Добро пожаловать на литературный форум "В вихре времен"!

Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Для начинающих писателей, желающих показать свое произведение критикам и рецензентам, открыт раздел "Конкурс соискателей".
Если Вы хотите стать автором, а не только читателем, обязательно ознакомьтесь с Правилами.
Это поможет вам лучше понять происходящее на форуме и позволит не попадать на первых порах в неловкие ситуации.

В ВИХРЕ ВРЕМЕН

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Произведения Бориса Батыршина » Крымская война. "Проект К-18-54-8"


Крымская война. "Проект К-18-54-8"

Сообщений 471 страница 480 из 992

471

ГЛАВА II

2016-й год
В 20 милях
от Балаклавской бухты.
Борт ПСКР «Аметист»

Кораблик был хорош. Изящно-угловатый, построенный по последней стелс-моде, «Аметист» радовал глаз сине-белыми, с полосой триколора, цветами береговой охраны, и это резко выделяло его на фоне шаровой краски боевых единиц ВМФ.
Я вальяжно опирался на леер, обозревая окружающий пейзаж, в-основном, состоящий из воды и облачной мути. Я впервые оказался на настоящем военном судне - пограничные «Ярославцы», на которых я когда-то покатался  на Белом море, в счёт не шли. Имелся, правда,  солидный «парусный» стаж,  но где соломбальская «дорка», пусть и вооруженная под гафельную шхуну, а где боевой корабль?
А вот там, куда предстоит отправиться, боевые парусники ещё в ходу...
В миле от «Аметиста», мористее, стоит большой десантный корабль «Новочеркасск». На его правой раковине маячит низкий силуэт - малый противолодочник «Муромец». Этим кораблям предстоит совершить нечто из арсенала фантастических романов: установка «Пробой», смонтированная на транспорте «Академик Макеев» должна создать то, что физики Проекта называют «воронка перехода». Из их объяснений я понял только, что некие "вихревые поля" образуют гигантский конус, в пределах которого можно менять метрику пространства-времени. Энергии этот процесс требует немеряно; для этого на спешно достроенный морской транспорт вооружений проекта 20118ТВ втиснули ядерный реактор, снятый с подводной лодки. Место штатного крана занял громоздкий, почти вровень с рубкой, тор вихревого генератора. Он раза в полтора перекрывал ширину «Макеева» в миделе, сильно выступая за габариты бортов, и это придавало транспорту нелепый вид теплохода, уестествляемого звездолётом пришельцев. Как военные скрыли секретную начинку во время перехода с Северов - оставалось только гадать. Местные остряки немедленно прозвали это сооружение ЦЕРН-ом; сейчас "Макеев»-ЦЕРН держался милях в трёх мористее "Аметиста", и его белый силуэт сливался с облачной пеленой на горизонте.
Сам эксперимент начался ещё вчера. «Пробою», прежде чем сформировать «воронку перехода», предстояло выйти на рабочий режим - «раскочегариться», - а на это требовалось часов тридцать. До «часа Ч» оставалось около полусуток, и нервы у всех участников Проекта были натянуты, как струны.
Погода портилась, и это не было капризом природы - насыщенные энергией вихревые поля «Пробоя» влияли на состояние атмосферы. Из космоса весь район выглядел, как странная метеорологическая аномалия - кольцевой облачный фронт, диаметром в двадцать морских миль, постепенно стягивающийся к центру.
Район проведения эксперимента объявили зоной «внезапных военно-морских учений». Авиадиспетчеры уводили гражданские борта в сторону; пограничные катера блокировали прилегающую акваторию. Вокруг на много миль - ни одного самолёта, ни одного судна, но одной лодочки;  Все, кто находился на кораблях Проекта, физически ощущал этот купол отчуждения, накрывший район.
Мы находились в своеобразном «глазу урагана» - туманные стены окружали нас, неслись по кругу, струились, образуя непривычные глазу облачные потоки. Массы облаков вращались вокруг кораблей против часовой стрелки: физики утверждали, что в этой мутно-серой стене, отказывает любая электроника, вязнут лучи любых радаров, лазерные пучки, ультразвуковое излучение и ещё невесть что. Этот побочный эффект Проекта тоже интересовал военных - согласно строго засекреченной легенде, флот, под прикрытием «внезапных учений», испытывал новейшую систему электронной маскировки. Даже вездесущие спутники не могли заглянуть в центр облачного бублика,  настолько сильны загадочные помехи.
Собственно, в этом было уверенно всё флотское и армейское начальство -  и в Крыму и по всему черноморскому региону. Немногие посвящённые собрались здесь, на "Аметисте".
ПСКР «Аметист», на котором разместился сейчас штаб Проекта К-18-54», представлял ФСБ. Ему, как и «Академику Макееву», предстояло остаться в XXI-м веке. А вот «Новочеркасск» и «Мурманца» ждал бросок на сто шестьдесят два года сквозь время,  в прошлое. Профессор Груздев уверял, что корабли экспедиции выйдут из воронки перехода второго апреля 1854-го года, милях в двадцати на траверзе Балаклавы А всего через восемь дней, десятого апреля - двадцать второго по старому календарю - англо-французская эскадра появится возле Одессы. Что ж, памятник Дюку рискует лишиться своей главной достопримечательности, чугунного ядра, застрявшего в гранитном цоколе. Вряд союзникам будет до пальбы по городу; девять деревянных кораблей, пароходофрегаты винтовые корветы, против скорострелок БДК, торпед и РБУ «Муромца» - о чём тут говорить?

