бабы дочь нахангапета стерпеть уж никак не могла.

- А чтобы ты знала – я так и сделаю! – Арпине не заметила, что уже сама стоит в такой же позе, как и Лиануш, – Высеку тебя, наглая тварь, так, что мало не покажется!

- А ну, попробуй, подстилка турецкая!

Этого прощать было нельзя, и Арпине бросилась вперёд, вцепившись в волосы мерзавки, которую она не желала больше звать по имени. Та ответила тем же самым.

- Молчать, бабы!!!

Громовой голос над самым ухом остановил её. Железная рука вахмистра Куника растащила ссорящихся женщин в разные стороны.

- Ты! – погрозил он волосатым кулаком Лиануш, – Пошла отсюда и чтоб пикнуть у меня не смела – задавлю! – та отошла в сторону, поправляя на голове покрывало и что-то бормоча под нос – разумеется, не поняла ни слова, но кулак вахмистра был более чем красноречив.

Арпине стало вдруг стыдно. Как она могла, она, образованная барышня из доброго дома, так опуститься до драки с какой-то… с какой-то глупой дурой, не умеющей ни слова по-польски. А как она теперь выглядит! Княжна Галстян стала поправлять руками платье и только здесь вспомнила, что на ней мужская одежда. Какой же стыд!

- Какой стыд, барышня! – выговаривал ей вахмистр, – Ну понимаю, эта, как её там, Лианнушка, что с неё взять! Но Вы-то Вы! Ваш… господин капитан там, а Вы? А если бы господин капитан это увидел? Что тогда?

Арпине снова перепугалась. Если Павел, упаси Боже, узнает, как ужасно она себя вела, тогда он её просто… он её просто оставит, о добрый Боже!

- Пусть Игнатий ничего не говорит капитану, совсем ничего, – скороговоркой говорила Арпине, – Тогда он ничего не узнает, а я… буду благодарна Игнатию до конца моих дней.

- «До конца дней», – пробормотал Игнатий, – Да что мне, барышня, в Вашей благодарности? Я за господина капитана в огонь и в воду. Я-то что, я нем, как рыба, тут Вы, барышня, не беспокойтесь. Эх, бабы, бабы, одна из-за вас морока.

Игнатий взял прислонённый к скале карабин и вернулся на свой пост у входа. Арпине заметила, что последняя фраза была не по-польски, хотя она и поняла нелестное для представительниц её пола содержание. Наверное, это был тот самый «москворусский язык», о существовании которого она слышала в отцовском доме от своих учителей.

Отредактировано Московский гость (10-06-2012 11:40:20)

+1

32

Tibet написал(а):

Читается на одном дыхании! На мой взгляд, пора рассказать как встретились Арпине и Ницеевский.

Благодарю. :cool:
Коллега, вам стоит взять второе дыхание.  :D
В тексте этот эпизод уже был - глазами армянской княжны.

Отредактировано Московский гость (10-06-2012 19:28:52)

0

33

Что-то произошло, пока он отсутствовал. Чапский отсалютовал ему как-то слишком быстро, взор Сибирийца был каким-то слишком преданным, Дружинко вообще старался спрятаться куда-нибудь в темноту. Солдаты и армяне слишком старались не смотреть ему в глаза, а Арпине как-то слишком быстро обняла его и начала целовать. В свете только что появившейся из-за гребня скалы полной луны её глаза блестели – она точно плакала. Что-то произошло, но пока это неважно. Сейчас важно совсем другое.

- Ну что, господин капитан, что он, чёрт побери, требует? – нетерпеливо и не совсем согласно с Регуламином обратился к нему Чапский.

Остальные просто ждали его слов. Ждал Сибириец, поглаживая густые усы, ждал Дружинко, переминаясь с ноги на ногу, ждали солдаты и ополченцы, опершись на карабины, ждали женщины, потупив взор. И ждала ответа его Арпине, часто-часто моргая длинными ресницами.
Капитан Ницеевский рассказал содержание переговоров с Сараджоглу. Разумеется, вкратце, опустив рассказ о семейной истории турецкого капитана. По большому счёту, имел значение только окончательный ультиматум, но ему нужно было время, чтобы обдумать своё решение. Решение, которого в душе он ещё так и не принял.

- Господа офицеры! – официальным тоном произнёс капитан, – я хочу выслушать ваше мнение, что нам следует в сложившимся положении дел предпринять.

Формально его слова относились только к кракусу и новгородцу, поэтому он добавил:

- Господин вахмистр, – услышав, что его назвали «господином», Сибириец расправил плечи и сделал грудь колесом, – вначале я хочу услышать, что скажете Вы.

Сибирийцу, похоже, ещё никогда не приходилось принимать участие в военных советах наравне с «господами офицерами», поэтому он выглядел немного смущённым.

- Господин капитан, я тут подумал… с барышней вот поговорил, – ну да, что-то тут происходило, – и так скажу: я с Вами в огонь и в воду! Если скажете: умри, Игнатий – Игнатий пойдёт и умрёт. Скажете: сдавайся, Игнатий – сдамся, куда деваться, жить-то оно всем хочется, – он опустил голову, потом снова её поднял и посмотрел в глаза капитану Ницеевскому, – Только вот с барышней-то Арпине как? Это получается, что мы турку сдадимся, и её сдадим? Это, господин капитан, понятно, Вам решать, она же всё-таки как-никак Ваша… княжна, но я так скажу: будь моя воля, то барышня досталась бы этим басурманам только после моей смерти. Нет, господин капитан, помирать, так всем вместе.

Капитан Ницеевский перевёл взгляд на свою… невесту, конечно, теперь в этом не было сомнений ни у кого. Она стояла в неподалёку, в стороне, не вместе с армянками, не вместе с солдатами – сама по себе, и ждала, пока решат её судьбу.

- Поручик Дружинко, слушаю Вас.

