III

Крым, Альма.
27 сентября 1854 года.
Прапорщик  Лобанов-Ростовский.
- Во-он те кустики еще срубите - и совсем хорошо будет!
Пехотный солдат - приземистый малый с соломенными волосами под суконной бескозыркой, босой, в одной полотняной рубахе поверх портов, - выпалил: «слушш, вашбродие!» - и кинулся исполнять. Обреченные на заклание кустики были последней помехой, перекрывавшей сектор обстрела с намеченной прапорщиком позиции. Лобанов-Ростовский  установил один из трех выделенных для этого направления пулеметов на крайнем отроге, в двух сотнях шагов перед татарской деревенькой Улуккул-Аклес. Позиция была выбрана с таким расчетом,  чтобы пулемётный огонь пришелся точно во фланг пехотным колоннам французов, которым, хочешь-не хочешь, а придется карабкаться на плато.
Позади Улуккул-Аклес, на самой высокой точке плато, возвышалась одинокая восьмиугольная башня, сложенная из красного кирпича. Башня предназначалась для устройства станции оптического телеграфа системы Шато и находилась в прямой  зрительной связи с двумя соседними: северной, в Евпатории, и южной, возле Константиновской батареи на Северной стороне Севастополя.
Станцию не успели достроить. Из всего оборудования на верхней площадке  располагался только большой телескоп на треноге. Там же со вчерашнего утра сидели наблюдатели из штаба Меньшикова; вместе с ними расположилась мощная  радиостанция, присланная с «Алмаза». Отсюда, с башни, можно было установить устойчивую связь рациями-переговорниками, так что советник князя, генерал Фомченко (еще один гость из двадцать первого века),  с утра расположился на башне и старательно плетет "радиосеть" , покрывающую и берега Альмы и немаленький кусок моря.

Вторую огневую точку  Лобанов-Ростовский расположил в полуверсте перед восточной окраиной Улуккул-Аклес; третья располагалась на правом фланге предполагаемого французского движения на плато.
В данный момент все три пулеметных гнезда - тщательно замаскированные,  с запасными позициями, располагались позади фронта семнадцатой пехотной дивизии генерала Кирьякова, занимавшей плато. Ровными линейками расставлены батареи за лёгкими брустверами из фашин и корзин с землёй.   В тылах зарядные ящики и запряжки, дальше, за деревней,  -  обозы и дымят костры кухонь, варится кулеш.  Солдаты  сидят на земле возле составленных в пирамиды ружей; взад-вперед проносятся казаки и верховые адъютанты.

Генерал Фомченко, недавно обходивший позиции вместе с Меньшиковым, особо напирал на меры маскировки. Прапорщик усмехнулся, припоминая багрового от жары генерала. Фомченко сопровождал княжеский кортеж на двуколке - как выяснилось, ни один из «потомков» не владел искусством верховой езды. Впрочем, одернул себя Лобанов-Ростовский, конечно, смеяться над коллегой-авиатором, да еще и таким заслуженным. Ну не умеет ездить верхом - так и что с того? Зато в тактике разбирается превосходно, и командными талантами Бог не обидел. Прапорщик присутствовал при том, как Фомченко осадил излишне самоуверенного Кирьякова, повторившего известное еще со времён Семилетней войны присловье:  «на подъёме с моря  и с одним батальоном  шапками забросаем неприятеля и как кур перестреляем».
Фомченко так рыкнул на легкомысленного генерала, что тот не знал - стреляться ли ему от стыда, или прямо тут же вызывать грубияна на дуэль. И лишь под ледяным взглядом Меньшикова сдулся, забормотал что-то и постарался поскорее затеряться среди штабных офицеров.

Так что главнокомандующий без звука принял план «потомков: при появлении франко-турецкой эскадры сымитировать отход войск с плато, приглашая союзников незамедлительно подняться на плато. И они, конечно, не преминут принять столь любезное приглашение. Еще бы: здесь находится ключ ко всей русской позиции. Восточнее начинается обширное дефиле, по которому проходила Севастопольская дорога. Дальше дефиле плавно поднималось, образуя западные скаты Курганной высоты, а перед плато, в излучине Альмы, в беспорядке были разбросаны саманные домишки и изгороди татарской деревни Альматамак. До уреза морской воды от нее было версты две; дороги, проходящие через Альматамак карабкались на возвышенный южный берег Альмы, а дальше разбегались в стороны: одна на Качу и далее на Севастополь, другие — к татарским деревенькам в Улук-Кульской долине. Взяв это плато, союзники сразу же получают возможность обстреливать артиллерийским огнём центр русской позиции и резервы, расставленные на обратных скатах Альминских возвышенностей, а так же наступать во фланг и тыл центра русской позиции.

Судя по тому, что говорил генерал, в «прошлый раз» так оно и получилось - оказавшись под угрозой бомбардировки с моря, Кирьяков отвел войска с плато, и французы заняли его без малейшего сопротивления. Но на этот раз «лягушатников» ждет классический огневой мешок: втянувшись на плато они попадут под перекрестный огонь трех станковых пулеметов, считай, в упор.  Да и в деревеньке приготовлен сюрприз: в чахлых садиках замаскированы три батареи, а на задах Улуккул-Аклес ждет своего часа ещё одно  «чудо-оружие» - три многоствольных ракетных станка в конно-артиллерийских запряжках. По замыслу, ракетчики должны вылететь в обход деревни на прямую наводку, дать слитный залп по смешавшемуся неприятелю, после чего на отвозах уволакивать свои «органы» в тыл, перезаряжаться.