1916-й год, февраль.
Недалеко от Зонгулдака
Подводная лодка UВ-14

Подводная лодка никуда не ушла. Её командир проявил редкое даже для подводников Кайзермарине хладнокровие - вместо того, чтобы уходить прочь от русского гидрокрейсера и почти наверняка погибнуть, обер-лейтенант Хейно фон Хаймбург скомандовал идти на сближение. И, пока миноносец бросал подрывные заряды в стороне от авиаматки, отсиделся чуть ли не под килем угольщика. Риск был страшный, UВ-14 могли заметить возвращавшиеся гидропланы, но тут расчёт строился на том, что авиаторы будут думать о посадке, а не о поисках субмарины. Аккумуляторы опустели почти наполовину, воздух в отсеках стал ощутимо спёртым, но капитан скомандовал затаиться как мыши и ждать. Службы гидроакустики на русских кораблях отродясь не было, так что фон Хаймбург был настроен оптимистично. Надо лишь дотерпеть, когда гидрокрейсер начнёт принимать самолёты, и тогда он снова сделается великолепной целью. В аппаратах две торпеды, и на этот раз промаха не случится - стрелять они будут с пистолетной дистанции, в упор.
Томительно тянулись минуты. Фон Хаймбург ничего не объяснял, да это и не требовалось - подчинённые дисциплинированно молчали.
— Поднять перископ!
Риск был страшный - стоит кому-то заметить роковую чёрточку в волна, и лодка обречена. Но, Бог, видимо, ещё хранил храбрецов - когда UВ-14 выставила над волнами глаз, обер-лейтенант увидел в десятке саженей борт турецкого парохода, весь в потёках ржавчины. Почти в створе с угольщиком, кабельтовых в трёх, дымила авиаматка, и командир субмарины ясно различал суету на палубе - русские поднимали с воды летающую лодку. Фон Хаймбург, не отрываясь от гуттаперчевого наглазника, важно произнёс: «Зо...» Подводники повеселели - "старик" доволен, всё идёт хорошо!
— Готовить торпеды!
События пошли по отработанному сценарию. Носовые торпедные готовили к стрельбе. Не прошло и пяти минут, как перед обер-лейтенантом вспыхнули две зеленые лампочки.
— Подготовиться к запуску!
— Трубы готовы, господин лейтенант!
Фон Хаймбург поднимал перископ на краткие мгновения, опасаясь бдительности сигнальщиков. Впрочем, это было маловероятно - пароход затруднял наблюдение, да и лодка оставалась неподвижной, перископ не выдавал себя предательским буруном.
Командир опустил перископ и задумался. Цель неподвижна, дистанция прямого выстрела - условия идеальны. Стреляем надо одной торпедой, этой  посудине хватит. А потом - лево руля, малый вперёд и укрыться за угольщиком. Промахнуться на такой дистанции решительно невозможно. Миноносец, конечно, будет спасать команду гидрокрейсера -  и превратится в мишень для последней торпеды. А когда он получит своё, можно всплыть и потопить подрывными зарядами пароход. Хейно фон Хаймбург, не кровожаден и позволит команде погрузиться в шлюпки. До турецкого берега миль двадцать, жить захотят - догребут. А там уж турки о них позаботятся.
Обер-лейтенант изложил план атаки. Старший торпедист кивнул, открыл колпачок, закрывающий кнопку выстрела первой торпеды  и приготовился нажать, как только услышит приказ.
- Поднять перископ!
Авиаматка оказалась там, где ей и надлежало быть - почти в перекрестии чёрных нитей. Пожалуй, стоит немного сместиться, чтобы после залпа сразу нырнуть под пароход.
- Самый малый!
UВ-14 провернула винт и поползла вперёд.

+4

472

2016-й г. Черное море,
Район операции
Проекта К-18-54

Профессор протёр очки и водрузил их на переносицу.
- Итак, Сергей Борисыч, мы желаем вам удачи. И очень рассчитываем на ваш...мн-э-э-... нетипичный подход. На ваше, так сказать, видение...
И снова принялся протирать очки. Я уже знал,  что это - своего рода знак того, что профессор в растерянности.
Фомченко поморщился, но промолчал. Он не одобрял изменений внесённых в командную цепочку. Начальником экспедиции по-прежнему оставался капитан первого ранга Куроедов, но теперь при нём возник «консультационный штаб» из трёх человек, с которым кап-раз должен согласовывать любые серьёзные решения. В штаб вошли бывший куроедовский зам. по науке Сазонов, майор ФСБ Привалов, отвечающий за «информационное обеспечение» Проекта, и... я. Это стало самым большим сюрпризом - наделить правом решающего голоса человека, взятого в Проект в последний момент, по каким-то сомнительным соображениям...
Дрон намекнул, что в Москве опасаются, что чисто военное руководство Проекта наломает дров; и тот, кто принимает окончательные решения (при этих словах Дрон многозначительно хмыкнул и ткнул указательным пальцем вверх), счёл, что в руководство экспедиции не следует целиком доверять носителям  прямолинейной армейской логики.
Генерал, разумеется, был взбешён, но спорить не рискнул. Ну ладно бы один  Привалов - всё же майор, разведчик. Но, чтобы Сазонов, учёный-гуманитарий, утверждал приказы военных? И уж тем более, не мог Фомченко принять моё назначение:  альтернативная история, фантастика, - как можно доверять серьёзные дела человеку, занимающемуся такой ерундой?
Я узнал о своём новом статусе уже в море, на борту «Аметиста». Мои коллеги по «особой тройке», как немедленно прозвали «консультационный штаб», уже были на «Новочерркасске», а меня задержали на штабном корабле - научный руководитель проекта хотел лично сообщить новичку потрясающую новость и убедиться, что он осознаёт всю меру ответственности.
И я уж постарался его не разочаровать: порассуждал о пользе взвешенного подхода к действиям в прошлом, о важности всестороннего анализа, об учёте исторических последствий... и тэ да и тэпэ. Профессор, слушал, как я разливаюсь соловьём и мелко кивал, изредка поддакивая, а генерал всё больше и больше мрачнел. Зуб даю - он мечтал, чтобы я, спускаясь в катер, свалился с трапа, сломал ногу, и тогда можно будет заменить меня на кого-то, внушающего доверие.
Но - не судьба. Выслушав все положенные напутствия, я спустился в пришвартованный к борту «Аметиста» катер и принял у матроса ярко-оранжевый непромокаемый баул.
Разъездным катером при «Аметисте» служила изящная моторка - стиль «ретро», тиковая палуба, штурвал с отполированными ладонями ручками, надраенная до невыносимого блеска бронза, кранцы из сизалевых тросов... Я устроился поудобнее на банке и подтянул багаж поближе к себе.
Кроме личных вещей и ноутбука, я упаковал в баул имущество, положенное мне, как члену «консультационного штаба»: коротковолновую рацию, планшет с шифрованным доступом к бортовой сетке «Новочеркасска», запасные батареи, папку с документами и... пистолет. ПСМ под патрон 5,45 трудно назвать серьёзным оружием, но меня порадовал и он. Я неплохо стреляю, регулярно хожу в тир, но до сих пор не удосужился оформить даже разрешение на травматику. А тут - личное оружие! Я испытал особый трепет, расписываясь за оружие в ведомости. К пистолету полагалась запасная обойма и картонная пачка с шестнадцатью патронами.
Катерок пробежал четверть расстояния до «Новочеркасска», когда ожила рация у рулевого:
- Третий, третий, вызывает «Аметист»!
«Третий» - это я. Члены «консультационного штаба» получили личные позывные - Сазонов был «первым», «Привалов «вторым», ну а мне достался счастливый третий номер.
Я принял у рулевого переговорник на длинном спиральном шнуре.
- Центр, третий на связи, приём!
- Третий, немедленно возвращайтесь, как поняли, приём!
Возвращаться? Что за дела? Начальству, конечно, виднее, но спросить-то я имею право?
- Центр, я третий, не понял. В чём дело?
На этот раз рация отозвалась голосом профессора:
- Сергей Борисыч, голубчик, с «Макеева» сообщают - с «Пробоем» какие-то нелады, аномалия воронки... Да вы на небо посмотрите, сами увиди...
И - матерный рёв Фомченко:
- Мать вашу, ... профессор, ... канал на... незащищенный, НЕМЕДЛЕННО отставить ... в эфире!
А ведь профессор прав, понял я: вокруг как-то сразу потемнело, будто насупил невовремя вечер. Я посмотрел вверх и похолодел.
Еще недавно чистое небо стремительно затягивало жгутами облаков. Серо-лиловые, они отлипали от облачной пелены, закрывающей горизонт, и, подобно створкам лепестковой диафрагмы, сходились точно над моей головой. Ярко-голубой кружочек стремительно уменьшался, и в тот момент, когда он пропал, из самого центра клокочущей лиловой мути во все стороны ударили ветвистые молнии. На моторку обрушился аккустический удар такой силы, будто мир раскололся пополам, а мы оказались точно на линии разлома.

