Из книги Уильяма Гаррета
«Два года в русском плену».
Изд. Лондон, 1858 г.
«Вот я и подошел к самому черному, самому трагичному дню из всех, пережитых мной за эти два года. На его фоне меркнет даже гибель «Фьюриоса» - как в силу огромности событий, так и с учетом тех поистине разрушительных описанных последствий, которые имели они для планов союзников, и в итоге, для многих стран, так или иначе затронутых военными бурями. Мне, вероятно, возразят, что нельзя придавать такое значение одному-единственному сражению; что истинный масштаб явления много грандиознее. Я же возражу, что ведь и искра на конце огнепроводного шнура мала, но она вызывает взрыв камуфлета, обрушивающего бастион!
Но оставим отвлеченные рассуждения ученым историкам и перейдем к тому, чему автор этих строк был свидетелем. Ибо истинное свое предназначение - разумеется, помимо служения Господу, - он видит в том, чтобы точно и беспристрастно поведать об этом читателю.
В то утро завтрак нам подали в каюты, хотя раньше всех плеников с «Фьюриеса» приглашали в кают-кампанию (разумеется, после того, как заканчивались трапезы русских офицеров). Мы совсем было собрались утолить голод, привычно обмениваясь шутками по поводу меню русской кают-компании, когда раздались пронзительные звуки горна и колокола, извещавшие, видимо, о некоем тревожном событии. Мистер Блэксторм, с которым я делил каюту, открыл дверь и попытался узнать, что происходит. К его удивлению, у двери снаружи оказался русский матрос, вероятно приставленный к нам в виде надзирателя. Мистер Блэксторм заговорил с ним по-русски, чем немало меня удивил - я и понятия не что он владеет этим языком!
Разумеется, я не понял ни слова из их беседы, тем более, что она очень скоро прервалась: в коридоре показался уже знакомый нам русский корабельный врач, мистер Фибих. Он отдал нашему церберу распоряжение, которое тот попытался, было оспорить; почтенный медик повысил голос, настаивая на своем, после чего надзиратель ушел. Я обратил внимание на то, что матрос был вооружен револьвером, который носил на поясе, в кобуре.
После этого доктор Фибих перешел на английский язык. Оказалось, что на фрегате объявлена боевая тревога. И вызвано это тем, что русские корабли намерены атаковать флот союзников, следующий в Крым. Это вызвало у нас с мистером Блэкстормом некоторое недоумение - как ни разрушительны русские орудия, нелепо считать, что два корабля способны справиться с целой армадой! Мой компаньон высказал осторожное предположение, что эти корабли на самом деле - передовой отряд севастопольской эскадры, и сейчас состоится грандиозное морское сражение с участием всего русского Черноморского флота.
Наш гость затруднился ответить; вместо этого он пригласил его подняться на палубу и посмотреть на происходящее собственными глазами. На мой вопрос: «а будет ли это дозволено?» -  Фибих ответил, что мистер Блэксторм является некомбатантом (опять это слово! Впрочем, я уже имел удовольствие разъяснить читателям его смысл) - и к тому же, представителем весьма авторитетного в Европе печатного издания, и, следовательно, имеет полное право своими глазами видеть, как он выразился, «роковые исторические события». Я не стал спорить - в конце концов, он лучше разбирается в нравах своих соотечественников.
Мой компаньон  не мог, разумеется, забыть о своей фотографической камере. Кстати, как это не удивительно - русские, перемещая нас на свой фрегат, даже и не подумали о том, чтобы отобрать у него эти инструменты его репортёрского ремесла. Камера, вместе с остальным нашим скудным имуществом, находилась здесь же, в каюте, ставшая для нас тюрьмой. Мистер Блэксторм извлёк камеру, запасные пластинки; я желая так же увидеть то, что происходит наверху, предложил свою помощь. Нагруженные фотографическими принадлежностями, мы поднялись по крутому железному трапу и расположились в тени деревянного сооружения, похожего на строительные леса.
Доктор Фибих немедленно пояснил, что это пандус, на котором обычно хранятся летательные машины русских. На мой вопрос: «а где они теперь?» - он сделал указующий жест. 
Я посмотрел  - и обмер. Примерно в миле с четвертью от стремительно несущихся русских кораблей развернулась во всей своей красе колонна линкоров Королевского Флота. Дух захватывало при виде этого грозного великолепия. Я легко узнавал эти гордые корабли, столько раз виденные в былые дни! Первым шёл девяностопушечный «Агамемнон», флагманский корабль адмирала Лайонса. Он увлекал за собой «Британию» - сто двадцать орудий, -  и сташестнадцатипушечную «Куинн». В их кильватере колёсный фрегат «Террибль» буксировал два парусных линейных корабля, «Родней» и «Альбион» под флагом моего доброго знакомого, Сэмюэля Люшингтона. За ними в колонне дымил второй винтовой линкор,  «Санс Парейль»; следующие за ним корабли я не смог опознать из-за слишком большого расстояния.
