Там в комментах, кстати, дали ссылку на чудесный фильм "Математик и черт" - тоже весьма атмосферная штучка.

https://www.youtube.com/watch?v=52yhBkkulXw

Отредактировано Td_merlin (15-10-2018 10:39:54)

Единственно, что немного карябает - "ворон", который как упоминалось в тексте до этого, "в морской форме неотразим", вряд ли скажет "плавал на корабле". Не тот калибр, чтобы так "палиться". Легенды прорабатывались вне зависимости от природного сексапила.

Среда 10 мая 1978 года,
Ленинград, Красноармейская ул.

Первый день в школе выдался шебутной. Меня все время куда-то дергали: то на доклад в комитет комсомола, то Зиночка с Биссектриссой желали много вкусных подробностей, а то и просто группы интересующихся зажимали в угол «на поговорить». До подвисшего «персонального вопроса» я добрался лишь на последней переменке.
– Кузя, – негромко позвал я и двинулся к черной лестнице – после пятого урока в школе остались лишь «старшаки», и там была укромная заводь. Девушка послушно шла за мной.
– Итак, – обернулся я к ней, – наказание. Но сначала: ты признаешь мое право тебя наказать?
В глазах у нее, словно того и ждали, запрыгали чертики. Потом она скромно опустила ресницы, сложила руки на переднике и спросила жалобным голоском:
– Будешь дрючить?
– Наташа, – сказал я задушевно, – могу и не дрючить. Просто расходимся – и все.
Она сразу посерьезнела.
– Нет, Соколов, – задумчиво покачала головой и взглянула мне прямо в глаза, – так не пойдет. Я же обещала, что ты у меня взрыднешь. Так что дрючь.
– Хорошо, – я помолчал для вескости, а потом огласил следующий заготовленный вопрос: – Что наказание должно быть серьезным, согласна?
– Согласна, – она посмотрела на меня с интересом и вдруг звонко захохотала: – Что, неужели действительно дрючить собрался?
– Тьфу ты… – воскликнул я досадливо, – да далось тебе это «дрюченье»…
– Далось, – глаза у Кузи зловредно сощурились вдаль, – я ей это еще припомню…
– Эй-эй! – воскликнул я, начиная тревожиться всерьез, – только без членовредительства! Помнишь, ты мне обещала?
– Я, Соколов, все, что обещаю – помню, – отрезала она, – ты, главное, свое не забудь.
– Я важное не забываю.
– А я – важное? – тут же выстрелила она вопросом. На лице ее застыла напряженная улыбка.
На такой вопрос нельзя отвечать быстро, поэтому я сперва честно подумал, и лишь потом решился на правдивый ответ:
– Пока не очень, – развел примиряюще руками и напряженно замер, опасаясь бурной реакций.
Кузя задумчиво заправила съехавшую прядь за ухо, потом кивнула:
– Нормально, – и решительно повторила: – Для начала – нормально.
– Хорошо… – я с облегчением выдохнул и поторопился вернуть разговор в задуманное русло: – Ладно, ближе к делу. Ты сейчас работаешь?
Она пару раз недоуменно моргнула.
– Нет. Пока нет – летом пойду. Если… – тут она ощутимо замялась, – если опять что-то интересного не подвернется…
Я уткнулся взглядом в пол. Сначала было очень стыдно, потом волной пришла злость – злость на себя прежнего. Да и мне-теперешнему тоже досталось.
– Что? – встревожилась Наташа моим молчанием, – не то сказала? Забудь.
– Нет, – я катнул желваками, – нет, все нормально. Обещаю… Обещаю подумать.
– Спасибо… – пробормотала она куда-то в сторону, а потом криво усмехнулась: – Ну, Дюш, давай – теперь дрючь.
