II
Гидроплан М-5
Бортовой номер 37
27 сентября 1854 года
лейтенант Реймонд фон Эссен
С высоты в тысячу метров французская армия напоминала огромный ромб. Правда, охватить их одним взглядом было нелегко, и прошло не меньше четверти часа, пока Эссен не составил себе представления о походном построении неприятеля.
Корнилович заложил пологий правый вираж - так всегда поступали пилоты, желая дать напарникам обзор получше. В летающей лодке Григоровича  летнаб сидел справа от пилота, и при правом вираже ему открывалась замечательная картина - как вот сейчас.
Сегодня место наблюдателя занимал сам Эссен, а его «тридцать седьмым» управлял мичман Корнилович. Лейтенант терпеть не мог уступать штурвал, но ничего не поделаешь - сейчас он не мог позволить отвлекаться на управление аппаратом.
Внизу, в утреннем мареве, раскинулись приморские степи - от пологой гряды холмов на востоке до изломанной полосы прибоя на западе. По этой степи сплошным пыльным пятном раскинулась вражеская  армия. С такой высоты её движение вовсе не было заметно, лишь пыльные хвосты за кавалерийскими разъездами и бесчисленными упряжками показывали, что вся эта махина людей, лошадей, пушек не стоит на месте, а медленно, упорно, ползёт на юг.
Эссен пригляделся - кое-где, в головах пехотных колонн взблёскивало золотом. Он поднял бинокль. Так и есть: французы идут с музыкой и, если бы не мотоциклетный треск «Гнома», то и сюда донеслись бы   бравурные звуки маршей. А вон, дальше, над пехотными колоннами плещется неразличимый с такого расстояния флажок - знамя.

О таком построении рассказывал на военном совете один из пехотных генералов. Кажется, Кирьяков, командир 17-й дивизии. Что ж, он оказался прав: маршал Сент-Арно  выстроил свои войска гигантским ромбом, одним из углов в сторону русски. Именно здесь блестит бронза полковых оркестров; здесь полощутся знамёна. Бинокль, подарок «потомков», давал великолепное увеличение, и даже с расстояния в две с лишним версты лейтенант различал красные фески и синие куртки французской пехоты. Зуавы. Отборные африканские стрелки, головорезы маршала Сент-Арно бодро маршируют по сухой крымской земле.
В интервалах между пехотными колоннами пылят орудийные запряжки, внутри же ромба ползут обозы, оконтуренные красномундирными шеренгами британской кавалерии.
Перед фронтом построения то тут, то там мелькают редкие цепочки стрелков да пылили группы - французы предусмотрительно отгородились от неприятеля завесой лёгкой кавалерии. А вокруг волками рыщут казачьи разъезды, не давая неприятелю ощупывать местность перед собой кавалерийскими патрулями. Впрочем, французов не интересует разведка - «ромб» ползёт наугад, и это безостановочное движение через тридцать с небольшим вёрст должно закончиться у верков крепости.
Если бы.... если бы не жалкая, в какой и козу-то не утопишь, речушка Альма, высокий левый берег которой лежит точно на пути армии.
Дальше, в степи то тут, то там поднимались к небу дымные столбы. Казаки стараются, сообразил Эссен. Князь Меньшиков настрого велел уничтожать запасы фуража по пути следования армии союзников; его новый советник, генерал Фомченко, добавил, что заодно надо бы предать огню любые постройки, включая даже и заборы - неприятеля следовало лишить дров для приготовления пищи, и дерева, пригодного для земляных работ.

Наверное, подумал лейтенант, каждый из шагающих внизу солдат испытывает душевный подъем - легко и приятно идти вперед со штуцером на плече и ранцем, крытым коровьей шкурой за спиной, когда ты - крошечный винтик невиданно мощной военной машины. Долбит по барабанным перепонкам  ритм полкового марша, летит из-под ног передних красно-бурая почва, истертая в тонкую пыль подошвами, подковами, колёсами...
«Только пыль, пыль, пыль,
От шагающих сапог,
И отдыха нет на войне...»
Эту песню спел как-то в кают-компании «Алмаза» Велесов. Или это было уже в Каче, во время посиделок у ночного костра? Да какая разница... здесь эта песня ещё не написана, а пыль из крымских дорог выколачивают не сапоги британских колониальных стрелков, а башмаки зуавов и опорки турецких редифов.
Какая, в самом деле, разница?
Корнилович ткнул лейтенанта в бок и несколько раз ткнул перевернутым большим пальцем вниз - известный жест римского плебса, обрекающего на смерть поверженного гладиатора. В ответ Эссен энергично помотал головой. В прошлый раз мичман Энгельмейер рискнул спуститься на пятьдесят метров - снизу ударили таким залпом, что потом, на базе, мотористы насчитали в крыльях и корпусе гидропдлана восемнадцать пулевых отверстий. Хорошо хоть Марченко додумался соорудить наклонный дощатый слип, по которому аппарат, сбросив на воде скорость, выскочил на берег - а то пришлось бы вылавливать его из мутной воды Севастопольской бухты. Нет, кроме шуток - пять с лишним сотен штуцеров в залпе - это много. Болвану Энгельмейеру просто повезло, что ни одна пуля не угодила ни в мотор, ни в самих авиаторов. Кажется, ясно было сказано - нипочём не спускаться ниже трёхсот метров!
А вот для того, чтобы сбросить флешетты, прикинул лейтенант, придётся спускаться совсем низко.  Наставления по применению «аэропланных стрел» рекомендовали сбрасывать их со ста пятидесяти футов, никак не выше - иначе стрелки лягут с большим рассеянием. А ведь настоящего эффекта можно добиться только если накрыть цель рассыпанными стрелками, как ковром. Скорость сто двадцать в час, высота тридцать метров,  флешетты будут лететь почти параллельно земле.  Пехота здесь строится плотными рядами, и солдаты за эти несколько дней привыкли к виду проносящихся над головой аппаратов. До сих пор от них не исходило особой угрозы, а потому пехотницы - за исключением, может быть, турок, - больше не разбегаются в стороны, не падают на землю, закрывая руками головы. А значит -  кованая остроносая смерть пронижет сразу несколько тел...
Эссена передёрнуло, он с усилием отогнал страшное видение прочь. Странно, подумал лейтенант,  неужели Фибих не просветил своих новых друзей о том, какую опасность может представлять для пехоты аэроплан? Он-то уж знает, какое страшное действие способны оказать флешетты на плотные построения.
Придётся, наверное, заходить на пехотные шеренги с тылу, на бреющем и, вывалив груз, сразу уходить в сторону, с набором высоты. Только надо заранее прикинуть направление отхода, а то выскочишь на другую колонну, на новый залп сотен штуцеров.
Ну, это слава богу, не сейчас...

Корнилович выровнял аппарат. Теперь они летели над береговой линией на север, в паре километров от крайних дивизионных колонн французов. Слева пенилась узенькая полоска прибоя, а вдалеке, там, где берег  резко поворачивает на юг, горизонт заволокла сплошная дымная завеса. Это шёл франко-турецкий флот. Эссен удивился, почему моряки отстают от сухопутной армии, но потом понял, что отставание не так уж и велико. Пехоте и обозам ещё долго  до Альмы. А уж пока походный ромб союзников развернется в боевое построение -  корабли давно уже будут на месте.
И тем не менее, надо торопиться. Эссен сделал Корниловичу знак - «возвращаемся!» - а сам потянул из парусиновой сумки, притороченной к борту, рацию.

Отредактировано Ромей (07-01-2017 20:44:59)