И все это, подумал Лобанов-Ростовский,  возможно лишь в том единственном случае, если не будет бомбардировки с моря. Тысячи чугунных ядер и бомб способны перемешать с сухой крымской землёй не одну дивизию.  Но есть нюанс: французам, чтобы обрушить огонь корабельных орудий на открыто стоящие полевых батареи,  придется выстроить свои корабли большой дугой от мыса Лукул до траверза Альминского устья. Вариантов тут нет - дальность стрельбы гладкоствольных пушек заставит выбрать именно такое расположение, а там...
А там их будет ждать еще одна ловушка. Восемнадцать гальваноударных мин, все, что имеется на борту «Заветного», выставленные в одну линию на предполагаемой позиции флота союзников. Эти мины могут проламывать днища дредноутов и рвать надвое эсминцы - что им деревянные корыта, пусть даже и здоровенные?
План этот предложил Алексей Велесов, тот самый «гость из будущего», которого меньше месяца назад выловили из воды миноносники. Возражений не нашлось; прапорщик только удивился, почему севастопольцы сами не додумались до столь очевидного решения? Еще из гимназического курса истории он помнил, что во время Крымской войны мины не без успеха использовались,  на Балтике. Да и здесь, на юге, на Дунае были случаи применения этого невиданного  тому времени оружия. Конечно, изделия академика Якоби куда менее совершенны мин «образца 1912-го года», но ведь и они оказались серьезной угрозой для британских боевых кораблей! Что мешало запасти на главной военно-морской базе Черноморского флота несколько сотен штук? Глядишь, и корабли не пришлось бы топить - несколько линий минных заграждений способны наглухо запечатать вход в бухту. Ведь в Кронштадте или, скажем, при обороне Свеаборга, никомо и в голову не пришло топить военные корабли, верно?

Прапорщик огляделся. Шагах в тридцати из-под лопат летела земля - солдаты, прикомандированные к пулеметной команде, заканчивали рыть ход сообщения к запасной позиции. На основной же позиции расчет - матросы с «Алмаза» под командой кондуктора и прикомандированный к ним молоденький мичман-севастополец, - уже закончили обустраиваться. Земляные стенки старательно выровнены; деревянный бочонок с водой для охлаждения ствола аккуратно прикрыт деревянной крышкой. Короба с запасными лентами уложены в нише, в стенке окопа, рядом, на сколоченной из жердей пирамиде стоят три мосинских карабина. В тылу, в отдельно отрытом окопчике дымит костерок, попыхивает паром жестяной чайник.
Пулемёт стоит посреди круглой ямы на жиденьком дощатом настиле. Мичман в полотняной летней фуражке и изрядно запачканном землей белом  сюртуке закусив от восторга губу, водит туда -сюда медным кожухом ствола.
«Максимов» (точно таких же, взятых с «Алмаза» и «Заветного», на старомодных, времён японской войны,  «артиллерийских» лафетах) у прапорщика было три. Их решено было установить здесь, на плато, а три оставшихся - «Мадсен» и «Льюис», снятые с гидропланов, и великолепный пулемёт на треноге, пожертвованный адамантовцами потомками, - составили подвижный отряд в резерве главнокомандующего. Пулемёты поставлены на рессорные двуконные пролётки, и при  необходимости их можно было быстро перебросить на любой участок.
Лобанов-Ростовский подошел к «максиму», заглянул  в прицельную щель щель высокого стального щитка. Все правильно - мичманец отнюдь не валяет дурака, а тренируется   пененосить огоньс одной цели на другую. На склоне, по которому через несколько часов предстоит подниматься французской пехоте, натыканы длинные прутья_  по ним пулеметчик сможет определять сектора обстрела. Вот мальчишка и старается:  ловит прицелом вешки, воображая, что это ряды зуавов в мещковатых восточных шароварах и красных фесках - бородатые, пыльные, озлобленные головорезы, которых,  дай срок,  выкосят, как траву на росном лугу, меткие очереди. 
Что ж, все првильно. Прапорщик одобрительно кивнул «стажеру» и направился ко второй запасной позиции. Ах да, вспомнил он на ходу, ведь и лопат не хватает! Утром пришлось вырывать шанцевый инструмент с матерным лаем, чуть ли не с мордобоем у артиллеристов ближайшей батареи. Здесь всего не хватает - лопат, кирок, досок, нарезных ружей, морских мин...
Вдали раскатился орудийный выстрел. Лобанов-Ростовский обернулся, поднял бинокль. Так и есть: в двух верстах к югу, на жалкой речонке  Булганак клубится пыль - русская кавалерия начала дело с коницей союзников. Что ж, все идет по плану. Сейчас кавалеристы обменяются несколькими наскоками, конные батареи выпустят пару десятков ядер,  и русские дисциплинированно откатятся к отрогам альминских возвышенностей. А вслед за ними медлительной, изнемогающей от жажды и усталости черепахой, поползет армия вторжения.
Завтра,  подумал Лобанов-Ростовский. Все-завтра. А пока, надо, кровь из носу, раздобыть еще хотя бы полдюжины железных лопат. Да и перекусить не мешает - вон, каким аппетитным запахом тянет с пехоцких биваков...

Отредактировано Ромей (08-01-2017 20:00:25)