Где-то в
вихрях времён.

Тьма навалилась со всех сторон. Аппарат увяз в мутном лиловом киселе - М-5 кружило, мотало, переворачивало в каком-то замедленном кинематографическом темпе. И - ни звука, словно во сне, или горячечном бреду, вызванном инфлюэнцей.
Аппарат выпал из лилового НИЧТО и воздух вокруг заревел, перекрывая стрёкот «Гнома». Гидроплан встал на нос, повалился в бездонную яму; Эссен тянул штурвал на себя, не в силах понять, где верх, а где низ. Чувства отказывали, поверхность моря, сплошь в пенных полосах шквалов, мелькала то внизу, то по сторонам, то над головой. В какой-то момент лейтенант с ужасом увидел, как ударился о воду аппарат Корниловича - сначала крылом, потом носом, и заскакал но волнам подобно сорвавшимся с оси крыльям ветряной мельницы.
Шквал прекратился внезапно, так же, как и начался. Эссен сумел выровнять аппарат над самой водой, чикнул левой плоскостью по гребню волны, и подскочил вверх. Лиловая муть пропала, будто её и не было; в отдалении дымили корабли, и на грузовой стреле «Алмаза» всё ещё раскачивался аппарат с белыми цифрами 32 на носу.
Эссена била мелкая дрожь; в передней кабине ворочался и матерился Олейников. Лейтенант хлопнул наблюдателя по шлему и, когда тот обернул к пилоту белое, без кровинки лицо, ткнул пальцем вниз - «идём на посадку!»

Перекрестье нитей легло под переднюю трубу гидрокрейсера. «Пли» - скомандовал фон Хаймбург, и в этот момент сотряслась от страшного удара в борт. Палуба вздыбилась; люди валились друг на друга, отчаянно цепляясь за штурвалы, рукоятки, трубы. «Эсминец? - успел подумать обер-лейтенант. - Подкрался незаметно и протаранил? Глубина - всего ничего, вполне мог...
Новый удар, и снова моряки разлетаются, будто сбитые шаром кегли; лодка на мгновение выровнялась, и фон Хаймбург, чудом устоявший на ногах, почувствовал, что UВ-14 вращается, как в гигантском водовороте. Командир мёртвой хваткой вцепился в обтянутые кожей ручки и припал к перископу. Последнее, что он успел увидеть - надвигающийся из лиловой мути борт турецкого угольщика. Снова удар, сильнее прежних, оглушительный скрежет сминающегося металла. Хейно фон Хаймбурга оторвало от перископа и швырнуло спиной на борт, утыканный штурвалами клапанов затопления. Плечо пронзила острая боль, и в тот же момент на голову ему хлынул поток морской воды.

Клокочущие небеса обрушились на катер; под аккомпанемент треск дерева, я увидел чёрно-лиловый, просвеченный насквозь странными, кольцевыми молниями, вихрь, накрывающий «Аметист». Динамик поперхнулся отчаянным генеральским воплем: «...третий, назад! Назад, мать тво...» - и всё пропало в лиловом нигде. Разум мучительно сопротивлялся этому нигде, пытался вырваться, будто муха, влипшей в тягучее безвременье, где на самое простое движение может уйти... час?... век?... геологическая эпоха? Звуки слились в протяжный стон, утробный, низкий, почти неслышный, и вместе с тем, чудовищный - такой, что барабанные перепонки вот-вот сомкнутся внутри черепа.
Потом отпустило сразу, вдруг - вместе с солёной волной, наотмашь ударившей меня по лицу. Из последних сил я сумел привязаться к банке каким-то шнуром и потерял сознание.

Отредактировано Ромей (04-10-2016 15:22:02)

