- Как вы поняли, что раненый русский является комиссаром?
- Просто, господин обер-лейтенант! Возраст, уверенное поведение, иной цвет формы, затертые грязью следы от нашивок и петлиц. Когда я потребовал выйти евреям и комиссарам, взгляд его стал тверже.
- Как второй русский сбежал?
- Прошу, - фельдфебель показал на дверь сарая. – Это лучше видеть.
В сарай вслед за фельдфебелем протиснулись только обер-лейтенант и обершарфюрер. Фельдфебель прошел до стены и показал на пролом в самом низу стены.
- Русский сломал доски внизу. Причем сделал это тихо. Никто треска не услышал. - Он протянул руку и легко отломил кусок доски. - Сгнили.
- Где комиссар сейчас?
- У соседнего дома под присмотром, господин обер-лейтенант.
Когда офицеры вышли во двор, к обер-лейтенанту подошел солдат и что-то тихо прошептал. Тот кивнул, и объявил:
- Собака след взяла. Теперь поимка бежавшего это вопрос пары часов. Господин обершарфюрер, - поинтересовался обер-лейтенант у Вольфа, - какие ваши дальнейшие планы?
- Заберу пленных, проведу среди них профилактику, потом решу куда их, - ответил тот.
- Мне нужно их опросить. Каждого. В первую очередь комиссара. Потом они ваши.
- Нет проблем, господин обер-лейтенант, - сказал обершарфюрер. - Переводчик нужен?
- Нет. Я хорошо говорю по-русски. Фельдфебель, проводите меня к комиссару.
Комиссар сидел на земле, откинувшись на ограду. Обер-лейтенант приказал принести стул. Солдат принес из дома табурет. Хофман критически осмотрел его, после чего сел и посмотрел на русского. Тот был плох. Видимо ранение было тяжелым, или из-за несвоевременной помощи он потерял много крови, и ко всему началось заражение. Однако, несмотря на боль, взгляд этого комиссара был тверд, а волевые люди импонировали Хофману.
- Я обер-лейтенант Хофман, - представился он по-русски. – А вы батальонный комиссар Иванцов.
- Вы забыли добавить, что из Абвера.
- Вы проницательны, - сказал обер-лейтенант, отметив, что русский никак не отреагировал на то, что ему известно имя и звание. – Почему не удивлены моей информированностью?
- Моя проницательность проистекает из хорошего слуха, - улыбнулся русский. – И удивляться, что кто-то из моих бойцов оказался малодушен глупо.
- Der Schwatzhafte schadet sich selbst*, - сказал Хофман, с неудовольствием посмотрев на солдат.
Улыбки на их лицах сразу исчезли.
- У нас есть аналогичная поговорка, - кивнул Иванцов. – Язык мой, враг мой.
- Что ж, это хорошо, что мы оба прекрасно понимаем друг друга, - сказал обер-лейтенант и вдруг понял подтекст пословицы. Он взглянул в глаза русского и понял – орешек крепкий, и расколоть его будет трудно.
- Меня интересует – что знаете вы, и какой приказ отдали бежавшему? Какие сведения он добыл?
Русский не ответил. Он просто смотрел, и этот взгляд говорил – ничего существенного он не скажет. И никакие пытки не помогут, будет лишь безмолвный труп. Хофман посмотрел на перебинтованное плечо. А может так?
- Мы можем оказать вам медицинскую помощь.
- Уже не сможете, - улыбнулся Иванцов. – Я уже фактически мертв.
- Так облегчите свою участь. Расскажите мне все. Тогда умрете как солдат.
- Моя участь это моя участь, - устало произнес комиссар. – Я скажу лишь одно. Начав войну против СССР, Германия сделала уверенный шаг к своему краху.
- Считаете? – усмехнулся Хофман. – Германия непобедима!
- Именно это скажет ваш Геббельс, когда Красная армия будет стоять у Берлина, – русский произнес это так, что обер-лейтенант вздрогнул. В голосе комиссара звучала уверенность, будто он знал нечто такое, в чем не сомневаются. Впрочем, замешательство Хофмана длилось лишь мгновение.
- Зря упорствуете. Советы фактически проиграли эту войну!
- У нас есть еще одна поговорка – не дели шкуру не убитого медведя. У вас, кстати, есть аналогичная пословица.
- Есть, - согласился обер-лейтенант. – Но уверяю вас, уже в начале сентября солдаты Германии пройдут парадом по Москве.
- О, да! – усмехнулся русский и глаза его сверкнули. – Немецкие солдаты действительно пройдут по улицам Москвы. Но отнюдь не парадом. Грязные, порой в исподнем и босые. Смотреть по сторонам никто из вас не будет. И не из-за стыда, а потому что тяжел будет взгляд русского народа. Слишком много бед принесете вы на нашу землю. А потом вслед за вами пойдут поливальные машины, чтобы смыть землю от «гитлеровской нечисти».
