Буду признательна замечаниям и поправкам.

Аннотация
           Отправляясь на экзамен по старославянскому языку, бывший лейтенант полиции Ольга Северова сталкивается со сбежавшим преступником, дело которого она вела до увольнения. После короткой борьбы в подворотне, Кощею удается победить и нокаутировать Ольгу. И вот она уже в Х веке, в теле княгини Ольги… Но будет ли она женою Игоря? Станет ли править в Киеве?..

Пролог
          В высоком тереме князя, что находился в древнем городе Искоростень, было шумно.  Нискиня – правитель древлян по праву и желанию народа, бушевал и разносил все, что попадалось ему под руку. Он уже разбил кувшин – валялся кучкой в углу комнаты; пол под столом украшали осколки глиняных плошек вперемешку с кусками жареного мяса, которые жадно, но с оглядкой на хозяина и, поджав хвост, заглатывали собаки.
          Сам Нискиня, здоровый мужик в простой рубахе и портах, восседал на лавке за столом, тяжело дышал и попеременно то тряс кудлатой головой, то стучал огромным кулачищем по столу. Уцелевшая посуда жалобно дзвенькала, подпрыгивала и медленно-медленно продвигалась к краю в надежде спастись. Лицо князя от напряжения багровело, глаза, если б могли, как в сказке, кинули пару молний и испепелили нарушителя спокойствия, а пока Нискиня, лишь на манер взбесившегося быка, раздувал ноздри и скрипел зубами от собственного бессилия. Немощью и причиной гнева была женщина, которую ни ударить, ни убить, он не смел, не мог да, собственно, и не хотел. Вот и выплескивал злость  в крике и воздушном помахивании кулаками.
           - Вот же дура!.. Ты понимаешь, что натворила?! Нет! Не понимаешь! Я тебя с дочерью пригрел, принял, как положено… А ты мне та-а-кую свинью подложила! Нет, не мне, ты на корню сгубила дщерь!..   
         Распекаемая князем женщина безмолвно стояла перед ним в центре палаты. Темно-синее покрывало из шерстяной ткани полностью укутывало ее  до пят. На опущенной голове вился тонкой змейкой золотой обод, что не давал ткани сползать и удерживал изящно и равномерно расположенные складки. От обода на висках свисали три ряда золотых колец, украшенных крупным жемчугом и изумрудом. Женщина спокойно выдерживала крики и гнев князя и лишь беззвучно шевелила губами. Тонкие пальцы нервно  перебирали жемчужные длинные бусы с брелоком - крупным золотым крестом.
           - Все своему распятому молишься, дура?! Одну за другой глупости сотворяешь, да так споро, что лишь баба быстрее караваи в печь кидает!.. Помог тебе твой бог?
           - Помог, Нискинюшка, помог, - женщина подняла голову и взглянула на князя ярко-синими глазами, - Он всем помогает. И мне помог: кров найти, защиту, - голос ее был тих, но постепенно потерял смиренные ноты и приобрел суровость, - Только ты не ори, как телок на заклании, забыл что ли, с кем разговор ведешь?! Я тебе не простая девка со двора, я род свой веду от самого Кия, и отец мой был Киеву князь!.. Нет у тебя права на меня голос повышать… Или забыл, что я дщерь Аскольда Зверя?!
         - У-у-у! – князь древлян потряс кулаком и резко опустил его на стол, - Жулье ты виза-анти-ийское! Э-э-эх! Так и норовишь обхитрить!
         - Мне не ведомо, где уж ты жульничество узрел, Нискинюшка. Не лгала тебе, не обманывала.  Богом клянусь! И византийкой меня не обзывай, нет во мне крови ромейской, не греши супротив правды-то, - встрепенулась на мгновение, но вновь сникла, опустила голову женщина. Глаза подернулись слезами, пара их пробежала  и скатилась прозрачными горошинами на пол. 
         Было с чего горевать. Совсем юной отправил ее отец – киевский князь Аскольд Зверь в Константинополь, чтобы скрепить союз с Византией.  Сам батюшка принял новую веру – христианство, да и дочь крестил, выбрав чудное ей имя Евпраксия. Как же завидовали бывшей Прекрасе подружки – новый, неведомый, богатый мир узрит! Муж – родственник императора, не так чтоб молодой, но и не старый, по рассказам настоящий воин… Дом с полами из мраморных плит и воздушными террасами в виноградных лозах, вид на залив, сады вокруг… Злато, богатства несметные… Чисто сказки нянек… Мечты девичьи оказались разрушены сразу по приезду. Обвенчали новоявленную Евпраксию и…  забыли про нее, поселив в доме на берегу моря. Мужа своего она видела ровно столько раз, пальцев на одной руке больше будет: при венчании, при зачатии, при рождении никому не нужной дочери и ее крещении.
           И это за пятнадцать лет!
           Толи нелюбимая жена, толи заложница государственных интересов. Выходила из дому лишь на рынок да в церковь святой Богородицы во Влахерне. Но привыкла. Молитвой утешалась – неожиданно с радостью поняв и приняв в сердце новую христианскую веру, и радость испытывала при мысли, что никто уединение не нарушает, совсем как в монастырях, где любовь, мысли  и душу отдают Богу.