+3

473

ГЛАВА III

Сразу после Переноса.
Летающая лодка М-5
бортовой номер 37

Аппарат захлопал фанерным днищем по гребням волн. Эссен привычно удержался  на прямой, подождал, пока упадёт скорость и на малых оборотах подрулил к торчащему из воды хвостовому оперению. Корнилович сидел на стойке крыла, едва высовывавшейся из воды. Он был без куртки, в одном кителе, и это особенно удивило Эссена. Февраль на дворе, ещё утром было не больше плюс семи по Цельсию...»
Плюс семь? Фон Эссен неожиданно понял, что обливается потом - и нервы тут ни при чем. Ему было жарко. Солнечные блёстки весело играли на мелкой ряби, отскакивали от прозрачного козырька кокпита, ласкали перкаль обшивки. Лейтенант стянул перчатку, перегнулся через борт и опустил пальцы в воду. Тёплая, хоть купайся... Эссен поднял голову и встретился взглядом с Олейниковым.
Наблюдатель пожал плечами; физиономия у него была красная, распаренная, несмотря на то, что Олейников успел уже стащить кожаную, на меху, куртку.
«Февраль, говорите?»
Лейтенант чуть добавил оборотов; «Гном» зафыркал своими восемью исправными цилиндрами, и гидроплан подрулил к аппарату Корниловича. Мичман легко забрался на нижнее крыло.
Перекрикивая треск мотора, пилот поведал, что сам он цел (несколько ссадин не в счёт); что наблюдатель, прапорщик Рябушкин, вылетел из кабины при ударе о воду и наверняка утонул; что носовая часть отломилась и затонула, а то, что осталось надо бы зацепить тросом и оттащить к авиаматке. Эссен кивнул и полез в кокпит за швартовым концом, и его спину, затянутую толстой коричневой кожей, припекало отнюдь не зимнее солнце.
Зашипело, хлопнуло. Вверх, рассыпая искры, метнулась сигнальная ракета и повисла над гидропланом комком ярко-красного огня. И ещё ракета, и ещё - Олейников пускал их одну за другой, обозначая место посадки. Фон Эссен скосил глаза на часы, вделанные в приборный щиток. До кораблей недалеко, самое большее, через четверть часа подойдёт миноносец и извлечёт обломки из воды. Аппарат, конечно, восстановлению не подлежит, а вот дорогущий мотор, за который заплачено русским золотом, можно перебрать и снова ввести в строй. Или, в крайнем случае, разобрать на запчасти, которых всё время не хватает.
И всё же - что за ерунда? Бездонная голубизна неба, жаркое по-летнему солнце, ласковая, тёплая вода. С часами тоже что-то не так: на циферблате 17.38, но веры стрелкам нет: дневное светило ещё не пересекло полуденной линии.
- Ничего не понимаю, Реймонд Федорович! Что с погодой на благословенном Понте Эвксинском? Ставлю вдову Клико против сельтерской, что сейчас лето. Но я же  самолично заполнял утром формуляр полётов, и точно помню, что на календаре значилось шестое февраля! Да вот, сами посмотрите...
В прозрачной, зеленоватой воде, возле самого борта пульсировали крошечные прозрачные кляксы. Медузы аурелии, морские блюдца. Как и всякий черноморец, фон Эссен знал, что маленькие медузы нарождаются к середине лета, а к зиме вырастают размера суповой тарелки. Эти аурелии были совсем крошечными.
Олейников встал в рост и замахал над головой шлемом. Фон Эссен и Корнилович оторвались от созерцания крошечных морских блюдец: к гидроплану подходил миноносец.

+3

474

В конце последнего фрагмента:

а к зиме вырастают размера суповой тарелки

вырастают до размера
Наверное, текст ещё пойдёт на вычитку?

+1

475

Сразу после Переноса.
Обломки кораблекрушения

Сознание вернулось вместе с мокрым шлепком по физиономии. Лямка баула отвешивала мне пощечины в такт размахам качки. Жив? И даже нигде не болит.... Я пошевелился, попытался встать - верёвка не пустила. Уже хорошо...
Я кое-как распутал узел и огляделся. От катера осталась одна корма; неизвестная сила перекусила судёнышко пополам. Ни матроса, ни рулевого: я сам, в городом одиночестве, бездонное синее небо, ласковая волна, захлёстывающая планширь, и недвижный круг горизонта.
Мысли понеслись карьером, водоворотом, горным взбесившимся потоком. Объяснение одно - треклятый «Пробой» сработал, но как-то криво. Нештатно, как говорят военные.
Итак, пункт первый: куда делись «Новочеркасск» и «Мурманец»? Ну хорошо, меня могло задеть краем Воронки, но ведь корабли  по-любому должны были отправиться в прошлое? Я встал на банку, кое-как примериваясь к качке, и принялся озираться. Пусто. Ни корабля, ни самолёта, ни моторки. Похоже, я угодил в воронку один.
Пункт второй. Судя по температуре воды, сейчас лето, да и солнце стоит над горизонтом слишком высоко для зимы. «Пробой» был настроен на август 1854-го, а значит, есть основания полагать, что с временной настройкой всё в порядке. А вот куда меня забросило - это уже пункт третий. Обломок катера, на котором пребывает моя злосчастная тушка, болтается в изрядном удалении от берега; я не разглядел в далёкой дымке ничего, хотя бы отдалённо напоминающего контуры крымского берега. Что никак не внушает оптимизма: учёные ни словом не обмолвились о том, что «Пробой» может перемещать объекты не только во времени, но и в пространстве.
«Выходит, может?»
Я хлопнул себя по лбу и протащил из-под банки багаж. Совсем мозги отшибло! В бауле - рация, стоит включить её, и...
Я не успел дернуть за гермозастёжку и это, наверное, спасло моё, отнюдь не водостойкое, барахло от знакомства с морской водой. Волна, захлестнувшая обломок катера, чуть не унесла моё имущество за борт; следующая швырнула меня лицом на решётчатые пайолы. Я вцепился в какую-то деревяшку, другой рукой другой прижимая в животу драгоценный багаж. Обломок кораблекрушения мотнуло ещё несколько раз; порыв ветра утих, и мы снова закачались на мелкой волне.
Следует срочно принять меры, а то так и останешься ни с чем! Я запихал баул под банку и совсем собрался обмотать его репшнуром, и тут увидел знакомый пластиковый контейнер.
Удача? Ещё какая! Не знаю, зачем в разъездном катере аварийный контейнер с десятиместного спасательного плота, но для меня это настоящее сокровище. И вскрывать его можно, не опасаясь коллизий вроде давешнего шквалика: всё надёжно упаковано и не боится морской воды.
Я принялся нашаривать защёлки, чувствуя себя колонистом с жюльверновского острова Линкольна, дорвавшегося до сундука капитана Немо. Так и есть! Даже опись содержимого на верхней крышке:

* патроны сигнальные (ПСНД) - 6 шт.;
* водоналивная батарея "Маячок-2" - 1 шт.
* сигнальное зеркало - 1 шт.
* стакан градуированный для питья - 1 шт.
* свисток сигнальный - 1 шт.
* боцманские ножи - 3 шт.
* ракеты парашютные шлюпочные - 2 шт.
* фонарь электрический герметичный - 1 шт.
* запасные батареи к фонарю - 4 шт.
* аптечка первой помощи - 1 компл.
* консервированная питьевая вода - 45 шт.
* аварийные продуктовые пайки - 10 компл.
* набор для ловли морской рыбы - 1 компл.
* набор материалов для ремонта плота, - 1 компл.

Особенно меня порадовали упаковки с питьевой водой - солидные консервные банки, никакой алюминиевой фольги, синие буквы на тусклой жести: «Вода питьевая консервированная». И год выпуска, выдавленный на донце: 1997. Ладно, будем надеяться, срока годности она не имеет. Интересно, откуда такая древность? Вроде бы, сейчас питьевая вода для аварийных комплектов пакуется в пластиковые мешочки по сто миллилитров? Может боцман, хозяин катерка, трепетно относится к раритетам советской эпохи?.
Я отправил опорожнённую банку за борт, защёлкнул в шлюпочный нож свайку - слегка изогнутый заострённый стержень, которым я дырявил банку - и задумался. Есть, вроде, не хочется, да и не до еды сейчас. И уж тем более, не до рыбной ловли, хотя необходимый инвентарь присутствует. Потребность организма в дополнительных калориях будем удовлетворять потом, а пока подумаем о связи. Рацию, конечно, можно вытащить - дождаться, когда волнение окончательно утихнет, и раскрыть баул. А пока - пожалуйста, о нас позаботились: «ракета сигнала бедствия, парашютная судовая». Так, пункт первый: «отвернуть колпачок ракеты и осторожно извлечь шнур с кольцом...»
Ракета повисла высоко над головой и теперь медленно опускалась, разбрасывая вокруг себя искры красного химического огня. Жаль, их всего две; зато видно издалека. Ещё в запасе имеется несколько сигнальных патронов, каждый с «дневной» и «ночной» начинкой», то есть с дымовой шашкой и ярким красным факелом. Так что, как говорится: «больше оптимизма, худшее впереди!»