- Господин капитан, господа, – начал новгородец, – я, если позволите, рассмотрю наше положение с формальной точки зрения. Во-первых, неприятель имеет силу до эскадрона, а нас только одиннадцать человек, у которых есть оружие. Во-вторых, нам некуда отсюда отступить, так как выход есть только один. В-третьих, у нас на руках цивильные и женщины, которых мы обязаны защищать. Первые два фактора свидетельствуют в пользу того, что наше сопротивление бесполезно и нам следовало бы сложить оружие, тем более что капитан анкарских драгун, как сказал господин капитан, – поручик Дружинко посмотрел «снизу» на Павла, – является человеком благородным и своё обещание, скорее всего, выполнит.

Новгородец замолчал. Капитан Ницеевский ждал ответа на свой вопрос. Кракус нервно кусал верхнюю губу и крутил усы. Его вахмистр рассматривал забранный у убитого турка (как его, Селим, кажется) карабин. В сторону Арпине капитан старался не смотреть. Молчание затягивалось.

- Поручик, я жду Вашего ответа.

- Простите, господин капитан, – спохватился Дружинко, – Вот такой представляется мне наша нынешняя ситуация, – он преданными глазами смотрел на капитана и снова молчал.

- То есть, – вздохнул капитан Ницеевский, – по ВАШЕМУ мнению, мы должны принять ультиматум капитана Сараджоглу и сдаться туркам?

- Но здесь есть ещё один аспект, господин капитан, – засуетился «банкир», – мы, как солдаты Его Цесарской Милости, присягали не щадить жизни для Отечества. Но наши цивильные, и тем более женщины, такой присяги не давали. Соответственно, мы, как солдаты цесаря, обязаны позаботиться о том, чтобы вывести их в безопасное место. Но с другой стороны, мы их вывести не можем, потому что отсюда нет выхода! – он заметался глазами по сторонам, ища поддержки.

Чапский смотрел на мальчишку исподлобья, крутя ус. Сибириец, по-прежнему с интересом вертел трофейный карабин, не отвлекаясь на такие мелочи, как совет. А Павлу как-то даже не хотелось злиться на бедолагу, попавшего, как кур в ощип. Но так было нужно.

- Поручик Дружинко! – гаркнул капитан Ницеевский, – Ваш начальник задал вам вопрос и желает получить ответ. Отвечайте немедленно!

- С другой стороны, если цивильные сдадутся вместе с нами, они могут сохранить жизнь ценой смены религии, но это, соответственно, означает…

- Молчать! – Павел надвинулся на несчастного Арсения Дружинко, втянувшего голову в плечи, – Мне не нужны здесь рассуждения, что есть «с одной», а что «с другой стороны», меня не интересует, как будет «соответственно» и как будет «безответственно»! Мне, псякрев, нужен Ваш ответ на вопрос: должны мы сопротивляться до последнего или же сдаться! Отвечайте немедленно: «да» – сопротивляться, или «нет» – сдаться!

Павел смотрел на Арсения сверху вниз. Поручика из Новгорода этот взгляд, казалось, вдавливал в землю.

- Нет! То есть да! Нет, не да, а нет! Я не знаю, что полагается делать в таком положении! – Арсений Дружинко теперь по-настоящему расплакался, – Я не хотел служить в войске! Это всё отец! Он сказал: банк достанется Николаю, а я, младший сын, должен идти до войска! Я ничего не знаю! Я служил при штабе! Я только докладывал гетману! Я не умею!

По щекам «банкира» в мундире поручика потоком текли слёзы. Он вытирал их руками, и всё лицо было теперь хорошо видимыми в лунном свете чёрными подтёками. Уланский поручик вопросительно смотрел на капитана Ницеевского. Сибириец по-прежнему делал вид, что его не касается ничего, кроме чистки турецкого карабина. Павел решил взять дело в свои руки. В прямом смысле.

- Слушай меня, недоносок! – правая рука сжимала горло поручика Дружинко, а левая поднимала ему голову за волосы, – Сейчас ты мне ответишь: «да» или «нет» без этих твоих банкирских выкрутасов! Потому что, если ты мне не ответишь, я даже не стану тратить на тебя пулю, а просто сверну тебе шею вот этими руками. Отвечать мне немедленно, псякрев!

Краем глаза Павел заметил, как оба улана – поручик и вахмистр, переглянулись между собой и одобрительно кивнули. А, какая разница, тысяча чертей!

- Да! – выкрикнул поручик прямо в лицо капитану

Его глаза ещё были мокрыми, но там уже не было щенячьего страха.

- Мы будем сопротивляться! До конца! – заявил он уверенно, – Всё равно, если я попадусь туркам и придётся платить выкуп, отец меня потом со свету сживёт, – проговорил он скороговоркой себе под нос, отвернув голову.

Но его капитан всё равно это услышал. А невеста капитана подошла к поручику и протянула ему белый кружевной платок с вышитым вензелем. Поручик поклонился ей кивком головы и прищёлкнул каблуками – прямо, как на балу в Мариинском Дворце, только паркета нет.

- Благодарю Вас, поручик, – произнёс Павел совсем, как ни в чём ни бывало, – теперь нам осталось выслушать Ваше мнение, господин Чапский.

- Чёрт побери, уланы не сдаются… господин капитан! – поручик Чапский снова подкрутил свой ус.

Сзади щёлкнул курок – похоже, Сибириец наконец-то довёл свой карабин «до ума». Что же, подчинённые высказались, теперь дело за решением командира. Павел посмотрел на полную луну в небе. Тысяча чертей, как же хороша эта проклятая жизнь!

- Итак, господа – мой приказ следующий: как только начнёт светать, поручик Чапский возьмёт с собой вахмистра Куника, плутонгового56 Дылонга и рядовых…, – капитан припомнил фамилии солдат, охранявших вход, пока «господа офицеры» держали совет, – рядовых Джахоенко и Кургоченко, заберётся на скалы и будет сдерживать неприятельских стрелков, пытающихся туда подняться. Остальные будут держать вот этот вход.

Павлу за время их «анабасиса» неоднократно приходилось видеть, как ловко скачет по скалам Чапский, даром что улан, Сибириец, разумеется, полезет за своим поручиком к чёрту на рога, Дылонг родом откуда-то то ли из Поронина, то ли из Нового Тарга, в общем, с Подгалья57, а оба украинца на каждом шагу повторяли: «Дак хiба ж це гори? Ось у нас на Кавказi – оце гори!». Ну раз они знают толк в горах, пусть туда и лезут, как рассветёт и станет видно, за что там цепляться. А остальным придётся драться внизу. До того момента, как турки всё-таки возьмут их не умением, так числом. А, тысяча чертей, неважно!