           Закончилось счастье внезапно: супруг появился в  последний, пятый раз. Евпраксия и не поняла сначала, что за шум и суета поздним вечером в ее одиноком доме. Босая, в длинной рубашке, прижимая перепуганную дочь Елену, она рассматривала со страхом мужчину и с трудом узнавала в нем мужа, все такого же безразличного и чужого. Она даже имя его сразу и не вспомнила… да и не понадобилось – ей рта открыть не дозволили.  Чужой человек, с таким же чужим голосом, говорил быстро и безразлично. Смысл сказанного до нее доходил с трудом: ее отец умер, в их браке нет необходимости, муж уже развелся с нею и… Она немедленно отплывает в Киев…
           Ей нечего делать в Византийской империи…
            Не знала Елена, что отправляют ее  домой как вещь, в качестве дара и залога  новых мирных отношений с новым правителем Киева – Ольхом – обманом убившем Аскольда Зверя. И в его теперь воле казнить их с дочерью или рабынями сделать. В каюте, взяла в руки шкатулку резную, ножичком крышку поддела и достала свиток. Подержала в руках, помолилась, прося у Бога прощение за грех, опять положила документ на место. Долго смотрела на него, но не удержалась и распечатала сопроводительную грамотку, прочла и охнула, заплакала тонко, тихо, чтоб дочь не разбудить о судьбе их горькой и безрадостной. Византийское решение свести их род под корень было правильным, пуще любого договора скрепляло теперешнюю дружбу двух государств, только не пожила она еще, да и дочь ничего не видела. Выдержит ли испытание, выпавшее на их долю? Неужто суждено им погибнуть? Присела на скамью, посмотрела жалостно на веревочку, что скрепляла бумагу и поняла – такая же и она, и судьба ее горькая  – стала ненужной – отбросили в сторону, а потом метлой выметут и забудут…
            Запомнила Евпраксия и князя Ольха – человека, который захватил власть в Киеве. Смиренно стояла перед ним, ждала: сейчас казнит или в темницу посадит. Рассмотрела она смятение на лице нового князя и поняла: воин он, византийской хитрости не уловил…
            - И зачем мне ты? В жены взять – стара, родишь - не родишь, а корми тебя до скончания… Замуж кто возьмет ее, друже? – и расхохотался громко и обидно для Евпраксии, что плеткой собаку стегнул.
           - Да возраст не помеха, вот раскутать бы ее, а то, как гусеницу в коконе не видать, что за баба – мож у нее три ноги! – весело отвечали приближенные воины и отвернулись – не интересна им чужачка-византийка, своих забот хватает. Лишний рот ни к чему.
         - Ступай, женщина! Не нужна ты никому…
          Не веря в свое счастье, Елена быстро покинула палаты, схватив за дверью ожидавшую дочь. Убыстрила шаг. Побежала, не веря в удачу… Бога благодарила, что морок наслал на князя: не понял тот подарка и хитрости византийцев, упустил бесценных женщин.
         Сбежав из палат киевских, заметалась под стенами – в какую сторону дальше бежать?!. Чужое все вокруг… И дома, и торжище, и стены высокие, что город детства окружают, вон, белеют свежей древесиной…Села у дороги и заплакала. Прав оказался князь киевский – никому не нужна, с голоду умрет, никто и не вспомнит, не пожалеет.
          А в древлянскую землю пошла, чтоб не столбычить у ворот: вдруг передумает, опомнится князь или люди его, да погоню устроят. Некуда больше ей было идти, только к врагам и недовольным Киевом. Так и добралась Евпраксия ко двору Нискини в Искоростене.
          А тот показался горемычной простаком, добрым и гостеприимным хозяином, долгие беседы вечерами водил, она и купилась. Возрадовалась, думала, Бог ее направил древлянам правду о христианстве принести, от язычества освободить. Видать возгордилась. Да не тут-то было.
           Нискиня оказался крепким орешком, такой и белке не угрызть. Свою выгоду он как волк учуял сразу, едва изгнанница на пороге появилась. Долго не тянул, выложил сразу – Елену за сына своего Мала сватать начал, с приглядкой на Киевский престол. И поняла Евпраксия, что пора и из древлянской земли бежать. Не позволит она дочери-христианке с язычником жить, дорожку к власти в Киеве прокладывать! Сговорилась она с мужичком по имени Хвост, что привел ее в Искоростень, пожалев, посоветовал он ей к поляницам отправиться, там леса глухие, да и с бабами мало кто воевать хочет. Елена, ожидая проводников к поляницам, тянула до последнего, не отказывала Нискине, но и не соглашалась, все верой новой прикрывалась, уговаривала Мала крестить, выжидала удобного случая. А наступил - уехала на двух возах, молясь о спасении души своей и дочери.
           Только недалече от Искоростеня напали на них вои, и дочь пропала, и  друг-Хвост, да и сама побитой собакой вернулась к древлянскому князю. Теперь стоит, слезы унижения глотает, и нет им конца. 