Час после переноса
Гидрокрейсер «Алмаз»

Реймонд фон Эссен стоял у леера и наблюдал, как отрывается от воды 32-й. Аппарат поднимали на временном выстреле, закреплённом на фок-мачте; свободное пространство между грот- и бизань-мачтой занимали алмазовские машины. А ведь ещё надо как-то разместить его собственную М-5. Вон она, качается на волнах в десятке саженей от борта, с угрюмым Олейниковым на крыле. Наблюдатель недовольно поглядывает на Эссена - пилот, под предлогом рапорта об аварии Корниловича, малодушно сбежал, увильнув от такелажных работ.
Доклада не получилось. Командиру авиаматки было не до докладов: внезапный штормовой шквал, накрывший корабли - тот, что швырнул в воду Корниловича и чуть не угробил самого Эссена - жестоко прошёлся по «Алмазу». Чудовищные порывы ветра положили гидрокрейсер на борт; один из аппаратов сорвался с креплений и оказался бы за бортом, если бы не кинулись к нему люди во главе с командиром алмазовской авиагруппы. Сейчас лейтенант Тюрин хрипел, захлёбываясь кровью, в лазарете: форштевень гидроплана проломил ему грудную клетку, и доктор, в ответ на очередное «Есть надежда?» темнел лицом и отворачивался. Недосчитались троих нижних чинов - видимо, несчастных унесло за борт, и, как ни обшаривали шлюпки поверхность, найти никого не удалось. Ещё четверо,включая мичмана Солодовникова, составили компанию Тюрину в лазарете с переломами, не столь, впрочем, серьёзными. Четверти команды щеголяла порезами, ушибами, ссадинами, и среди них выделялся ярко-красной физиономией баталёр - его обварило на камбузе кипятком, когда он помогал коку закладывать в щи порцию баранины.
Неожиданный катаклизм сорвал и унёс невесть куда вельбот левого борта; два из четырёх аппаратов получили повреждения. И разбираться с этим придётся ему, фон Эссену: согласно приказу командира гидрокрейсера, он замещал лейтенанта Тюрина в должности командира авиагруппы. И для начала, разместить на тесной палубе ещё два аппарата - так, чтобы не мешать, при случае, расчётам орудий . Пожалуй, прикинул лейтенант, обломки аппарата Корниловича можно пристроить между трубами. Крылья, правда, придётся снять - не беда, всё равно пойдут на запчасти. У одной из алмазовских "пятёрок" как раз повреждена верхняя пара плоскостей...
- Ну и как вам все эти странности? - прапорщик Лобанов-Ростовский выколотил о ладонь трубку, извлёк из кармана нож-тройник и принялся ковыряться в мундштуке. - Лето в феврале, и с часами чёрт знает что...
- Димочка прав, - добавил подошедший вслед за прапорщиком Марченко. - Только он ещё не о всех странностях осведомлен.
- А ты, значит, уже сподобился? - осведомился летнаб. - Пусть другие с погрузкой возятся, а Боренька тут как тут - слухи собирает.
Экипаж «тридцать второй» принимался за пикировки, как только оказывался на палубе авиаматки. Чины и титулы не играли в этом ровно никакой роли, тем более, что князь Лобанов-Ростовский, считающий род от ростовских владетельных князей с пятнадцатого века, испытывал к своему пилоту, сыну казанского преподавателя географии, сильнейшее уважение. Поручик Марченко был самым опытным пилотом авиаотряда; в его лётной книжке значилось больше всех боевых вылетов, и даже две победы в воздушном бою на австрийском фронте, откуда он и попал на Черноморский театр.
- С погрузкой ты один, князинька, управишься, - лениво отозвался Марченко. - Вон, какой здоровенный вымахал, орудие можешь на палубу затащить без всякой лебёдки, не то что гидроплан!
Прапорщик отличался завидным сложением, и это доставляло ему немало неудобств: тесная кабина М-5 не рассчитана на таких богатырей. Зато Лобанов-Ростовский стрелял из пулемёта «Кольт» с рук, без упора, и отлично попадал при этом в полотняный конус буксируемой мишени.
- ...а странность такова: радиотелеграфист не может выудить из мирового эфира ни единого сообщения. Говорит, тишина первозданная, ни единой передачи - одни помехи, будто до изобретения господина Маркони. Такие-то дела, судари мои...
- Господин лейтенант, вашбродие!
Эссен обернулся. Перед ним стоял взмыленный капитанский вестовой.
- Лейтенанта фон Эссена требуют на мостик! - отрапортовал он.
Авиатор кивнул собеседникам и заторопился к трапу.
- Ну вот и побеседовали... - раздосадовано сказал Малышев. - Вы уж, Реймонд Федорович, как освободитесь - пожалте назад, обсудим, с каким соусом употреблять все эти странности...
Командир «Алмаза» был озадачен. Алексей Сергеевич Зорин нервно прохаживался по мостику, и Эссен обратил внимание, что капитану первого ранга жарко в мундире зимнего образца. Упрямо лезущее в зенит солнце припекало, а летний гардероб остался на берегу. Держать на судне, в феврале - зачем? Только сукно портить в вечной черноморской сырости.
Фон Эссен вскинул руку к фуражке, чтобы доложиться по форме, но командир прервал его нетерпеливым жестом:
- Реймонд Фёдорович, голубчик, ваш аппарат ещё на воде?
Эссен кивнул.
- Вот и отлично! - Зорин поправил пенсне. - Давайте-ка, Заправляйтесь и слетайте быстренько, оглядитесь. К норду, миль на двадцать и обратно. А то штурманец наш что-то озадачен...
И кивнул на хмурого лейтенанта, старшего штурмана гидрокрейсера.
Но как же так, Алексей Сергеич! - попытался протестовать фон Эссен. - У меня один цилиндр сдох, надо мотор перебирать...
А вы на восьми, голубчик, на восьми! Вам, чай, не впервой, да и лететь далеко не надо. А в случае чего - давайте ракету, «Заветный» вас выловит.
Эссен подумал, кивнул, - «Есть!» - и слетел по трапу, едва касаясь подошвами вытертого до блеска металла.

