ГЛАВА VIII

Недалеко
от турецкого берега.
ПСКР «Аметист»
- Вон там, гляди! - оживился Валентин. - На два часа, вроде что-то мигнуло!
Андрей вгляделся в туманную черноту. Ничего.
- Нет там ни хрена. Да и быть не может, до них ещё три кэмэ, рано...
Четыре часа назад радар «Аметиста» выдал слабую засветку в северо-западной части горизонта. К тому моменту уже порядочно стемнело, и поднимать БПЛА не стали; сторожевик сбавил обороты до «малый вперёд» и стал медленно сокращать дистанцию до объекта. Через час стало ясно, что в десятке миль по курсу болтается какая-то скорлупка - скорее всего, парусная деревянная шхуна. После короткого совещания решено было сблизиться миль до семи и выпустить группу захвата на моторке. Группу вели по радару, до визуального обнаружения цели; кроме капитана Белых, в катер погрузились ещё трое боевых пловцов, с ног до головы увешанных разнообразным снаряжением.
Катер у них был хорош - новейший британский ныряющий «Саб Скиммер-80» в специсполнении для боевых пловцов. Андрей подивился, где это родное ведомство сумело раздобыть столь продвинутую игрушку в обход всяческих санкций?
Пятиметровый катерок развивал на поверхности вполне солидные 28 узлов, и нёс запас топлива на сотню миль двадцатиузлового хода. Под водой же он мог пройти до щести миль на трёх узлах. Во время одной из прежних командировок по Проекту, довелось наблюдать за тренировками боевых пловцов: они подходили к цели на крейсерской скорости, они вырубали бензомоторы, выпускали часть воздуха из баллонов и подкрадывались к объекту под водой, на электродвигателях.
Сегодня эти ухищрения были ни к чему. Чем бы не оказалась обнаруженная цель, ни радиолокаторов, ни приборов ночного видения и прочих высокотехнологических штучек на ней быть не могло. По определению. Особого сопротивления тоже не ожидалось: командир «Аметиста» уверял, что это обычная рыбацкая шхуна. Задача была незатейлива, как шлагбаум: зайти на борт, нейтрализовать команду и тут же, на месте, выбрать объект для экстренного потрошения. По возможности - без лишних жертв. «Погоди там устраивать геноцид, - напутствовал капитана Фомченко. - Ещё успеете порезвиться. А пока - на мягких лапках, без шума и пыли.»
Не успел катер отойти от «Аметиста» как командир БЧ-7 отрапортовал: чужак повернул на юг, к турецкому берегу. Это было уже не очень понятно - зачем рыбакам посреди ночи поворачивать домой? Скорее уж - лечь  в дрейф и поутру браться за свои, рыбацкие дела. А то - шли себе парапллельно береговой черте, и вдруг резко на зюйд...
Но гадать было уже поздно. На катер отбили новый курс; раз цель решила поиграть в пятнашки, то надо перехватить её подальше от берега.
Группа Белых сработала чётко. Через час капитан доложил, что видит парусную шхуну и готовится к захвату. Ещё через восемь минут был получен сигнал, означавший «операция завершена». Катер полным двадцативосьмиузловым ходом полетел назад, к «Аметисту», бросив шхуну лежащей в дрейфе.
Андрея так и подмывало затребовать уточнений - «что, как, почему так быстро возвращаются», - но он сдержался. Не стоит вмешиваться в боевую операцию. Вернутся - сами расскажут. И теперь они с Валей Рогачёвым (ему лезть в рубку без особого приглашения не положено, к тому же инженер не хотел лишний раз попадаться на глаза грозному Фомченко), изнывали на полубаке. Можно, конечно, подняться в рубку и одному, лениво прикинул Андей. Там локатор, рация, полная картинка. Но очень уж хорошо сидеть вот так, на ночном ветерке, тем более, что сюрпризов, - тьфу-тьфу-тьфу, костяшками по доскам палубного настила! - не предвидится. Во всяком случае, пока. Пусть, кому это по штату положено, беспокоятся, а они уж как нибудь...
- Вон они! На один час! Точка-тире-тире-точка-точка! Точно, наши!
На этот раз ошибки не было- чуть правее носа сторожевика, в кромешной тьме, семафорила морзянкой яркая точка. Спецназовцы возвращались.

