А продолжение книги будет?

Эпизод:

Пятница, 27 января, день,
Ленинград, Красноармейская ул.

За неделю совместных усилий сложились и команда участников, и сценарий агитбригады. Мы пробросили арку памяти сквозь те события последних десятилетий, где наше очевидное добро боролось с ихним очевидным злом. Получилось идеологически беспроигрышно и умеренно романтично.
В классе на полстены повисли карты Кубы и Восточного Индокитая. Их быстро испещрили стрелками: то были рейды отрядов Кастро и Че Гевары, «тропа Хо Ши Мина» и весенние наступления северян. В речи одноклассников стали проскальзывать испанские словечки, а к Сёме почему-то прилипла кличка «Сомоса».
Сложнее было с «минусами» к песням. Я было уже начал подыскивать какую-нибудь не самую отвратную музыкальную группу для записи, когда Томка взяла проблему на себя.
– Попробую, – сказала она не очень уверенно и отодвинула опустевшую тарелку, – он обещал не подсуживать… Но помощь при подготовке – это ж другое? Пусть позвонит на ленинградское радио, нам не много надо – всего двадцать минут записи.
– Так, куда я тебя еще не целовал? – уточнил я обрадованно, но она лишь усмехнулась. Вокруг шумела школьная столовка, и это гарантировало ей определенную безопасность от моих посягательств.
– А меня так вообще еще никуда не целовал, – призывно взмахнула ресницами Кузя, и я покосился на нее с некоторой опаской.
– А я, между прочим, – она сделала паузу и, манерно оттопырив мизинчики, подперла подбородок сцепленными кистями, – у военрука автомат Калашникова выцыганила на выступление.
– Ого… – оценил я и допил молоко. – Неплохо. Ты ему какую руку выкручивала?
Она иронично хмыкнула:
– Проще. Хочешь, покажу как?
– Ей покажи, – я быстро ткнул в напрягшуюся Томку.
– Уверен? – блеснула глазами Кузя.
– Эээ… – я не сразу, но сообразил. – Да, твоя правда, не стоит.
И правда, зачем моей девушке знать эти трюки, как из мужиков веревки вить?
Тома непонимающе посмотрела на нас, а Кузя ухмыльнулась:
– Боишься? Правильно боишься. Вот и Алексеич струхнул …
Я заржал, представив, как Наташа бюстом затирает в угол затравленно озирающегося невысокого лысого пузана в потертой майорской форме.
Кузя еще раз умильно похлопала ресницами и выдала сокровенное:
– Дюш, сеньорите с автоматом надо бы костюмчик соответствующий пошить, а?
– Костюмчик, говоришь… – задумчиво протянул я, прикидывая. – А что, это – мысль. Можно и костюмчики пошить.
Глаза у девушек сразу стали серьезны, и я понял, что все – попался.
Впрочем, эта идея захватила меня. Действительно, до выступления на районе три недели, и можно на всех участников что-нибудь этакое несложное сотворить, в неизвестном пока здесь стиле молодежного милитари – это простой способ выделиться из общей массы конкурентов.
– Только соберите по два рубля на материалы, – поставил я условие и, вспомнив о Мелкой, добавил, – с тех, кто может.
Кузя довольно прищурилась и взмахнула рукой в пионерском салюте:
– Всегда готова!
За два дня в голове у меня сложилась картинка того, что я хочу получить на выходе. Естественно, я не собирался заниматься точной реконструкцией формы вьетконга или кубинских партизан – достаточно будет узнаваемых намеков. Брюки-карго для парней и шаровары для девушек, пиджаки с накладными карманами и воротником стоечкой… На Кузю хорошо сядет платье под военку, с разрезами в стратегически выгодных местах –  не думаю, что она будет возражать. Широкие пояса, затемненные очки-консервы, сигара…
«А еще это можно будет носить летом», – с этой мыслью я встретил большую перемену. Набросил куртку и пробежался до телефонной будки передать Гагарину заказ на кое-какие аксессуары.
– А, это ты… – голос его был хриплым, словно он только что встал с постели, – хорошо, что позвонил.
– Что так? – поинтересовался я для проформы.
Он помялся, потом неуверенно уточнил:
– По открытым линиям связи?
Я аж поперхнулся от неожиданности:
– Кхе… Ну, давай по открытым.
– Тебя искали позавчера, – коротко отрапортовал он, стирая улыбку на моем лице.
– Что? – мне сначала показалось, что я не расслышал.
– Искал тебя на Галёре какой-то мужик, – пояснил Гагарин с отчетливой тревогой в голосе.
– Меня? –  зачем-то уточнил я. –  А как ты определил, что именно меня?
– Спрашивал у мажоров молодого, что недавно переехал из Москвы, с отцом-шишкой, – Ваня перешел на сдавленный полушепот.
Я промолчал, совершенно ошарашенный. Привалился плечом к холодной стенке и стал лихорадочно прокручивать услышанное в уме:
«Да нет, не может быть! Я ж эту маску только для Гагарина использовал! Что-то он свистит…»
– Слышь, – посопев, осторожно добавил Ваня, – мужик-то не наш был.
– В смысле? – встрепенулся я.
– Иностранец, похоже, хоть под советского косил. Запах чужой, а я на нюх любого нашего от демократа на раз отличаю, что женщин, что мужчин.
