КРЫМСКАЯ ВОЙНА
Соратники

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Самый длинный день

ГЛАВА ПЕРВАЯ

I
Из записок
графа Буа-Вильомэз,
начальника штаба
французского флота.
Хранится в архивах
Адмиралтейства,
Санкт-Петербург.
«4 сентября. Погрузка на суда завершена. Она началась за 2 недели до выхода в море; флоту предстоит перебросить в Крым 28 000 человек, 1437 лошадей и 68 орудий. Кроме того, было еще 6000 турецких солдат, которые плыли на собственных судах.
Сначала на суда погрузили 60 пушек с лошадьми и зарядными ящиками. Потом погрузились 28 000 солдат, и наконец 1110 лошадей нашей кавалерии. Погрузка шла крайне медленно. Любое волнение на море крайне затрудняло доставку грузов, особенно лошадей и пушек.
Маршал Сент-Арно не пожелал ждать англичан, проявлявших недопустимую медлительность. Местом рандеву назначили остров Змеиный...

6 сентября. Стоим на траверзе Змеиного. Англичан пока нет. Мы послали авизо к лорду Раглану, и выяснили, что английская эскадра попала в шторм, тогда как мы проскочили ненастную полосу и пришли к Змеиному при хорошей погоде. Сильный ветер стих лишь утром 6-го числа, и в 10.30 адмирал сигнализировал о выходе в море.
Порядок определили следующий - построение транспортов в шесть колонн, каждый транспорт берет на буксир маленький пароход; большие буксируют по два, а иные и по три парусника.
Нелегко найти перо, достойное того, чтобы описать картину, представшую нашим глазам: более 100 судов с войсками, амуницией, провиантом, лошадьми и мулами в идеальном порядке, ярко блестит солнце, синева неба отражается в бликах на воде. И часа не прошло, как наш караван растянулся на пол-горизонта. Ни одна держава еще не снаряжала армию такой сокрушительной силы! Пятью линиями, имея на флангах военные корабли, огромный караван полз вперед, окутанные пеленой угольного дыма, которая, постепенно смешивалась с облаками, придавая еще большую мрачность морю, столь удачно называемому «Черным». За дымным облаком сразу пропал берег, и впереди, насколько хватало глаз, — лишь темные волны и неприветливое небо...

7 сентября. Мы соединились с турками и англичанами в 30-ти милях от берега. Английская эскадра из 9-ти линейных кораблей, 5-ти фрегатов и нескольких вооруженных пароходов выступала в качестве охранения. Мы обменялись сигналами, приветственными криками, и объединенная эскадра взяла курс на Крым,
Англичане, между прочим, сообщили о потере колесного фрегата «Фьюриес», отправленного в разведку...
Около двух пополудни над нами, в некотором отдалении от ордера, начало описывать круги то, что мы поначалу приняли за очень крупного альбатроса. Расстояние было таково, что любая была бы бессмысленна; даже в подзорные трубы не удавалось ничего разглядеть.
Через некоторое время гость приблизился настолько, что мы смогли рассмотреть невооруженным глазом. Оказалось, что это вовсе не огромная птица, а несомненное творение рук человеческих: своего рода крылатая лодка, несущая двух человек! Летела она гораздо быстрее чаек; возможно, стрижи могли бы потягаться с ней в скорости, однако разница в размерах не позволяла сделать окончательного вывода.
И эта крылатая лодка несомненно, принадлежала русскому военному флоту! «Хвост», украшающий ее корму и более похожий на рыбий плавник, чем на птичье оперение, нес на изображение русского военно-морского флага: голубой косой крест на белом поле. Мушкетная стрельба отогнала крылатую лодку, но у нас теперь не оставалось сомнений - русские обладают великолепным средством разведки, а мы, по сути, оказываемся в положении слепцов, на которых охотится зрячий противник. Можно лишь гадать, сколь великолепный обзор имеет крылатый наблюдатель, оснащенный зрительными трубами - на это явственно указывали линзами солнечные блики на линзах.
Лучший корабль нашей эскадры, великолепный «Наполеон», на котором имел честь находиться автор этих заметок, стал предметом особого внимания непрошеных. До темноты крылатые лодки трижды появлялись над эскадрой и каждый раз кружили над этим кораблем.
Но каким образом наши осведомители в России упустили из виду появление этой удивительной машины? Ибо в механической природе крылатой лодки сомневаться не приходится - свидетельствами тому и стрекот, издаваемый в полете, и крылья, напоминающие этажерку для книг, и быстро тающий в воздухе дымок, который они оставляют за собой.
Остается радоваться, что эти машины не обрушили пока на наши головы пороховые гранаты зажигательные снаряды вроде брандскугелей. Впрочем, он явно опасаются ружейной стрельбы и при первых же залпах уходят на недосягаемое расстояние.
На нас - от юнги до адмирала - это произвело весьма тягостное впечатление. Мы шли в бой, не сомневаясь в превосходстве своего оружия и технической мысли, и вдруг один-единственный день поставил эту уверенность под сомнение. В самом деле - как можно сравнивать эти стремительные, юркие машины с неуклюжими шарами-монгольфьерами, на которых наши соотечественники не так давно научились подниматься в небо? К сожалению, нам нечего противопоставить русским в небе, и остается молить Создателя, чтобы на море и на суше это оказалось не так.