В открытом море
Гидрокрейсер «Алмаз»
- Они что там, перепились? - кипятился Зорин. - Или контуженные собственной пальбой? Полюбуйтесь, Реймонд Федорович, что отбили с «Заветного!» Это же бог знает какая чепуха!
Фон Эссен принял у командира «Алмаза» листок бумаги. . Документ уже носил на себе следы капитанского гнева и недоумения: бумага смята, надорвана, будто капитан первого ранга собрался изорвать её в клочки, но в последний момент передумал.
- Захватили английский фрегат, - медленно прочёл лейтенант. - Фьюриос капитан Лоринг. Команда уверена участвует крымской войне. Записи бортовом журнале соответствуют. Оружие мундиры пушки тоже. Взяли борт офицеров.
Пока лейтенант Тюрин лежал в лазарете, фон Эссен замещал его на должности командира авиагруппы,  а значит, и был вторым по старшинству офицером на «Алмазе». Так что командир гидрокрейсера, получив возмутительную депешу, немедленно вызвал лейтенанта на мостик.
- Не будем спешить с выводами, Алексей Сергеевич. Пусть этих  «англичан» доставят к нам. Уверен, все прояснится.
Захваченный пароход покачивался на низкой волне в десяти кабельтовых от «Алмаза». Миноносец дрейфовал на левом крамболе приза; трубы лениво дымятся, носовое орудие и трубы минных аппаратов развёрнуты на неприятеля.
Осторожничает Георгий Полуэктович, подумал фон Эссен. Впрочем, его можно понять - тут у кого хочешь нервы расшалятся. Это же надо - Крымская война! Хотя - алмазовский радиотелеграфист сколько раз докладывал, что эфир будто вымер, но одной передачи! А ведь на «Алмазе» отличная, станция «Телефункен», установили перед самой войной...
- Пишут с «Заветного» - гаркнул сигнальный кондуктор. - Просят принять сообщение!
На мостике миноносца замигал сигнальный фонарь.
- Ваш... спасённый... - медленно, с большими паузами читал сигнальщик.- ...уверяет... учёный... прибыл будущего... два... один... век... имеет сведения... требует встречи... командиром ... отряда.
Фон Эссен обернулся к Зорину. Капитан первого ранга медленно багровел; глаза его, под кустистыми бровями, наполнялись яростью кровью. Щека дёрнулась, пенсне слетело с мясистого носа и повисло на шнурке.
«Как бы его удар не хватил... - обеспокоенно подумал лейтенант. Вон, как кровью налился...»
Штурманский офицер, старший артиллерист, вахтенные - все, присутствующие на мостике, молча глядели на командира. Зорин покосился на сигнальшика - тот вытянулся в струнку и по-уставному ел глазами начальство.
- Значит, двадцать первый век? Ничего не перепутал?
- Никак нет, вашшсокородь! - рявкнул кондуктор. Как есть принял! «Прибыл будущего два один век имеет сведения»!
- Ладно, хвалю... - кивнул Зорин. - Отбей-ка на «Заветный» - «Подойти к флагману, передать спасённого, пленных и судовые документы с фрегата». Да поскорее, смотри!
Сигнальщик кинулся к фонарю Ратьера, установленному на крыле мостика, и быстро застучал решётчатой шторкой.
- Кстати, Реймонд Федорович, помнится, вы рассказывали в Морском собрании о фантазиях какого-то англичанина?
Действительно, припомнил Эссен, недели две назад, в Севастополе, на Екатерининской, за ужином зашёл разговор о романах писателя Герберта Уэллса. Тема всплыла в связи с сообщениями о применении ядовитых газов на австрийском фронте; лейтенант Бахирев с «Кагула» предположил, что раз уж английский беллетрист предсказал химические средства ведения войны, то, может, и тепловой луч скоро появится на полях сражений? Потом беседа перешла на другие произведения Уэллса, и, в числе прочих, была упомянута и «Машина времени». Помнится, Зорин присутствовал  при разговоре и даже отпускал ехидные замечания.
«Вот и дошутился...»
- Так точно, Алексей Сергеич, было такое. Только ведь...
- А раз было - попрошу вас провести допрос англичан и этого... гостя из грядущего. Вы - человек образованный, авиатор, книжки подходящие почитывали, вам и карты в руки. А я, простите, стар для таких пердимоноклей.
- С "Заветного" пишут: «Принято», - отрапортовал сигнальщик. - «Подходим правым бортом для передачи людей».
Эссен увидел, как на мачте миноносца взвился флажный сигнал. От форштевня разбежались пенные усы и «Заветный» начал описывать дугу в сторону крейсера.
- С вашего позволения, господин капитан первого ранга, - начал Эссен, - я бы хотел сначала побеседовать с англичанами. Всё же официальные лица, офицеры. А у этого, спасенного, Бог знает, что могло в голове помутиться...
- Делайте как знаете, голубчик, - махнул рукой Зорин. - Но пусть непременно подпишут, что это они наш гидроплан первыми обстреляли. А мичман пусть ведёт протокол. Чтобы всё по форме, как полагается.
Мичман Арцыбашев, исполнявший обязанности корабельного ревизора, кивнул.
- И полегче с англичанами... пока, во всяком случае. Всё же союзники - кто его знает, что тут у нас за коллизии? Как бы потом не приключилось неприятностей.