Хофман молча смотрел на русского. В его взгляде читалось торжество и превосходство. Все что он сказал, казалось нелепым. Однако сказано было как о непреложном факте, и было странно, что в это верилось. Обер-лейтенант встряхнулся, отгоняя наваждение, и вернулся к своим делам. Что ж, раз он ничего не скажет, то пойдем другими путями. Еще обер-лейтенант поймал себя на мысли, что этого русского стоило бы забрать. Только действительно – русский скоро умрет. И какое ему дело до врага? Тем более комиссара.
- Я могу вам помочь, - неожиданно для себя сказал Хофман. - СС – мясники. Их методы я не одобряю. Хотите, я заберу вас отсюда?
- Не стоит, - улыбнулся русский. – Хотите совет?
- Слушаю.
- Восточный фронт ваши солдаты назовут мясорубкой. Переводитесь на запад, лишь так вы сможете выжить. На русской земле враг найдет только могилу.
Упрямый фанатик – подумал обер-лейтенант, поднимаясь, и злясь на себя. Еще жалел его…
- Он ваш, - обернувшись, сказал Вольфу.
Не успел Хофман выйти из двора, как в деревне началась непонятная суета. Причина выяснилась сразу – собака привела поисковую группу к месту пленения русских, и там нашла Хубера и Майера. Оба мертвые, причем Майера убили так же как добровольного помощника, а Хуберу свернули шею. Русский забрал оба карабина и весь боекомплект с гранатами. Еще отсутствовал паек, фляги и кое-что из снаряжения. Дальнейшие поиски пришлось прекратить, так как след собака почему-то потеряла.
Хофман принял эти скверные новости с раздражением, особенно после того, как взглянул на комиссара, естественно увидав в его глазах торжество. Однозначно – упустили профессионала. И это злило, ведь если этот недоумок из «СС» не промедлил, то никуда бы русский диверсант не делся бы. Впрочем, кто о нем бы узнал?
Следующим шагом обер-лейтенанта был опрос пленных. Причем той части, что содержалась в отдельности, так как одного уже подробно опросили. Именно от него стали известны звания и имя комиссара. Хофман усмехнулся – не все русские такие как этот комиссар. Но его ждало разочарование – никто ничего особо ценного не сказал, что уже было известно обер-лейтенанту. Хофману пришлось еще раз допросить отдельно содержавшегося пленного, который назвал имя и приметы бежавшего.

*Der Schwatzhafte schadet sich selbst - Болтун сам себе вредит.

Осталось решить последний вопрос. Обер-лейтенант нашел гауптмана. Леман выглядел озадаченно. Оно и понятно - батальон еще не вел боевых действий, а потери уже имеются. Причем погибли хорошо подготовленные солдаты. И гауптман скорей всего обдумывает - как в рапорте отразить эти потери. И Хофман готов помочь в этом вопросе.
- Господин гауптман, у меня к вам предложение.
- Слушаю, - кивнул Леман.
- Я включу в рапорт о ваших примерных действиях следующее - ваши солдаты вступили бой с русскими на марше, часть которых уничтожили, часть пленили. В потери впишете Хубера и Майера. Бежавший русский целиком на совести добровольных помощников.
- Что ж, - задумчиво кивнул гауптман, - на марше нас обстреляли русские. У нас потерь не было, а русские потеряли пятерых, но ваше предложение выглядит заманчиво. Только как на это посмотрит обершарфюрер Вольф? Он тоже напишет рапорт?
- Сугубо положительно посмотрит, - хищно улыбнулся Хофман. – И напишет в нужном ключе.
Гауптман согласно кивнул и спросил:
- Что вы хотите взамен?
- Вы отдаете мне фельдфебеля Фокса и его следопытов.
- Все отделение?!
- Не всех, только солдат из Вестфалии. С командованием я договорюсь, - добавил Хофман, видя, как Леман морщится. – Пополнение получите уже через три дня. С этим я тоже помогу, есть возможность ускорить процесс.
- Согласен, - угрюмо кивнул гауптман.
- Где сейчас Фокс?
- Его и все отделение забрал обершарфюрер, - вновь поморщился Леман, - для показательной казни комиссара. Это двести метров по дороге.
Когда обер-лейтенант подъехал к указанному месту, то сразу увидел Вольфа. Тот был взбешен.
– Красная свинья! – кричал обершарфюрер, пиная комиссара.
Хофман осмотрелся. Поляну окружали солдаты, держа оружие наготове. В центре у выкопанной ямы угрюмо стояли двое пленных, сжав кулаки, и иногда с ненавистью поглядывая на других пленных. Эта восьмерка русских понуро смотрела в землю. Обер-лейтенант послушал немного вопли обершарфюрера, затем подошел к фельдфебелю.
- Что тут происходит? – спросил он у «Старого лиса». - Почему обершарфюрер так кричит?
