А дальше шли молча. Конвоир сосредоточенно сопел за спиной, я же, не менее сосредоточенно думал о том, что случилось со мной и как из этого всего теперь выбираться. Между прочим, шагая, внимательно осматривал знакомую местность и автоматически отмечал в уме, что же изменилось здесь со вчерашнего дня.
Внимание мое привлек немецкий самолет-разведчик, который в нескольких километрах к югу, от того места, где мы находились в данный момент, что-то бомбил. Через небольшой промежуток времени, мы услыхали, вдалеке, глухие разрывы авиабомб. Затем, где-то через минуту, в той стороне над лесом, стал подниматься в небо черный столб дыма. «Попал, все-таки, зараза!», – с досадой подумал я, – « Где же наши соколы краснозвездные?».   
  За третий день пребывания здесь, мне не довелось увидеть ни одного нашего самолета. Но более или менее хорошо зная ход этой войны, и Сталинградской битвы в частности, особо удивляться данному факту не приходилось. Просто было обидно, что немцы безнаказанно хозяйничают в этом бескрайнем, родном русском небе и не получают, пока, должного отпора со стороны нашей авиации. Хотя, опираясь, опять же, на знание истории, немного успокаивало то, что эти разбойники свое получат. За все и сполна.
– Красноярский бомбят, что-ли? – я снова попытался завязать разговор с Кузьминым. – Вот сволочи!
– Да, похоже, что Красноярский, – отозвался конвоир.
Но, тут же, спохватившись, повысил голос и строго добавил:
– Шагай, давай! Не разговаривай!
Ну, шагай, так шагай. Однако какой суровый мне достался провожатый. И хотя тревога в душе осталась, но надежда на благополучный исход все же перевешивала мои сомнения, и я постепенно успокоился.
Жара стояла несусветная. Вернее духота. Ни ветерка, ни облачка на небе. Солнце палило беспощадно. Мы пересекли луг, заросший кулигами густого кустарника, и вступили под сень леса. Дышать стало легче, здесь было немного прохладнее.
Навстречу нам, по дороге, двигалось отделение автоматчиков, во главе с молодым лейтенантом. Я, сначала, не мог понять, что меня смущает в их внешнем виде, потом дошло – фуражки. Они были зеленого цвета. Пограничники! Но, что они здесь делают? Хотя, мало ли…
Строй уже миновал нас, и тут я услышал знакомый голос:
– Здорово, Кузьмин! Ты куда его ведешь?
Это был тот голос, услышать который, я сейчас хотел бы больше всего на свете. «Зиновьев! Вот здорово!» – радости моей не было предела.
Позади строя, действительно шагал сержант Зиновьев и какой-то, незнакомый мне, старший лейтенант. Но, в отличие от пограничников, фуражка у него была не с зеленым, а с малиновым околышем. Глаза серые, с прищуром. Смотрит на меня спокойно, изучающе. И вообще, от него исходило чувство силы и власти, я это как-то сразу почувствовал.
– Тихонов! – негромко позвал старший лейтенант. – Привал.
Лейтенант остановил отделение, и в свою очередь скомандовал:
– Отделение, стой! Десять минут привал. Можно перекурить и оправиться, – он тут же посмотрел на старшего лейтенанта. Мол, правильно все? Тот кивнул в ответ, и Тихонов спокойно занялся своими делами. Значит, этот старлей у них тут действительно старший, и не только потому, что у него звание выше.

Отредактировано Althoff (13-08-2016 03:59:23)

Назад добрались гораздо быстрее, минут за десять, и пока лейтенант с пограничниками устраивались в тени кустарника, мы, опять же вчетвером, посетили майора-артиллериста.
Это был артполк нашей, 300-й дивизии и Зиновьева, как я убедился, майор Задорожный знал в лицо. Поэтому, ознакомившись с красноармейской книжкой и документами, предоставленными ему Владимировым, он отменил свой приказ о моем задержании. И, со спокойной совестью, передал меня старшему лейтенанту. На прощанье сказал, обращаясь почему-то к Зиновьеву:
– Вот, месяц назад, такой же случай был. Помнишь, сержант?
Михаил, молча, кивнул, подтверждая слова Задорожного. А тот продолжал:
– Отступали мы, но с боями. Бои жестокие были. И как-то, объявляется у нас в расположении боец незнакомый. Доказывает нам, чуть не со слезами на глазах, что отстал, мол, от части, и все такое подобное. Там, на Осколе, действительно, такая неразбериха была, не понять где свои, где чужие. Сверху, авиация нас гвоздит, впереди танки, пехота. Обходят нас все время, только успевай позиции менять. Снарядов – кот наплакал. Эх, мать! – разгорячившись, махнул рукой майор.
Потом закурил и продолжил:
–  Мы его, вот так же, сдали в особый отдел. Ну а я, присутствовал при допросе. Там его, как положено, спрашивают: « – Кто такой? Откуда?». Смотрят – документы, вроде бы, в порядке. Соседней, 304–й дивизии, такого-то  артполка боец. Вот. И фамилии всех командиров знает – от зубов отскакивают! Не подкопаешься. Но промашка у него, все же вышла. Называет он, между прочим, фамилию одного лейтенанта, своего командира батареи. А лейтенант этот, моим двоюродным братом оказался. Мы, с ним, одно училище заканчивали, только я четырьмя годами раньше, а он, перед самой войной. Так вот, этот задержанный, когда его прижали, как следует, клянется и божится, что неделю назад они стояли в обороне там-то и там-то. Да, действительно, стоял с нами по соседству этот полк и эта батарея. Так вот, этот сукин сын, пытался доказать нашему уполномоченному, что он, еще неделю назад, под командованием моего двоюродного брата-комбата, героически сдерживал натиск немецких танков.
И, повысив голос, зло закончил:
– А я, понимаешь, своими собственными глазами видел, что осталось от КП той самой батареи, после того, как в него угодила бомба! Ни х… Ничего не осталось. Комбат, когда кончились снаряды, и танки стали обходить их позицию, раненный бросился под танк с последней гранатой! Ему Героя в пору давать! Четыре человека осталось их всего, со всей батареи, да и тех, подобрали после боя израненных. И случилось это, за неделю до того момента, когда этот гад, якобы находился в части! Понимаешь, лейтенант? – спросил майор у Владимирова.