Отредактировано Ромей (05-10-2016 09:07:25)

ГЛАВА IX
В открытом море
Гидрокрейсер «Алмаз»
- Значит это всё правда? - повторил командир крейсера. Мы действительно в прошлом?
- Так точно, господин капитан! В 1854-м году от рождества Христова. Лето, август - как мы и планировали, начиная эксперимент. Правда, ваше появление в нём предусмотрено не было. Готов извиниться за наших учёных, хотя - в чём их вина? Неизбежные на море случайности, как говорится. Тайны мироздания...
- А вам-то эти тайны зачем? - поинтересовался лейтенант, которого мне представили как командира авиагруппы «Алмаза», фон Эссена. - Что вы собирались делать в прошлом
- Видите ли... - я замялся. - Собственно, мы и сами толком не знали. Хотели изучить, понять, как можно это использовать, но вот - немного не рассчитали.
Мне отчаянно не хотелось врать. Но не мог же я признаться, что сложная механика Проекта запущена для того, чтобы насытить Россию - нашу Россию, не их - технологическими достижениями далёкого будущего? Да и будут ли ещё эти достижения... Предположения хронофизиков строились на том, что серьёзное изменение последовательности исторических событий  откроет для нас всю эту реальность целиком. И тогда можно будет путешествовать хоть времена фараонов, хоть в тридцать первый век. От открывавшихся перспектив захватывало дух.
А какая, в сущности, разница, кто произведет эти изменения - морпехи двадцать первого столетия, или авиаторы Великой войны? Главное - результат, не так ли?
«Ми нэ ограничиваем вас в срэдствах, таварищ Жюков. Ви можете дэлать и нэвозможное».
Что ж, сейчас самое время для невозможного...
- А как вы планировали вернуться обратно? - поинтересовался лейтенант. - Или вы рассчитывали провести здесь остаток дней?
- Ну... я не совсем в курсе. Этим занимались физики, но они остались там, в двадцать первом веке. Знаю только, что на одном из кораблей смонтировано нечто вроде маяка, по которому нас и должны были засечь и вытащить обратно. Но оно тоже осталось там, так что... нет, не знаю.
- А мы, значит, случайно замешаны в ваших опытах? - нахмурился капитан первого ранга. - Я понимаю, глупо винить вас в этом, но нам-то что теперь делать? Мы ведь, голубчик, не в игрушки играли. У нас там война, а не занимательная физика, знаете ли...
Я усмехнулся. Ну конечно - труд Перельмана* увидел свет перед самой Первой мировой.

*# Книга известного русского популяризатора науки и педагога вышла в 1913-м году. Содержит парадоксы, задачи, опыты и рассказы из области физики. Неоднократно издавалась в СССР.