8 сентября. Сегодня мы в первый раз подверглись атаке русского флота. Как мы и думали, неприятель действовал по указанию своих крылатых лодок. Атаке подверглась лишь одна из колонн - так, в которой шла британская боевая эскадра.
Я не могу привести детальное описание сражения, ибо не только не имел возможности наблюдать за ходом боя, в виду его отдаленности, но и не получил сколько-нибудь внятного отчета от непосредственных его участников. Мы лишь слышали раздающуюся вдалеке канонаду, и один раз над нами появилась одна из крылатых лодок. К вечеру мы так и остались в неведении; оставалось надеяться, что британцы сумели отразить нападение. Ни одна из наших колонн не подверглась нападению русских кораблей или крылатых лодок...

9 сентября. Мы по-прежнему пребываем в неведении о событиях вчерашнего дня. Концевые корабли доносят посредством флажных сигналов, что британская колонна отстала. По всей видимости, они вынуждены исправлять полученные в бою повреждения. Мы остались без боевого охранения, и пришлось выделять из колонн вооруженные пароходы и парусные фрегаты и формировать из них летучий заслон.
Беспокойство вызывает и то, что до сих пор нас не догнал ни один из британских «скороходов» - кажется, разумно было бы послать его с известием об исходе баталии?
Я вполне допускаю, что англичане не хотят подвергать посыльное судно излишнему риску. Русские крылатые лодки легко могут навести на них свои фрегаты. Остается уповать на испортившуюся погоду - не может быть, чтобы она не причиняла неудобств хрупким с виду приспособлениям! Впрочем, та же непогода может задержать и англичан, исправляющих повреждения.

10 сентября. Принято решение сбавить ход. Теперь мы еле ползем к сторону Крыма, нещадно избиваемые волнами. Погода по-прежнему скверная; кильватерные колонны то и дело разваливаются, буксирные концы рвутся, отмечено несколько случаев столкновений. От англичан по-прежнему нет известий.

14 сентября. Мы в 12-ти милях от Старого Форта, на широте 45 градусов. Несмотря на нападение русских и потерю связи с британской эскадрой, мы дошли до места всего за 8 дней.
Слава Создателю, авангард в составе линейного «Агамемнона», «Карадока», парохода «Самсон» и нашего фрегата «Примогэ» уже ожидал нас. Его начальник адмирал Лайонс до крайности раздражен отставанием британской эскадры. На совещании, состоявшемся на "Вилль де Пари", он настаивал на том, чтобы отложить высадку, но лорд Раглан, находящийся на «Карадоке» и наш маршал Сент-Арно и слушать об этом не хотели. Лайонс, таким образом, остался в меньшинстве, и назавтра решена высадка. И крепость и город Евпатория должны быть заняты...