***
В штабе батальона царила жуткая суета. Мы, втроем: старший лейтенант, сержант Зиновьев и я, сунулись поначалу в блиндаж, успокоив по пути, весьма ретивого часового. Удостоверение Владимирова просто чудеса творило: прочитав, что в нем написано, боец взял под козырек и, без всяких дальнейших препятствий, пропустил нас внутрь.  Как я понял, он вообще был не из нашей дивизии, что-то изменилось вокруг, а что, я пока никак не мог понять.
В блиндаже и яблоку негде было упасть. Шло какое-то совещание, на котором присутствовало множество незнакомых нам командиров и, судя по недовольным взглядам некоторых из них, мы тут были явно лишними. Наш старший лейтенант достаточно быстро угомонил одного, довольно рьяно бросившегося исполнять свои обязанности, молодого лейтенанта-адъютанта, который, намеревался вытолкать нас взашей из блиндажа. Но, после того как Владимиров предъявил свои документы и шепнул пару слов адъютанту на ухо, тот слегка покраснел, извинился и окончательно успокоился. Меня немного напрягало наше положение: занятые делом люди решают весьма важные задачи, а мы тут торчим, как три тополя на Плющихе. Зиновьеву, смотрю, тоже было слегка не по себе. Он вертел головой во все стороны, пытаясь отыскать знакомые лица, и все время поправлял гимнастерку. Владимиров сам выпроводил нас с Михаилом на улицу, велев обождать его на свежем воздухе и ни в коем случае никуда не уходить.
Присели сначала на какие-то ящики, укрытые брезентом, но с них нас тут же согнал строгий часовой, появившийся откуда ни возьмись, словно из-под земли. Перебрались поближе к пограничникам, которые расположились в тени деревьев, метрах в двадцати от штабного блиндажа. Кто курил, кто проверял оружие, некоторые, пользуясь короткой передышкой, что-то жевали. Кстати, вооружены они все, включая и лейтенанта, были автоматами. Имелся в наличии даже ручной пулемет. Серьезные ребята и собрались явно не на прогулку. Двое, подложив под головы вещмешки, даже умудрялись дремать, не выпуская, однако, оружия из рук. Лейтенант Тихонов, положив на колено свою командирскую сумку, что-то записывал в потрепанную тетрадку. Вид у него был задумчиво-лирический, и это как-то не соответствовало той обстановке, в которой мы находились. Странно видеть человека, с таким выражением лица на войне. Стихами, что ли, он балуется в свободное время?
   По всему судя, назревало что–то серьезное, что-то вроде внезапно пришедшего приказа о наступлении. Вокруг штабного блиндажа продолжалась необычная суета. Приходили и прибегали незнакомые командиры и бойцы, форма у всех была новее, чем наша, и так же быстро куда-то убегали. Офицеры связи или посыльные? В сторону реки проходили быстрым шагом целые подразделения: пехота, минометчики, связисты тянули провода в разные стороны. Саперы с топорами, пилами и лопатами, рота ПТР, даже две «сорокапятки», мимо нас, прокатили вручную их расчеты, все они шли к Дону, одни мы сидели в сторонке и ожидали неизвестно чего.
Михаилу надоело праздно созерцать все это движение и он, достав из кармана, вручил мне красноармейскую книжку, со словами:
– Держи, боец Калмыков, и больше не теряйся!
Затем, посмотрел внимательно на меня и спросил:
– А теперь, расскажи-ка мне, друг любезный, что ты делал на территории, теперь уже бывшей, нашей кухни? Чей это ты приказ там исполнял? Вот пошли бы мы по другой дороге, тебя самого с собаками пришлось бы разыскивать. Девушку свою искал?
– Догадливый вы, товарищ сержант! Все оно, конечно, так, да немного не так. Вообще-то, меня Тимофеев послал на розыски Шмакова. Тот, похоже, опять у старшины застрял. Тимофеев с лейтенантом нашим поспорил даже, насчет Игоря. Сам себе на шею приключения ищет. Нагорит теперь Шмакову от командира взвода, как пить дать.
– Не нагорит, – почему-то убежденно заверил меня Михаил. – Тут дельце одно нашлось, как раз для него.
– Какое еще дельце? – попытался я выудить хоть что-то из Зиновьева.
– Не спеши, сам все узнаешь, в свое время. Оно, дело это, и тебя касается тоже.
– Товарищ сержант! А насчет кухни как? Куда они переехали, не слышали часом?
– Вот ты любопытный! У голодной куме, одно на уме. Всех гражданских отправили в тыл, кухню нашу расформировали, кормиться будем теперь в 124-й дивизии. Еще вопросы есть?

Отредактировано Althoff (20-08-2016 17:26:17)