У наших генералов, включая Фоменко,  просто не хватило выдержки, подумал прапорщик. Надо было не торопиться, не поддаваться эмоциям, а выждать хотя бы четверть часа. Как раз этого времени и хватило французам, чтобы справиться с растерянностью.
Пехотные шеренги наползали на плато с неотвратимостью морского прилива. Даже без бинокля князь отлично видел колышущуюся над рядами фесок массу штыков, синие куртки, расшитые красными шнурами, широченные пропыленне бородатые, озлобленные лица в которые навсегда въелся африканский загар.
- Турка? - спросил молоденький солдатик-севастополец. - А говорили, хранцузы! Что же, турку на нас послали?
Прапорщик заранее посадил в боковые ходы ячейки по три стрелка со штуцерами. Конечно, если все пойдет по плану, французам нипочем не добежать до окопа. Но, скажите на милость, когда это на войне все щло по плану?
- Турка и есть. - Откликнулся другой, постарше, с вышербиной между верхними зубами. - Оне завсегда в шароварах и ступах на головах. И лю-утыя, не приведи Никола-угодник!
- Ну ежели турке - ничо, турку побьем. - отозвался молодой. - Турку русския завсегда бивали. И мы, значить, побьем.
Это зуавы, чертыхнулся про себя прапорщик. Африканские, мать их за ногу, стрелки, краса и гордость французской армии, лучшие из лучших. Сведущие люди нередко сравнивали их с казачьими пластунами - та же неутомимая ярость в бою, та же хитрость, та же способность действовать в одиночку, не дожидаясь приказа начальства, то же виртуозное искусство стрельбы и владения холодным оружием. Самый серьезный противник, которого только можно себе представить. Зуавы.
Двести метров, сто девяносто, сто восемьдесят... авиатор привычно отсчитывал дистанцию в метрах. Что же они там медлят?
Красно-синие шеренги продолжали печатать шаг, и вдруг зуавы, единым общим движением сбросили ружья с плеч и выставили штыки перед собой. Молоденький солдат, только что порывавшийся побить турку, охнул и отшатнулся назад. Зеленая ракета лопнула над самым окопом. За ней - вторая, третья, и тут же позади слитно загрохотали полевые батареи. Прапорщик взялся за рукояти пулемета, прищурился.
Ну что, хватит им, пожалуй, тут ходить?

На дистанции в полторы сотни метров  - в упор по меркам Великой Войны, - остроконечные пули патронов образца восьмого года, пробивали по несколько тел подряд. При глубине построения пехоты в пять-шесть шеренг ни одна не пропадала зря, а их в брезентовой ленте было ровно 250 штук. Еще три ленты лежали в коробах прямо тут, в ячейке - не считая тех, что припрятаны неподалёку,  в специально отрытом окопчике.  Батареи тоже свирепствовали - снопы картечи выкашивали в краснофесочных рядах целые просеки. Зуавы порывались броситься в штыки, но не тут-то было - под кинжальным огнем трех «максимов» африканские стрелки валились на землю рядами, будто трава под взмахами хорошо отбитой косы-литовки. Избиваемые и с фронта и с флангов, они на миг замерли, качнулись в неустойчивом равновесии, подались вперед - и отхлынули, оставляя за собой пологие скаты, сплошь усеянные сине-красными телами.
Максим замолчал - лента кончилась. Лобанов-Ростовский откинул крышку замка, второй номер принялся прилаживать ленту, а прапорщик, уже ничуть не скрываясь, встал во весь рост и поднял к глазам бинокль. Батареи, встретившие зуавов картечным залпом в упор, перенесли прицел и теперь били по французским пушкам, развернутым за руслом реки. Те отвечали, но неубедительно: ядра ложились большими недолетами, понапрасну перепахивая склон.
А это кто еще там?
У самого  подножия плато, в окружении бегущих зуавов, крутились два всадника. Лобанов-Ростовский подкрутил колесико бинокля. Так и есть - на мундире одного  блестит золото генеральского шитья.
Прапорщик поправил прицельную планку, выставляя тысячу футов (прицел «Максима» был нарезан на привычный большинству жителей Российской Империи манер), поймал кавалеристов в прорезь. Дернул рукоять затвора, досылая патрон, нажал на пуск. Пулемет задергался, лента поползла в приемник, из окошка под стволом посыпались горячие, остро воняющие порохом гильзы.
«Зря вы сюда явились, мон женераль, вот что. Сегодня на берегах речки Альма солдатам Третьей Империи особенно неуютно...»

Отредактировано Ромей (16-01-2017 23:27:48)

Ваша правда.  На ступенчато-рамочном прицеле у трёхлинеек 1891 и 1910 гг деления соответствовали сотням шагов, так что там стояли  цифры: 4, 6, 8, 10, 12, пять ступенек. Это соответственно равнялось: 400, 600, 800, 1000, 1200 шагам.
У пулемета, надо полагать, точно так же

Прапорщик посмотрел на шкалу встроенного в бинокль дальномера,  передвинул прицельную планку на деление «8» - восемьсот шагов - и поймал кавалеристов в прорезь. Дернул рукоять затвора, досылая патрон, нажал на спуск. Пулемет задергался, лента поползла в приемник, из окошка под стволом посыпались горячие, остро воняющие порохом гильзы.

Отредактировано Ромей (16-01-2017 21:41:47)

Зачем? Ясно ведь о чем он говорит. Читатель ведь не дурак, сам все поймет.

И еще:

Особый подарок достался Тотлебену - ему, как  военному инженеру, Фомченко вручил хитроумное устройство, позволяющее делать расчёты любой сложности, в том числе, тригонометрические задачи, вычисление интегралов и дифференциалов, статистические расчеты.  Питалась машинка от солнечных лучей. Генерал рассказывал, что Эдуард Иванович на сутки забросил дела, осваивая новую игрушку, и после этого нигде с ней не расставался, извлекая из кармана по всякому поводу. На гостей из грядущего он смотрел теперь как на полубогов, владеющих неким высшим знанием. От Фомченко гений фортификации отдарился парой дуэльных капсюльных пистолетов «Лепаж» в палисандровом ящике с серебряной инкрустацией.

Отредактировано Ромей (16-01-2017 22:17:18)