II
Крым, Альма.
28 сентября 1854 года.
Прапорщик Лобанов-Ростовский
Местность  по берегам Альмы едва ли не идеальна для обороны, в который уже раз подумал прапорщик. Повсюду чахлые купы деревьев и виноградники, позволяющие укрыть любое количество стрелков. Еслии бы у наших солдат были трехлинейки или хоть старые добрые «Бердан № 2»... Да что там: будь у них винтовки Минье, такие же, как  те, что волокут на плечах переправляющиеся через броды французы, неприятелю пришлось бы завалить русло своими телами. Впрочем, им и так не поздоровится - если все, конечно, пойдет по плану.
Пехотные батальоны Кирьякова оттягивались назад.  Со стороны французов это, должно быть, выглядело, будто русские, испуганные приближающимся неприятелем, поддались панике и отступили. Пехотным было назначено отойти за  татарскую деревню. Улуккул-Аклес и там закрепиться - благо, ее узкие улочки и многочисленные  вырытые в земле хранилища для зерна служили прекрасными инженерными заграждениями и без того сильной позиции. Все постройки деревни были из типичного для Крыма материала - самана, высушенных на солнце кирпичей из глины пополам с рубленой соломой.
Деревня, давно покинутая обитателями, давно разграблена войсками. Лобанов-Ростовский видел вчера, как солдаты, ничуть не страдая угрызнениями совести, выносили из жалких татарских домишек все, что могло пригодиться на биваке: нехитрую домашнюю утварь, доски, жерди, ковры. Другие споро обирали сады и виноградники, наполняя фруктами бескозырки и ранцы.

Батареи по-прежнему стояли на своих местах, частично укрытые брустверами из плетеных туров, засыпанных землей. То одна, то другая пушка с грохотом выбрасывала столб белого дыма и откатывалась назад, зарываясь хоботом в красную сухую землю. Номера дружно наваливались на колеса, поддевали лафет гандшпугами и накатывали пушку, в то время как другие банили ствол, прибивали заряд. Бомбардир припадал к прицелу, щурился, подкручивал винт наводки, потом вскидывал руку: «пали»! Пальник с тлеюшим в железном зажиме фитилём вжимали в затравку и пушка ухала, отправляя черный мячик гранаты к неприятелю.
Три батареи 17-й дивизии вяло обстреливали переправу через Альму; еще две бросали ядра по барказам, выползающим на мелководье. За шлюпками строем фронта ползли полосатые черно-белые громады паровых линкоров. Стеньги , по случаю боя, были спущены, и мачты торчали кургузыми обрубками. Корабли отчаянно дымят; в бинокль видно, что пушечные порты открыты и из них  торчат черные рыла орудий. Пока они молчат - обстреливать высокий берег из погонных пушек смысла не имеет, и только колесный пароход, следующий за барказами, уже повернулся и грохнул пушками. Лобанов-Ростовский перевел на него бинокль: на гафеле бизани полощется «Юнион Джек».
- Это «Карадок», - заметил подошедший Великий князь. - Если верить записке, которую передал ваш генерал,  здесь три французских линкора, британский «Агамемнон» - вон он, самый правый, - и большой фрегат. Наилучшие их корабли, все паровые!
- Как бы англичанин  не подпортил нам обедню, - забеспокоился прапорщик. - Выползет сдуру на минную банку, лягушатники и насторожатся...
За линией паровых линкоров виднелись еще корабли. Шесть парусных махин, каждая на буксире за отчаянно чадящим колесным пароходом. Они шли в строю фронта, забирала к норду, в обход винтовых собратьев. «Встанут правее, аккурат на траверзе речного устья - понял прапорщик. - Что ж, толково. Тогда край плато вместе с батареями и передовыми позициями пулеметчиков окажется в фокусе  дуги из... сколько их там? Раз, два три... да, из одиннадцати больших кораблей. Считая по четыре десятка на борт - по плато будет бить пять с половиной сотен пушек. Такой ураган чугуна способен смести любые полевые укрепления.
С моря снова грохнуло. Очередная порция ядер с «Карадока» ударила в край обрыва.
- Сейчас пристреляются, - прошептал Николай Николаевич. - Ну, тогда держись...
Прапорщик покосился на собеседника. Высокий, юношески стройный, затянут в безупречный, без единой складки, тёмно-зелёный мундир с массивными серебряными эполетами. Форма его любимого конно-пионерного дивизиона, которую Николай Николаевич носит с 1850-го года.  Каску-пикельхауб держит в руке, за спиной. Бравирует, хочет показать свою храбрость под огнем?
Над головой взвизгнуло ядро, Великий князь чуть вздрогнул но не стал даже втягивать голову в плечи - прапорщик видел, какого усилия воли ему это стоило. Да, ваше высочество, то ли ещё будет, когда начнется настоящий обстрел...

