Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
В ВИХРЕ ВРЕМЕН |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Произведения Бориса Батыршина » Крымская война. "Проект К-18-54-8"
Ещё несколько ашипок:
Я вцепился в какую-то деревяшку, другой рукой другой прижимая в животу драгоценный багаж
Повтор.
чувствуя себя колонистом с жюльверновского острова Линкольна, дорвавшегося до сундука капитана Немо
дорвавшимся
Удача окончательно отвернулась от экипаж «тридцать седьмой».
от экипажа
В открытом море
Обломки кораблекрушения
Я ожидал чего угодно - вертолёта, противолодочной амфибии, древнего «АН-2», частной «Цессны. Но чтоб такое?
Летающая лодка облетела меня по кругу, продемонстрировав раскрашенный под Андреевский флаг киль и трёхцветные розетки на плоскостях. Пилот в задней кабине помахал рукой, аэроплан протарахтел над самой макушкой, обдав меня волной касторового смрада.
Этот запах памятен был с детства, с авиамодельного кружка, куда я записался в шестом классе. Инструкция двухтактного моторчика, приобретённого в магазине «Пионер», предписывала заправлять это чудо техники пахучей смесью эфира, керосина и касторки. А статья в журнале «Моделист-конструктор» подробно разъясняла: на похожем топливе работали двигатели времён зари самолётостроения, все эти «Гном-Моносупапы» и «Сальмсоны».
В нашем благословенном Отечестве хватает любителей ретро-авиации; помнится, родной брат директора одной геленджикской фирмы, где мне случилось работать ещё в нулевых, профессионально занимался воспроизведением такой экзотики, как, например, И-15 «бис». Собрать по «родным» чертежам знаменитый М-5 конструкции Григоровича для такого умельца не проблема, был бы заказчик. Но, чтобы заморочиться древним ротационным движком, со всеми его косяками, включая скверное топливо? Чтобы «реплика» не только «крякала как утка», но и воняла, как аппараты Уточкина и Нестерова - жжёным касторовым маслом и дурно очищенным бензином?
Гидроплан сделал вираж, качнул крыльями и ушёл с набором высоты к горизонту, туда, где по моим представлениям, был север. То есть норд. Теперь, надо полагать, следует ожидать прибытия чего-то водоплавающего. После эдакой диковины, я не удивлюсь и появлению броненосца «Потёмкин». Точнее, «Пантелеймона» - так н назывался после знаменитого восстания.
Плавающая в воде шашка оранжевого дыма испустила дух, и я принялся рыться в шлюпочном контейнере. Ракета осталась всего одна, и торопиться с ней пока не стоит - пока ещё этажерка смотается до своих? Впрочем, далеко они быть не могут; если мне не изменяет память, русские авиаматки во время Первой Мировой спускали гидропланы на воду милях в двадцати от цели - моторы «Гном-Моносупап» отличались весьма капризным нравом, да и запас топлива у «пятёрок» ограничен. Так что, гостей надо ждать часа через полтора-два, не позже.
Я помотал головой, отгоняя неуместные фантазии. Перегрелся на солнышке? Кстати, вариант - жарит вовсю, а замотать голову хотя бы тряпкой я не додумался.
Рассуждаем здраво. Какие там авиаматки? Пароходофрегат - ещё туда-сюда, "Пробой" был настроен на 1854-й. Но - гидросамолёт времён Первой Мировой? Да, он выглядит, как мечта исторического реконструктора, но... Неоткуда ему там взяться, неоткуда! А значит, это просто творение одержимого историей самодельшика, и нахожусь я в нашем времени. Аутентичность в мелочах - это, конечно, круто, но без нормальных средств связи его в полёт не выпустят. Должна быть нормальная рация, с правилами авиационной безопасности шутки плохи.
"...а вот на аэропланах Великой Войны радиосвязи не было - во всяком случае, на русских летающих лодках..."
Да нет, бред. Полный. Какая там Первая Мировая... а что до урагана, то это просто хитрая атмосферная аномалия, вызванная нештатной работой "Пробоя". М-5 - банальный, хоть и весьма убедительный, новодел, и пилот в этот момент наверняка вызывает МЧС-ников или погранцов. Вот-вот за мной явится катер или вертушка.
Но, с другой стороны, касторка... и солнце по-летнему высоко...
Я выпрямился так резко, что мой обломок кораблекрушения качнулся, и я чуть не свалился с банки. Нет, ну как можно быть таким идиотом? Снова забыл о рации! Проще простого - связаться с этими "авиаторами" и прояснить ситуацию, пока мозги окончательно не вскипели!
В открытом море
Гидрокрейсер «Алмаз»
На полубаке «Алмаза» стучали молотки, визжала ножовка; матросы спешно заканчивали пандус для гидроплана. Эссен критически обозрел сооружение, вздохнул и отвернулся. А что остаётся? Гидрокрейсер изначально рассчитан на то, чтобы нести четыре М-5; а предстояло впихнуть шесть штук, не считая обломков аппарата Корниловича. Вон они, под брезентом, позади передней трубы, и местные механики уже бродят вокруг неостывшего трупа, прикидывая, что бы оттяпать. Нет, судари мои, так не пойдёт!
- Рубахин, ко мне!
Моторист обернулся, увидел фон Эссена, и физиономия его немедленно сделалась благостной. И лживой - небось думает, подлец, что новый командир не в курсе, кто вывинтил клапана из цилиндров...
- Отставить мародёрство! Ещё раз увижу - настоишься под винтовкой!
Ставить моториста на ют, с винтовкой и ранцем - обычное флотское наказание за мелкие провинности - дело, конечно, неслыханное. Эта публика - белая кость даже среди флотских кондукторов; на них глядят с уважением, почтительно обращаются по имени отчеству. Ещё бы - авиаторы! Мотористам не раз приходилось подменять в полётах наблюдателей, а уж капризную механику гидропланов они знали на «ять».
- Так точно вашбродие! - и, тоном ниже: - Я ж тока тягу снять хотел, высотного руля! На нашей «девятке» начисто перетёрлась, того гляди, лопнет. А нам летать - куда ж оно годится?
Вот как ты будешь на него сердиться? Моторист носится со своим аппаратом как с родным дитём: недоест-недоспит, стырит, выменяет, а машину в лучшем виде обиходит. И правильно, только так и надо.
- Ты, Рубахин, зубы мне не заговаривай! Тяга у него... Надо чего - пиши рапортичку, а руками лезть не моги! Ступай прочь, чтобы я тебя тут боле не видел!
С этой публикой ухо востро: стоит отвернуться, они и исправную машину по винтику растащат. Куркули.
Внизу, у борта застреляло, зафыркало. Летающая лодка с номером 32 развернулась против ветра и бодро пошла на взлёт.
«Осмотрите парусник, и, если надо, наведёте на него «Заветного», - напутствовал Марченко фон Эссен. - Они к тому времени уже выловят нашего крестника. Вымпел - дело ненадёжное, поди, попади им на узкий миноносец! А вы, дюша мой, пролетите пониже, крыльями помашите, и направление ракетой обозначьте. С «Алмаза» отстучат по беспроволочному телеграфу - миноносники сбегают, угля у них много. Да и турка под завязку, есть, чем забункероваться.»
Лейтенант проводил аппарат взглядом и задумался. Что-то грызло его изнутри. Непросто, ох, непросто придётся в ближайшие несколько часов! Половина гидропланов - инвалиды. Его собственный стоит без мотора; у М-5 лейтенанта Тюрина треснул форштевень и дыра в фанерном днище, а ещё один гидроплан ждёт замены плоскостей. В строю только три машины, и одна из них только что ушла к горизонту. Который что-то слишком быстро затягивает облаками...
- Рубахин, где ты там?
Моторист нарисовался подозрительно быстро. Карман галифе - щегольских, дорогой английской ткани, подшитых на заду кожей, - подозрительно оттопыривался. "Непременно ждал, когда я уйду, чтобы свинтить тягу..."