16 сентября. Второй день длится этот кошмар. Процесс переброски на берег людей, лошадей, орудий, материалов, припасов - всего того, что составляет современную армию, - был обдуман и подготовлен заранее, но на деле же машина воинского снабжения немедленно начала давать сбои. Еще не отправившись в Крым, мы лишились большей части хлебных запасов: армия располагает сухарями и галетами на 10 дней вместо 3-х месяцев. Причиной тому пожар, уничтоживший в Варне 3 миллиона порций сухарей и 28 передвижных хлебопекарных печей, специально изготовленных к экспедиции. Затребованных у Парижа дополнительных 3-х миллионов пайков предстоит ждать не один месяц - в свете той грандиозной бестолковщины, в которую превратило наше Интендантство дело снабжения армии. И будто мало неурядиц, доставляемых нашими собственными бюрократами и крючкотворами - вдобавок к этой напасти, немалая часть имущества и запасов оказались на британских транспортах. Снабженцы то и дело оказываются перед зияющими дырами, затыкать которые нечем. Недаром, перед отправлением, 29-го мая, маршал Сент-Арно писал Императору : "мы не можем воевать без хлеба, без обуви, без котелков и чайников, находясь я в 600-ах лигах  от наших складов".
Наш лагерь на холмах вблизи Евпатории растет. Как по мановению ока появились ряды палаток; к счастью, некоторое количество их было погружено на корабли и теперь выручает наших солдат. Увы, разборные домики из деревянных щитов, которыми предполагалось их заменить, не выдерживают встречи с крымскими ветрами.
Сегодняшний день принес новую напасть. Крылатые лодки, которых мы не видели со дня боя с русскими, появились вновь! Они кружили над бухтой, забитой кораблями, облетали огромные грузов, войск, гужевых повозок на берегу. Снизу по летучим машинам беспорядочно стреляли, но без результата. Наивно полагать, что даже лучший стрелок сможет попасть из штуцера по летящей на высоте более пятисот метров цели...
...
17 сентября. Наконец пришли известия от английской эскадры. Оказывается, охранение вступило в бой с русскими кораблями, понесло жестокие потери и не нашло ничего лучшего, как повернуть обратно в Варну, оставив тех, кто был поручен их заботам! Воистину, господь благоволит прекрасной Франции и ее доблестным сынам: за те 8 дней, что прошли после баталии, русские ни разу нас не потревожили; возможно, причиной тому стала непогода. Офицеры с британского корвета наперебой рассказывают о быстроходных русских кораблях, об их разрушительной артиллерии. Слухи об этом расползаются по лагерю со скоростью лесного пожара, оказывая на людей неблагоприятное воздействие: все мы стали свидетелями того, как Ройял Нэви, в могуществе которого нас так убеждали, бросился наутек после первого щелчка по носу. Этим они поставили нас в тяжелейшее положение - ни о какой посылке эскадры к Севастополю для бомбардирования фортов теперь и речи быть не может. Непросто решиться даже на разведочную вылазку, настолько тяжкое впечатление произвели на моряков рассказы о невероятных русских судах. Маршал Сент-Арно, видимо, желая пресечь подобные настроения, во всеуслышание заявил, что беглецу с поля боя противник всегда мнится неуязвимым, и лишь этим можно объяснить то, что лаймы болтают о русских фрегатах, разгромивших их эскадру. Адмирал Лайонс, узнавший об этом пассаже, вышел из себя, и, по слухам, даже заявил, что не намерен впредь иметь никакого дела с главнокомандующим. Офицеры обеих армий не отстают; в лагере назревает эпидемия дуэлей и драк. Спасает лишь то, что немалая часть английских войск осталась на ушедших кораблях. Впрочем, кавалеристы легкой бригады Кардигана здесь, и с успехом заменяют остальных драчунов армии Ее Величества.
...
19 сентября. Несчастья продолжаются. Вчера было решено отправить разведку к Севастополю. Лорд Раглан настаивал на посылке двух десятков кораблей, в том числе «Наполеона» и «Агамемнона», но осторожность вяла верх. Для задания был выделен колесный фрегат «Вобан» и винтовой корвет «Катон» - очень быстрое посыльное судно корабль с железным корпусом.
Не успели они отойти на десяток миль от Евпатории, как показалась крылатая лодка. Не приходилось сомневаться, что русские заметили наши корабли гораздо раньше. Но отряд продолжал следовать прежним курсом, надеясь на ходкость своих кораблей.
Расплата наступила незамедлительно. Скоро на горизонте показались дымы четырех судов. Оценив численное преимущество противника, капитан «Вобана» (человек безусловно храбрый) приказал поворачивать обратно. Но увы - два русских корабля без труда догнали фрегат. «Катону» повезло больше - он шел впереди, да и скорость мог развить заметно больше, чем колесный «Вобан». Корвету удалось уйти, оставив спутника на растерзание русским. Дальнейшая его судьба неизвестна; не приходится сомневаться, что она оказалась печальна. Судя по рассказам англичан, любой из неприятельских кораблей легко справится с двумя фрегатами, подобными «Вобану».
Крылатые лодки регулярно появляются над лагерем и Евпаторийской бухтой; согласно донесениям лазутчиков из местных жителей, их база расположена в местечке под названием Kacha (в первоначальных планах это место рассматривалось, как подходящее для высадки). Разъезды африканских егерей и гусар из Легкой бригады по нескольку раз в день сталкиваются с Cosaques и несут потери. Особенно жестокие стычки случаются, когда эти дикие степные конники пытаются отбить направляющиеся в лагерь и телеги, принадлежащие местным обывателям. Эти Tatars, - мусульмане, бывшие поданные османского султана, не простившие русским завоевания своих земель, - охотно помогают нам. Tatars служат проводниками, приносят сведения, снабжают лагерь скотом и даже выражают готовность вступить в ряды спешно создаваемой местной милиции.
Этих Tatars, вообще-то храбрых воинов, охватывает панический страх при виде русских крылатых лодок. Увидев их, местные мусульмане в панике разбегаются, бросая оружие, скот, арбы; это наносит нашему снабжению, и без того дурно устроенному, немалый вред. А потому, уничтожение базы крылатых лодок в Каче названо в числе первоочередных задач. На большом военном совете решено не позже, чем через четыре дня выдвигаться на юг, к Севастополю. Флот поддержит армию движением вдоль побережья, так что русским фрегатам непросто будет противостоять такой массе кораблей и пушек...»

