Пролог

Воскресенье 7 мая 1978 года,
Новгородская область, окрестности деревни Висючий Бор

Вечерами прихватывали заморозки, и к рассвету лужицы на грунтовке стягивало мелким перепончатым льдом. Дни же установились теплые, почти жаркие; в лесах пахло смолистыми почками, в низинах густо цвел обычно неприметный мирт.
Утро началось привычно: я, еще не до конца проснутый, вывалился из палатки, и студеный воздух тут же принялся покалывать скулы острыми мелкими пузырьками. Лень моя бурно протестовала, в голове мелькали обрывки неспокойных снов, но все, кто хотели, уже собрались. Я пару раз крутанул руками, хрипло каркнул «ну, вперед», и ноги бездумно понесли меня вдоль по краю дороги. До опушки мы шли, разогреваясь, потом затрусили. К повороту в голове просветлело, сожаления о теплом спальнике утратили актуальность, я повеселел и ускорился.
Звонкий похруст из-за спины вспарывал тишину, казалось, на всю округу. Молчаливой цепочкой мы бежали к знакомому уже боровому местечку на возвышенности у реки. В затылок мне старательно пыхтел Паштет. Он то и производил основной шум. Следующая за ним Мелкая была невесома, беззвучна и словно скользила по-над землей.
Первую пару дней мы так втроем и бегали, пока не были замечены Мэри, возвращавшейся из-за устроенных на окраине стоянки «женских кустиков».
– Джоггинг? – она удивленно похлопала рыжими ресницами и широко заулыбалась: – По русским просторам? Я завтра с вами!
На следующее утро паровозиком за ней притащилась смурная Чернобурка. Она смотрела на меня недовольно, обиженно дула губы, а потом, разрумянившись, громче всех резвилась на вершине дальнего холма.
Постепенно наша группка энтузиастов доросла почти до десятка: сегодня, зябко ежась, к нам пристроился теплолюбивый Ара – сейчас он замыкал наш строй.
Где-то через километр в глазах у меня наступило окончательное прояснение, и я огляделся на бегу: вдоль правой обочины мерзли блеклые высохшие травы, и уходило под уклон кочковатое поле; сразу по другую сторону дороги стеной стоял лес, гол и дик, весь в заломах и прошлогоднем мертвом костяке. Казалось бы – отвратное зрелище!
Но из-за полоски облаков на горизонте уже выкатывало навстречу нам тугое малиновое солнце, а на березах осел зеленый туман – еще день или два, и попрет, не зная удержу, ярко-салатовая листва.
Распахнутый горизонт сладко кружил голову, легкое молодое тело неслось вперед, не знало устали; мать честная – пред тобой раздолье, и ты волен! От внезапного счастья хотелось кричать.
Уже порядком разгоряченные, мы взлетели к открытой всем ветрам вершине. Вид окрест был хорош: под ногами, за обрывом, вздувалась, огибая холм, река. По другую сторону клином уходило в темнолесье узкое верховое болотце, покрытое редкими невысокими соснами; наши девчонки бегали туда за перезимовавшей клюквой. Вдали, на запад, проглядывало уже настоящее, серьезное болото, испещренное мелкими речушками; вода в них была густа и черна как деготь.
Мы немного потоптались поверху, звучно выдыхая пар. Высота была изрыта старыми траншеями, местами они заплыли землей. При взгляде с вершины ясно читалась схема обороны – с пулеметными и стрелковыми гнездами, щелями для минометов, блиндажами. Здесь воевали долго, не месяц и не два, и густой отстрел попадался чуть ли не на каждом шагу; то и дело нам приходилось огибать разнокалиберные воронки.
– О! – произнес вдруг Пашка, указывая на осевшую стенку траншеи.
Я пригляделся – и правда, там проступил характерный ржавый выцвет.
Паштет молча спрыгнул на дно и поковырял пальцем вокруг. Песок опал, и появился кончик порыжевшего ствола.