- Давай, бери двоих в помощь - и снимайте с этой развалюхи плоскости. Будем ставить на "семнадцатый. Лично отвечаешь - и шевелись, чтобы к восьмой склянке всё было в лучшем виде. Сам полетишь со мной, обкатывать. ежели что - вместе искупаемся!
Довольный Рубахин проорал "Есть, вашбродь! - откозырял и метнулся на корму. Ключ при этом выскочил у него из кармана галифе и с лязгом запрыгал по палубе. Моторист рыбкой метнулся вслед и едва успел подхватить инструмент у самого борта.
"Вишь, шельмец.. а ничего, ловок! Справится."
Надо пойти, поискать Корниловича, подумал Эссен. Хватит посыпать голову пеплом, пусть принимает тюринскую машину. Трещины механики заделают быстро, и к утру, даст Бог, в строю будет уже пять аппаратов.
Отредактировано Ромей (04-10-2016 21:37:40)
керосина и месью бензина и касторового масла
ГЛАВА V
В открытом море,
ПСКР «Аметист»
Субмарина ползла еле-еле, как черепаха - только черепаха эта длинная, узкая, с панцирем из листовой стали. За ней тянулся кильватерный след - мазок белёсой гуашью по аквамариновой глади, кое-где испятнанной барашками. По следу её и обнаружили; хотя, локатор засёк медлительную цель много раньше, избавив оператора беспилотника от утомительных поисковых зигзагов.
«Горизонт Эйр» завис в четверти мили от подводной лодки, на высоте в сто метров. На вопрос: «А они нас не засекут?» главстаршина Алексей Алябьев, которого на «Аметисте» никто не называл иначе, как «Лёха», только хмыкнул. Лёха попал в Береговую охрану именно из-за этого самого «Горизонта» - для только что принятых на вооружение беспилотных вертолётов срочно требовались операторы, вот ФСБ и попросило об одолжении Министерство обороны. Там уже несколько лет, как действовал центр подготовки специалистов соответствующего профиля, куда охотно брали вчерашних геймеров и студентов-недоучек, решивших поискать себя на военной службе.
Лёха обожал свой «Горизонт» и творил с ним чудеса. Как-то поставил бутылку пива в ведро на палубе идущего полным ходом сторожевика. Сделано это было на спор; пари заключил сам командир «Аметиста» со своим коллегой, командовавшим точно таким же кораблём. Лёхино мастерство обошлось тому в ящик армянского коньяка, после чего авторитет бывшего бауманца стал непререкаем. Раз Лёха сказал «не обнаружат» - значит так оно и будет, и ни одному из офицеров не пришло бы в голову в этом усомниться. Специалисту виднее.
«Не, тащ лейтенант, не увидят они нас!» - помотал головой Лёха. Главстаршина стоял на лётной палубе сторожевика. Пульт управления с экраном и джойстиком, закреплённый на плечевой сбруе, гарнитура с массивными наушниками и видеоочки делали его похожим на персонажа из голливудского боевика. Вообще-то управлять беспилотником следовало из специального помещения - «рубки управления БПЛА», - но Лёха предпочитал работать на свежем воздухе. Ноутбук, на экране которого отображалась картинка с дополнительной камеры, пристроился рядом, на раскладном столике, рядом с откупоренной бутылкой минералки.
Андрей и мичман Гудков, штурман сторожевика устроились перед ноутом на пластиковых стульях и по очереди гоняли мышку, управляя подвесной камерой. На второй монитор, подсоединённый к ноуту, шла навигационная информация, и штурман кривился всякий раз, когда бросал взгляд на переплетение линий, цветных секторов и отметок. Окошко с данными спутниковой привязки пустовало. Беспилотник приходилось вести наугад, не имея ориентиров, кроме самого «Аметиста» и этой, невесть откуда взявшейся субмарины.
Лежавшая тут же, на столике, УКВ-рация молчала. Радист второй час обшаривал диапазоны, но эфир хранил молчание - только треск помех да обрывок морзянки, то ли послышавшийся, то ли на самом деле пискнувший на границе чувствительности аппаратуры.
Командир сторожевика и Фомченко стояли рядом; генерал время от времени величественно озирал морские просторы, неодобрительно поглядывая на Лёху. Фомченко было жарко на солнце в генеральском кителе, но он из принципа не стал переодеваться в легкомысленную рубашку с короткими рукавами, и позволил себе единственное послабление - снял фуражку и теперь держал её за спиной. Генералу очень хотелось обмахнуться ею, как веером, но он сдерживался, то и дело вытирая потный лоб насквозь мокрым платком.
Беспилотник взлетел с «Аметиста» полчаса назад. Сначала аппаратик дважды облетел сторожевик по кругу - Лёха пробовал аппаратуру, - а потом повернул на юг, в сторону обнаруженного обьекта. Цель нашли без проблем, но понять, что это такое, оказалось не так просто.
Узкий силуэт, торчащая посредине рубка однозначно выдавали подводную лодку. Смущали размеры - метров тридцати в длину, водоизмещение тонн двести, не больше - таких малюток на Чёрном море не водилось. Идея мичмана Гудкова о том, что перед ними - НАТОвская мини-субмарина для подводных диверсантов была отвергнута с негодованием. Да, от соседей по планете можно ожидать любой пакости - но чтобы секретная подлодка так бездарно светилась? «Горизонт», конечно, отличная машинка, но элементов «стелс» в его конструкции нет; БПЛА давным-давно был бы обнаружен радиолокатором, и чужая мини-субмарина ушла бы на глубину. Командир «Аметиста» осторожно предположил, что перед ними - творение неведомых самодельщиков. А что? Изобретение турецких контрабандистов, которые возят в Крым... ну, скажем, наркоту?
Это казалось более правдоподобным - особенно, когда удалось разглядеть на рубке подлодки выхлопную трубу, нещадно плюющуюся соляровой гарью. Генерал кровожадно посетовал, что на «Аметисте» нет противолодочных бомбомётов; командир сторожевика дипломатично улыбнулся, давая понять, что шутку оценил. Нейтральные воды, какие там бомбомёты...
Хотя - кто его разберёт? Где именно и «Аметист» и загадочная субмарина - непонятно. Ясно, что в Чёрном море и достаточно далеко от береговой черты, раз радар не видит возвышенностей. Но вот где именно - это вопрос...
Андрей наклонился к экрану. Что-то знакомое было в силуэте подлодки. Он покрутил колёсико мышки и картинка послушно приблизилась. Коническая тумба, на ней - смахивающий на «максим» пулемёт. На верхушке низкой, в человеческий рост, рубке теснятся пятеро; один из них - за штурвалом. Стоящий за спиной рулевого поворачивается к камере: тонкогубое лицо, слегка оттопыренные уши, офицерская фуражка с высокой тульёй и коротенькими, будто обрезанными полями, тусклая блямба кокарды...
Андрей резко выпрямился.
- Товарищ генерал, я знаю, кто это!
- Твою ж мать! - заорал Лёха, и картинка завалилась на бок. Штурман задвигал мышкой, удерживая субмарину в поле зрения подвесной камеры, и видно было, как от рубки тянутся навстречу зрителям белёсые жгуты - один, другой, третий...
- Пулемёт, сволочь! - орал Лёха. - Стреляют, суки, увожу..!
Картинка на экране снова завалилась - «Горизонт» с сильным креном пошёл к волнам. Лёха изогнулся, повторяя движения своего драгоценного беспилотника; на экране плясали то волны, то силуэт субмарины, то дымные следы трассирующих пуль. Главстаршина швырял «Горизонт» то вправо, то влево, прижимался к волнам, пытаясь уйти от обстрела, а пулёмёт на рубке выплёвывал очередь за очередью, нащупывая юркую цель. Лёха орал что-то матерное, Фомченко отпихнул штурмана и сам елозил мышкой.
- Всё, тащ генерал. - неожиданно спокойно сказал главстаршина. - До них уже километра три, не достанут.