– Ты его нюхал, что ли? И, вообще, как он около тебя оказался? – я был совершенно сбит с толку.
– Да… Это… Подвели ко мне. Кто слышал о тебе.
– От кого слышал?! – начал свирепеть я.
Хотелось со всей силы шваркнуть трубкой о рычаг, но сначала надо было дослушать Гагарина. Тот продолжал мяться.
«Понятно, растрепал всем, хвастаясь. Но все равно не сходится, бред какой-то. Кому я могу быть нужен на Галёре? Конкурентам по самостроку? Тогда почему иностранец? Или Гагарин ошибся? Ничего не понимаю…»
– Мужика описывай, – прервал я его меканье.
Гагарин облегченно выдохнул, и в голосе его появились деловитые нотки:
– Рост примерно сто семьдесят пять, пятьдесят шестой размер, нога – сорок третьего. Лет сорок. Щекастый, губастый… Гомик, по-моему.
Я прислонился лбом к холодному стеклу – легче не стало.
– Волосы какие? Одет как?
– Шатен. Волосы длинные, чуть вьющиеся. Бачки небольшие. Одет в советское новье, ничего с Галёры. Но запах!
«Спокойствие, только спокойствие», – подумал я, с озабоченностью глядя на часы.
– И что ты ему ответил?
– Что-что… Серьезные люди ко мне подвели, отрицать уже не мог… Сказал, что был такой один раз. Давно.
– Ну, и… – поторопил я его.
– Расспрашивал долго, как ты выглядел, во что одет, что покупал…
– Слушай, – зашипел я рассерженным котом, – мне из тебя клещами каждое слово вытягивать?
– Ну, я, как мог, наврал… – Ванин голос зазвучал совсем убито.
Я представил себе врущего Гагарина и поморщился.
– Андрей, – заныл тот, – может, бате твоему сказать, а? Пусть пугнут? И, вообще, чего это тебя ищут?
«Вот так вот…» – опять растерялся я. – «Не свистит, что ли? Иначе не предлагал бы отцу рассказать».
– Сам, Ваня, в непонятках, – я задумчиво побарабанил пальцами по аппарату, – не должно было такого быть. Тут или какое-то глупое совпадение, и ищут не меня… Или кого-то заинтересовал разошедшийся от тебя слух. Почему заинтересовал – даже предположений пока нет. Больше вариантов нет.
В трубке раздалось обиженное сопение. 
– Так, это… Что мне делать-то? Он же может еще раз прийти.
– Я подумаю… – медленно процедил я.
– Ты только не исчезай! – возопил он, и я невольно усмехнулся.
Конечно, эта мелкая придонная рыбешка кормится не только на мне, но, полагаю, что я стал его основной статьей дохода.
– Я подумаю… – повторил многозначительно, – а ты пока сядь и составь список, что и кому про меня на Галёре говорил. Подробный-преподробный. Все пиши: когда, кто присутствовал при разговоре, что именно ты сказал. Понял? Вот прямо сейчас, разговор закончим и садись.
Он подавленно угукнул.
– Если ищут именно меня, – продолжил я рассуждать вслух, – то только из-за каких-то твоих слов, и надо понять, что именно их заинтересовало. Поэтому ничего не скрывай, пиши все, как есть. А я потом подумаю. Давай, Ваня, бери ручку и садись, а мне пора. Пока.
Повесил трубку и зачем-то вытер ее носовым платком, а затем вывалился из будки на улицу. На часах – пять минут как начался урок. Я постоял в раздумьях, а потом обреченно махнул рукой – гулять, так гулять, – и двинулся в сторону пельменной. Проветрю голову, перекушу и обмозгую непонятную ситуацию.
«Хорошо, если это – глупое совпадение, и ищут другого москвича. Встретиться, что ли, и проверить это? Да ну, нафиг», – я даже головой помотал. – «Мне это не надо. А если действительно меня ищут? Ох… Я ж там Гагарину про новые ракеты втирал. Вот баран, а! Неужели до ЦРУ эти слова дошли? Мама дорогая…»
Я постоял на углу, бездумно глядя на зеленый огонек светофора, а потом спохватился и опрометью перебежал на желтый.
«А если ЦРУ, то они могут на хвосте и КГБ притащить… И как потом комитетчикам объяснить, откуда я узнал про связь между Петрозаводским феноменом и испытанием новой ракеты флотом? Шах вам и мат, дорогой гроссмейстер».
Вход в пельменную была неказист: потемневшее от времени дерево с мутной полосой оргстекла посередине; поперек ручки намотана уходящая внутрь тряпка. В помещении была на удивление людная полутьма – почти все столы заняты, вдоль раздатки недлинная, но очередь. Прямо по центру, придавая заведению дополнительный колорит, завсегдатаи, не особо таясь, доливали из мерзавчика в стаканы с апельсиновым компотом.
Я прошел к раздаче и с аппетитом втянул непередаваемый запах переваренных пельменей. В животе жадно заурчало. А еще пахло уксусом и дымком от «Примы».
«В общем», – огляделся я еще раз, –  «очень, очень демократично».
Выгрузил с обгрызенного кем-то по краю подноса на стол две порции со сметаной, сел и задумался.
«Обрубать концы с Галёрой? Бежать на Запад я передумал, деньги перед родителями мотивировал»,  –  я заглатывал пельмени, почти не ощущая вкуса. – «А без остального обойдусь. В конце концов, есть мореманы, есть валюта. Телефона моего у Гагарина нет. Вот своим именем я зря назвался…»