- Этот русский взбесил обершарфюрера, - хмыкнул Фокс.
- Каким образом? – удивился Хофман.
- Он сказал, что Вольф палач, а не солдат, и избиение безоружного признак слабости. Еще что-то такое, но я не понял.
Обер-лейтенант невольно усмехнулся. Этот русский знал, на что надавить. Ох, не прост он, совсем не прост. Жаль, что комиссар тяжело ранен. Надо было его забрать…
- А эти, почему разделены? – спросил Хофман, кивнув в сторону пленных.
- Обершарфюрер заставил их выкопать яму. Потом каждого по отдельности подводили, ставили перед ямой на колени, и Вольф приставлял к голове русского пистолет и требовал кричать «Сталин капут!».
Действенное средство, - подумалось обер-лейтенанту. Определить прокричавших «Капут», не составило труда.
- А я вижу, это тебе не нравится? – спросил он у фельдфебеля.
Хофман сам не одобрял подобного, допуская пытку лишь для получения сведений. Разумная необходимость, не более.
- По мне так это свинство, господин обер-лейтенант, - серьезно ответил фельдфебель. - Расстрелять врага одно, а издеваться другое. Я понимаю, коммунистов надо уничтожить, но зачем так?
Слишком мягок - подумалось обер-лейтенанту. Но этот недостаток не портит те достоинства, что имеются. А все лишнее облетит за службу. Он присмотрелся к лицам солдат – мимика у всех разная. Имеется безразличие, но в большинстве злость вперемешку с злорадством. Оно и понятно – погибли камрады. Только у четверых на лицах неодобрение. Хофману подумалось, что именно эти и есть нужные ему следопыты. Указав на них, поинтересовался – не ошибся ли? Удовлетворительно кивнув своей догадливости, он сообщил фельдфебелю:
- Ты поступаешь в мое распоряжение. Пока временно, до приказа командующего. Возьмешь с собой этих четверых. Вопросы есть? Нет? Тогда иди, сдавай дела и готовься к выезду, а я тут присмотрю.
Тем временем Вольф успокоился. Критично осмотрел свои сапоги, поморщился, обнаружив  на правом кровь.
- Поднимите его! – приказал он двоим у ямы, а сам направился к другой группе пленных.
Там выставив испачканный сапог вперед, он выразительно посмотрел на одного русского. Тот плюхнувшись на колени тщательно вытер кровь рукавом. Вольф одобрительно кивнул. Обер-лейтенант присмотревшись, узнал русского, с которым недавно плодотворно беседовал.
Комиссара подняли с трудом. Лицо его, несмотря на синяки и кровавые подтеки излучало крайнее презрение.
- Чего ж не вылизал, а, Ушаков? - прохрипел комиссар. – Такую фамилию испоганил, мразь!
Вольф вопросительно посмотрел на своего помощника. Тот подошел и перевел сказанное. Обершарфюрер нахмурился, но ничего не сказал. Он сделал знак своим солдатам, и они принесли русские винтовки, положив на землю рядом с пленными.
Вольф подошел к понуро стоящим русским, сделал знак переводчику и объявил:
- Великая Германия дает вам шанс сбросит ярмо евреев и комиссаров! Вы докажете свою лояльность, расстреляв этих комиссаров. Кто не станет стрелять, будет расстрелян! Кто промахнется, будет расстрелян!
- Винтовки заряжены одним патроном, - закончил переводчик. - Будьте благоразумны.
Пленных выстроили в ряд и каждому вручили по мосинке. Солдаты вокруг взяли на прицел вооруженных пленных.
- Целься! – скомандовал Вольф.
Винтовки медленно поднялись. Стволы, направленные на трех несломленных, задрожали.
- Не могу! – взвыл внезапно один из пленных.
Он бросил винтовку и уверенно прошагал к яме. Встал рядом. Из глаз бежали слезы, но голову он не опустил. И ему улыбнулись, ободряюще хлопнув по плечу.
- Кто еще? – мрачно и угрожающе спросил Вольф.
Но никто больше из строя не вышел.
- Огонь!
Залп! Трое упали, скатившись в яму. Комиссар же качнулся, но каким-то чудом устоял. Пуля рванула ему щеку, превратив лицо в жуткий оскал. Глаза сверкнули. Раздался хрип, в котором с трудом различались слова.
Выругавшись, обершарфюрер выхватил пистолет и выстрелил в комиссара. И тот вновь устоял, продолжая хрипеть и буравить врага глазами. Вольф закричал и начал стрелять. Комиссар упал, но обершарфюрер продолжал давить на спусковой крючок, когда закончились патроны.
Хофман стоял задумчивый. Ему запомнился взгляд стойкого русского. Красноречивый взгляд. Так смотрят только на мертвецов. Мертвец смотрел на мертвецов…
И показалось, что он понял неразборчивые слова комиссара…

Отредактировано ВВС (17-04-2019 22:49:04)