Кстати, - оживился фон Эссен. - Вы ведь, конечно, помните, чем закончилась война? А заодно - всё то, что произошло за эти сто лет? какой у вас там год, 2016-й? Очень хотелось бы...
Я в упор посмотрел на лейтенанта.
- Скажите, а вы и в самом деле хотите это узнать?
- Ну разумеется! Неужели вы сомневаетесь? - удивился авиатор. - Заглянуть на сто лет вперёд, узнать, какими стали люди, чего добились - кто же от такого откажется? Как я понял, ваша наука достигла невиданных высот. Вы, наверное, и до Луны добрались, как предсказывал мсье Жюль Верн?
- А если... - медленно произнёс я. - А если я скажу, что эти сто лет оказались самыми страшными и кровавыми в человеческой истории? Если окажется, что высочайшие достижения науки употреблены только для войны и человекоубийства? Вы уже имеете примеры такого прогресса - химическая война, бомбардировки мирных городов... захочется ли вам знать о таком? А если я скажу, что человечество в этом веке пришло к такому варварству и жестокости, что Ипр и галиполийская мясорубка покажутся детскими игрушками? И достижения разума и гуманизма, которыми вы так гордитесь, растоптаны и забыты в погоне за наживой и низменными удовольствиями?
В кают-компании воцарилась мёртвая тишина. Были слышны удары волн о скулы крейсера, свист пара и стук шатунов в машине, пронзительные крики чаек за кормой.
Эссен не выдержал:
- Что вы такое говорите? Не спорю, война лишила нас многих иллюзий, но после того, как страны Согласия победят, войн не будет вообще! Не может быть, чтобы после такой бойни, после газовых атак, после гнилых траншей на пол-Европы человечество решилось на новые...
- Ещё как решилось, дорогой лейтенант! Вашу войну у нас помнят, как Первую Мировую. Понимаете? Не просто Мировую, а именно Первую! Ясен намёк? И одна только Россия потеряла в этих мировых войнах многие десятки миллионов человек.
Что до газовых атак - поверьте, это далеко не самое страшное. Как вам такая идея: травить газами людей в специальных камерах, по нескольку сотен за раз - ежедневно, неделя за неделей, месяц за месяцем? А концентрационные лагеря, вроде тех, что сооружали англичане в Южной Африке, где людей сотнями тысяч истребляют ядовитыми газами, голодом, рабским трудом?
А налёт сотен самолётов на большой город, когда большинство жителей гибнет в огненном шторме? Это не поэтическая метафора: если вывалить на жилые кварталы побольше зажигательных бомб, то возникает сплошной пожар, распространяющийся со скоростью аэроплана. От этого бедствия нет спасения даже в подземных бомбоубежищах: огонь пожирает на поверхности весь кислород и люди попросту задыхаются.
- Вы говорите страшные вещи, голубчик, - медленно произнёс Зорин.- Неужели все это ждет нас и наших детей?
- Не знаю. - честно ответил я. - История - крайне деликатная субстанция. К я уже говорил, мы собирались внести в неё некоторые изменения. Мне трудно судить, чем они могли отозваться, но хуже, скорее всего, не будет. Просто потому, что хуже некуда, господа...
- Да вы, батенька, изрядный оптимист. - невесело усмехнулся Лобанов-Ростовский. Он, будучи офицером, присутствовал на совете, как и другие подчинённые фон Эссена. - Вас послушать - так надо прямо тут, не сходя с места застрелиться, да и вся недолга!
- Успеете, князь! - перебил напарника мичман Марченко. - Вот вы Сергей Борисович, сказали, что ваши учёные - и не только учёные, как я понял, речь шла и о военных тоже, - собирались изменить грядущее. А как, если не секрет? Возможно, и нам это под силу?
Наконец-то правильный вопрос! Мысленно я готов был его расцеловать.
- Вы правы, господин мичман. Крымская война, как вам, несомненно, известно, поставила Россию в весьма затруднительное положение, надолго затормозив её развитие. Черноморский флот считайте, ликвидировали... Европейские державы, вооружённые достижениями техники, одержали верх, и это, по мнению наших историков, во многом предопределило последующие ужасы. Но если дать им отпор...
Я наклонился к ноутбуку. На экране появился длинный список кораблей.
- Это состав союзнических эскадр. В памяти этого устройства хранится подробная информация о всех действиях как на суше, так и на море. Мы собирались вмешаться в события силами нескольких боевых кораблей и десанта. Наши бронированные машины легко сбросили бы неприятеля в море, сумей он высадиться в Крыму.  Вот, смотрите сами:
На экране разворачивалась танковая атака. Приземистые силуэты Т-90, мотострелки, выпрыгивающие из бэтров, звено «крокодилов», плюющихся НУРСами, залп батареи «Градов» и стена разрывов, затянувшая позиции условного противника.
- Вот это да! - выдохнул Лобанов-Ростовский. - Вот это силища! Нам до такого далеко...
Я пошевелил мышкой и картинка сменилась. Теперь это была хроника времён Первой Мировой: вот бипланы-этажерки засыпают бомбами окопы; вот дредноут окутывается дымом после залпа главного калибра; вот большой пароход переламывается и тонет, выбросив облако пара и угольной пыли.
- Не стоит недооценивать свои возможности, князь. Для союзников с их пароходофрегатами и пексановыми орудиями, самолёты и скорострелки Канэ - настоящие «вундерваффе». Чудо-оружие, как говорят наши заклятые друзья-германцы. У вас на руках солидные козыри, господа, так почему бы не занять место главных игроков, раз уж оно вакантно?