– Кузя, – сказал я проникновенно, – если я ненароком тебя задену, вот как Тыблоко сейчас, ты только дай знать: мне извиниться не сложно. Не надо доводить до женской мсти.
– Страшно? – улыбнулась она польщенно.
– Да не то слово: аж жуть… – чистосердечно признался я. – Ладно, шутки в сторону: ближайший месяц сразу после школы будешь заниматься физкультурой. Мелкая уже бегает со мной, и комплекс упражнений я ей тоже начал ставить – присовокупим и тебя. Сегодня и начнем, благо физра была, и форма с нами.
Глаза у Кузи округлились, взгляд заметался по моему лицу в поисках признаков того, что это розыгрыш.
– Ты не шутишь… – заключила она упавшим голосом. – Соколов! Да как тебе в голову-то такое могло прийти?!
– Ты с нами не бегала.
– Дура я, что ли? – возмутилась она. – Из теплого спальника да на мороз?
– Ну, вот… Глядишь, и полюбишь это дело, да так, что за уши будет не оторвать.
Кузя помолчала, потом заметила с каким-то уважением:
– А ты еще опасней, чем я думала…
– О, – я преувеличенно радостно потер ладонями, – так ты обо мне думала?!
– Да, – величественно кивнула она, – когда насекомых на биологии проходили. Слушай, Соколов, – она схватила меня за локоть, – будь человеком: я ненавижу быть потной! А мне потом на автобусе полчаса трястись!
– Примешь душ у меня, делов-то, – пожал я плечами, – Мелкая всегда так делает.
Кузя замерла, словно обмозговывая какую-то внезапно пришедшую в голову мысль. Потом вдруг вновь изобразила паиньку и произнесла певуче:
– Хорошо, Дюш. Я буду бегать.
Я посмотрел на нее с подозрением: разговор мною продумывался с расчетом на более продолжительное сопротивление. К тому же под конец мне и вовсе показалось, что она давится улыбкой.
«Нет, почудилось, наверное…» – решил я.
– Форму, если что, можешь у меня оставлять, – предложил, решив подсластить ей пилюлю, – на физру буду приносить. Я Мелкой так же ношу.
– А! – воскликнула она возбужденно, – Вот! А я-то гадала, что ты там за мешки иногда в школу таскаешь!
Я помолчал, огорошенный, потом признался:
– Чувствую себя поднадзорным.
– Да, – согласилась Кузя, – надзор за тобой нужен, – она неторопливо стянула с моего ворота два длинных темно-рыжих волоса и с преувеличенно брезгливой миной потрясла ими перед моим носом. – Надзор обязательно нужен! К тому же, – она сделала паузу и неожиданно глаза ее стали серьезны, – я люблю интересные странности. Я буду тебя разгадывать, Соколов.
Мое лицо невольно дрогнуло: до меня внезапно дошло, что в своих кошмарных снах я, возможно, боялся не тех.
– Вот, – удовлетворенно покивала Кузя, и взгляд ее просветлел, – есть реакция. Так постепенно и до обещанного «взрыднешь» дойдем.
– А потом что, думала? – спросил я скучным голосом.
– Потом? – она посмотрела сквозь меня в одну ей видимую даль и строго заключила: – А потом придется тебя воспитывать – не бросать же такого, взрыднутого? И вообще, Соколов! Ты что меня тут заговариваешь?! На физику опоздать хочешь? Билл нас съест!
Она схватила меня за руку и энергично поволокла с лестничной клетки. Мне оставалось только переставлять ноги да утешаться тем, что редкий план переживает столкновение с реальностью.
На физику мы действительно опоздали. Правда, Билл нас не съел, лишь придавил нешуточной укоризной во взгляде – умел он это. А вот в глазах у Томки я впервые увидел тревогу.