- Что касается цивильных, я решил предоставить им выбор – остаться с нами или идти к туркам. Сараджоглу обещал их не убивать, так что какие-то шансы у них будут в любом случае.

- Дорогая, – первый раз в жизни он обратился к Арпине, как муж обращается к жене, – ты всё слышала, объясни это по-армянски. Пожалуйста.

Но Арпине не успела ещё удалиться, как со стороны беженцев начали доноситься крики. Армяне громко возмущались по-своему. Громче всех слышался уже слишком хорошо знакомый Павлу Ницеевскому голос Лиануш. Но вот, что именно она требовала и у кого, он не понимал.

-----------------------
56 Подофицерский чин в цесарском войске
57 Поронин (Poronin) и Новый Тарг (Nowy Targ) – населённые пункты в регионе Подгалье (Podhale) в Татрах

+1

34

Tibet написал(а):

Спасибо за тапок.

Пожалуй100  :flag:

Tibet написал(а):

Я имел ввиду происходившие события с Ницеевским с момента атаки и выстрела пушки, и с Арпине после бала.

Это воспоследует адназначна!  :writing:

0

35

- Люди, да что же это делается! – вопила во всю глотку влезшая на большой камень Лиануш, – Вы слышали, что они решили! Они тут будут себе геройствовать, а мы! Нас подставляют под турецкие пули! Люди! Да что ж это за дела!

Толпа беженцев волновалась. Арпине видела, как перешёптываются между собой женщины, и как мрачно переглядываются ополченцы и цивильные. И откуда только это дрянь узнала, о чём был разговор – ведь по-польски она ни «бе», ни «ме». Это выяснилось очень скоро, когда слово взял (если это можно было так назвать) господин Варданян.
Конечно, «господином» он был очень давно, недели две-три тому назад, когда ещё служил советником в канцелярии нахангапета в Карине. Когда три дня тому назад (а может и пять, а может и всю неделю – Арпине путалась во времени, когда они брели по этим проклятым горам) люди Павла нашли его в какой-то пещере, он меньше всего припоминал княжеского чиновника. Одетый в нечто, что когда-то было сюртуком, он выглядел, скорее, как побитая собака, панически пугающаяся людей.
Он прятал в своих лохмотьях еду, а потом клянчил её у окружающих, за что пару раз получал тумаки от ополченцев. Драки, впрочем, решительно пресекал вахмистр Игнатий, так что ничего страшного господину Варданяну не сделалось. Хуже всего оказалось то, что он несколько раз видел Арпине в доме отца, когда приходил к нахангапету с какими-то бумагами. На этом основании он стал называть её «дорогой девочкой», вспоминать «старую дружбу с её благородным родителем», а самое главное – снова клянчить и клянчить съестное, взывая к её христианскому милосердию.
Арпине не зная, как отвязаться от назойливого «друга семьи» как-то оторвала ему кусок лаваша, а потом ещё раз поделилась кусочком сушёного мяса. Тогда господин Варданян вообще перестал от неё отходить, часами расписывая, какие приключения были у них с князем Левоном в молодости. Арпине не верила ни одному его слову, но просто прогнать бывшего советника не могла – уж очень он был жалок. Помог ей всё тот же вахмистр, точнее – Павел, который послал вахмистра Игнатия сделать внушение прилипчивому субъекту. Игнатий взял худого, как щепка, господина Варданяна за лацканы его сюртука (сукно затрещало, но выдержало) и отнёс в конец колонны беженцев. Внушение подействовало – больше Арпине господина Варданяна рядом с собой не видела.
А вот сейчас старый гриб (не сдержалась в душе Арпине) проснулся. Подслушал разговор офицеров, растрепал, не медля, змее Лиануш, а та уж…

- Люди, кхе-кхе, – закашлялся бывший советник, – Армяне! Поляки сошли с ума, я сам слышал, кхе-кхе-кхе! Они завели нас в этот мешок, а теперь хотят всех погубить! В цивилизованном мире люди не решают своих разногласий насилием. А если уж до этого доходит, то они соблюдают непреложные законы войны – главное, это сохранение жизни и имущества цивильных. Так поступают все цивилизованные народы: австрийцы, англичане, даже французы. Кха-кха-кха! – закашлялся он.

К толпе беженцев подошли военные во главе с её Павлом: улан, вахмистр, двое каких-то солдат и малыш Арсений. Пока они просто смотрели и слушали. «Они же не понимают по-армянски», – пришло в голову княжне Галстян, – «вот разве Арсений сможет».
Тем временем господин Варданян откашлялся.

- Турки, – объявил он, – тоже стремятся войти в семью цивилизованных народов. Понятно, башибузуки – это ужасно. Но ведь есть и вполне цивилизованные, культурные турки, – голос господина Вартаняна стал вкрадчивым, таким голосом он выпрашивал у «милой девочки» очередной кусочек еды, – Ведь господин капитан, – девушка поняла, что он имеет в виду не её жениха, а того, турецкого капитана с той стороны прохода, – господин капитан, кхе-кхе-кхе, обещал нам защиту и сопровождение до Саригамиша.

- Ты что же, плешивый, из ума выжил?! – пододвинулся к советнику ополченец по имени Ованес и по прозвищу «Быстрый» и дал ему оплеуху по блестящей лысине, – Турок хочет, чтобы мы от Христа отреклись, ты что – на крест плевать будешь?!

Человек в остатках сюртука сразу сжался, снова превратившись обратно в побитую собаку, при том закашлявшуюся. Но это был ещё не конец волнений – на Быстрого взбесившейся кошкой набросилась Лиануш.

- Ах ты, сволочь! – вопила она, вцепившись ему в лицо, – Умереть хочешь, так подыхай! Сдохни за своего князя, за своего Христа, за своего цесаря! А я хочу жить, понял ты, баран!