В открытом море
Гидрокрейсер «Алмаз»
На следующее утро
После побудки прошло чуть больше двух часов, когда тишину разорвал звонок. Конечно, всё относительно - откуда здесь взяться тишине? По-настоящему тихо станет только когда корабль уйдёт под воду, туда, где звуки превращаются в ультразвуковые писки и щелчки, доступные лишь дельфинам да мембранам гидроакустики.
Громкая трель раскатилась по палубам, взлетела к верхушкам мачт, опутанных проволоками искровой станции; взбодрила утреннюю атмосферу, оторвав людей от швабр, тряпок, суконок. Ей вторили боцманские дудки: «Окончить малую приборку! Команде приготовиться к построению по сигналу «Большой сбор!»
Суета прокатилась по отсекам «Алмаза». Несколько минут - и на смену дребезжанию звонка пришёл горн. Впрочем вниз, в машинное отделение, в трюмные отсеки и кочегарки его серебряный зов не проникает. Там он дублируется всё теми же звонками: короткий с длинным , короткий с длинным, короткий с длинным...
Большой сбор! Бросай дела, сыпь, сломя голову на ют, втискивайся на привычное, раз и навсегда закреплённое за тобой место в строгих линейках общего построения.
Большой сбор!
Короткий-длинный, короткий-длинный...
Грохочут по трапам каблуки; музыкой звучат в матросских ушах матерные рулады боцманматов и кондукторов. Экипаж выстаивается на юте, в тени крыльев гидропланов - сегодня они крепко принайтовлены и затянуты от непогоды парусиновыми чехлами.
По правому борту встают рулевые, сигнальщики, радиотелеграфисты, артиллеристы, минёры во главе со своими начальниками. По левому - кочегары, машинисты, гальванёры, трюмные; этот парад возглавляет старший механик. Здесь же службы и команды, каждая со своим боцманом. Отдельно личный состав авиагруппы: пилоты, летнабы, мотористы.
Резкие порывы ветра, заворачивают полы офицерских кителей, играют воротниками матросских фланелек, треплют ленточки. Кое-кто зажимает атласно-черные полоски ткани в зубах, чтобы бескозырки не сорвало с голов и не сдуло за борт.
Большой сбор!
- Становись. Равняйсь. Смирно! Равнение на середину!
Это мичман Солодовников. Сегодня он дежурный офицер; он командует этим торжественным церемониалом.
- Господин капитан первого ранга, экипаж гидрокрейсера «Алмаз» по вашему приказанию построен!

- Господь всемогущий послал нам испытание. Нам предоставлен невиданный шанс - но и спросится с нас по высшей мерке! Никто, ни единый человек на свете, до сих пор не получал такой возможности. Никто. Только мы.
Слова каплями расплавленного олова, падали в сердца моряков - офицеров и нижних чинов, механиков и сигнальщиков, молодых парней, пришедших на флот в этом году и поседевших на службе ветеранов. Зорин говорил негромко, но ни один звук не пропадал - абсолютная тишина повисла над палубой.
- Да, англичане и французы ещё вчера были нашими союзниками. И кто, как не Россия в 14-м заплатила кровью кадровых, лучших своих частей за спасение Парижа, за пресловутое чудо на Марне? А где была их благодарность? Разве мы забыли о том, что союзнички целый год сидели в окопах и смотрели, как Россия истекает кровью, задыхается от снарядного голода, как отступают под напором германской военной машины наши измученные войска, оставляя врагу исконные земли Российской Империи?
Я украдкой покосился на соседа. Слева от меня ловит командирские слова командира алмазовский священник, отец Исидор. На офицерском совете, когда была оглашена поразительная новость, он отмалчивался, и только под занавес заговорил: о господнем промысле, о чуде, ниспосланном православным воинам, об ответственности, что лежит теперь на каждом из них. Похоже, на священника особенно сильно подействовал рассказ об ужасах грядущего двадцатого века.
Все утро отец Исидор провёл среди матросов и вот теперь шарил взглядом по лицам в шеренгах - искал следы сомнения, нерешительности, отчаяния. Каждый из них не раз рисковал жизнью, отправляясь в очередной поход к Босфору, к Зонгулдаку, к болгарскому берегу, но известие о том, что семьи, близкие, вся привычная жизнь, возможно, потеряны навсегда, могли сломить и самых стойких.
- ..или кто-то из нас всерьёз верит, что английские адмиралы, кичащиеся мощью и славой Королевского Флота, случайно упустили «Гебен» и «Бреслау»? Мы, черноморцы, не забыли Севастопольскую побудку! Мы не забыли вторжение европейских держав; мы не забыли осаду Севастополя!
Как нелепо, - думалось мне, - как нелепо допустить хотя бы мысль о том, что эти люди останутся в стороне! Решат, что это «не их война», не станут вмешиваться в давно отгремевшие баталии. Нет,они - моряки-черноморцы, севастопольцы, - они помнят всё. И не откажутся вернуть лукавым союзникам и ложным друзьям должок с хорошими процентами!
Конец первой части

Отредактировано Ромей (05-10-2016 09:57:07)