Впрочем, надо признать, подумал Лобанов-Ростовский, что Николай Николаевич («Старший», как звали его в армии; «младшим» был его сын, главнокомандующий сухопутными и морскими силами Российской Империи в начале мировой войны), в нашей истории  показал себя отчаянным воякой. И в Балканской кампании отличился, и при Инкермане пулям не кланялся. Да и сейчас держится отменно, разве что немного побледнел.
С моря раздался многопушечный рык: первый из линкоров развернулся бортом и ударил залпом по берегу. Недолет.
На батареях засуетилась прислуга. Передки подкатывали поближе, ездовые стояли, держа лошадей под уздцы. Уходить придётся быстро, открыто стоящие на гребне пушки и четверти часа не проживут под градом снарядов с четырех линкоров...
- Ладно, пора и нам, - прапорщик сжалился над царским сыном. - пойдёмте, Ваше высочество, а то французы вот-вот начнут подниматься на плато. Ни к чему им видеть движение возле наших пулеметных гнезд.
Но не успели они сделать десятка шагов, как звук артиллерийской канонады перекрыл гулкий удар. Лобанов-Ростовский обернулся, вскинул бинокль и  заорал от восторга. Секундой позже к нему присоединилась и прислуга орудий. Даже Великий князь, не в силах сдержать эмоции, подкинул высоко вверх свою каску, украшенную литым из серебра императорским орлом.
«Агамемнон», возле которого оседал высокий водяной столб, уже кренился, валился на борт. Даже без бинокля было видно, как с палубы сыпятся в воду крошечные фигурки. Идущий в кильватере корабль отвернул, избегая столкновения. На минуту его высокий борт закрыл от зрителей картину погибающего корабля, и тут ещё взрыв расколол носовую часть французского линкора. По инерции корабль потащило вперед - снова оглушительный удар и столб пены и дыма под скулой. Когда пелена рассеялась, стало видно, что линкор стремительно уходит в воду, высоко задирая украшенную галереями корму.
- Получилось! - в восторге орал Николай Николаевич. - Получилось ведь, мон шер! Как котята топнут!
Он порывался кинуться к орудиям и лично возглавить обстрел уцелевших французских кораблей, и прапорщику пришлось чуть ли не силой уводить своего подопечного прочь. Два подорвавшихся на минах линейных корабля - это, конечно, замечательно, но вряд ли остановит французов, марширующих в полутора верстах отсюда по пыльным тропкам, ведущим на плато. Ещё десять, много двадцать минут -  они перевалят через гребень и покажутся в пределах досягаемости «максимов».
Слух авиатора привычно уловил сквозь канонаду далккое жужжание. Он поднял голову, вгляделся, схватил Великого князя за рукав и ткнул пальцем на север. Оттуда, на высоте примерно трехсот метров, выстроившись строем пеленга, подлетали три гидроплана. Когда моторы затарахтели прямо над головой прапорщика, от ведущего аппарата (прапорщик ясно различал цифры 32, командир авиаотряда), чиркнула косым взблеском и повисла над морем зелёная ракета. Гидропланы один за другим заложили вираж в сторону неприятельского линейного ордера.
Что ж, шутки кончились, господа союзники? Теперь повоюем по настоящему!

Отредактировано Ромей (14-01-2017 03:46:25)