III
Из дневника Велесова С.Б.
Хранится в спецархиве ФСБ РФ
Гриф: «Совершенно секретно»
«26 сентября. Второй день кукую в лазарете почти что в полном одиночестве. Не считать же за компанию несчастного профессора, который лежит за ширмой, весь опутанный проводами и катетерами? Адамантовский медик, при попытке выяснить, что все же происходит с Груздевым, мрачнеет, отвечает односложно и немедленно вспоминает о каком-нибудь срочном деле. И дело тут вовсе не в каком-то особо безнадежном состоянии пациента - наш эскулап попросту не понимает, что происходит. Судя по тому немногому, что я сумел вытянуть из него за эти дни, профессору давно полагалось либо отойти в мир иной, либо прийти в себя. Но нет, он завис в состоянии совершенно необъяснимой с точки зрения медицинской науки комы, и пребывает в ней почти месяц.
Отсутствие общества не означает информационного голода. Генетически страдающие тяжкой формой шпиономании вояки все же осознали, что здесь, в 19-м веке, никто в бортовую сетку «Адаманта» не влезет по определению, как и не проникнет на борт сторожевика местный Джеймс Бонд, оснащенный хитрыми шпионскими гаджетами. А потому я наслаждаюсь обилием информации - ноутбук подключен к бортовой локалке, и я вполне официально отправляю исполняю положенные мне по штату обязанности «члена констультационного штаба». Кроме меня в нем состоят Андрюха Митин и единственный наш «научник», Валентин Рогачев.
Именно Валя предположил, что профессорская кома - это отнюдь не следствие контузии. И на самом деле Груздеву прилетело от того самого «фиолетового вихря», что уволок «Адамант» в прошлое. Если это так - дело худо. Валентин окончательно забросил попытки расколоть профессорский софт, и теперь перспектива нашего возвращения в двадцать первый век выглядит не туманной, а прямо-таки призрачной.
Рогачев на пару со старшим лейтенантом Бабенко внезапно оказались самыми востребованными на «Адаманте» специалистами. Они не вылезают из радиорубки - паяют, крутят, налаживают, собирая из груды старых блоков две стационарные рации. Связь - это наше все; пока Валя со старлеем шаманили со своими транзисторами, Дрон проводил в кают-компании мастер-класс для безлошадных авиаторов и мичманов с «Алмаза», наших будущих радистов. По одному человеку с переговорником решено отправить на каждый из пароходофрегатов и на три парусных линкора. Остальных распределят по штабам дивизий. Плюс - три мощные рации с нашими операторами. Именно связь, а не пулеметы, спешно собранные по всем кораблям (даже Кременецкий с кровью оторвал один из двух своих ПКМ-ов) должна сыграть решающую роль в предстоящей кампании.
Андрюха доволен как слон. Давно ли он грустил, тихо завидуя моей удаче? Еще бы: я, которого он выдвинул в Проект, отправлялся в прошлое, а ему предстояло остаться дома и знакомиться с результатами экспедиции «в пределах своего допуска». Уж не знаю, кому из начальства он успел насолить настолько, что его задвинули за шкаф. И вот на тебе: «выскочка и дилетант» отлеживается в лазарете, а он, незаслуженно обойденный майор ФСБ Митин, отправляется на «Императрицу Марию», флагман самого Нахимова, в качестве офицера связи и советника!
Но там Дрон пробыл недолго. Вечером того же дня Корнилов затребовал его в свой штаб. А «Императрица Мария» и остальные корабли линейной эскадры тянутся за буксирными пароходами на внешний рейд и выстраиваются в походный ордер.
«Морской Бык», вместе с пароходофрегатами вышел в море сегодня утром, вслед за «Алмазом» и «Заветным», имея задачей поддерживать зрительный контакт с выползающим из евпаторийской бухты флотом интервентов. Вся эта армада паровых и парусных линкоров, фрегатов, корветов и невесть еще чего, вот-вот двинется на юг, к Севастополю, вслед за сухопутной армией.
ПСКР, превращенный в судно управления, остается при эскадре. В качестве представителя Черноморского флота на борту у нас сам Истомин - и надо видеть, какими глазами смотрят молодые офицеры «Адаманта» на легендарного контр-адмирала! Отмеченный Нахимовым за действия при Синопе («Нельзя было довольно налюбоваться прекрасными и хладнокровно рассчитанными действиями корабля „Париж“ - это про него!), Владислав Иванович с энтузиазмом изучает «Адамант», нашу технику и особенно, методы управления боевыми действиями. Интересно, как он вернется после этого к флажной азбуке и парусным эволюциям?
На сторожевик непрерывно поступают рапорты с других кораблей и доклады от наших представителей при армии. Главную скрипку там играет Фомченко. Дрон рассказал, что генерал вполне пришел в себя после учиненного Кременецким «переворота» и с готовностью впрягся в подходящую лямку. Что ж, разумно - кому, как не ему находить общий язык с николаевскими генералами?
Вместе с Фомченко на берег отправился мичман с «Адаманта». Его задача: обобщать данные, попадающие в штаб, и пересылать на сторожевик. Это, конечно, не под силу одному человеку, тем более мичману, а потому он просто копирует донесения, а разбираются с ними уже здесь. «Информационный центр» пашет на всю катушку, каждые полчаса рассылая краткие бюллетени по текущей ситуации на ТВД - как сухопутном, так и морском.
Сегодня с утра заработала авиаразведка - в воздухе постоянно болтаются один из гидропланов и «Горизонт». Французам, наверное, невдомек, что каждый их шаг старательно отслеживается, заносится на планшеты, анализируется...
А может и «вдомек». Конечно, скотина Фибих ничего не знает о возможностях «Адаманта», но уж о воздушной разведке он им наверняка поведал. Так что неприятель наверняка будет осторожнее.
Нашлось дело и для меня, болящего. Из всех, кто находится сейчас на «Адаманте», в кораблях и тактике 1854-го года разбираются два человека - контр-адмирал Истомин и ваш покорный слуга. А потому каждый из информационных бюллетеней (а они, напомню, готовятся каждые полчаса), проходит и через мои руки. Хорошая все-таки штука - современные цифровые технологии: можно участвовать в работе штаба флота, не вставая с лазаретной койки!