Часть вторая
Караван

ГЛАВА I
Гидрокрейсер «Алмаз»
Мысли не вслух
27 ноября1915 г., когда наша эскадра была въ 60 миляхъ отъ береговъ Болгаріи, ея внезапно атаковали нѣмецкіе «альбатросы». Пользуясь тѣмъ, что никакой воздушной охраны не было, а также благодаря глушителямъ своихъ моторовъ и тому, что онѣ летѣли не со стороны берега, а съ моря, нѣмцамъ удалось подобраться незамѣтно, и наши опомнились только когда вокругъ стали рваться бомбы. На моих глазах одна за другой взорвались пять бомбъ съ одного борта, осыпая стоящихъ на палубѣ корабля какой-то грязью. Но мѣткостью нѣмцы не отличались. Изъ пятидесяти сброшенныхъ бомбъ только двѣ попали въ одинъ изъ миноносцевъ, причемъ пострадали около 30 человѣкъ. Изъ нихъ шесть убитыхъ.
Непріятно было стоять, видя, какъ съ вышины 2000 метровъ летитъ бомба, кажется прямо на тебя. Всё ниже, ниже, затѣмъ она теряется изъ глазъ и только черезъ нѣкоторое время вблизи грохотъ — бумъ! Пока однѣ «альбатросы» метали бомбы, другіе летѣли къ берегу и возвращались съ новымъ запасомъ. Благодаря этому бомбардировка повторялась нѣсколько разъ. Много сказано о превосходныхъ немецкихъ моторахъ, позволяющихъ германскимъ летчикамъ свободно летать на 70 миль отъ берега, въ то время какъ наши «Гномы» едва допускаютъ сдѣлать 30 миль. На морѣ было сильное волненіе и поэтому только одинъ летчикъ, извѣстный на Черномъ морѣ, Утгофъ, могъ оторваться отъ воды и погнаться за удиравшими германскими аппаратами, но вслѣдствіе порчи пулемета, онъ принужденъ былъ спуститься.
Это долговязый, бритый, похожій на англичанина, лейтенантъ, Георгіевскій кавалеръ. Человѣкъ очень смѣлый и отважный. По заданію, самый налетъ на Варну долженъ былъ произойти ночью, но благодаря всѣ той же зыби пришлось его отложить на утро. Двадцать аппаратовъ появились надъ Варной и стали метать бомбы. Болгары и нѣмцы встрѣтили ихъ отчаяннымъ обстрѣломъ изъ береговыхъ и зенитныхъ батарей, такъ что нѣкоторыя гидропланы летѣли въ сплошномъ дыму шрапнельныхъ разрывовъ. Но къ счастью, никто не пострадалъ. Между прочимъ, въ одинъ аппаратъ попалъ цѣлый шрапнельный стаканъ, настолько былъ силенъ огонь. Несмотря на такую бѣшеную канонаду, наши летчики успѣшно бросали бомбы, вызвавшіе пожары въ порту и на рейдѣ, и насколько я понялъ, въ самомъ городѣ.
Послѣднее навело меня на размышленія. Когда теперь самый послѣдній, самый ничтожный газетный писака говоритъ пышные слова о «настоящемъ видѣ немецкой культуры», неизменно сопровождаетъ слово «нѣмецъ» эпитетомъ «варваръ», «звѣрь», «чудовище», меня это и смѣшитъ, и бѣситъ. Въ самомъ дѣлѣ, неужели однѣ только нѣмцы дѣлаютъ «звѣрства» (сопряженныя всегда и вездѣ съ войной, замѣчу въ скобкахъ), грабятъ, мародерствуютъ, насильничаютъ, убиваютъ мирныхъ жителей? Неужели во всей нашей громадной многомилліонной арміи — всѣ военныя безъ исключенія такіе идеально-благородные, кристальные люди, что не воспользуются удобнымъ случаемъ, чтобы не пограбить, не изнасилуютъ одинокую беззащитную дѣвушку, не изувѣчатъ мирнаго жителя, не заколютъ въ боевомъ озвѣрѣніи безоружнаго, сдающагося въ плѣнъ врага? Я понимаю, всѣ это можно скрыть ради идіотскаго чувства патріотизма, но тогда зачѣмъ же обвинять въ томъ же самомъ другого и потому только, что этотъ другой нѣмецъ и врагъ? Глупо и несправедливо. Газеты полны упрековъ и брани по адресу нѣмецкихъ авіаторовъ, бомбардирующихъ наши лазареты, но я не вижу здѣсь ничего ужаснаго. Непріятельскій солдатъ, будь онъ даже и раненымъ, всегда врагъ, котораго сама война требуетъ уничтожить. Сейчасъ беззащитенъ, зато, выздоровѣвъ, онъ возьметъ винтовку. Чѣмъ же здѣсь возмущаться? Тогда справедливѣе возмущаться самимъ фактомъ войны — этого величайшаго, старательно культивируемаго звѣрства. Я не виню ни нашихъ, ни нѣмецкихъ летчиковъ. Я понимаю, что будучи окруженъ со всѣхъ сторонъ опасностью, видя передъ собой смерть, летчикъ забываетъ о беззащитныхъ жителяхъ, о женщинахъ и дѣтяхъ, о человѣческихъ существахъ, во всѣмъ подобныхъ ему. Онъ видитъ передъ собой непріятеля, врага, которому надо причинить вредъ, и онъ поступаетъ сообразно съ этимъ. Помню, какой взрывъ негодованія произвело появленіе ядовитыхъ газовъ. «Нѣмецкое звѣрство», «величайшая жестокость», «Каиновъ дымъ, дыханіе антихриста», только и было въ газетѣ. А теперь пишутъ: — Вчера мы отразили немецкую атаку, употребляя газы. — Наши батареи обстрѣляли снарядами съ удушливыми газами германскіе окопы. Наконецъ-то поняли, что не ахать и возмущаться, а удивляться надо немецкому остроумію и искусству, примѣнившему новое страшное оружіе. И въ самомъ дѣлѣ, чѣмъ газы отвратительнѣе фугасовъ, рвущихъ на клочки цѣлыя роты, или пулеметовъ, сметающихъ десятки, сотни людей?.. Какъ всѣ это смѣшно и досадно. Возмущаются у насъ хамствомъ и тупостью германской военщины. Но не лучше ли на себя обратиться? Не у насъ ли офицерство было самой отсталой и некультурной частью общества? Не у насъ ли Купринъ заклеймилъ это въ своемъ «Поединкѣ»? Не у насъ ли въ страшныя 1905–6 годы наши же военныя звѣрствовали еще похуже нѣмцевъ? Не у насъ ли, наконецъ, чертъ знаетъ что выдѣлывали эти нынѣ «доблестныя», «славныя», «удалыя» молодцы-казаки?... Удивительно коротка память у обывателя.