Отредактировано Ромей (04-10-2016 17:02:36)

+3

476

Полтора часа после Переноса
ПСКР «Аметист»

Сторожевик береговой охраны, пусть даже и самый современный - это не эсминец и не корвет; в проект 22460, шифр «Охотник», не закладывалась возможность использовать его, как корабль управления. А потому, в кают-кампании «Аметиста» было тесно. Кондиционер не справлялся; через открытые иллюминаторы лился тёплый морской воздух, и это лишний раз напоминало присутствующим о положении, в котором они оказались.
Февраль на дворе! А тут - хоть напяливай футболку и шорты!

Груздев закричал: «Уводите корабль, аномалия!». Андрей Митин, стоял рядом с профессором наверху, на открытом мостике. Яростные порывы ветра сорвали с физика шляпу, растрепали остатки шевелюры и жидкую, на испанский манер, бородёнку. О походил на инженера Гарина, впервые увидевшего на горизонте Золотой остров - разве что постаревшего лет на тридцать. Лихорадочный блеск в глазах, побелевшие костяшки пальцев, сжимающих леер, старческий голос, изо всех сил пытающийся перекричать безумный, как в первый день Творения, лиловый смерч: «Прочь!... скорее... аномалия!...»
Андрей опоздал на долю секунды. «Аметист» положило на борт, майор прыгнул, но пальцы лишь скользнули по груздевскому пиджаку: профессора оторвало от леера, и с тошнотворным звуком, будто на жестяной стол бросили кусок сырого мяса, впечатало спиной в стойку прожектора.

Сейчас учёный лежал без сознания в медчасти. Кроме переломов и неизбежной контузии внутренних органов, корабельный врач констатировал серьёзное сотрясение мозга. Когда Андрей спросил: «когда можно будет с ним поговорить?», доктор посмотрел на майора, как на сумасшедшего, и ответил, что если профессор вообще когда-нибудь заговорит, это уже будет редкая удача, на которую он бы не рассчитывал.
Так что научную часть проекта в кают-кампании сторожевика представлял сейчас бледный от ответственности двадцатисемилетний инженер Валентин Рогачёв. Он понятия не имел, что за «аномалию» имел в виду Груздев и не разбирался в хроно-физических нюансах. Обязанностью Валентина было поддерживать в работоспособном состоянии научную аппаратуру, смонтированную на ПСКР; этим он и занимался, пока сторожевик не накрыл лиловый смерч.
С этого момента прошло чуть больше часа. Инженер и корабельные техники из сил выбились, приводя электронику в работоспособное состояние. На «Аметисте» вырубилась вся электрика, всё компьютеры; Фомченко, воспринимавший всё по-военному прямолинейно, заорал что-то об электромагнитном импульсе, и Андрей похолодел, сообразив что генерал имеет в виду последствия ядерного удара. Но - обошлось; горизонт чист, ни титанических столбов пара, ни зловещих грибовидных облаков не наблюдалось. Аппаратура постепенно оживала, и тут-то и выяснилось, что эфир - все диапазоны, до единого! - девственно чист. Не было ничего - ни коммерческих радиостанций, ни сотовых сетей, ни сигналов ДжиПиЭс и Глонасс, ни сигнатур военных радаров, ни транспондеров авиалайнеров. Радиоэлектронная начинка «Аметиста» была на уровне - НРЛС «Наяда», «Балтика-М», система радиоразведки «Сектор» - но вся эта хитрая машинерия не показывала ничего. НИ-ЧЕ-ГО. Пусто. Ноль. Зеро.
- Вынужден предположить, что комплекс «Пробой» сработал в нештатном режиме. Судя по всему, мы оказались на месте кораблей, которые должны были отправиться в прошлое. Но вот куда именно - пока неясно. Вам слово, товарищ лейтенант...
Штурман «Аметиста» откашлялся:
- Товарищ генерал, я пока мало что могу сказать. Ясно только, что это Чёрное море, и, скорее всего, лето - судя по температуре воды и высоте солнца над горизонтом. Спутников над нами нет, точнее определиться не получится. Связи тоже нет, впрочем, об этом вы знаете...
Командир сторожевика нахмурился.
- А как насчёт секстана? Надеюсь, вы не разучились им пользоваться?
Штурман поморщился.
- Определиться по солнцу мы не можем, нет должным образом настроенного хронометра. То есть, он есть, конечно - но доверять его показаниям нельзя, как и всем остальным часам на борту. Во-первых, в момент.. хм...
- «Аномалии» - торопливо подсказал инженер.
- Да, в момент «аномалии» все часы - механические, кварцевые, компьютерные таймеры - остановились. А какие не остановились - сбились, и показывают теперь температуру прошлогоднего снега. К тому же, не стоит рассчитывать, что местное время в точности синхронизировано с нашим. Пока мы наблюдаем обратную картину: перед аномалией на часах было примерно шестнадцать-двадцать; здесь же, если судить по положению солнца, около полудня. Мы, собственно, и выставили одиннадцать-ноль-ноль, надо же с чего-то начинать.
- Вообще, ни черта непонятно, хрень какая-то! - снова встрял инженер. - Особенно с компьютерными таймерами: они же с памятью. Ну, упал кварцевый резонатор на какие-то мгновенья, но потом-то он должен был снова воткнуться! Если же всё обнулилось... тогда вся или почти вся инфа с компов должна была слететь. Но обломитесь - я прогнал одну прогу, наши базы, вроде, нетронуты...
Фомченко скривился - лексика штатского его раздражала.
- Так что нам остаются только звёзды. - закончил штурман. - Если погода будет благоприятствовать - к двадцати четырём-ноль-ноль я смогу сказать что-то определённое.
- Нам что, ещё тринадцать часов ждать? На хрена тогда вся эта ваша электроника?
- Объективные причины, товарищ генерал! - развёл руками командир. - Лейтенант прав, раньше никак.
- Ладно, подождём, раз никак. - буркнул Фомченко. Пока предлагаю исходить из того, что мы оказались там, где и было намечено по плану экспедиции. То есть...м-м-м?
- 12 августа 1854-го года, траверз Балаклавы, товарищ генерал! - поспешил отозваться Андрей, которому и предназначалось начальственное «...м-м-м?». Но, должен отметить, что имеющаяся у нас информация этот вывод опровергает. Вот, Геннадий Иванович...
- Верно! - откликнулся штурман. - Программой эксперимента предусмотрена точка выхода в пятнадцати милях от крымского берега, в наших территориальных водах. На таком расстоянии локатор показал бы контуры суши. Но их нет, это я ответственно могу заявить. А значит, как минимум, место - не то.
- Не то, значит... - покачал головой Фомченко. - Ну, этого следовало ожидать, раз уж такая... аномалия.
Андрей отметил, что генералу неприятно выговаривать это слово.
- А раз так, то и со временем может быть сбой. Но ждать до полуночи мы не можем. Что там с беспилотником?
- Беспилотный летательный аппарат «Горизонт Эйр» S-100 сейчас готовят к вылету! - бодро отрапортовал командир «Аметиста». Требуется некоторое время на тестирование оборудования, но через полтора часа всё будет готово.
- Вот и отлично, - смилостивился Фомченко. - Куда полетите? 
- Я предлагаю -  к северу, на максимальную дальность. - вмешался штурман. - Пока исходим из предположения, что не слишком сильно отклонились от заданных координат. Дальность уверенной передачи данных у «Горизонта» - около ста миль. Поведём секторный поиск, осмотримся, и тогда что-то можно будет сказать. Только вести его придётся вручную, без привязки к спутникам...
Беспилотный вертолёт «Горизонт Эйр» S-100 - единственный на данный момент беспилотный вертолёт, используемый российским флотом и пограничниками,  совместная разработка с австрийской фирмой Schiebel, - мог держаться в воздухе до шести часов. На «Аметисте» штатно имелся один «Горизонт»; ещё один, оснащённый спецаппаратурой Проекта, доставили на сторожевик два дня назад. Ударного вооружения на S-100 не предусматривалось.
Фомченко помолчал, по очереди озирая присутствующих.
А ведь он растерян, понял Андрей. Генерал привык заниматься организационными вопросами, и, надо признать, вполне с этим справлялся. А на совещаниях, где обсуждались научные аспекты Проекта «Крым-18-54», генерал отмалчивался. И тем более  - когда речь шла о целях Проекта. Для Фомченко всё было просто - есть задача, поставленная Верховным главнокомандующим, и её надо решать. Да, задача эта весьма необычна - ну так и что с того? Приказы, как известно, не обсуждаются, и вообще: «Мы не ограничиваем вас в методах, товарищ генерал. Можете делать и невозможное».
И сейчас, оказавшись лицом к лицу с этим самым «невозможным», генерал чувствовал себя не в своей тарелке. Научный руководитель Проекта чуть ли не при смерти; из всех специалистов по черной магии хронофизики - долговязый юнец, изъясняющийся на нелепом жаргоне. Проведена серьёзная подготовка, привлечены лучшие специалисты, собрана вся необходимая информация - и нате вам: в решающий момент всё это оказывается недоступным. Приходится принимать решения, опираясь на советы командира пограничного сторожевика, вчерашнего студента и офицера-спецназовца. Этот вообще не сказал пока ни слова - сидит в углу и помалкивает. Под началом капитана Белых - отделение «морских дьяволов», которым поручена охрана «Аметиста» . Высокие эмпиреи его не касаются, а если что и заботит - так только то, что большая часть хитрого снаряжения боевых пловцов осталась на берегу.
Фоменко ещё раз оглядел «штаб». Насупленный, из-под кустистых, по-брежневски бровей, взгляд остановился на Андрее.
«Вспомнил, наконец...»
- Майор Митин? Если ине ощибаюсь, это вы подбирали материалы вместе с Сазоновым?
Андрей кивнул:
- Так точно, товарищ генерал. Я курировал деятельность Аркадия Анатольевича по линии ФСБ. Когда он узнал, что я неплохо ориентируюсь в истории девятнадцатого века, то стал привлекать меня к своей работе. Я не возражал, поскольку рассчитывал попасть в состав экспедиции. Увы, было принято другое решение.
- Вот, значит, теперь и попал, - ухмыльнулся Фомченко. - Можешь радоваться. Остаётся вопрос - насколько ты в теме? Как я понимаю, все материалы на «Новочеркасске», у Сазонова?
"Попал? А ведь и правда, попал!"
- Так точно. Правда, кое-что есть и на моём ноутбуке. Исторические источники, труды по истории Крымской войны и Черноморского флота. Это материалы из моего личного архива, на них нет грифа. Но если вы сочтёте, что это нарушение...
- Забудь, майор, - отмахнулся генерал.- Нарушил ты или нет - плевать, сейчас всякое лыко в строку.  С  этого момента ты - мой зам по науке. А вы... - генерал повернулся к инженеру, - ...вы назначаетесь руководителем исследовательской группы. Подберите помощника из команды корабля и разберитесь, наконец, с этими грёбаными аномалиями!