ЧАСТЬ I.                                             
                                               
           Кап…
           Кап…
           Прохладные, мокрые точки, легкие и невесомые, в разнобой упав на кожу, неожиданно причинили боль.
          Стремительную.
          Оглушающую.
          Боль проникла в мозг, разбудив и вынудив осознать себя и сделать слабую попытку соотнести пространство, время и вспомнить, почему так больно от простых капель, упавших на щеку.
          «Капли какие-то странные», - мелькнула первая здравая мысль, она ухватилась за нее, постаралась развить поскорее, чтобы сознание опять не ухнуло в темноту.
         «Это не дождь…» - все, что ей удалось определить до закрутившегося водоворота проснувшейся памяти. Она, словно насмехаясь, яркими вспышками продемонстрировала короткие эпизоды, вырвав их из упорядоченных временных отрезков и перетасовав по своему разумению.

         Знакомое лицо мужчины, который наклонился над нею и занес кулак, чтобы ударить. Она успела рассмотреть каждую волосинку на толстых пальцах с наколками… Вспомнила и восстановила движение тяжелого удара, после которого погрузилась в темноту…
         
         «Кто он?! Почему?» - моментально возникли вопросы, но их смели новые эпизоды услужливой памяти.

        Мужчина в милицейской форме, с погонами майора. Сидит в кабинете за обшарпанным столом и что-то резкое выговаривает ей… Она тоже в форме, но рассмотреть свои погоны не успевает. Мужчина встает и подходит к ней. Она ощущает его гнев и тревогу, и непонятное, близкое, очень ощутимое чувство надежности и родства – майор протягивает руку и заправляет ей за ухо выбившуюся прядь светлых волос.
         - Я все равно всегда буду любить вас с Наташкой, Ольга!..

         Да, все правильно, она – Ольга, ей двадцать четыре года, ее мама – учитель русского языка и литературы, а отец – майор милиции, еще в их семье есть сестра Наталья – ученица выпускного класса.
          Но как же мало она вспомнила… Как же мало это ей дало, да и дало ли? Собственное имя. Родственников. Но их нет рядом. Она интуитивно ощущала отсутствие знакомых запахов – только сырость и хвойные ароматы; не витали, как их там – незримые флюиды родства, которые ощущает любой человек, когда рядом близкие. Да и вообще – в сознании ли она? Судя по «рваному», дерганому покачиванию, а она его чувствует – да. С нею случилась беда и ее куда-то несут. Почему несут? В скорой помощи сломались каталки?..
          Снова всполох света обрывает нить вопросов. Из темноты услужливо выплывает новая картинка из жизни до непонятного удара, погрузившего ее в темноту.

             - Сдала? – спросила женщина строго. Это ее мать? Стоит на  пороге и сверлит ее взглядом, входная дверь распахнута. Она оббита для защиты от сквозняков дерматином, стареньким, местами облупившимся, а кое-где и вовсе с проплешинами, из которых выглядывали, ставшие когда-то ненужными, детские вещи. Строгий вид женщины не отталкивает, а пробуждает нежность, терпение, непонятное чувство весьма далекой вины.

          «За что?» - ей нестерпимо хочется немедленно получить ответ на этот вопрос, потому что чувство любви к женщине пробиваются сквозь зыбкую память, врываются и требуют от нее нежности и терпения…