Я щёлкнул мышкой, закрывая файл. Автор дневника прав: у российского обывателя, особенно, либерально настроенного интеллигента, к каковым несомненно, относился и он сам, удивительно короткая память. Точнее, она у него избирательная - с лёгкостью поразительной эта публика помнит лишь то, что ей удобно, что подтверждает их любовно выпестованную точку зрения. И с лёгкостью необычайной вычёркивает из памяти всё остальное. А если и не вычёркивает - то предпочитает просто не замечать.
И жили и не замечали -  как не замечало неудобной действительности предыдущее поколение, аплодировавшее польскому восстанию. Они превозносили Врубелевского и Миладовского, вешавших православных священников, вязавших своих косинеров кровью евреев и белорусских крестьян - точно так же, как восторгались чеченскими «ребелами» те, кто упорно не замечал отрезанных голов русских срочников и торговли пленными.
Да, этому поколению идеалистов поколению повезло - они успели умереть своей смертью под хруст французской булки. А что ожидало тех, кто радовался Цусимской катастрофе, понося зверства казаков и припоминая по всякому поводу купринский «Поединок»?  Где оказались все эти барышни и юноши и среднего возраста профессора, врачи и присяжные поверенные, посылавшие японскому императору телеграммы с поздравлениями? Некоторым, говорят, удалось в последний момент вскочить на нижнюю ступеньку трапа философского парохода. А кто не успел?
Хорошо если хоть как обустроился в Париже. Или, на крайний случай, в Стамбуле.  А остальные пилили  сучья двуручной пилой в Усольлаге и размышлял о превратностях бытия. И, жуя лагерную пайку крепко жалели о том, что  тогда, в  пятом году вместе с другими...
Чего там жалеть... поздно.

Семён Яковлевич Фибих, сын киевского сахарозаводчика закончил медицинский факультет Петербургского университета. Его студенческая юность пришлась на смутные годы русско-японской войны и первой революции. Сёма с головой погрузился в стихию протестов против деспотии Николая Кровавого. Его не было среди тех пяти студентов, что поставили подписи под телеграммой японскому микадо по, но зато он до дыр зачитывал июньский номер газеты «Пролетарий», неведомо как попавший в аудитории Медицинского факультета:

"Великая армада, — такая же громадная, такая же громоздкая, нелѣпая, безсильная, чудовищная, какъ вся Россійская имперія, — двинулас въ путь, расходуя бѣшеныя деньги на уголь, на содержаніе, вызывая общія насмѣшки Европы, особенно послѣ блестящей побѣды надъ рыбацкими лодками, грубо попирая всѣ обычаи и требованія нейтралитета."