Войска Меншикова со вчерашнего вечера копают позиции по южному берегу речки Альма. Интересно, князь и на это раз рассылает приглашения севастопольской великосветской публике «посмотреть сражение»? Что ж, если да, то этих господ ждет незабываемое зрелище.
Вкратце, план на предстоящую кампанию таков...»

II
Гидроплан М-5
Бортовой номер 37
27 сентября 1854 года
Реймонд фон Эссен
С высоты в тысячу метров армия напоминала огромный ромб. Охватить эту фигуру одним взглядом - задачка еще та, и Эссену понадобилось не меньше четверти часа чтобы составить себе представление о походном построении неприятеля.
Пилот качнул штурвал вправо. В летающей лодке Григоровича летнаб сидел справа от пилота, и при правом вираже ему открывалась замечательная картина .
Сегодня место наблюдателя занимал сам Эссен, а «тридцать седьмым» управлял мичман Корнилович. Лейтенант терпеть не мог уступать штурвал другим, но ничего не поделаешь - сейчас он не мог отвлекаться на управление.
Внизу, в утреннем мареве, от пологой гряды холмов на востоке до изломанной полосы прибоя на западе, раскинулась приморская степь. На всем этом пространстве гигантской пыльной амебой ползла вражеская армия. С высоты ее движение не было заметно, лишь пыльные хвосты за кавалерийскими разъездами, повозками, упряжками, пехотными колоннами показывали, что вся эта махина людей, лошадей, пушек не стоит на месте, а медленно, упорно, перемещается на юг.
Эссен пригляделся - кое-где, в головах пехотных колонн взблескивало золотом. Он поднял бинокль. Так и есть: французы идут с музыкой и, если бы не мотоциклетный треск «Гнома», то и сюда донеслись бы бравурные звуки маршей. А вон, дальше плещется неразличимый с такого расстояния флажок - знамя.