Не припомню, рассказывал ли я  о том, что уже на палубе доктор Фибих вручил нам удивительный зрительный прибор? Это оказался бинокль с трубками необычной формы - по словам нашего провожатого, вместо обычных линз там стояли стеклянные призмы! Я ещё раз изумился изобретательности русских, пока не увидел фабричного клейма на оптическом приборе - оказывается, он был изготовлен неизвестной мне немецкой фирмой «Карл Цейсс» Тут мы рискуем снова погрузиться в изучение удивительных причин, ставших источником этих событий: потому, с позволения читателей, вернусь к описанию того, что  увидел я в этот немецкий бинокль. 
А зрелище это отнюдь не внушало оптимизма. В стороне, за кормой  фрегата, костром пылал британский корвет. Доктор Фибих немедленно пояснил, что он попытался преградить путь к линейным силам. Стремление выполнить свой долг оказалось губительным для храбрецов: второй русский корабль, тот, что расправился с «Фьюриесом», в несколько минут покончил с несчастными. "И сейчас  - сказал доктор, - ваша эскадра будет атакована одновременно с моря и с воздуха".
Я, замирая от ужаса, вгляделся в британскую фалангу. И точно:  к линейным кораблям на небольшой высоте приближались три летучих барказа! Они казались такими незначительными на фоне этих громад, что мне на секунду стало смешно - как могут такие крохи всерьёз угрожать своему грозному противнику? Но память услужливо подсунула пример Давида и Голиафа и сердце моё вновь переполнилось отчаянием: неужели Господь всё-таки на стороне русских варваров?
И было с чего ! В этот самый момент загрохотали орудия русского фрегата и мы чуть не попадали с ног от неожиданности. Звук был столь силён, что я на время оглох и принуждён был некоторое время изъясняться жестами; та же участь постигла и мистера Блэксторма. Однако, это достойный джентльмен быстро справился с замешательством и принялся устанавливать на палубе треногу своего фотографического аппарата; я, по мере сил, старался ему помочь.
Орудия русского фрегата гремели не переставая; в бинокль я видел и столбы воды от падения ядер вокруг «Агамемнона» и необычайные по силе взрывы, вызванные их попаданиями в борта линкора. Не прошло и пяти минут, как корабль её Величества охватил пожар; летучие же барказы стаей разъярённых гарпий носились над британской колонной, и кое-где уже поднимались к небу дымки. В глазах у меня помутилось; разум не в силах был принять то, что разворачивалось перед моим взором, и я, едва не теряя сознание от ужаса, ухватился за металлическую стойку.
Сражение тем временем продолжалось. Мистер Блэксторм, сделав несколько снимков, завладел моим биноклем и разглядывал избиваемый строй Королевского Флота.  Я не не препятствовал - силы оставили меня, и я мечтал лишь о том, чтобы Создатель, в милосердии своём, избавил меня от мучений и забрал к себе, из земного ада, что творился сейчас вокруг нас.
Картина вдруг изменилась: второй русский корабль резко увеличил скорость и направился к британской боевой линии. «Будет бросать торпеду» - прокричал мне в самое ухо доктор «Фибих». Я с удивлением посмотрел на него - это слово показалось мне незнакомым. Позднее я узнал, что русские называют так самодвижущийся снаряд сигарообразной формы, начинённый сотнями фунтов пороха.
Я потянулся к мистеру Блэксторму, чтобы вернуть себе бинокль, но в этот момент фрегат повернул. Манёвр этот был неожиданным; мы чуть не покатились кубарем, так сильно накренилась у нас под ногами палуба. Доктор Фибих вынужден был подхватить фотографический аппарат мистера Блэксторма, который, в противном случае, улетел бы за борт. Орудия фрегата больше не стреляли; я совсем было собрался обратиться к доктору за разъяснениями, но тут явился русский офицер, совсем юноша, и на отличном английском потребовал от нас вернуться в каюту. Наш друг - теперь уже в этом не было никаких сомнений! - пытался протестовать, но мичман - тково было его звание - остался непреклонен.
Не имея возможности возразить, мы вынуждены были подчиниться и...»

Отредактировано Ромей (14-10-2016 22:31:26)