Горизонт набирал высоту. В углу экрана мелькали данные альтиметра: 300... 400.. 550...
- Поднимись до семисот и осмотримся. - подал голос командир сторожевика. Лёха послушно потянул джойстик на себя.
Морская гладь стремительно проваливалась вниз; камера несколько раз обежала горизонт. Ничего. Ни дымка, ни паруса.
- Кхм... - прокшлялся Фомченко. - Майор, вы, кажется...
Андрей стряхнул с себя оцепенение.
- Так точно товарищ генерал. По моему мнению - это немецкая подводная лодка тип UВ. Малая, прибрежного действия. Немцы отправили несколько таких субмарин на Чёрное Море в пятнадцатом-шестнадцатом годах прошлого века по железной дороге. И они неплохо себя показали. Их ещё называли «головастики» или «швейные машинки кайзера.
В тысяча девятьсот пятнадцатом году? - медленно повторил Фомченко, в упор глядя на Андрея.- То есть ты, майор, утверждаешь, что это - подводная лодка времён Первой мировой?
- Утверждаю, товарищ генерал. - То есть, я могу ошибиться, но не очень сильно. Возможно, это UC, подводный минзаг. Одну лодку этого типа, UC-13, выбросило штормом на турецкий берег, потом её раздолбали русские эсминцы...
- Отставить подробности. Что у них есть - торпеды, артиллерия?
- Вряд ли, товарищ генерал. Орудий на этих лодках нет, только пулемёт. Только на UC-13 поставили трофейную британскую пятидесятисемимиллиметровку. Две торпеды, если это тип UВ. Если UC - тогда только мины, двенадцать штук в шести наклонных шахтах.
- Что скажешь, капитан? - Марченко повернулся к командиру «Аметиста» - Они для нас опасны?
- Ну, торпеда есть торпеда... отозвался тот. - Но - нет, не думаю. Если это и правда лодка начала двадцатого века - мы засечём её задолго до выхода на дистанцию торпедного залпа. И мины увидим. Правда, глубинных бомб у нас нет, и противолодочных торпед тоже, но как только эта посудина всплывёт, мы её раскатаем с безопасной дистанции. Скорость у неё ничтожная, верно, Андрей Геннадьевич?
- Так точно, товарищ капитан первого ранга. Семь узлов в надводном положении и меньше пяти - в подводном.
- Ну и отлично, - буркнул генерал.- Тогда держитесь за этим корытом так, чтобы они нас не обнаружили. Надо посмотреть, что за звери тут ещё водятся. И - внимательнее на радаре, не хватало проспать турецкий фрегат или вертолёт!
- Во время первой мировой вертолётов не было - напомнил генералу Андрей. Фомченко поморщился.
- Не следует думать, майор, что начальство дурее вас. Но вдруг вы ошибаетесь, и тут вовсе не 1915-й? Вот вы - готовы дать гарантию?
- Виноват, товарищ генерал. - смутился Андрей. Фомченко прав, конечно: мало ли какие ещё сюрпризы могла подкинуть лиловая воронка?
В открытом море
Обломок кораблекрушения
Миноносец вынырнул из туманного марева, словно чёртик из табакерки. Его приближение я чуть не проспал: ласковое солнышко, лёгкая качка и отпустившее после появления самолёта тревога - нашли! увидели! спасут! - сделали своё дело. Опомнился, когда до низкого, вытянутого в длину, подобно гоночной восьмёрке, судна оставалось метров триста. Жирная угольная копоть стелилась над волнами подобно дымовой завесе: все четыре трубы старались вовсю, нещадно загрязняя окружающую среду. Не корабль, а ночной кошмар активистов Гринписа.
Вот, значит как... Если гидросамолёт времён Первой Мировой ещё можно списать на умельцев-самодельщиков, то с боевым кораблём это не прокатит. Я всего раз в жизни видел такой в натуре - в музее города Варна, где «братушки» ухитрились сохранить миноносец "Дръзки". Накатывающий на меня корабль очень его напоминал - разве что, четыре трубы вместо двух, да сам и заметно побольше. На носу - матрос с отпорным крюком; по борту бронзовые, потемневшие от морской воды буквы: «Заветный». Всё правильно - миноносец типа «Лейтенант Пущин», один из восьми этого типа на Черном море. Доцусимская постройка, угольные котлы, три торпедных трубы, две семидесятипятимиллиметровки Канэ, пулемёты... Спасибо тебе, лиловая воронка, спасибо, установка «Пробой» - где бы я ещё увидел это своими глазами?
«...и век бы его не видеть...»
Я так увлёкся, разглядывая военно -морской раритет, что о багаже вспомнил лишь когда сверху упал шторм-трап и раздалось: «Держи-кося, дядя, счас мы тебя враз вытащим!»
Делать-то что? Отправить компрометирующее барахло за борт? Поздно - баул не успеет наполниться водой и будет плавать на поверхности, шустрый матросик враз его выцепит. Расстегнуть молнию и высыпать барахло в воду? Глупо, да и подозрительно - считай, самому признаться, что ты есть ни кто иной, как германский разведчик. До СМЕРШа здесь пока не додумались, но тёплый приём шпиону обеспечат, можно не сомневаться.
Обломок катера качнулся так, что я едва сумел удержаться я на ногах. С трапа спрыгнул ещё один матрос - невысокий, коренастый, лицо в морщинах, как печёная картошка. В левом ухе - золотая серьга.
Боцман? Кондуктор? Да какая разница...
Видимо, я пошатнулся и чуть не упал - спаситель, точно клещами, сжал пальцами мне руку выше локтя и заорал перегнувшемуся через борт матросику:
- Митроха, чего зенки выкатил, давай конец, носилки давай! И сам полезай сюды - не видишь, человек сомлел, на ногах не стоит! Вытаскивать будем, на руках, шевелись, лярва худая!
Ноутбук... рация... документы... блокнот с пометками по Проекту... пистолет. Документы же, ешкин корень! И двухтомник Тарле - «Крымская война», с указанием года издания - 2011-й.
Вот теперь точно - попал.
Из книги Уильяма Гаррета
«Два года в русском плену».
Изд. Лондон, 1858 г.
...злоключения, поставившие меня и моих товарищей по несчастью, в унизительное положение военнопленных, начались около часа пополудни, двенадцатого августа 1854-го года от Рождества Христова. Наш корабль - колёсный паровой фрегат «Фьюриес», спущенный на воду в 1850-м году, был выделен из состава эскадры для разведки; автор этих строк, будучи корабельным капелланом, не вникал в нюансы полученного задания. Утро было посвящено занятиям Законом Божиим с матросами. Такие занятия проводились раз в неделю, по указанию нашего капитана, мистера Лоринга.
Благочестивое времяпрепровождение было внезапно прервано криками и топотом, доносящимся с мидель-дека. Минутой позже, к нам (занятие шло на батарейной палубе) спустился один из гардемаринов. Он кричал что-то невнятное и был, по всей видимости не в себе от страха. Матросы повалили наверх; я, как и подобает смиренному служителю Господа, дождался, когда толчея закончилась и последовал за ними.
Ужасное зрелище предстало нашим взорам! Неподалёку от «Фьюриеса» кружило нечто, напоминающее крылатого дракона из поэмы сэра Мэллори о короле Артуре и рыцарях круглого стола. Оно издавало оглушительный треск и время от времени проносилось над палубой, едва не задевая верхушки мачт. Матросы вздевали над головой кулаки, осыпая чудище проклятиями; иные ничком валились на палубу, прикрывая в страхе головы руками. Но мистер Уильям Лоринг, наш капитан, проявил твердость, свойственную морскому офицеру Её Величества. Он приказал принести и зарядить мушкетоны, а потом потребовал от артиллерийского офицера, сэра Уиллербоу, изготовить к стрельбе картечью малые карронады на шканцах и полуюте.