О таком построении рассказывали вчера на военном совете. Сент-Арно расположил войска гигантским ромбом, углом в сторону русских, и на острие этого угла блестит бронза полковых оркестров, полощутся знамена. Бинокль, подарок «потомков», давал великолепное увеличение: с расстояния в две с лишним версты лейтенант различал красные фески и синие куртки французской пехоты. Зуавы. Отборные африканские стрелки, головорезы маршала Сент-Арно марширующие по сухой крымской земле.
В интервалах между батальонами пылят орудийные запряжки, внутри ромба ползут обозы, вперемешку с конными отрядами. Замыкают построение красные колонны британской пехоты - того, что осталось от нее после позорного бегства в Варну. Ох и икается сейчас британцам, подумал лейтенант. Наверняка и союзники и собственная пресса костерят их за это на все лады...
Перед фронтом построения мелькают редкие цепочки стрелков да пылят всадники - французы отгородились от неприятеля завесой легкой кавалерии. И недаром - вокруг рыщут казачки, не давая ощупывать местность кавалерийскими разъездами. Впрочем, французов мало интересует разведка - «ромб» ползет наугад, и его движение через три с половиной десятка верст должно закончиться у крепостных верков Севастополя.
Если бы... если бы не жалкая, в какой и козу-то не утопишь, речушка Альма, чей обрывистый левый берег вздымается точно на пути.
Дальше, за поднятой армией пылевой тучей, в раскаленной солнцем степи поднимаются к небу дымки. Казаки стараются, сообразил Эссен: князь Меньшиков настрого велел истреблять запасы фуража, которые нельзя вывезти. А его новый советник, генерал Фомченко, добавил, что заодно надо предать огню любые постройки, включая и заборы - неприятеля следовало лишить дров для приготовления пищи, и дерева для устройства полевых укреплений.

Наверное, подумал лейтенант, каждый из этих солдат испытывает душевный подъем. Легко и весело идти вперед со штуцером на плече и ранцем за спиной, когда ты - крошечный винтик невиданно мощной военной машины. Долбит по барабанным перепонкам ритм полкового марша, летит из-под ног красно-бурая почва, истертая в тонкую пыль подошвами, подковами, колесами...
«Только пыль, пыль, пыль,
От шагающих сапог,
И отдыха нет на войне...»
Эту песню спел в кают-компании Велесов. Или это было в Каче, во время посиделок у ночного костра? Здесь эта песня еще не написана, а пыль из крымских дорог выколачивают не сапоги британских колониальных стрелков, а башмаки зуавов и опорки турецких редифов.
Корнилович ткнул перевернутым большим пальцем вниз - известный жест римского плебса, обрекающего на смерть поверженного гладиатора. В ответ Эссен энергично помотал головой. В прошлый раз мичман Энгельмейер рискнул спуститься на пятьдесят метров, но снизу ударили таким залпом, что мотористы насчитали в крыльях и корпусе восемнадцать пулевых отверстий. Хорошо хоть Марченко додумался соорудить наклонный дощатый слип, по которому аппарат с ходу выскочил на берег - а то пришлось бы вылавливать его из мутной воды Севастопольской бухты. Нет, кроме шуток - пять с лишним сотен штуцеров в залпе это много. Болвану Энгельмейеру повезло, что ни одна пуля не угодила ни в мотор, ни в самих авиаторов. Кажется, ясно было сказано: не спускаться ниже трехсот метров!
А вот для того, чтобы сбросить флешетты, придется идти совсем низко. Наставления по применению «аэропланных стрел» рекомендовали сбрасывать их со ста пятидесяти футов, не выше - иначе стрелки лягут с большим рассеянием. И наилучшего эффекта можно добиться, если накрыть цель рассыпанными стрелками, как ковром. Скорость сто двадцать в час, высота тридцать метров, флешетты будут лететь почти параллельно земле. Пехота здесь строится плотными рядами, и солдаты за эти несколько дней привыкли к виду проносящихся над головой аппаратов. До сих пор от них не исходило особой угрозы, а потому пехотинцы больше не разбегаются в стороны, не падают на землю, закрывая руками головы. А значит, кованая смерть пронижет сразу несколько тел...
Эссена передернуло, он с усилием отогнал видение прочь. Странно, подумал лейтенант, неужели Фибих не просветил своих новых друзей о том, какую опасность может представлять для пехоты аэроплан? Он-то знает, какое страшное действие способны оказать флешетты на плотные построения...
Придется атаковать пехотные колонны с тылу, на бреющем. И, вывалив груз, сразу уходить в сторону с набором высоты. Только надо заранее прикинуть направление, а то выскочишь на другую колонну, на залп сотен штуцеров.
Ну, это слава богу, не сейчас...