Хлебнул из стакана и поморщился от невообразимой сладости. Сгущенки здесь не жалели, в отличие от кофе.
«Так, а если зайти с другого конца», – продолжил я рассуждения. – «Не паникую ли я понапрасну? Очевидно, что с моей прогрессорской деятельностью этот подход связан быть не может. Невозможно, никак невозможно связать мои письма с подставным москвичом-мажором на Галёре. Отсюда какой вытекает вывод? Это – некий карамболь, производное от моей активности с Гагариным. А, поскольку нечем особо криминальным я там не занимался, то и угрозы большой быть не может. Вероятнее всего, какое-нибудь неожиданное коммерческое предложение. Менее вероятно – конкуренты по самостроку. А, если хорошенько раскочегарить мою паранойю, то ЦРУ проверяет слух о причине петрозаводского феномена. Но это – очень, очень вряд ли».
Эти рассуждения, вкупе со съеденными пельменями вернули мне оптимизм, и на свежий воздух я вышел расслабленным, подобревшим и, даже, слегка улыбающимся.
«А Ваня.. Если это коммерческое предложение, то по умолчанию нафиг. Если конкуренты, то ничего ему не грозит, не тот масштаб у меня и не та фигура он. Ну, а если это, с чем черт не шутит, ЦРУ идет по следу слушка о новой ракете, то надо подкрепить Ванину лояльность. Что ЦРУ… Максимум, могут попробовать его купить».
Два последних урока я баюкал эти мысли то так, то этак, все больше при этом успокаиваясь, и даже версия о ЦРУ уже не особо волновала кровь. В конце концов, я могу отрицать все до посинения.
«Кака-така ракета? Вас, дяденька,  кто-то обманул».
Я выстроил из своих позиций в уме целый укрепрайон, пригодный к отражению наезда с любого направления, и забетонировал его убедительными аргументами. Поэтому из школы я выходил в благодушном и расслабленном состоянии.
Случается изредка в горах тот тонкий миг, когда снежный пласт у вершины уже чуть просел, оторвавшись, но лавина еще не пошла в разгон. Еще не взметнулась снежная пыль, и безмятежны на склоне деревья; еще доживает последние мгновенья хрупкая тишина, но сердце вдруг захолонуло, почуяв неладное.
Такое мгновение пришло, когда я ступил за порог. Привычно стелилась в обе стороны Красноармейская с ее сугробами по обочинам, за спиной беззаботно щебетали о чем-то своем идущие за мной девчонки и опять оттягивал руку сыто раздувшийся портфель.
Но была одна деталь, менявшее все: в пяти шагах от меня, стояла, разглядывая выходящих, Синти Фолк.
«Таки ЦРУ», – мелькнуло в голове обреченно, – «и не за ракетами. Мать-мать-мать...»
Я одеревенел, придерживая для девчонок тяжелую дверь.
«Как?! Как она меня нашла?!» – ударило набатом в виски, и тут же следом взметнулось пораженно: – «Да она что – идиотка?! Вот так открыто идти на контакт?!».
Вслед за одноклассницами из двери вышла, одобрительно кивнув мне, «завуч», и меж лопаток у меня потекло.
«Ну да», – подумалось с тоской, – «главное – чтоб теперь промеж собой не подрались».
Оперативница ЦРУ внезапно улыбнулась и, поднимая руку, шагнула вперед. Мне на миг показалось, что она хочет схватить меня за плечо.  То, что еще пятнадцать секунд назад казалось мне надежным укрепрайоном, развалилось, словно поделка, склеенная разведенным канцелярским клеем. «Это не я!» – панический всхлип уже болтался на кончике пересохшего языка, и остро захотелось в туалет.
– Hello, Mary! How are you? – она смотрела куда-то мне за плечо.
С трудом повернул голову. В глазах рябило, и радости от вида рыжей Мэри я не испытал, лишь горькое: – «А ведь мог бы и сам догадаться».
Брови у Мэри сначала удивленно поползли вверх, потом она чуть-чуть нахмурилась.
«Завуч» резко обернулась. Спустя пару секунд в глазах ее мелькнуло узнавание, и она хищно подобралась.
Все верно, на ленинградской станции ЦРУ работает лишь пяток оперативников, и сотрудники наружки обязаны знать их в лицо. Тем более, в такое яркое и запоминающееся.
– Еще одна училка из штатов… – зачаровано пробормотал Паштет.
На пятачке у дверей возникла небольшая толкучка – девчонки не торопились расходиться, заинтересованно изучая яркую-красную аляску Синти.
Я отпустил дверь, сделал пару шагов в бок, отгородившись Кузей от прямого зрительного контакта с оперативницей – береженного бог бережет, и осторожно выглянул из-за прикрытия.
Синти с энтузиазмом трясла руку «завуча»:
– Я есть вице-консул Соединенных Штатов Америки Синтиция Фолк, – в голосе ее звучала насмешка, – я есть пришедши смотреть как Мэри проходить ее практика, есть ли какая проблемы.
Я тягуче сплюнул и отвернулся. В животе вибрировала, затихая, тугая струна, лицо горело. Дернул Томку за рукав и хрипло спросил:
– Мы идем?
– Да, – она, наконец, оторвалась от разглядывания американок и посмотрела мне в глаза.  Улыбнулась и твердо ответила: – Да, мы идем.