Крылатое чудовище тем временем вернулось; оно описало широкую дугу, подставив для обозрения бок. И - о ужас! - на хвосте отвратительной твари мы ясно различили голубой крест св. Андрея на белом фоне, от, что служит флагом военного флота русских. И тут же я заметил, что нос чудовища на самом деле имеет вид кокпита лодки, и в нём сидят два человека! Один их них стал делать угрожающие жесты, рассчитывая, видимо, сломить нашу волю.
Так открылась страшная правда, увы, лишь первая в ряду потрясений, ожидавших флот Её Величества. Безбожные русские, пойдя против законов естества (ибо Создателем определено для людей пребывать на поверхности земли или воды, а отнюдь не летать по воздуху) придумали машину, отвратительный механизм, позволяющий перемещаться с огромной скоростью на любой высоте. Это, несомненно, стало плодом наущений Врага рода человеческого - не зря крылья летучей машины так напоминали другое создания Нечистого, ночного нетопыря!
Рядом со мной стоял военный корреспондент газеты «Манчестер Гуардин» Томас Блэксторм. Этот джентльмен, сопровождавший нас от самой Варны, не потерял присутствия духа. Наоборот, он спустился в свою каюту и теперь хладнокровно устанавливал на палубе треногу фотографический камеры, дабы запечатлеть страшные события этого августовского утра.
Примечание автора: Впоследствии эти снимки произвели в Европе настоящий фурор; покорнейше предлагаю их вниманию читателей, и пользуюсь случаем, чтобы ещё раз выразить восхищение храбростью этого достойного джентльмена.
Напрасно русские варвары надеялись сломить британский дух! Капитан Уильям Лоринг отдал команду, и молодцы-матросы открыли стрельбу по ужасному летучему кораблю (скорее, лодке, в длину она не превосходила обычного вельбота), из мушкетонов. Сэр Уиллербоу взмахнул палашом, и карронады послали в сторону сатанинского механизма снопы картечи.
Но увы, мерзкая машина осталась невредимой. К её оглушительному треску (не было сомнений, что крылатый вельбот приводится в действие неким родом паровой машины) добавился новый звук: частая череда выстрелов, будто производимая митральезой системы бельгийца Монтиньи; от планширя полетели куски дерева. По счастию, никто не пострадал, только юнге Хэррису расцарапало острой щепкой лоб. Русский крылатый вельбот ещё раз обогнул фрегат (матросы продолжали стрелять по нему), и наконец, оставил нас в покое.
Как только мы поняли, что ужасный противник улетает прочь, несомненно, испуганный нашей стрельбой - по кораблю прокатилось дружное «ура». Матросы обнимали друг друга; малодушные, укрывавшиеся от крылатой напасти, устыдились собственной слабости и присоединились ко всеобщему ликованию. И лишь капитан Лоринг стоял среди смеющихся и вопящих людей, сохраняя на лице маску озабоченности и тревоги.
Теперь, оглядываясь на те ужасные события, я понимаю, что наш капитан предвидел грядущие несчастья и пребывал в растерянности - ибо как воевать с таким противником?
Мы же, подобно беззаботным дикарям Новой Гвинеи, празднующим победу над одиноким белым путешественником, веселились, не зная, что рок уже занёс над нами свой разящий клинок. И где-то уже грузятся на корабли весёлые ребята в красных мундирах и пробковых шлемах, и забивают пули Минье в стволы винтовок, и протяжный гудок повис над палубой...
И, увы, нас, команду военного корабля Её Величества «Фьюриес», в скором времени ждала - как и тех сыновей дикой природы, - самая незавидная участь.
Османская Империя.
Провинция Зонгулдак
Где-то на берегу
ОНО лежало в полосе прибоя, длинное, чёрное, всё в ржаво-бурых подтёках. ЕГО хребтина - узкая дорожка, разделённая пополам невысоким, в рост человека, горбом, - влажно поблёскивала металлом. И ОНО спало: ни звука, ни стона не доносилось со стороны железной рыбины, попустительством Аллаха, да будет благословенно имя его, выбравшейся на песчаный берег провинции Зонгулдак.
Баш-чауш оглянулся. Курды, непривычно тихие, присмиревшие, спешились и прятались за гребнем песчаной дюны. Мылтыки и пистоли изготовлены к бою, на лицах страх. Курды - природные горцы, они боятся моря, не верят ему. И не торопятся выйти на берег, навстречу неведомому чудовищу.
Баш-чауш вздрогнул. Длинный, пронзительный скрип повис над пляжем - так, наверное, скрежещут зубами неверные, запертые в адских безднах. Ало-шерок выронил ружьё и, увязая в песке, кинулся к лошадям. Пиштиван в два прыжка догнал труса; мелькнул изукрашенный жемчугом приклад, и беглец покатился в песок. Пшитиван принялся яростно пинать его, сопровождая каждый удар гортанными проклятиями на своём дикарском наречии.
«Вот что делает жадность даже с таким трусом, как этот выкидыш лядащей верблюдицы!» - усмехнулся в усы баш-чауш. Пшитиван, конечно, боится железной рыбы, его душонка провалилась в кишки при этом жутком звуке. Но поганый шакал выслуживается, потому что не забыл обещания сделать его бакыджи, старшим при дележе добычи. Правда, её надо ещё взять...
- Я доволен тобой, Пшитиван. И укрепился в решении сделать тебя бакыджи. Не сомневаюсь, когда мы схватим преступников, ты мудро проведёшь подсчёт.
– Твой рот глаголет, как уста поэта! - заюлил курд. - Твои губы переливаются через край, как горшок, полный сладкого меда; твоя речь благотворна, как целебная мазь, нанесённая на больное место...
Но баш-чауш уже не слушал льстивые речи Пшитивана. С горба, возвышающегося на хребтине железной рыбины спускались люди. Турок пригляделся. Значит, это не поражение иблиса,а просто корабль - необычный, невиданный, но творение человеческих рук?
Он видел паровые корабли под флагами Благословенной Порты в порту Зонгулдак; слышал и рассказы о судах, борта которых обиты железными щитами. Тогда он отмахивался от таких пустопорожних баек, но теперь-то - вот она, железная рыба! Хозяева её, судя по облику - франкистани или англези. И любому ребёнку известно, что эти чужаки из не чтут Аллаха, да будет благословенно имя его в веках, а из корабли лопаются от всякого добра. Правда, сейчас они союзники Благословенной Порты, но ведь султан далеко и может не заметить маленьких вольностей своих слуг?
- В сёдла, отродья собаки! - прикрикнул баш-чауш на перепуганных подчинённых. - И постарайтесь не стучать зубами от страха. Запомните - всякому, кто не последует за мной, я лично отрублю его пустую голову!
В открытом море
Гидрокрейсер «Алмаз»
- Эка невидаль - колёсный пароход! - повторил фон Эссен. - Их и у нас навалом, а у турок какой только хлам не плавает.
- С британским флагом на гафеле? - поинтересовался Лобанов-Ростовский.
Эссен недоумённо уставился на летнаба.
- Точно говорю, Реймонд Федорович, - подтвердил Марченко. - Как есть, «Юнион Джек». Конечно, англезы выпускают в Атлантику ку-боты*, переделанные чуть ли не их парусных баркентин, но здесь-то Чёрное море!
- Да и аппарат наш не очень похож на германскую субмарину. - подхватил Лобанов-Ростовский. - Тем не менее, нас с этой посудины обстреляли.
- Как это? - опешил Зорин.
- Залпами. Из ружей. Черным порохом, прошу заметить - весь борт дымом заволокло.
*# Q-boat - судно-ловушка для подводных лодок. Широко использовались англичанами во время Первой Мировой войны. Название произошло от названия порта приписки — Куинстаун (англ. Queenstown) в Ирландии.
- А вы ничего не перепутали? - спросил Эссен. Вопрос прозвучал неуверенно.
- Какое там - перепутали! - взорвался князь. - На этом корыте, если хотите знать, белая полоса вдоль борта. И пушечные порты!