В обычном состоянии Быстрый быстро утихомирил бы её, но сейчас он мог только отбиваться, ошарашенный её напором. На помощь ему пришёл Игнатий.

- Заткнись, баба – убью! – снова заорал он на неё не по-польски и схватил руками за плечи.

Но на этот раз нашла коса на камень. Упрямая баба не прекратила вопить и вырываться. Вахмистр тащил её за талию, а она упиралась ногами и кричала вовсю:

- Я не желаю подыхать вместе с вами, бараны!

Здесь неожиданно очнулся советник.

- Вы бараны! – закричал он, – Вы бараны, которых ведут на бойню ваши безумные поводыри! Вы что, хотите умереть за Цесарство, за веру, за весь этот набор глупостей! Я отказываюсь! Слышите! – повернулся он к Павлу и прочим офицерам, – Я, Акоп Варданян, свободный человек, отказываюсь, – он снова закашлялся, – вы слышите, отказываюсь служить вам, вашему цесарю и вашему богу! Я ухожу, кхе, и вы меня не остановите!

Все затихли, даже Лиануш в руках вахмистра Игнатия перестала брыкаться. Господин Варданян, между тем, отвернулся и степенно и даже как-то величественно шагая, направился к проходу. Теперь он уже не напоминал побитую собаку, скорее, медленно удаляющегося льва. Правда, ненадолго – когда его остановил охранявший выход солдат (тот, который говорил с каким-то странным мягким акцентом и к месту и не к месту поминал свой Кавказ), советник в сюртуке закашлялся, засуетился и снова сгорбился.

- Пусти его, – приказал солдату Павел, – пусть идёт, если хочет.

Господин Варданян снова засуетился. Уже не лев, а мокрая кошка.

- Эфенди! Юзбаши-эфенди58! – закричал он по-турецки, уже скрываясь в тени, –  Я сдаюсь! Я готов принять вашу веру! Я готов стать мусульманином! Ла-иллаха ил-аллах, Мухаммад расулаллах!

Советник ушёл, теперь закричала уже Лиануш, которую Игнатий выпустил из своих железных рук. Турецкий язык она знала отлично – Арпине заметила это ещё ТАМ.

-----------------------
58 Господин капитан (тур.)

- Я тоже сдаюсь! Господин офицер, возьмите меня с собой! Я отрекаюсь от христианской религии! Ла-иллаха ил-аллах, Мухаммад расулаллах! Я иду с вами! – и тоже ушла в темноту.

С той стороны прохода доносились голоса, слишком тихие, чтобы можно было их разобрать. Двое ушли, Боже, а если уйдут и остальные?

- Кто хочет уйти за ними – пусть уходит, – устало произнёс Павел.

Кажется, его не заботило, понимают беженцы польский язык или нет. Люди снова заволновались. Арпине стало страшно – они все уйдут: и беженцы, и ополченцы, а солдаты Павла, увидев, что им больше некого защищать, тоже положат оружие. Они с Павлом останутся в одиночестве здесь, в этом каменном мешке. О, Боже!

- Люди! – теперь кричала уже сама Арпине, – Не смейте уходить, не смейте! Неужели вы откажетесь от веры своих предков только потому, что вам так приказали вздорная баба и старый пердун? – это было не то слово, которое следовало употреблять приличной барышне, но приличным барышням также не положено бегать в мужском костюме по горам.

В толпе беженцев послышался смех. О, Боже, спасибо тебе!

- Сохраняйте спокойствие, люди, – призывала княжна Галстян, – у польского капитана есть план, он выведет вас отсюда! – Господи, сделай так, чтобы это было правдой, – Правда, Павел? Ты выведешь нас отсюда? – обратилась она к своему жениху по-армянски, даже не заметив, что говорит на непонятном ему языке.

Но её любимый понял, что его Арпине хотела от него услышать. Или, наоборот, не понял, что даже к лучшему – не услышать от него «нет» перед людьми. Он ничего не сказал, просто взял её в свои надёжные руки и поцеловал. Арпине услышала восхищённое «О-о-о!» и почувствовала, как её верхнюю губу покалывают усы Павла. Один из них защекотал ей в носу. «Только бы не чихнуть», – подумала княжна Галстян и закрыла глаза.

Отредактировано Московский гость (12-06-2012 11:18:15)

+1

36

Шум утих. Армяне примирились со своей судьбой и уселись всей своей группой под скалой вокруг костра, ополченцы и солдаты (по приказу капитана Ницеевского) занялись чисткой карабинов, Чапский, Сибириец и горцы отправились высматривать самый быстрый путь наверх – такой, чтобы успеть забраться на вершину раньше, чем это сделают драгуны с той стороны. Джахоенко даже хвалился, что сможет забраться на скалу при одном только лунном свете, достаточно, впрочем, ярком. Кургоченко отговаривал земляка от безрассудного поступка, под конец Чапский велел им обоим заткнуться и лучше смотреть. Что касается самого Павла Ницеевского, он не полез бы на скалу даже под страхом смерти (то есть именно сейчас) ни при луне, ни при солнце. Не то, чтобы он так уж боялся высоты, а просто опасался делать то, в чём у него не было опыта даже близко.
Некоторые разногласия вызвал вопрос о вооружении группы «скалолазов». У Чапского и Сибирийца был при себе целый арсенал: от кинжалов и сабель до всё тех же кольтов (у Сибирийца их было целых два), не считая карабинов. Наверх оба улана, впрочем, карабины брать отказались – не желая рисковать подъёма «с такой-то махиной». Зато все три горца – с Кавказа и с Татр, единогласно отказались от предложения их капитана взять одному из них его револьвер. «Hej ze swojej stzelby ja lepiej durkom, szkoda ino, ze cupogi nimo zebym ruboł»59, – мотивировал их отказ Дылонг.

-----------------------
59 «Так из своего ружья я лучше стреляю, жаль что чупаги нет, чтобы рубать» (диалект горцев с Подгалья). «Чупага» - вид оружия, небольшой топорик на длинном древке, обычный элемент мужского костюма у тамошних жителей.