Красиво,  конечно..., хотя шероховатости в мотивации конечно есть.

Если ГГ  может  в  любое  время  "подкачать"  себе  любые  профессиональные  навыки,  то  ему  достаточно  навыков  и  нормальной  паранойи  обычного  "полевого"  сотрудника,  что-бы  избегать всех этих неприятностей  и  делать свое дело  с  приемлемым  уровнем  безопасности - ему же некуда  торопится,  он сам  планирует свое занятие.
Один раз  он  уже  чуть не влип  с  ящиком,  хотя  заранее подозревал неприятности,  но  не смотря на то,  что у него не было решительно никакой  необходимости  торопится,  он тем не менее пошел  к  ящику,  хотя у  него  масса  безопасных вариантов. 
Вот и тут,  на  фоне  разговора с  фарцовщиком,  здоровая  паранойя  в  первую  секунду  должна подсказывать,  что  его  выпасли  и сегодня  его просто  показывали единственному  человеку,  который  теоретически  мог  его  видеть  и  запомнить  если не лицо,  то  моторику  движений...,  хотя  позже,  в  спокойной  обстановке,  он  сделал бы  несколько разумных  предположений  из  двух  предпосылок - что его вы пасли и  показывали,  желая  наблюдать его реакцию,  ну  и как вариант,   что не выпасли, а это представление в  момент  его  выхода  из  школы,  было  какое то редкое...,  ну очень редкое совпадение.

В  любом  случае,  он должен четко  осознавать,  что раскрытие  угрожает его  жизни,  просто потому  что  масса  людей  на самом  верху  СССР  по  разным  причинам  будет  видеть в  нем  угрозу  уже их  благополучию,  а  то и  жизни.  Сохранить тайну  от  политбюро ЦК КПСС  следственная  группа не сможет,  а  само политбюро,  как мы  знаем  из  мемуаров  деятелей,  типа  Алиева  или  Кунаева,  очень  не надежно,  да  и состоит на половину  из  потенциальных  сепаратистов,  уже тогда  готовивших  свои  варианты.

Отредактировано Член кружка (19-11-2015 22:47:19)

Синти сто пудов каждый день обегает пару-тройку школ в порядке запудривания мозгов контрразведке. Как в самом начале, бродила по улицам и изображала снятие "маячков"