- Что-о-о?
- Порты. Пушечные. А в них - пушки. - чётко, с нарочитыми паузами выговорил Марченко. - Дульнозарядные, на колёсных станках. Как при Нахимове. И карронады на прлубаке. Вы, Реймонд Федорович, помните, что такое «карронады»?
- Помню... - отмахнулся Эссен. - Не ёрничайте, Борис Львович.
- А я вот, представьте себе, забыл! Только потом вспомнил, когда эта реликвия в нашу сторону бабахнула. Проку, конечно, ноль, но поверьте - эффектно.
- А я ору: - подхватил князь. - «это турки, сволочи, с перепугу английский флаг подняли, давай, командир, я их с пулемёта причешу!» И причесал, только щепки брызнули! Только чихать они хотели на мой пулемёт. Бомбу бы...
- Я счёл, что кораблю союзников здесь, у берегов Турции, взяться неоткуда, и приказал открыть огонь. - Марченко оставил глумливый тон и говорил теперь сухо-официально. - Полагаю, что британский флаг был поднят в целях маскировки. По возвращении я осмотрел аппарат и обнаружил следующие повреждения...
- Стойку правой плоскости перебили, мизерабли! - перебил мичмана Лобанов-Ростовский. - И две дырки от пуль - в борту и днище! Боренька подруливает к «Алмазу», а я сижу и чувствую - что-то ногам мокро. Наклонился - так и есть, фонтанчик! Ну, я платок свернул, дырочку заткнул. Сейчас моторист чопик выстругал, заколотил...
- ...обнаружены три пулевых прострела, считая сюда повреждённую стойку. - закончил Марченко, бросив на князя сердитый взгляд.
- Всё ясно, господа. - кивнул командир «Алмаза». - Благодарю за службу, поднимайте свой аппарат из воды. Надо бы, голубчик Реймонд Федорович прояснить этот пароходишко...
- Снова лететь? - с надеждой спросил Эссен. - Моя «тридцать седьмая» в порядке, клапан поменяли...
Умница Олейников не стал дожидаться, пока чужие загребущие руки дотянуться до обломков и успел разжиться кой-какими запчастями. Кто смел - то и съел; не станет же лейтенант устраивать распеканку за то, что он раньше срока привёл аппарат в порядок?
Зорин немного подумал.
- Нет, Рейонд Фёдорович, не стоит. Налетались на сегодня, да и погода портится.
Северная сторона горизонта набухала дождевыми тучами.
- Полагаю, «Заветный» уже подобрал вашего крестника. Вот пусть и сбегают до этого турка. Скажу радиотелеграфистам...
- А вот мне интересно... - негромко произнёс Марченко, провожая взглядом командира, - откуда у турок эти орудия? Я ещё понимаю, древние ружья... Но - карронды?
- Скоро узнаем, дюша мой! - хохотнул Лобанов-Ростовский. - Миноносники всё в подробностях выспросят - а заодно объяснят османам, что нехорошо обижать господ русских авиаторов. Чревато.
ГЛАВА VI
В открытом море
Эскадренный миноносец
«Заветный».
Мощь шести тысяч лошадей
Во имя одного.
Строй уходящих кораблей —
Гнев, двигатель всего:
Мощь полосатых тел тиха,
Путей их не постичь,
Ждут Смерть, как Девы — жениха,
Искатели добыч!
Всегда любил киплинговский «Марш эскадренных миноносцев». А после того, как на каком-то из КСП-шных слётов, ещё в середине восьмидесятых, его спели под гитару, он на долгие годы стал в нашей компании хитом. А я мечтал о том, что никогда не сбудется, а если и оживет - то лишь во снах и на книжных страницах. Но ведь - сбылось, и ещё как!
Меня устроили в кают-компании «Заветного» - корабельный врач счёл моё состояние недостаточно тяжёлым для лазарета. На палубе я пробыл недолго. Как только мою тушку подняли на борт (я категорически отказался от носилок, брезентового кокона с ремнями и деревянными ручками, в котором можно перемещать раненого по вертикальным трапам) погода как-то сразу испортилась. Похолодало; ветер не ласкал, как час назад, а пробирал до костей студёной не по-летнему сыростью, так что я обрадовался возможности спуститься в пышущие угольным теплом низы миноносца.
В кают-компании пусто; неизвестно как втиснутый в эту тесноту кабинетный рояль прикрыт полотняным чехлом. Стулья, в ожидании качки, задвинуты под общий стол. Вестовой - рыжеволосый, веснушчатый матросик, едва достающий мне до плеча, - принёс жестяной чайник с крепким чаем и склянку с ромом: осведомившись, «не желает ли вашбродие ли ещё чего?», потоптался возле буфета, перебрал без надобности салфетки и удалился.
Глухо шумят винты; из-за переборки доносился стук машины. Стаканы в буфете дребезжат в такт ударам корпуса о волны; дребезжание сливается с шумом воды за тонким бортом. Красота!
Меньше всего я ожидал, что меня оставят вот так, в полном одиночестве. Но факт есть факт - до сих пор моей персоной заинтересовался лишь вестовой да врач. Он со всем пиететом проводил меня в кают-компанию, поводил под носом ваткой, остро пахнущей нашатырём и удалился, на прощание посоветовав употребить для поправки здоровья горячего чаю. Лучше - с коньяком. Каковому занятию я и предавался полчаса кряду.
Вестовой приволок в кают-компанию и мой баул. А вот шлюпочный контейнер не прихватил - видимо, боцман, руководивший моим спасением, опознал судовое имущество и наложил на него свою волосатую, с вытатуированным якорем, лапищу. Боцман есть боцман - что в Советском флоте, что в Российском Императорском, что, подозреваю, и в древнефиникийском. Пожалуй, это мне сейчас на руку - наверняка корабельный куркуль припрятал моё барахло в потаённую каптёрку, имея намерение разобраться с ним как-нибудь на досуге. Так что прямо сейчас разоблачение мне не грозит, тем более, что в бауле, судя по всему, так и не покопались. И это удивительно - конечно, здесь нет ни Особых отделов, ни контрразведки СМЕРШ, но ведь время-то военное...
Да, именно так. Судя по всему, взбесившийся «Пробой» закинул меня лет на сто назад, в разгар Первой мировой. Если точнее - то не раньше 1916-го года. В своё время мне пришлось детально изучить миноносцы типа «Лейтенант Пущин», и я знал, что «Заветный» - тот, на котором я нахожусь сейчас, - получил вторую семидесятипятимиллиметровку Канэ взамен хилых гочкисов только в шестнадцатом году. Я разглядел это орудие на полуюте и сомнений не испытывал - на дворе шестнадцатый год. И уж точно не семнадцатый: чувствуется старорежимная флотская дисциплина, а никак не революционная...
Что ж, уже хорошо. Я развалился на низком, обтянутом полосатой тканью, канапе и стал вспоминать всё, что знал о Проекте.
Турция
Провинция Зонгулдак
Где-то на берегу
Баш-чауш не знал немецкого. Он даже ни разу в жизни не слыхал звуков этого языка, а потому ни слова не понял из того, что пытался втолковать ему командир субмарины. А обер-лейтенант Хейно фон Хаймбург объяснял бестолковому союзнику, что подводная лодка получила повреждения в бою с русскими кораблями; что морская вода залила аккумуляторные ямы, и половина его людей валяются без сознания, отравленные хлором. И надо как можно скорее отыскать врачей - на их «малютке» врача не полагается по штату, а единственный фельдшер в обмороке.
Несколько турецких слов, которые обер-лейтенант выучил во время недолгого знакомства с союзниками, только запутали дело. Видимо это были не те слова; услышав их турок дико завращал глазами и надсадно заорал. Обер-лейтенант, было, повеселел, услышав в этой абракадабре несколько французских слов, и попробовал перейти на язык Руссо и Дидро. Рано обрадовался - турок возбудился ещё сильнее. Воткнул саблю в песок перед собой и замахал руками, на манер ветряной мельницы.