Итак, на сегодняшнюю ночь все члены его отряда были заняты делом. Что будет утром, Павел Ницеевский старался не загадывать. Патронов для «кольта» должно было хватить для начала, а там видно будет… кому-нибудь. С «турецкой» стороны доносились песни, слышен был и женский голос – Лиануш, или как её там теперь звали по-турецки, отлично освоилась с новыми соотечественниками и единоверцами. Не теряли времени и некоторые из армян – в стороне от костра, из-за большого валуна, куда не проникал свет луны, что-то ритмично двигалось, издавая достаточно недвусмысленные звуки. В ту сторону Павел, усевшийся на длинном плоском, нагревшемся за жаркий день камне, старался не смотреть. Не смотрел он и на костёр – конечно, вряд ли турки полезут в каменную щель среди ночи, но глаза лучше держать привыкшими к темноте. Смотрел он на лежавшую у него на коленях Арпине.
Они с княжной Галстян первый раз за время их знакомства, первый раз за время их бегства, первый раз в их жизни, были так близко, вместе и наедине. Да, наедине, несмотря на два десятка человек вокруг. У тех, как уже говорилось, были совсем другие занятия, в которых не было места ни польскому офицеру, ни армянской девушке. Которым сейчас тоже не было дела до всех вокруг.

– Я люблю тебя, Арпине, – сказал капитан Ницеевский.

– Я тоже тебя люблю, – ответила капитану Арпине.

У неё были мягкие губы, а упругая грудь чувствовалась даже через уланскую куртку (с расстёгнутыми, впрочем, верхними пуговицами). Но всё равно чего-то не хватало, что-то было недосказано. Павел знал и боялся этого. А вот княжна Галстян, в отличие от офицера цесарского войска, нашла в себе смелость об этом заговорить. Иногда женщины бывают смелее мужчин.

– Милый, я не хочу опять попасться к НИМ в руки, – Арпине приподнялась, обняла Павла Ницеевского за шею, – Ты должен обещать мне, что не допустишь этого.

Капитан Ницеевский знал, что означает эта просьба, но сделал последнюю попытку увести разговор в сторону.

– Ты не попадёшься туркам, любимая. Мы обязательно выйдем отсюда и поженимся в первой же церкви по дороге. А потом мы уедем ко мне в Москворуссию и будем вместе.

В качестве дополнительного аргумента Павел поцеловал свою невесту. Княжна на поцелуй ответила, но его словам не поверила.

– Ой, Павел, Павел, – грустно улыбнулась Арпине, – скажи мне правду – ты на самом деле знаешь, как нам выбраться отсюда? Или просто так говоришь, чтобы меня успокоить? Я твоя, «в горе и в радости, пока смерть не разлучит нас» – так скажи мне правду, гладя в глаза.

В глазах его любимой отражался диск полной луны. Павел не ответил ничего.

– Когда турки нападут, застрели меня, пожалуйста. Сразу – это лучше, чем то, что будет ПОТОМ. Молчи, – приложила ему палец к губам, – молчи, ты не понимаешь, что это для меня значит, поверь, так будет лучше.

Капитан Ницеевский больше не пробовал возражать княжне Галстян.

– Самоубийство – это смертный грех, но если меня убьёт мой собственный муж, всё будет в порядке. А тебя Бог простит, ведь ты же не желал мне зла, а, наоборот, спасал… и душу и тело.

Павел снова поцеловал Арпине в губы. Это длилось долго, но, увы, тоже закончилось.

– ОНА где-то близко, ОНА, наверняка, меня ищет и, если я буду жива, найдёт. Я не хочу, не желаю, не могу, чтобы ОНА стояла рядом и смотрела, – Арпине заплакала, – и смеялась. Не хочу, понимаешь! ОНА меня не достанет, сделай так, пожалуйста!

Павел уже несколько раз слышал это имя. То есть, конечно, местоимение, но его невеста всегда произносила слово «ОНА» так, что то звучало именем собственным. Раньше он никогда не задавал вопросов, о ком именно Арпине говорит с такой ненавистью и ужасом.

– О ком ты говоришь, дорогая?

– Ты даже не представляешь, как это было ужасно! На дороге в Баберд палило солнце, и вокруг стояли облака пыли…

Отредактировано Московский гость (16-06-2012 14:19:06)

0

37

На дороге в Баберд палило солнце, и вокруг стояли облака пыли от сотен ног людей и лошадей. Одно имущество семьи Галстянов занимало несколько повозок. Большинство слуг, впрочем, испугалось бегства в неизвестность, и предпочли укрыться в Цитадели. Кучера кричали лошадям «Хо! Хо!», а люди молчали, потому что устали за целый день непрерывной ходьбы. В отдыхе нуждались даже лошади – ведь сменить их не было никакой возможности.

- Мы не успеем добраться до Баберда засветло, госпожа, – обратился к матушке одни из верховых гайдуков.

- Хорошо, Манучар, – ответила ему матушка, – на ночь мы остановимся здесь.

- Эй, люди! – матушка встала на повозку и повернулась назад, к колонне каринцев, – Мы сделаем здесь привал! Отдохните за ночь, завтра нам предстоит дорога до Баберда и в Трапизон.

Каринцы хорошо знали, кто эта властная женщина, одетая не по-армянски, поэтому они сразу же подчинились. Впрочем, и без приказа супруги нахангапета они всё равно свалились бы на землю от усталости.
Ночью всё было тихо и спокойно. До тех пор, пока перед самым рассветом по импровизированному лагерю беженцев прошёл слух – турки вошли в Карин! Арпине услышала это известие, проснувшись от шума вокруг – все беспорядочно бегали и пытались перекричать один другого. Гайдуки окружили повозку и сдерживали собравшуюся вокруг толпу. Ваагн с самым серьёзным видом отдавал гайдукам какие-то распоряжения. Те говорили ему «Да, молодой князь» и делали по-своему. Братишка по мере своих сил скрывал разочарование и нервно постукивал пальцами по рукояти своей сабли. Маленький Петрос сидел на повозке и с любопытством разглядывал, что делается вокруг. Матушка была уже на ногах и решительно требовала у Манучара:

- Найди того, кто это рассказал – немедленно!