+3

477

ГЛАВА IV
Летающая лодка М-5
бортовой номер 37

Ракету заметил Олейников. Красная точка повисла над самым горизонтом, и медленно опускалась на парашюте. А когда, наконец, погасла, на поверхности моря возник и принялся расти язык ярко-оранжевого дыма. С высоты в сотню метров фон Эсссен ясно разглядел на обломках шлюпки человека.
- Превосходная штука! - проорал, перекрикивая тарахтенье «Гнома» Олейников. - вот бы и нам такую раздобыть! Глядишь, и пригодится, когда будут вылавливать...
Эссен кивнул - верно, цветной дым отлично заметен на фоне воды. Ему приходилось слышать о дымовых завесах на германском фронте - но, чтобы дым использовали как сигнальное средство на спасательной шлюпке? Толково, что тут скажешь...
Транец разбитой посудины высовывался из воды и Эссен, прищурившись, разобрал на сером фоне русские буквы.
Свой?
Олейников ткнул пальцем вниз: «будем садиться?» Лейтенант в ответ помотал головой. Волнение слабое, солнце высоко, а мужик, похоже, чувствует себя уверенно. До кораблей - несколько минут лёту, а ещё минут через сорок здесь будет миноносец.
Эссен описал круг - низко, с сильным креном, едва не чиркая крылом по волне. Струя оранжевого дыма, к его удивлению, вырывалась прямо из воды,  точнее, из какого-то мелкого предмета, плавающего рядом с разбитой шлюпкой. Жертва кораблекрушения стояла на банке, и семафорила обеими руками. Лейтенант помахал в ответ и взял штурвал на себя.
«Держись, дядя, помощь близко...»
Когда стрелка альтиметра миновала отметку в 1.200 метров, Эссен выровнял аппарат. На горизонте маячила крошечная белая запятая - словно капелька цинковых белил с кисти мариниста.
Парус? У турецких берегов всегда полно рыбацких скорлупок и каботажной мелочи. Но всё равно, надо запомнить...