Тем временем, на палубе субмарины творилось сущее безобразие. Матросы, сумевшие кое-как выбраться из загазованных отсеков, вяло отмахивались от османов. Те, как саранча, облепили субмарину. Они хватали немцев за руки, один турок попытался влезть в открытый люк, но несколько секунд спустя пробкой выскочил оттуда и принялся блевать прямо на палубный настил. Боцман, увидав столь непочтительное отношение к боевой единице Кайзермарине, отвесил негодяю оплеуху, от которой союзник кувырнулся за борт, в неглубокую, испятнанную нефтью воду.
Тут же за борт полетел сам боцман с кривым курдским ножом между лопаток - Пшитиван отомстил за обиду, нанесённую сородичу. На мгновение на палубе воцарилась тишина - немцы не могли поверить собственным глазам, - и всё потонуло в диких воплях на гортанном курдском наречии.
Обер-лейтенант едва успел схватиться за рукоятку люгера - он предусмотрительно оставил кобуру раскрытой, отправляясь на переговоры - как на затылок его обрушилась рукоять сабли, и мир померк для Хейно фон Хаймбурга. Баш-чауш заорал на подчинённых, ещё надеясь остановить резню, но было уже поздно: Ханемед ловко, как барану, перехватил горло последнему чужаку, вздел перемазанные кровью руки над головой и засмеялся, широко разевая чёрную щербатую пасть. Остальные курды вторили соплеменнику, не отрываясь, впрочем, от дела - они обшаривали тела моряков. Пшитиван метался между соплеменниками, размахивая саблей и орал, требуя чтобы добычу - чикальму! - складывали вместе, и никто не смел бы присвоить хоть медную монетку.
Баш-чауш понял, что погиб. Моряки из Франикстана, это ясно. И теперь начальство, чтобы избавить свою шею от петли, пошлёт в Стамбул его, баш-чауша, голову - лишь бы умилостивить грозных союзников Повелителя правоверных.
Отредактировано Ромей (04-10-2016 23:09:53)
Из книги Уильяма Гаррета
«Два года в русском плену».
Изд. Лондон, 1858 г.
Русский корабль мы увидали издали - его выдал дгустой шлейф дыма. Офицеры и матросы «Фьюриеса» в гробовом молчании замерли у фальшборта, наблюдая за приближающимся неприятелем. Ни слова не слетало с губ, дыхание застыло на губах, сердца, казалось, перестали биться - вид стремительно несущегося вражеского судна сковывал волю, наполняя души страхом.
И, клянусь пятью ранами Спасителя, было отчего замереть в ужасе! Неприятельский корабль летел по гребням волн, волоча за собой непроницаемую завесу чёрной, как адские муки, угольной копоти. Его форштевень и полубак порой скрывались в огромном снежно-белом буруне; вода кипела за кормой, выдавая невероятную скорость хода. «Узлов двадцать пять, не меньше..» - глухо произнёс энсин Джереми Пратт. «Разве такое возможно? - удивился я, ведь самые ходкие корабли флота Её Величества едва развивали под парами пятнадцать узлов!
Облик русского - белое полотнище с голубым крестом Св. Андрея не оставляло в этом никаких сомнений! - корабля поражал воображение. Низкий, длинный, похожий на гребные гички, заполняющие Темзу в воскресные дни; четыре короткие трубы, из которым клубами валил дым, выдавали невероятную мощь судовых машин. Мачт на корабле, можно считать, не было вовсе - невозможно представить, чтобы эти тонкие тростинки несли паруса! Не было видно и пушечных портов; сэр Уллербоу, старший артиллерийский офицер «Фьюриеса», высказал предположение, что орудия стоят на верхнем деке. Так, скорее всего, и было - когда русский корабль приблизился, мы сумели оценить его размеры. Он был заметно меньше нашего фрегата; особенно бросался в глаза низкий борт и чрезвычайная узость корпуса. Лейтенант Улки Смитсон, второй штурман, высказал предположение, что мореходные качества этого корабля невысоки. Впоследствии это подтвердилось: русское судно, относящееся к неизвестному у нас классу «минный носитель», не слишком хорошо переносило сильное волнение.
Раздался хриплый звук сигнального рожка, и люди, охваченные дотоле оцепенением, сорвались с мест. Откинуты крышки пушечных портов. Здоровяки-канониры налегли на гандшпуги, откатывая орудия. Замелькали пробойники, забегали юнги с вёдрами, полными воды и шустрые «пороховые обезьяны»*. Возле кормового флага встал морской пехотинец, держа на плече Энфилд с примкнутым штыком; другие джолли* устроившись на марсах, уже заколачивают в стволы винтовок пули Минье. Со шканцев безостановочно сыплется барабанная дробь - др-р-рам! Др-р-рам! Др-р-рам! - помощники боцманов пробежали вдоль бортов, отмыкая цепочки, пропущенные через эфесы абордажных палашей; другие волокут охапки полупик и интрепелей. Корабль Её Величества «Фьюриес» готовился к бою.
*# Весельчак (англ.) - жаргонное прозвище английских морских пехотинцев.
*# Юнги, назначенные подносить к орудиям картузы (брит. военно-морской жаргон).
По боевому расписанию мне следовало находиться в офицерской кают-кампании, помогать корабельному хирургу, мистеру Лерою. Но это вылетело у меня из головы - я замер, подобно Лотовой жене, не в силах отвести взгляд от приближающегося Рока. До него оставалось не менее семи кабельтовых, когда на носовой надстройке сверкнула вспышка, над волнами прокатился гром, и в четверти кабельтова по курсу «Фьюриеса» вырос столб воды. Русские первыми открыли огонь.
Турция
Провинция Зонгулдак
Где-то на берегу
В голове рокотали негритянские барабаны. В такт их ударам затылок пронзала саднящая боль, толчками отзываясь под рёбрами. Песок, забивший рот, имел отчётливый привкус крови - сладковатый, металлический, тошнотворный. Хейно фон Хаймбург замычал и попытался открыть глаза.
Темнота. И новая вспышка боли в разбитом затылке.
Обер-лейтенант оторвал лицо от мокрого песка. Открывшая картина не радовала: на покосившейся палубе субмарины суетились дикари. Они втаскивали тела на рубку и, довольно гогоча, кулями сваливали в люк.
Фон Хаймбург в бессильной ярости сжал челюсти, на зубах скрипнул песок. Лучшие в мире подводники, храбрейшие из храбрых! Увернуться от русских эсминцев, миновать минные банки и сетевые боны Дарданелл, выйти победителями из смертельных дуэлей с британскими субмаринами. И всё это - только затем, чтобы истечь кровью под ножами дикарей? Сдохнуть не как подобает храбрым солдатам кайзера, а подобно свиньям в амбаре мекленбургского крестьянина под Рождество?
Обер-лейтенант перевалился на бок, нащупывая пальцами кобуру. Пусто. И карманы бриджей и кителя вывернуты. Химмельденнерветтер - башмаков тоже нет, из штанин бесстыдно торчат волосатые лодыжки...
Его ещё и ограбили...
На палубе загоготали сильнее. В недрах UВ-14 гулко захлопало, и Хейно фон Хаймбург застонал в бессильной ярости - камрады ещё живы, сражаются, убивают этих скотов! Вон, как загоготали, забегали!
Османы, и правда, засуетились - их старший, здоровенный дикарь в красной феске, за кушаком которого Хейно с негодованием разглядел свой люгер, принялся надсадно орать, размахивая саблей. Тут же четверо оборванцев спрыгнули в воду и побежали, увязая в песке, к хижинам, что виднелись неподалёку, за рыбацкими сетями, развешанными на жердях. Пальба в лодке стихла. Турки ждали на палубе, время от времени опасливо заглядывая в люк.
