ГЛАВА ВТОРАЯ

I
Пароход «Улисс»
2 октября 1854 г.
Игорь Белых, капер
Оплывшая сальная свечка коптила перед образом святого Николая.  Дядя Спиро держал открытой дверь свой «шкиперской», крошечного курятника на полубаке, где он позволял себе прикорнуть на часок-другой между вахтами. Белых замечал, как члены экипажа «Улисса» - и чернявые греки, и казачки, да и его спецназовцы, нет-нет, да и крестятся, пробегая мимо. Святой покровитель судна, иначе нельзя! Капитан-лейтенант ждал, что старик Капитанаки подберет на эту высокую должность своего, сугубо греческого святого, но дядя Спиро обстоятельно объяснил:  «на вапоре  всякого языка человека можно сыскать - русский, грек, болгарин,  даже немец. А Святого Николая все знают, всем он в соленых волнах заступник, за всех молитвенник!».  Белых не был уверен, что лютеранин Лютйоганн почитает святых, но спорить не стал. Старику виднее.
Сейчас дядя Спиро учил племянника бросать лаг. Белых лениво наблюдал, как мальчишка закидывает подальше треугольную дощечку и, шевеля губами, считает узлы на сбегающем с деревянной вьюшки лаглине. Сколько узлов насчитает за полминуты - такова и скорость в узлах.
Для отсчета времени служили маленькие, обрамленные медью, песочные часы.  Вместе с вьюшкой лага, они составляли ровно   половину навигационных инструментов; еще был хромой, зеленый от старости латунный циркуль, позаимствованный из допотопной штурманской готовальни (Белых разглядел на одной из ножек почти стершееся клеймо гамбургского мастера и год выпуска, 1743-й) и десятифутовый лот. Этот нехитрый инструмент помогал старику Капитанаки   определяться с удивительной точностью. Старик подолгу рассматривал образец грунта, прилипший в салу, вмазанному в донце лота, нюхал его, порой даже пробовал на язык. Потом вытаскивал складной нож, аккуратно срезал «пробу» и выкладывал на люк. Пять-шесть таких «проб» - и, немного пожевав губами, безошибочно  определял положение судна. Белых три дня подряд наблюдал это священнодействие. Стоял мертвый штиль,  над море лег густой туман, пароход по-черепашьи полз вдоль близкого берега. Доверять картинке на экране «Фуруны» старик отказывался категорически; Белых скептически ухмылялся, извлекал из ящика, оббитого от сырости медью, старую, засаленную карту, находил похожий контур береговой линии  - и качал головой: за три дня дядя Спиро не ошибся ни разу!
Лютйоганн, не разделявший скептического отношения грека к электронике, настаивал на том, чтобы взять мористее и двигаться хотя бы на расстоянии трех-четырех миль от берега. Но дядя Спиро и слушать не хотел: «Туман, штиль, турок к берегу жмется, здесь ловить его будем!»  И снова оказался прав - на экране то и дело вспыхивали отметки от разных мелких посудин. По большей части, это были рыбачьи шаланды,  попадались и мелкие каботажные посудины, ходившие из Варны в Констанцу и обратно. Их ловили и наскоро обшаривали. До стрельбы ни разу не дошло: перепуганные турки и греки, из которых в-основном, и состояли команды, не помышляли о сопротивлении. Капитанаки вместе с Тюрморезовым изучали судовые бумаги и наскоро допрашивали капитана. Белых, не понимавший по-турецки ни слова, осматривал груз (пшеница, овес, мешки с мукой, солью, бочонки с маслом или соленой рыбой). Когда допрос заканчивался, и консилиум в лице Белых, Капитанаки и Лютйоганна принимал решение относительно судьбы приза. Тут было три варианта: если груз представлял хоть какой-то коммерческий интерес, на «трофее» поднимали русский трехцветный коммерческий флаг,  сажали пару-тройку одесских греков, устрашающе увешанных тесаками и пистолетами, и под их бдительным присмотром пленные матросы-греки уводили судно  в Одессу. Турок же  высаживали на берег.
Если добыча не представляла интереса,  то по команде дяди Спиро в трое дюжих греков с «Улисса» спускались с трюм и деловито прорубали топорами днище обреченной посудины.  Через четверть часа она уже пускала пузыри под горестные вопли выгребающих к близкому команды.
Тюрморезов кровожадно предложил приканчивать хотя бы турецких шкиперов, но Белых  не одобрил - не хотел отягощать карму «Улисса» ненужным душегубством. Капитанов «трофеев» сажали в трюм парохода, где и держали в специально отгороженном загончике.
За три туманных дня было взято восемь турецких посудин. Две после осмотра отпустили - они были полны пассажиров, насмерть перепуганных румын, татар, турок, и Белых великодушно распорядился добычу отпустить. Еще две пустили на дно, остальные отправились в «Одессу», и теперь любой новоявленные джентльмены удачи радостно подсчитывали грядущие барыши - все знали, что команде полагалась немалая доля призовых денег.

Отредактировано Ромей (30-01-2017 00:24:48)