Сёма, как и многие его однокашники, следил за публикациями, подписанными «Н. Ленин»*. И знал, конечно, о том, какую позицию занимал он и его товарищи по социал-демократическому движению, в отношении германской войны. Той самой, на которую молодой, но уже известный киевский врач Фибих, был мобилизован царским правительством. Семён Яковлевич не жаловался - в конце концов, участь хирурга какого-нибудь линейного госпиталя или штатного медика пехотного полка представлялась куда горшей, чем должность корабельного врача; хрусталь и красное дерево кают-компании всё же предпочтительнее вшей в затруханных польских хатах.
На авиаматку медик попал вовсе не по протекции: дело решило то, уже состоя в ординатуре, он вступил в организованный в 1908-м году Императорский всероссийский аэроклуб». Папенькины деньги позволяли Семёну Яковлевичу столь экзотическое увлечение, тем более, что он подался туда отнюдь не из-за тяги к воздухоплаванию, а в надежде обзавестись высокопоставленными знакомыми. Состоя в этой новомодной организации, Семён Фибих взял несколько уроков управления аппаратом и даже совершил пять самостоятельных полётов на клубном "Фармане".
И всё же: воздухоплавание, конечно, замечательное и весьма прогрессивное увлечение, но с какой стати он, человек интеллигентный, врач, противник всякого насилия должен служить этому Молоху, кровавой военно-феодальной Империи?

*# C 1901 г. Владимир Ульянов подписывал свои печатные работы псевдонимом "Н.Ленин". "Н" обычно расшифровывается как "Николай.

Известие о том, что «Алмаз» провалился в прошлое, изрядно огорошило Семёна Яковлевича. Он-то, как все те, кто составлял в Киеве круг его общения, предвкушал видимый уже невооружённым глазом крах самодержавия. И вот, на тебе: впереди ещё семь без малого десятков лет торжества ненавистного режима! На троне Николай Палкин, либеральных реформ нет и в проекте, как нет народовольцев, бомбистов-эсеров, да и остальных пламенных борцов с самодержавием, кому мечтал подражать юный Сёма Фибих.
Всем этими соображениями, как и подробностями своей биографии, алмазовский эскулап уже успел поделиться со мной. Явление гостя из будущего он воспринял как манну небесную: в самом деле, чем не собеседник для мыслящего человека? Семён Яковлевич предвкушал неспешные беседы о путях развития цивилизации, о победе народовластия в его американском варианте - непременно американском, иного доктор Фибих не признавал! - и о будущем триумфе гуманизма.  И, разумеется, беседы эти тет-а-тет, как заведено между людьми интеллигентными; никаких флотских офицеров, верных слуг тирании, насквозь пропитанных ужасным кастовым духом.

Так и оказался в моих руках дневник доктора. Семён Яковлевич собирался когда-нибудь, после окончания войны, издать его в виде книги воспоминаний. И, вручая мне толстую клеёнчатую тетрадь, втайне надеялся, что я воскликну: «Ах, так вы и есть тот самый Фибих? И признаюсь, что кончено же, читал его книгу - там, в своём грядущем.
Увы, пришлось мне разочаровать милейшего Семёна Яковлевича. Тем не менее, этот труд лежит сейчас на столике в тесной каюте, выделенной мне, как особому гостю, в единоличное пользование.
Я невесело усмехнулся. Ирония судьбы:  казалось, сбежал от российской политики с её демократическими вывертами, оставил в ста шестидесяти годах позади. Ан нет,  и здесь дотянулись! Николай Первый, либеральная мысль ограничена плачем по декабристам,  Герценом с Огарёвым,  да гарибальдийскими грёзами. Разгул либерализма впереди, сперва должны состояться реформы Царя-освободителя, за которые его, как известно,  отблагодарили бомбой на набережной канала Грибоедова. Впрочем, что это я? Екатерининского, разумеется, поосторожнее бы надо с названиями...
Собственно, а чему тут удивляться? Питерский студент, лихие годы первой русской революции, демонстрации, листовки, «вы жертвою пали...»  Чего ещё ждать от господина Фибиха, весьма популярного в киевском сверхлиберальном обществе? Для него и Мировая Война - лишь очередное преступление Николая Палкина. Ладно, будем надеяться, что кают-компанейские порядки  вправили Сёме Фибиху мозги. Хотя, вряд ли, если судить  по его дневнику.  Да, отсутствие особиста - это серьёзный минус, тут предки недоработали...
В дверь постучали, и на пороге возник зоринский вестовой.
- Так что, вашбродие, господин капитан первого ранга собирают офицерский на совет. И вас велено позвать, а потому - пожалте сей же секунд в кают-компанию!

Отредактировано Ромей (05-10-2016 16:40:55)

Скажем - декоративно-отопительная. Причём упор именно на первое слово.