Посланцы вернулись через час. Перекрикиваясь на своём дикарском наречии, подгоняли пятерых оборванцев, навьюченных бочонками. Добравшись до лодки, они принялись затаскивать свою ношу на палубу, а османы с гоготом вышибали у бочонков днища и один за другим, опрокидывали их в недра субмарины.
Краснофесочный скот пронзительно завопил. Дикарь в лохматой, до глаз, папахе вскарабкался на рубку. Другие споро, - сказывалась богатая практика, - сдирали с бедолаг-носильщиков их жалкое тряпьё. Рвали тряпки на полосы, обматывали ими палки, окунали в бочонок, поджигали и передавали чадящие факелы на палубу. Обер-лейтенант едва здержался, чтобы не закричать от ужаса и негодования: не сумев одолеть уцелевших подводников, дикари решили выкурить их из отсеков, как охотник выкуривает из норы барсука!
Из люка густо повалил чёрный маслянистый дым. Внутри лодки захлопали выстрелы, турок-поджигатель, нелепо раскорячившись, швырнул последний факел в люк, захлопнул крышку и по-крабьи, боком, отполз в сторону и скатился в воду. Хейно до хруста сжал зубы - он представил, что творится сейчас в запечатанном стальном гробу. Люди - его, Хейно фон Хаймбурга люди! - задыхаются, выворачиваются наизнанку в рвотных судорогах, распяливают рты, в тщетной попытке глотнуть напоследок воздуха - но его нет, только жгучие пары хлора и удушливая смоляная копоть.
Но зато есть торпеды - две масляных стальных сигары в носовых трубах. Конечно, огонь не сразу доберётся до них, но когда это произойдёт...
Или всё закончится раньше, когда кто-то из подводников не захочет захлёбываться в собственной блевотине и соберёт последние силы, и отвернёт кремальеру, и засунет подрывной заряд между бронзовыми лопастями пропеллеров...
Обер-лейтенант ткнулся лицом в песок - не видеть, не слышать, не жить. Если бы турецкий мерзавец не вытащил у него из кобуры люгер, офицер тут же пустил бы себе пулю в лоб - от невыносимого чувства собственного бессилия, от жгучего стыда перед теми, кто умирает сейчас в консервной банке, моля Господа о предсмертном вздохе...
Нос субмарины вспух огненным пузырём. Над берегом прокатился громовой раскат, взрывная волна смела Хейно фон Хаймбурга с песчаного гребня и швырнула вниз по склону. Кони башибузуков, привязанные к кривой арче у подножия дюны, бесились, расшвыривали хлопья пены, вставали на дыбы, рвали поводья. Обер-лейтенант вскочил и, припадая на ушибленную ногу, побежал к ближайшей лошади - невысокой гнедой кобыле арабских кровей. Прочь отсюда, прочь! Скорее, пока уцелевшие османы не сообразили что он ещё жив, и есть на ком выместить злобу за погибших соплеменников. Обер-лейтенант взлетел, не касаясь стремян, в непривычное, с высокими луками и пухлой подушкой, черкесское седло, - сказалась богатая практика верховой езды в родовом поместье! - и всадил босые пятки в лошадиные бока. Вслед неслись яростные вопли, хлопали ружья, но воздух уже свистел в ушах: кобыла распласталась на карьере, унося Хейно фон Хаймбурга от неминуемой смерти.
Отредактировано Ромей (04-10-2016 23:24:46)
В открытом море
Эскадренный миноносец
«Заветный».
Беседа с Сазоновым состоялась за две недели до отправления в Крым. И не на Лубянке, где рабочей группе Проекта отвели несколько комнат, а у него дома, на Таганке. Аркадий Анатольевич предложил заглянуть к нему после совещания на чашку чая. Жена с детьми на даче, почему бы не поговорить в приватной обстановке?
Чашка чая обернулась великолепным глинтвейном - научный руководитель экспедиции оказался по этой части великим мастером. Мы устроились у новомодного биокамина с большими керамическими кружками обжигающего напитка.
- Видите ли, Сергей Борисович, мы с самого начала оказались в непростой ситуации. Хронофизики - да-да, появилась уже и такая специальность! - все уши прожужжали, что нам доступны не все точки на временной шкале. Чем это вызвано, можно лишь гадать, но профессор Груздев полагает, что это связано с наличием точек неустойчивости - моментов, когда исторический процесс может повернуть в ту или другую сторону.
- Точки бифуркации? - отозвался я. Терминология привычная, не зря я столько часов просидел на форумах альтернативщиков.
- Можно сказать и так, хотя мне этот термин не совсем нравится. Точка бифуркации — смена установившегося режима работы системы. Это сугубо физический термин, заимствованный из неравновесной термодинамики и синергетики. Мы же имеем дело скорее с философскими категориями. Вы, безусловно, в курсе, что экспедиция отправится отнюдь не в наше с вами прошлое...
- Да, я помню груздевский доклад. Другие временные линии, параллельные миры...
-Где-то так, - кивнул Сазонов. - Но штука в том, что на этих «иных» мировых линиях нам доступны только те моменты, когда возможны своего рода «развилки истории» - причём те, что могут быть реализованы только в результате внешнего вмешательства. Есть мнение, что нас «впускают» только туда, где мы можем что-то изменить.
Я усмехнулся.
- «Впускают?» То есть вы полагаете, что это управляется чьей-то волей?
- А какая разница, Сергей Борисович? - хитро сощурился Сазонов. - Если за этим и стоит некое разумное начало - то оно наверняка, настолько далеко обогнало нас в развитии, что мы не можем судить о его мотивах.
Я отхлебнул глинтвейна.
- Так или иначе, но мировых линий бесконечное количество, - продолжил Сазонов. - И мы имеем доступ только к тем, что неотличимы от нашей. Ближайшие соседи, так сказать.
- Это мне понятно. Как и то, руководство экспедиции планирует не просто экскурсию, а прямое вмешательство. Да, на нашей реальности это не скажется - но тогда тем более непонятно, зачем понадобилось тратить ресурсы на перекройку чужой истории? Неужели только из научного любопытства?
- В том числе из-за него. Но главная задача иная: Груздев уверен, что мировая линия, «возникшая» в результате нашего вмешательства, будет доступна на всём её протяжении. Вы, конечно, знаете, что установить контакт с точками, находящимися относительно нас «в будущем», хронофизики не смогли, а тут...
- Технологии, понятно... - кивнул я. - История может пойти иначе, но научно-технический прогресс это вряд ли отменят. И мы, оказавшись, в их «Полдне XXII-го века», сумеем утянуть немало полезного.
- В общих чертах - так. А иначе, кто бы дал сумасшедшие деньги на такой бредовый проект? Руководству надо непременно представить результат и оправдать израсходованные средства. Потому и выбран столь радикальный метод воздействия - чтоб уж наверняка.
Я хмыкнул и снова приложился к кружке.
- БДК наполненный тяжёлой техникой - куда уж радикальнее! Но вы правы, конечно - не допустив поражения России в Крымской войне, мы достаточно сильно изменим ход истории. А если ещё и помочь «предкам» взять Стамбул и захватить контроль над Проливами...
- Бриллиантовый сон авторов вашего любимого жанра? - усмехнулся Сазонов. - Да, решено не мелочиться. Нужен гарантированный результат.
- Ну так и перебрасывали бы сразу «Москву»? Она-то уж гарантирует...
- Секретность, батенька! - рассмеялся историк. - Одно дело - скрыть исчезновение БДК и малого противолодочника, и совсем другое - когда пропадает целый ракетный крейсер. Мы ведь не знаем, до какой степени наши американские и европейские «партнёры» в курсе этих разработок. А вдруг у них имеется аналогичный Проект?
- В ФСБ уверены, что ничего подобного нет. - я припомнил Дронов доклад на сегодняшнем совещании - Это чисто наш, российский прорыв. Говорили, правда, что-то о китайцах... Но вы правы, конечно, на аллаха надейся, а верблюда привязывай.