Корнилович выровнял аппарат. Теперь они летели над береговой линией на север. Слева пенилась узенькая полоска прибоя, а вдалеке, там, где берег резко поворачивает на юг, горизонт заволокла дымная завеса: это шел франко-турецкий флот. Эссен удивился, почему моряки так отстали от сухопутной армии, но потом понял, что отставание не так уж и велико. Пехоте и обозам еще часа полтора шагать до речки Булганак, за которой -рукой подать! - стоит на высоком берегу Альмы русская армия. Пока походный ромб развернется в боевые порядки, корабли успеют подойти.
И тем не менее, надо торопиться. Эссен сделал Корниловичу знак - «Возвращаемся!» - и потащил из-за пазухи рацию.

IV
Из дневника Велесова С.Б.
«27-е сентября. Прав все же Гегель: «великие события повторяются дважды: первый раз как трагедия, а второй как фарс». Трудно, конечно, называть фарсом то, что привело к гибели стольких людей, но посудите сами: второй раз, и в той, нашей, и в нынешней версии истории, стычка на Булганаке, эта прелюдия Альминского сражения проходит по одному и тому же сценарию! Может, историческая ткань, как утверждают иные мои коллеги по цеху фантастов, и правда обладает упругостью и стремится восстановиться после деформации?
Но - по порядку:
Сегодня, около девяти утра, (в прошлый раз это было 19-го сентября), союзники выдвинулись от Евпатории и после недолгого, но крайне утомительного марша, к трем часам пополудни вышли на рубеж ручья Булганак. Здесь гусары Кардигана вошли в соприкосновение с крупными силами русской кавалерии и решили принять бой. Французы повели себя осмотрительнее: подозревая, что кроме кавалерии, впереди есть и русская пехота, они остановились, прикрывшись от неприятеля завесой стрелков. Не желая оставлять бриттов совсем без поддержки, маршал Сент-Арно выдвинул вперед три батальона легкой пехоты из 3-й дивизии принца Наполеона .
Итак, четыре эскадрона Легкой бригады начали строиться для боя в виду неприятеля; казаки шагом двинулись навстречу. Но заинтересованные зрители, в роли которых, кроме штаба светлейшего князя  меньшикова, выступали еще и двое алмазовских авиаторов, напрасно ожидали лихой атаки: обе стороны ограничились вялой перестрелкой по фронту. Казакам, впрочем, некуда было торопиться - за их спинами к месту событий скорым шагом подходили два кирьяковских полка, усиленные артиллерией.
Первой открыла огонь начала конная артиллерия англичан - без особого, впрочем, результата. К тому моменту противники уже стояли в развернутых боевых порядках друг напротив друга и по-прежнему медлили.
Неизвестно, повторилась ли известная из истории отвратительная сцена между Кардиганом и лордом Луканом; ясно лишь, что англичане, немного подождав, попятились. И тут эстафета бестолковщины перешла к русским.
Одна из казачьих батарей (надо уточнить, какая именно; не исключено, что это снова оказалась Донская резервная) бегло обстреляла англичан через головы своих и даже нанесла неприятелю кое-какие потери. Тем временем, лейхтенбергские гусары полковника Халецкого, намереваясь атаковать отступающего противника, выскочили перед строем донцов - и закономерно были приняты за неприятеля.
Не знаю, опубликует ли здешняя «Русская старина» воспоминания  меньшиковского адъютанта Панаева; да и будут ли вообще написаны эти строки? А потому, позволю себе привести отрывок, вполне описывающий эти события:
«Батарейный командиръ не рѣшался, сомнѣваясь, что этотъ эскадронъ могъ быть непріятелемъ; но Кирьяковъ настаивалъ такъ упорно, что батарея мигомъ выпустила 8 снарядовъ. Посыпались свои, эскадронъ бросился врознь. Жалости достойная картина этой кровавой безтолочи была какъ на ладони передъ глазами свѣтлѣйшаго… Всѣ бывшія у ставки князя видѣли это, ломали руки, тужили, а помочь было невозможно. Изъ опасенія, чтобы генералъ-лейтенантъ Кирьяковъ опять что-то не напакостилъ, князь поспѣшилъ воротить его въ свое мѣсто…»
Не знаю, пытался ли бравый гусар Халецкий, в соответствии с историческим прецедентом, зарубить командира батареи, стрелявшей так некстати метко. Ясно одно - после несчастливого инцидента остальная наша кавалерия так и не двинулась с места, упустив шанс доставить измотанной утренним маршем Легкой бригаде изрядные неприятности.
Итак, сражение при Булганаке не состоялось уже во второй раз. И наши севастопольские друзья снова проявили полнейшую неспособность к взаимодействию родов войск, а ведь предстоящее дело во многом, если не во всем, зависит именно от этого!
Самое время спросить себя: а не переоцениваем ли мы роль радиосвязи в предстоящей баталии? Да, надежная связь - дело первостепенное, но ведь и ею надо уметь пользоваться! Так что, боюсь, дело предстоит решать пулеметам прапорщика Лобанова-Ростовского... и, разумеется, флоту.
Куда ж без него? Согласно данным воздушной разведки, французская эскадра к пяти часам пополудни проползла примерно половину расстояния от Евпатории до устья Альмы. И если моряки не хотят ставить мины под самым носом у неприятеля, им лучше поторопиться. Разумеется, никто здесь понятия не имеет, что мины можно ставить с ходу, в 1854-м их ставили с плотиков или барказов. А все же - рисковать не стоит; за «Заветным» с севера будут наблюдать немало подзорных труб, и не хотелось бы, чтобы в их числе была еще и оптика морских офицеров.
Место для минных постановок намечено еще вчера - минер с «Заветного» и один из адамантовских офицеров долго вечер лазали по обрывам приморского плато с лазерным дальномером. Они старательно вымеряли дистанции до установленных на самом виду полевых батарей и прикидывали, как поставят французы свои корабли для бомбардировки берега.
Хорошая штука - современные технологии! Хотя, помнится, в Порт-Артуре русские моряки обошлись обычной оптикой, устраивая схожую каверзу адмиралу Того...