– Копать надо, – сказал Пашка и деловито полез наверх. Отряхнул колени и пояснил подошедшей Чернобурке: – похоже, здесь с оружием присыпало.
Я еще раз прикинул про себя карту местности и сказал:
– Немец, думаю…
– Да? – Пашка еще раз взглянул на ствол и отвернулся с безразличным видом, – тогда пусть.
– Почему думаешь, что немец? – поинтересовалась Чернобурка.
– Сектора обстрела на юг развернуты, – указал я рукой вниз, – а оттуда как раз наши на рамушевский коридор наступали. Здесь дивизия СС «Мертвая голова» оборону держала, здесь ее почти в ноль и стерли. Но, конечно, кровью мы при этом умылись… Так что наших надо будет вон там, у подножия искать. Густо должно быть…
Паштет остро взглянул на меня и спросил, поводя рукой в сторону лесов:
– Думаешь, там все тоже самое, что и у нас на участке?
Все затихли, глядя на меня. Я вздохнул:
– Да как бы не хуже. Нам-то наш перелесок потому и дали, что там два раза после войны уже саперы прошлись. Что-то при тех прочесываниях всяко должны были собрать. Но так здесь далеко не везде… А по людским потерям тут с обоих сторон было вполне сопоставимо с Курской битвой. Так что… – я развел руками.
– Сколько работы… – прошептал Пашка и оценивающе прищурился на ближайший лес.
– Не понимаю, – встряхнула головой Мэри, – почему?! У нас все не так…
Чернобурка строго посмотрела на меня и чуть заметно кивнула. Да, мы к этому готовились, и вот время пришло.
– Поверите, нет, Мэри, – повернулся я к практикантке, – но у вас примерно так же: четверть погибших на той войне до сих пор не найдена. Просто наша четверть больше вашей раз в пятьдесят. Вот прямо тут, в тех лесах, что мы видим с этой вершины, наших легло больше, чем ваших в Арденах, Нормандии, Окинаве и Иводзиме вместе взятых. Собственно, – я грустно усмехнулся и раскинул руки вширь, – в одной вот этой небольшой Новгородской области советских погибло больше, чем американцев во всей второй мировой. Причем заметно больше. Представьте, да?
– В это невозможно поверить, – побледнела американка.
– Хотел бы я быть не прав, – покивал я, и добавил тоном тише: – Очень бы хотел…
– Все равно не понимаю… – протянула она, глядя куда-то вбок, – у нас бы все уже собрали.
Я поморщился:
– Понимаете, тут два года шла война. Все было уничтожено. Полностью, – махнул я безнадежно рукой, – мирных жителей на десятки километров вокруг не осталось. Потом эти места заново заселяли, и не до того им было… Да и мин вокруг хватало, война была позиционной. Сейчас-то почти все проржавело, а тогда только сойди с тропинки – и все…
Мэри, наклонив рыжую голову к плечу, внимательно слушала, словно пытаясь обнаружить за моими словами что-то дополнительное к сказанному. В горле у меня вдруг засаднило, и неожиданно для самого себя я плюнул на оставшиеся объяснения:
– Но вы правы, это неверно… Мы будем исправлять. Пашка, – повернулся я к нему, – одним нам здесь не справимся, надо народ поднимать. Так ведь, Светлана Витальевна?
Взгляд Чернобурки устремился куда-то вдаль, за мое плечо:
– Да, – сказала она глухо, – не ожидала я такого… Совсем. Вернемся, будем с товарищами обсуждать. Есть о чем поговорить.
– Хорошо, – кивнул я, – а я по линии райкома. Надо военно-исторический клуб делать. Помещения, музей… В следующем году с других школ участников в экспедицию подтянуть.
– Если все вместе возьмемся, – провозгласил Паштет, – за пять лет леса вычистим!
Я промолчал. Пусть пока думает так. Главное – начать.
– Ну что, – повернулся к девчонкам, – погнали назад? А то там голодные дежурные и наш завтрак… Как бы чего не вышло.
На лицах замелькали улыбки.