- Да, госпожа, – ответил матушке Манучар и бросился в толпу.

Приказания княгини Аревик, в отличие от её сына, все выполняли немедленно и беспрекословно.

- Не желаете ли умыться, моя госпожа? – Люсавард уже стояла около Арпине с кувшином воды, – Я набрала её здесь в реке.

Дорога шла вдоль реки, то приближаясь к её берегу, то удаляясь. Здесь она была совсем рядом, каких-то сто-двести шагов.

- Полей мне, Люсавард.

Холодная вода освежила княжну и прогнала остатки сна.

- Вот он, вот он! – раздались голоса, – Он здесь, госпожа, – доложил матушке вернувшийся Манучар, – Иди сюда, расскажешь всё госпоже!

Вперёд выдвинулся невысокий худой человек лет тридцати, в пыли, как и все вокруг, и без шапки.

- Кто ты такой? Что ты видел? – подошла к нему матушка, – Отвечай!

- Я Микаэл Сантурян, у меня мясная лавка близ Цитадели. Я был у своей сестры, – спокойно ответил человек, похоже, он уже устал волноваться, – когда в город ворвались «волки». Я знаю, – предупредил он назревавший вопрос матушки, – кто они такие, потому что они орали «Курт! Курт!»60, по всей улице было слышно только это. Видит Бог, я ничего не мог сделать, чтобы помочь сестре и племянникам! – мясника Сантуряна всё-таки прорвало, – Я видел, как их всех убили ЭТИ! Я выскочил в окно, нашёл какую-то лошадь и ускакал. Я не мог ничего сделать! – он заплакал.

- Откуда они пришли? – переспросила мясника матушка, – По какой дороге пришли эти турки?

- С юга, – ответил по-прежнему всхлипывающий Сантурян, – с гор. Они пришли и подожгли Карин. Я видел, как они поджигали дома вместе с людьми.

Мясник, вытирая глаза, удалился в глубь толпы. Толпа ждала, что скажет супруга нахангапета – единственная на этой дороге власть.

- Сохраняйте спокойствие, люди! – Манучар помог княгине снова подняться на повозку, – В каринской Цитадели остался гарнизон княжеских войск. Там есть большой запас боеприпасов и продовольствия – Цитадель не дастся никаким «волкам»! А пока стоит Цитадель – Карин остаётся нашим! Не смейте говорить, что Карин пал! – матушка сорвалась на крик, – Не смейте! Гетман разобьёт турок и «волкам» придётся, поджав хвост, бежать! Мы вернёмся! Мы вернёмся обратно!

Вслед за матушкой Ваагн тоже начал кричать: «Мы вернёмся!». За ним – гайдуки. А вскоре вся толпа беженцев громко и ритмично повторяла раз за разом:

- Мы! Вернёмся! Обратно!

Арпине оглянулась. Малыш Петрос выкрикивал матушкины слова вместе со всеми, вымахивая в воздухе обеими руками. Люсавард молча смотрела на беженцев, прикрыв нижнюю часть лица своим белым покрывалом.

-----------------------
60 «Волк! Волк!» (тур.)

Отредактировано Московский гость (30-06-2012 23:51:03)

0

38

В Баберде беженцев ждало разочарование. Даже не просто разочарование – в Баберде беженцев из Карина ждал истинный кошмар. На улицах лежали трупы – десятки и даже сотни трупов. Чем ближе к центру – тем больше было на улицах человеческих тел.  Находились и живые – те, кому удалось спрятаться в какой-нибудь щели, в тёмном недоступном подвале или даже в колодце. Арпине никогда прежде не испытывала подобного ужаса, как тогда, когда их повозка переезжала через человеческую плоть, и та хлюпала и хрустела под колёсами. Непривычные к такому зрелищу лошади ржали, не желая идти вперёд. В воздухе стоял неприятный запах бойни.
Дальше всё оказалось только хуже. Из соседних улочек стал доноситься какой-то шум, и матушка отправила нескольких гайдуков проверить, что там происходит. Через некоторое время Манучар и его люди вернулись – и не одни. Когда они подошли к повозке матушки, их сопровождала целая толпа – как беженцев, так и уцелевших жителей Баберда. А с собой они тащили какого-то вымазанного кровью оборванца, выкрикивавшего что-то нечленораздельное.

- Что это такое, Манучар? Зачем ты его сюда привёл? – строго обратилась к своему гайдуку княгиня Галстян.

- Это один из ТЕХ, госпожа, – ответил ей с почтением Манучар, – что нам с ним делать?

- Ты знаешь, что делает с турецкими разбойниками мой супруг, Лев Карина. Делай то же самое! – приказала княгиня Аревик.

Манучар резким движением провёл своим кинжалом по горлу визжавшего турка. Арпине зажмурила глаза, когда из перерезанной артерии в её сторону брызнула кровь. Визг прекратился. Вместо него восторженно закричали беженцы.

- Смерть туркам! Смерть убийцам!

Манучар вытер кинжал о лохмотья валяющегося в пыли трупа, вложил его в ножны, обратным движением руки вытянул саблю и взмахнул ей над головой. Окружающие взревели от восторга. Арпине заметила, что Ваагн вскочил на своего коня и направил его в одну из боковых улочек. Часть беженцев, из тех, что имели какое-то оружие, бросилась за ним с громкими криками: «Карин! Карин!».

- Моя госпожа, не слишком ли надолго мы здесь задержались? – Люсавард присела в своём всегдашнем почтительном поклоне.

- Матушка, не стоит ли нам продолжить поскорее путь? – осторожно спросила Арпине у княгини Аревик.

Матушка медленно, «по-княжески» (как учила саму Арпине), повернула голову к своей дочери.

- Дочь моя, мы не можем двигаться дальше, пока не будет восстановлена справедливость здесь.

- Какая же «справедливость», матушка? – не поняла Арпине, – Всё это просто ужасно!