Воспоминания прервал топот над головой - на палубе миноносца забегали, через закрытую дверь кают-кампании донеслись трели боцманской дудки. Я прислушался - звук машин изменился, переборка теперь не просто ровно вибрировала, а гудела, как перегруженный силовой трансформатор. Удары волн о корпус стали чаще и громче - «Заветный» набирал скорость.
Тишину вспорола пронзительная трель. Звонок бил сплошной дробью - сначала глухо, издалека, потом резче и громче, прямо в кают-компании. Боевая тревога?
А что же ещё?
Я вскочил, кинулся к двери, остановился в нерешительности. Что я собрался делать на палубе? А с другой стороны - сидеть и покорно ждать своей участи? А если прямо сейчас в борт ударит торпеда, и кают-компанию захлестнёт бурлящий поток?
Дверь открылась, и в проёме появился доктор.
Корабельный эскулап был нагружен сверх всякой меры - саквояж под мышкой блестящий металлический ящик стерилизатора в правой руке, в левой - большой парусиновый мешок. За ним в кают-компанию протиснулись двое матросом. Один с парой уже знакомых носилок; другой волок коробки, от которых резко пахло аптекой.
На меня врач взглянул с удивлением, будто напрочь забыл о недавнем пациенте.
- Вы, голубчик, шли бы наверх, а то мы здесь перевязочный пункт разворачиваем. Или сидите в уголке, только под ногами не путайтесь.
И тут же снова забыл обо мне - свалил на белоснежную скатерть свою ношу, открыл саквояж и принялся раскладывать на крахмальной салфетке блестящие хирургические инструменты. Я бочком протиснулся мимо, косясь на эти зловещие приготовления, и вышел в коридор.
Меня накрыла лавина звуков: грохот каблуков по трапам, матерная ругань, переливы боцманских дудок, тревожный звонок, не смолкая, долбил по ушам. В конце коридора был узкий, почти вертикальный трап, в люк над головой лился солнечный свет.
- Вылезайте, што ль, вашбродие? - на фоне неба возникла усатая физиономия. - А то задраиваю...
Я преодолел десяток истёртых до блеска железных ступенек и оказался на верхней палубе. Матрос посторонился, пропуская меня, потом захлопнул массивную крышку и провернул задрайки по углам.
Сквозь подошвы ощущалась дрожь стального настила. Я огляделся. Ничего похожего на «Аметист»: палуба мииноносца отличалась от интерьеров этого детища высоких технологий, как заводской цех от банковского офиса. Ровный, густой голос вентиляторов, запах нагретой машинной смазки и другой, резкий - угольной гари. Я не сразу его узнал - так до сих пор иногда пахнет на железнодорожных вокзалах и в вагонах старой, советской постройки.
Палуба накренилась и я, пытаясь устоять на ногах, схватился за какую-то трубу. «Заветный» повалился в циркуляцию, бурлящая пена захлестнула леера. Я обмер - сейчас опрокинемся! - но корабль уже выровнялся, и я увидел вогнутую дугой волну, бегущую вдоль борта, чайку на узких крыльях, маслянистые волны, почти вровень с палубой, пелену облаков. А на её фоне, далеко - чёрный, с белой полосой вдоль борта, пароход; за длинной трубой тащится неопрятный хвост дыма, пятная паруса на высоких мачтах.
- Дистанция двенадцать кабельтовых! - донеслось сверху. Я задрал голову: там за парусиновым обвесом мостика, маячили напряжённые спины наблюдателей.
- Предупредительный, пол-кабельтова по курсу!
Грохнуло, кисло завоняло сгоревшим артиллерийским порохом. Далеко впереди парохода взметнулся высокий всплеск. На мостике снова закричали, и «Заветный» покатился вправо. От парохода отделился и поплыл над водой ватный шарик. Секунду спустя донёсся гулкий удар, и судно затянуло дымной пеленой. Далеко от миноносца, чуть ли не на середине дистанции, замелькали всплески.
- Как на румбе? - донеслось с мостика.
- Двести четырнадцать! - звонко отозвался молодой, почти мальчишеский, голос.
- Есть. - ответил ему первый, густой баритон. Мне показалось, что владелец его - невысокий, дородный, с раздвоенной, как у адмирала Макарова, бородой,
Снова грохнуло на баке. Снаряд упал с большим перелётом, подняв столб пены с густо-чёрным дымом.
- Два меньше, беглый!
Теперь загрохотало и с кормы. Пароход вдалеке по-прежнему был затянут клубами дыма, но теперь вплотную к нему один за другим вырастали высокие всплески. Потом в дыму что-то блеснуло и с мостика радостно закричали:
- Попадание! Жарь так, молодцы комендоры!
Меня сильно толкнули в спину, и я едва устоял на ногах. Мимо пронёсся, бухая башмаками, матрос. За ним ещё двое; я отпрянул к леерам, давая дорогу, и надеясь, чтобы рулевому именно сейчас не пришло в голову заложить лихой вираж. Улетишь в воду - и никто не станет подбирать в горячке боя.
- Осторожно, сударь, так и за борт сыграть недолго!
Передо мной стоял офицер. Совсем молодой, лет двадцати, от силы; чёрный, с двумя рядами сияющих пуговиц мундир. Ослепительно-белый воротничок, галстук-бабочка, золотые с чёрной полосой, погоны, две звёздочки...
- Да, господин лейтенант, не хотелось бы. У вас тут изрядно трясёт!
- Мичман, с вашего позволения. Красницкий, Федор Григорьевич, минный офицер. А вы, если не ошибаюсь наш найдёныш?
Я запоздало обругал себя. Ну конечно, мичман! Две звезды, один просвет - это в Советском ВМФ лейтенантские погоны, а тут - мичманские, первый офицерский чин.
- С кем это мы воюем, господин мичман? - осведомился я, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно небрежнее. - Турок? Вряд ли германец, уж больно архаичная посудина!
- Кажется, турок, - ответил моряк. - Вот, полюбопытствуйте...
Я поднял к глазам большой, с медными ободками на трубках, бинокль. Пароход скачком приблизился: в разрывах дымной завесы теперь я отчётливо видел пушечные порты, из которых вырывались снопы искр в клубах порохового дыма. Паутинки вант, красномундирные фигурки с ружьями на марсах, изрыгающие огонь тупорылые орудия. На шканцах - фигуры в синих сюртуках и высоких двууголках, а над ними - знакомое полотнище. Юнион Джек.
Это что, очередные глюки?
...или?..
Офицер будто угадал мои мысли:
- Османы совсем обезумели от ужаса, раз уж вывесили первую попавшуюся тряпку.Откуда здесь британский пароход, да ещё такой древний? Это ж времена Синопа!
«Синопа, говоришь?...»
От кожуха, горбом высящегося над бортом, полетели обломки. Судно ещё несколько секунд шло по прямой, но потом бушприт покатился в нашу сторону. Разбитое удачным попаданием колесо стало теперь тормозом, разворачивая пароход. Пушки его больше не стреляли; в бинокль я видел, как засуетились на палубе муравьи в белых робах. Левое, исправное колесо бешено заработало на реверс, разведя бурун выше полубака. Судно накренилось, зарываясь в воду левым бортом.
Мичман бесцеремонно отобрал у меня бинокль. На лице его угадывался неприкрытый азарт.
- Задробить стрельбу! - разнеслось над палубой. - Изготовиться абордажной партии! Неприятель выкинул белый флаг!
На правом, обращённом к неприятелю, крыле мостика завозились матросы. Толстый, отливающий бронзой кожух «Максима» торчащий из прорези щита, повернулся и уставился на пароход.
«Ай да хронофизики, ай да сукины дети! Сумели всё-таки, попали в самое яблочко! Только вот с объектами переноса малость перемудрили, так что боюсь, господа офицеры, вас - да и не только вас, - ждёт преизрядный сюрприз...»
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Произведения Бориса Батыршина » Крымская война. "Проект К-18-54-8"
|
|