Сюрприз: в Севастополь прибыл Великий князь Николай Николаевич. И произошло это не в конце октября, как это было в нашей истории, а месяцем раньше. Случайность? Не думаю. Я склонен видеть в этом ответ на вопрос о том, как князь  меньшиков сообщит о нас государю. Похоже, Николай получит сведения по самому надежному каналу - от собственного сына.
Третий сын Николая Первого и Александры Федоровны, всего 23 года от роду. Заядлый кавалерист, лейб-гвардеец и военный инженер. Получил прекрасное военное образование; его воспитанием с семилетнего возраста занимался выдающийся по образованию и душевным качествам боевой генерал, Алексей Илларионович Философов. Отлично разбирается в артиллерии и фортификации, участвовал в подготовке к боевым действиям балтийских крепостей, Кронштадта и Свеаборга. В нашей истории Николай Николаевич при обороне Севастополя руководил крепостными работами, укреплениями и батареями на участке от Константиновской батареи до Мекензиевых гор. В дальнейшем всю жизнь посвятит армии, примет участие и в Балканской кампании.
Возможно,  Меньшиков, зная об интересе Николая Николаевича к военному делу, информировал о попаданцах именно его? Или же сведения дошли до великого князя какими-то иными путями? Тогда понятно, почему он не заержался в Кишиневе, в ставку Горчакова, а направился сразу в крепость. А вот в курсе ли Государь - это, как говорится, хороший вопрос.
Николай отправил сыновей в действующую армию для того, чтобы поднять ее дух, подорванный рядом неудач, в том числе, и неуспехом на Альме. "Ежели опасность есть, - писал император Горчакову, - то не моим детям удаляться от нее, а собою подавать пример". В то же время, Николай Первый писал главнокомандующему Крымской армией князю  меньшикову: "Сыновьям Моим, Николаю и Михаилу, дозволил Я ехать к тебе; пусть присутствие их при тебе докажет войскам степень моей доверенности; пусть дети учатся делить опасности ваши и примером своим служат одобрением храбрым нашим сухопутным и морским молодцам, которым я их вверяю".
Но здесь-то не было несчастливых для русской армии Альмы и Балаклавы! Бомбардировки Севастополя - и той не было, а вот череда пусть не очень крупных, но явных успехов на море наоборот, имела место и наверняка попала как в европейские, так и в петербургские газеты. Что же заставило Николая Николаевича поторопиться - при том, что брат его, великий князь Михаил и по сию пору пребывает в Петербурге?
В «прошлой версии» истории великий князь прибыл в Крым аккурат накануне сражения на Инкерманских высотах и даже, вроде бы, отличился. В нашем случае он поспел к предстоящему делу на Альме. Надо ожидать князя из Севастополя войскам не позже завтрашнего утра; имея некоторое представление о его неуемном характере, не удивлюсь, если Николай Николаевич не пожелает ждать и прибудет к войскам сегодня вечером...
Кстати - не забыть включить сведения о Великом князе в информационный бюллетень. И, пожалуй, подготовить отдельную справку для Фомченко - ему, первым из нас, придется налаживать отношения с высоким гостем...
И это тоже тема для размышлений об упругости ткани истории: какие последствия способен вызвать слишком раннее его появление в Севастополе? Ясно, что просто так он не обойдется. Не таков человек Николай Николаевич, чтобы обойти вниманием появление гостей из будущего...