Арпине вытерла платком выступившие слёзы и поморщилась, снова почувствовав запах разлагающегося мяса. Княгиня Галстян терпеливо объяснила своей дочери:

- Милая моя Арпине, мы с тобой – не просто какие-то простолюдины, бегущие от войны. Мы – семья князя Левона Галстяна, нахангапета, Льва Карина. Мы не можем себе позволить просто пройти мимо распоясавшихся турок, вжав голову в плечи, мы обязаны наказать их.

- Но, матушка, – возразила Арпине, – у нас же нет войска, чтобы воевать с турками, мы ведь просто женщины.

- Во-первых, мы с тобой, дочь моя, не «просто женщины», – строго сказала княгиня Аревик, – «Просто женщины» – это вот они, – она показала рукой на толпу беженок в антари61 и вышитых гогноцах62, вытаскивающих какую-то утварь из близлежащих домов. А мы с тобой – дамы благородного сословия, даже больше – семья князя, который в будущем, даст Бог, будет править Арменией от имени Цесаря Многих Народов. А во-вторых, «войско» у нас есть! У нас есть гайдуки и у нас есть вот они, – матушка снова показала рукой на каринцев-мужчин, выламывавших двери дома чуть выше по улице.

Наверное, Арпине не смогла сдержать скептического выражения лица, поэтому матушка снизошла до объяснений ещё раз:

- С серьёзными силами они, разумеется, не справятся, но никого «серьёзного» здесь уже нет. Что тебе нужно? – обернулась княгиня к служанке своей дочери, прислушивавшейся к разговору.

- Моя госпожа, – Люсавард поклонилась ниже, чем обычно, – я узнала от местных, что здесь произошло, – княгиня Аревик не прервала её, и она продолжила, – Сюда пару дней назад ворвались башибузуки под предводительством какого-то «Гази-Ахмеда» и устроили всё это, – служанка показала на трупы вокруг, – а потом их перебил какой-то цесарский полк, проходивший мимо. Остатки людей этого «Ахмеда» прячутся по домам и погребам от местных жителей.

Люсавард замолчала. Княгиня жестом руки приказала ей отойти в сторону.

- Вот видишь, дочь моя – главную работу за нас уже сделали люди цесаря. Теперь мы должны показать, что бывает с теми, кто встаёт на пути у Галстянов. А что эти люди не выглядят серьёзной армией – видела бы ты, с кем начинал твой отец во время Освобождения. С цесарем мы непобедимы: нас с Польшей – двести миллионов! – повторила она известную поговорку.

Внезапно на площади поднялся шум – даже больший, чем был раньше.

- Курды! Курды подходят с севера! Курды у крепости!

- Разворачивай! Разворачивай немедленно! – закричала матушка кучеру, – Всем! Люди! Отходим обратно по дороге на Карин!

Было непонятно, услышали ли каринцы свою княгиню, но он делали в точности то, что она им приказала – бежали обратно по улице, по которой пришли сюда. Кто-то на повозках, кто-то пешком. В узкой улочке от массы повозок сразу образовалась давка.

- Слезайте с повозки, - кричала Арпине матушка, – Уходим пешком! Где Ваагн? Эй ты, бегом за молодым князем! – схватила она за плечо какого-то гайдука.

Брат, впрочем, не заставил себя ждать. Он появился из боковой улочки верхом на коне, с окровавленной саблей в руке.

- Назад, Ваагн! Пора уходить!

Арпине пробиралась среди брошенных повозок, таща за руку плачущего Петроса. Где-то сзади пробиралась матушка, а за ней, с обнажённой саблей – спешившийся Ваагн. Вдоль стены протискивалась с каким-то мешком Люсавард. Когда она смотрела на Ваагна, на её лице появлялось какое-то разочарованное выражение.
Неожиданно княжна Галстян почувствовала, что её кто-то не пускает. Она растерянно оглянулась – все вокруг лезли вперёд, не обращая на неё внимания.

- Пойдём, Арпине, пойдём! – просил и требовал Петрос.

Наконец, Арпине поняла, что произошло – одна из её широких нижних юбок зацепилась за какой-то гвоздь в лежавшей на дороге доске от разбитого сундука. Всё-таки лучше было одеться в дорогу по-армянски, как её служанка – в похан63 меньше опасность зацепиться за что-то, как сейчас. Она наклонилась, чтобы отцепиться, и отшатнулась – на неё смотрели пустые глазницы одного из трупов. В смертельном ужасе она рванулась назад – и ей удалось освободиться. Кусок белого шёлка в кружевах упал вниз и закрыл страшное мёртвое лицо. Со стороны крепости уже доносились выстрелы из карабинов.
Им повезло – заняв селение, курды не пошли дальше, так что каринские беженцы могли мало-помалу перевести дух на том же месте, где ночевали вчера. Из Баберда же всю ночь доносились выстрелы и крики.

-----------------------
61 Антари (зап.арм.) – платье с боковыми разрезами ниже бёдер, одевающееся поверх нательной одежды.
62 Гогноц (арм.) – вышитый передник.
63 Похан (арм.) – элемент женской одежды – широкие штаны, которые надевались под нательную рубашку.

Отредактировано Московский гость (18-06-2012 23:13:17)

0

39

По здравом размышлении пришёл к выводу, что предыдущий эпизод невозможен физически - едущие на повозке беженцы должны к моменту битвы находиться уже, как минимум, в районе Трапезунда.
Соответственно, текст в ближайшее время перепишу, но старый вариант убивать не буду.