          - Отменили, перенесли на субботу, - не поднимая глаз, она - Ольга скидывает кроссовки и ставит аккуратно на калошницу, гадая, удалось скрыть радость или нет: к сдаче экзамена по старославянскому не была готова, и ее необычайно обрадовало благоприятное стечение обстоятельств – три дополнительных дня на подготовку – можно только и мечтать.
          В квартире  прохладно (совсем как сейчас) – отопительные батареи уже не греют, а весна затянулась. С интересом Ольга, нынешняя, рассматривает обои на стенах: старенькие в мелкий рисунок из незабудок и ромашек, выцвели местами, но, как и запахи квартиры - родные и знакомые.         
            … Елена Николаевна!
            Да, именно так зовут ее мать, что кутается в бордовый махровый халат, постоянно запахивая его на груди, строго смотря на дочь.
          - Повезло, спасибо случаю – не опозорила, - женщина направляется в маленькую кухню, - Иди чай пить и садись зубрить, но успеешь ли? Сколько раз тебе говорила: увольняйся!
          - Зачем напоминаешь? Я уволилась, не отпускали меня, - присаживаясь к столу на скрипнувшую табуретку, Ольга слышит свой голос, он тихий, немного робкий.
          - Нечего было тянуть с увольнением! Сама же передумала, когда…
          - Мамочка, достаточно, прости, - она внезапно перебивает Елену Николаевну, - Не нужно снова ничего повторять, мы же не на уроке? За три дня я все выучу. Если на то пошло, не получу же я «пару»! Я читала, учила!
          - «Уд» мне тоже не нужен, в доме столько книг, просто в голове не укладывается твое легкомысленное отношение к учебе! И не говори мне, что виною твоя работа! Еще год назад решила уйти, сама сказала – не твое!
          - Можно подумать, что быть училкой ее! – в дверях возникла девушка, и Ольга поняла, узнала – Наташа, ее сестра, - Когда вы обе глаза откроете? Хоть в зеркало глянете? Сейчас рулит - внешность!
           - Наташа!  - попыталась оборвать младшую дочь Елена Николаевна. Девушка фыркнула, чем вызвала оскорбленное поджатие тонких губ матери.
           - Что «Наташа»? То папашка все мечтал из девочки сделать мальчика, запинал ее в эту дурацкую школу милиции: чтобы продолжилась славная династия ментов, а чем славную-то? - продолжало невозмутимо вещать молодое поколение, щедро намазывая малиновое варенье на кусок булки, - Сколько раз  у Оли были синяки? А  переломы? А вы оба  твердили – терпи, это нужно в профессии, терпи – это здоровье! Ну, получила она мастера спорта, теперь для чего ей это? Стоило папашке слинять к молодой жене, и ты, мамуля, решила все перекрутить – пусть дочь из цветника женихов ступает в бабий монастырь – школу, продолжает теперь уже твое дело! Нельзя ж губить фамильный интеллект! И с чего вы взяли, что только высшее образование его подтверждает? Не понимаю.
           - Сейчас же прекрати! Откуда в тебе столько язвительности, Наталья?!
           - Это правда-матка, - внеочередная порция варенья отправилась в рот, девочка проглотила и улыбнулась очаровательной улыбкой.
            - Немедленно прекрати использовать слэнг, он безобразен!
            - Мамуля, я-то запросто прекращу, ты бы Олю не пилила, я еще маленькая, а она давно уж замуж должна идти!
            - Пусть получит высшее образование и идет куда хочет!
            - А почему не сразу? Годы-то уходят, потом будет поздно, мамуля, пусть сейчас идет. В школе женихов нет, а уж если в полиции она их не нашла, то дело вообще – труба. Пусть лучше идет на подиум, а что? Она же вылитая модель: рост, размеры: девяносто-шестьдесят-девяносто, ни жиринки, одни мышцы, а внешность – чисто славянская песня! На подиуме и мир увидит из окошка лимузина и денег заработает кучу, - Наталья мечтательно взглянула на сестру, потом на стены в старых обоях, -  На ремонт уж точняк заработает! Пока имеет товарный вид, нужно жизнь менять! Я вот паспорт получу – сразу пойду!
           - Наталья! Как ты можешь?! Никуда ты не пойдешь!..

           Итак, она - студентка… Судя по всему филфака, если верить словам сестры. Точно! А экзамен, который был перенесен – старославянский язык… Честно говоря, засада, выражаясь современным языком молодежи. Суть понимаешь, а с ходу дословный перевод с современного и не сделаешь - чудно выходит.
           Лицо болит, потому что какой-то урод ее ударил. За что? Ольга никак не могла вспомнить, кто он, но была уверена – не жених – слишком несимпатичен, да и наколки на пальцах больше намекали на прошлую работу в полиции, а не нежных чувствах.
           «Надо ж так вырубить, что память отшибло?!»
           Появилось желание поднять руку и провести, дотронуться до лица, но отсутствовали силы. К тому же попытка вызвала во всем теле новую боль и ощущение раздавленности каждой мышцы. Воспоминания отступили, но настойчиво бился вопрос – куда ее несут? И почему несут так долго? Да на весьма странных носилках.
           Ольга, не открывая глаз, она подозревала, что лицо заплыло, шевельнула рукой и обнаружила: бортик носилок высокий и не передает пластмассовую или металлическую прохладу. Он мягкий и с густым ворсом, теперь понятно, что дарит тепло всему телу. Очень странные носилки! Нужно открыть глаза, но, сделав первую попытку разлепить веки, она тут же отказалась –  новый приступ боли, оглушив темной волной, кинул в забытье.

Отредактировано Margohechka (27-08-2015 10:18:42)