Удача окончательно отвернулась от экипаж «тридцать седьмой». Милях в семи к норд-весту виднелись уже знакомые корабли силуэты: слегка откинутые назад мачты гидрокрейсера, вытянутый, приземистый контур миноносца и угрюмая калоша турецкого угольщика. Еще несколько минут, и...
Мотор закашлялся. Эссен хлопнул Олейникова по шлему и ткнул пальцем за спину, в тарахтящий «Гном». Летнаб обернулся, прислушался;  на его физиономии явственно проступила тревога, и в этот момент «Гном» чихнул, плюнул сизым дымом, и замолчал. Потом снова чихнул, затарахтел восемью исправными цилиндрами  и заглох окончательно. Стало тихо, только набегающий поток свистел в расчалках и тросах.
Лейтенант выругался - «Накаркал с дымами этими - "пригодится-пригодится!" Вот и пригодилось...» Понятливый Олейников завозился в передней кабине. Клацнул металл - наблюдатель откинул ствол громоздкого сигнального пистолета и вставил в казённик толстую картонную гильзу. Эссен принял штурвал на себя, выводя аппарат на глиссаду. Ничего, с кораблей их наверняка заметили и без ракеты. «А тебе, дружище, придётся подождать лишний час." - посочувствовал он мужику на разбитой шлюпке. Ничего, море спокойное, как-нибудь дотерпит.

Османская Империя.
Провинция Зонгулдак
Где-то на берегу

Следы вели в воду. Баш-чауш свесился с седла и пригляделся: пашеры* здесь переправились через ручей. Знали, черви, что погоня будет верхами! Глубокий, по грудь коню, мутный поток перегорожен деревом упавшим воду. Вокруг веток нанесло дряни; течение взбило возле полузатопленых коряг шапку грязно-бурой пены, и вода закручивалась между сучьями мелкими водоворотами. До противоположного берега всего ничего, пара дюжин шагов, но попробуй, преодолей их в седле!
Вот здесь, возле поваленного дерева пашеры* вошли в воду и перебрались на тот берег, держась за осклизлые коряги. Как же не хочется лезть туда верхом... Кто знает, сколько там затопленных пней да сучьев? Запросто переломаешь ноги лошадям, а то и брюхо пропорешь - вон какой острый сук торчит из воды
Баш-чауш в сердцах сплюнул. Если его курды откажутся лезть в воду - как тогда заставить этих головорезов подчиниться? Можно, конечно, пригрозить выдать на суд и расправу забтие мюшири** - но тогда эти сыны шакала, чего доброго, пластанут его самого саблей по шее, а потом заявят, что начальник пал в схватке. И концов не сыскать: Пиштиван, и Зевер, Ало-Шерок и Ханемед, все два десятка башибузуков родом из соседних деревень, и друг друга они не выдадут. Нет, тут надо действовать тоньше...

*# Пашер - (тур.) контрабандист
**# Забтие мюшири - (тур.) старший офицер

- Пиштиван!
Всадник в драном бешмете и лохматой папахе, подлетел к начальнику. Баш-чауш с трудом удержался, чтобы не поморщиться - одеяние курда источало тошнотворный запах прогорклого бараньего жира, За спиной у Пиштивана болтался ружейный чехол из овечьей шкуры, из него на локоть выглядывал приклад, украшенный перламутром и мелким жемчугом.
Богатый у Пиштивана мылтык*, привычно отметил баш-чауш. И сабля богатая, с чёрным йеменским клинком. А воин Пиштиван дрянной, истинный курд - труслив, лжив и, как всё их проклятое Аллахом племя, жаден до грабежа. Это полезное качество сейчас и требовалось.

*# мылтык (тур) - украшенное ружьё.

- Эфенди, наши не хотят идти в воду! - заявил Пиштиван. Он лучше других курдов изъяснялся по-турецки и обычно говорил от их имени. - Говорят: лошадей попортим, не надо идти, зачем? Без лошадей - какие мы воины?
Баш-чаушу нестерпимо захотелось осыпать негодяя самой чёрной бранью. Но сдержался: сказал ведь Посланник Аллаха (мир ему и благословение): «Верующий не порочит, не проклинает, не совершает ни¬чего непристойного и не сквернословит».
И с таким вот сбродом приходится стеречь береговую черту, ловить контрабандистов и бандитов! А по ночам просыпаться от всякого шума - а ну, как русские гяуры пришли с моря, жгут дома, рубят рыбацкие лодки, лишая прибрежных жителей и без того скудного пропитания? Баш-чауш был уроженцем провинции Зонгулдак, а потому близко к сердцу принимал беды, выпадавшие на долю местных обитателей. А курдским мерзавцам хоть бы хны - завас-баши уже не раз грозился донести на бесчинства, творимые башибузуками. Как будто он, баш-чауш, может удержать от бесчинств диких горцев! Таких одно может исправить - петля или кол, длинный, тонкий, смазанный по всей длине бараньим жиром...
Баш-чауш помотал головой, отгоняя соблазнительное зрелище. В своё время И Пиштиван, и остальные ответят за всё, а пока надо проявить мудрость и изворотливость.
- Пашеры, которых мы ловим, торопятся к морю. Там их ждёт фелука, и если поторопиться, то можно захватить и её, и беглецов. А на фелуке наверняка полно добра...
«Как вспыхнули глаза у этой курдской собаки!» - и баш-чауш поспешил наложить последний штрих:
- А когда мы заберём груз во славу Султана, да продлит Аллах Милосердный его дни - я поставлю тебя бакыджи*. Ты ведь сможешь вести счёт, Пиштиван?
Курд захохотал от удовольствия, широко разевая чёрную, щербатую пасть, выхватил из чехла ружьё и понёсся к соплеменникам, на скаку вопя что-то по-своему. Баш-чауш различал только повторяемое на все лады: «Чикальма! Чикальма!»**
Турок ухмыльнулся в усы - дело, считай, сделано.

*# Бакыджи - (тур.) смотрящий, наблюдающий
**# (тур.) Добыча, трофей.

Отредактировано Ромей (04-10-2016 16:21:32)

+2

478

Цоккер написал(а):

В конце последнего фрагмента:

вырастают до размера
Наверное, текст ещё пойдёт на вычитку?

Разумеется, если редакция его возьмет

0

479

Ромей написал(а):

«А тебе, дружище, придётся подождать лишний час." - посочувствовал он мужику на разбитой шлюпке. Ничего, море спокойное, как-нибудь дотерпит.

Эссен бы употребил другое слово даже мысленно. Бедолага, что ли.

+2

480

Ромей написал(а):

«Пли» - скомандовал фон Хаймбург, и в этот момент сотряслась от страшного удара в борт.

Кто сотряслась? Лодка?

+1


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Произведения Бориса Батыршина » Крымская война. "Проект К-18-54-8"