0

40

Новый вариант вместо предыдущего блока
---------------------------------------------------

Баберд миновали без приключений. На перекрёстке у старой крепости между беженцами возникли разногласия – по какой именно дороге ехать дальше. Решающий голос принадлежал, разумеется, княгине Галстян – не только по причине её высокого положения, но и просто потому, что у неё единственной была при себе карта Армении. Естественно, что ничего подобного у каринских простолюдинов не было и быть не могло. Здесь к ним присоединилось с десяток жителей Баберда.
Прочие, объяснили они, уже выехали в «вольный город» несколькими днями раньше, а они сами боялись ехать одни, опасаясь шастающих по дорогам то здесь, то там башибузуков. Бабердцы, опасливо оглядываясь, называли два имени: Гази-Ахмеда и Явуз-бея. Последний с его шайкой, составленной из местных, то есть происходящих из Каринского наханга61, турок, отличался, как говорили, особой кровожадностью.
Теперь они двигались на Трапизон – каринцы, бабердцы и жители чуть ли не десятка мелких селений по дороге. Солнце по-прежнему вовсю палило с небес – а тени от деревьев были редкие, не доходили до дороги, а ближе к полудню вообще вытягивались вдоль неё. Одним прекрасным утром (утро было на самом деле прекрасным, солнечным и прохладным) они вышли к морю. Арпине ещё никогда не видела моря – и даже представить не могла, что «река без другого берега» (так отвечала матушка на её вопросы о море на гравюрах в книгах и картинах на стенах) выглядит в действительности так красиво. Она смотрела, как волны одна за другой накатывают на берег и уходят обратно, с лёгким шипением переворачивая гальку.

-----------------------
61 Область (арм.)

Арпине упросила матушку на минутку остановиться, соскочила на землю, сняла туфли (Бог с ними, с приличиями) и побежала к кромке воды. Было странно горячо бежать по горячей гальке, пару раз девушка почти поскользнулась, но, наконец-то почувствовала на ступнях прохладу воды. Она зашла чуть поглубже, чтобы погрузить ноги по щиколотки.

- Возвращайтесь, дочь моя! – услышала она голос матушки.

Но бродить в прохладной воде было так хорошо, что уходить Арпине не хотелось. Она переворачивала босыми ногами маленькие камушки и вдыхала дующий в сторону моря холодный ветерок. Некоторые из беженцев, особенно дети, тоже бегали по кромке прибоя.

- Эй, сестрёнка, пора! – кричал ей Ваагн со своего коня.

- Моя госпожа, Вам пора возвращаться, – Люсавард была уже рядом и присела в своём всегдашнем почтительном поклоне.

Какие-то рыбаки закончили вытягивать на берег свою лодку и с интересом смотрели на то, как служанка вытирает ноги своей сидящей в повозке госпоже. После прогулки Арпине была в самом весёлом настроении, поэтому она одной рукой послала рыбакам воздушный поцелуй, а другой подтянула свою широкую юбку почти до колена, помахав при этом ногой. Заметив это, Люсавард удивлённо подняла голову.

- Вы ведётё себя неприлично, дочь моя! Немедленно прекратите это безобразие!

Ближе к вечеру, когда до Трапизона (судя по карте) оставалось не более часа или, в крайнем случае – двух, и Арпине начала расслабляться в ожидании отдыха на постоялом дворе, со стороны заходящего солнца появился всадник. И не один. Ваагн вытащил саблю, а Манучар и прочие гайдуки сорвали со спин карабины и прицелились по приближающимся силуэтам.
Всадники, впрочем, не собирались нападать на беженцев.

- Пиос исте, антропи? - спросил первый всадник не враждебно, а, скорее, удивлённо, - Апо пу? Атетис! И турки стин Трапезунда! Амесос писо!62

- Ты что, грек, что ли? – скривив лицо, спросил Манучар, забросил карабин обратно за плечи – и сплюнул перед собой.

-----------------------
62 Вы кто, люди? Откуда? Возвращайтесь! Турки в Трапезунде! Немедленно назад! (гр.)

Что, в самом деле, может быть безобиднее встречи с греком? Грек – это рыбак или торговец, никак не воин. В отличие от любого армянина, с детства готовящегося к защите родной земли. Ну… почти любого – Арпине покосилась на невооружённых крестьян. Но нет, ножи, по крайней мере, есть у каждого.
Поняв, что перед ними не враги (хотя отец говорил, что дружбы у армянина с какими-то греками тоже быть не может), греки расслабились. Присмотревшись, Арпине заметила, что на них надета униформа.

- Кто вы такие? – поднялась матушка, – Что на вас за форма? Что произошло в Трапезунде? – обратилась она к ним по-польски.

- Я поручик городской стражи Йоргос Офиотис, – польский язык главного (конечно, он у них главный, кто же ещё) грека не уступал польскому поручика Чартобромского, да и отсалютовал он матушке ничуть не хуже цесарского гвардейца, – Трапезунд пал. Турецкие шпионы открыли ворота турецкой армии.

При этом грек был совершенно спокоен, чем ещё более напомнил княжне Галстян «её» поручика. Как он там, бедный, один на войне, лицом к лицу со смертью?

- А как спаслись вы? – подозрительно спросила матушка, – Вы просто бежали из города, как трусы!

Городской стражник Офиотис замялся, и Арпине решила, что на поручика Чартобромского этот Йоргос всё-таки не похож – цесарский гвардеец ни за что не бежал бы перед лицом неприятеля!

- Что делать, сударыня, – пожал плечами Йоргос Офиотис, – Наше сопротивление всё равно ничего бы не изменило, и наша смерть никого бы всё равно не спасла. Что бы мы не делали, турки уже в Трапезунде, и нам нужно уходить отсюда, пока они не выслали какой-нибудь отряд в погоню.

Матушка задумалась.

- Вы правы, поручик, – сказала она, – нам следует идти назад, под защиту цесарского войска. Вы конные, так что поедете вперёд разведывать дорогу. Прошу Вас, – матушка показала рукой в восточном направлении.

Поручик городской стражи Йоргос Офиотис хотел, казалось, возразить, но передумал. Вместо этого он что-то сказал по-гречески своим людям, и они, все шестеро, проехали через колонну беженцев туда, откуда они все только что пришли. Матушка жестом подозвала Манучара:

- Следи за ними. Я не верю этим гречишкам.

- Да, госпожа, – кивнул головой Манучар и снова снял с плеча карабин. Его люди повторили это движение.

- Люди! – громко обратилась к беженцам матушка, – Трапезунд захвачен врагом! Мы должны вернуться обратно, под защиту войск цесаря!

Опустив головы, люди повиновались. Защёлкали кнуты, заскрипели оси.

- Хо! Хо!

- Позвольте, я поправлю Вам подушку, моя госпожа? – осторожно спросила Люсавард.

Отредактировано Московский гость (11-07-2012 11:14:12)

0