Тот же день, чуть позже,
Ленинград, Измайловский проспект

Из школы мы вышли втроем, и в том не было ничего необычного. На углу, где наши пути обычно расходятся, Томка привычно кивнула Кузе:
– Ну, до завтра.
– А ты с нами дальше не пойдешь? – с огорчением протянула Кузя, беря меня под руку.
Я мученически закатил глаза к небу и сокрушенно потряс головой.
– А… – сказала Томка, беспомощно переводя взгляд с Наташи на меня и обратно.
– Покусаю, – предупредил я Кузю и освободил руку. Она ее, впрочем, особо и не удерживала. – Пошли, – предложил локоть Томке.
Та крепко в него вцепилась и, заглядывая через меня, заинтригованно спросила у Наташи:
– А ты куда идешь-то?
Кузя в ответ широко распахнула глаза:
– Андрей приказал мне идти к нему домой! Сказал, что будет сейчас меня наказывать. Так волнуюсь!
Я взглядом пообещал ей все десять казней египетских, причем одновременно.
Она, на удивление, прониклась:
– Бегать он меня ведет, бегать… С Мелкой. Айда с нами!
– Не-е-е… Я уже сегодня бегала на физре – хватит.
– Завтра? – мягко предложила Кузя.
Я молчал – этот разговор с Томкой я уже несколько раз проходил. Мой максимум – это «пять тибетских жемчужин» , которые она вроде бы согласилась делать дома самостоятельно.
– Да ну…
Кузя чуть слышно хмыкнула и многозначительно посмотрела на меня, но я устранился от беседы.
Как ни странно, но несмотря на эту идущую через мою голову пикировку, мне было неожиданно хорошо. Теплая весна, симпатичные девушки по бокам… И неожиданный майский прорыв в понимании модулярных форм – мне, наконец, удалось представить их как сечения пучков на пространствах модулей эллиптических кривых. Сразу все пошло быстрее, локальные и глобальные поля я проскочил буквально одним рыком. На горизонте уже обозначились Фрей и Рибет , и я чуть успокоился: укладываюсь с Ферма в срок.
Я не тешил себя иллюзиями: найти меня сложно, но можно. Вот выйдут за рамки обыденных гипотез и, пожалуй, за пару лет найдут. За это время я должен успеть обрасти броней всемирной известности… Издержки от моей возможной изоляции станут для Политбюро очень болезненны. Да и ЦРУ поостережется острых вариантов.
«Да, это гонка наперегонки», – щурился я, – «хорошо бы как-то их еще специально запутать».
В общем, ощущение некоторого запаса хода в год-два дарило мне спокойствие – или хотя бы его иллюзию. К тому же и тяжесть новгородских лесов воспринималась с ленинградских улиц иначе. Не легче, пока еще нет, но… оправданней. Жизнь вокруг во всех своих проявлениях оправдывала все, и те смерти – тоже. Даже в бренчании трамвайной сцепки мне слышалось «не зря».
Оставалось извлечь такое же «не зря» из своей жизни.
Черт побери, могу я это или тварь дрожащая?!
– Чурбан бесчувственный… – отозвалось пространство знакомым голосом.
Я огляделся. Оказывается, мы уже дошли до Томкиного подъезда, а девушки успели объединиться и теперь обсуждали меня.
– Задумался, – я с умилением посмотрел на них: руки в боки, глазки блестят наигранным возмущением. 
Да, не зря…
– Чудо как хороши! – чистосердечно признался я, сделал шаг вперед и прервал Томку простейшим приемом – поцелуем.
Она затрепыхалась, как рыба в подсачнике: на улице, среди бела дня, у ее подъезда мы еще этим не занимались.
– Дурак! – воскликнула, отбившись, и заозиралась с тревогой. Потом неловко забрала у меня свой портфель и мешок, поколебалась секунду, вдруг чмокнула меня в щеку и убежала в подъезд.
– Да, Соколов, – ехидно улыбнулась мне Кузя и протянула свою ношу, – сочувствую, что ли…
– Зависть, Кузя, плохое чувство, – наставительно сказал я.
– И правда – дурак, – припечатала она, неожиданно пойдя румянцем. – Пошли! А то еще твоя Мелкая подумает на меня черт знает что – с нее станется.
– Да ну, не фантазируй, – махнул я свободной рукой.
Кузя хотела было что-то мне на это выпалить, но что – так и осталось тайной, потому что она извернулась и смогла в последний момент проглотить эту уже соскальзывающую с кончика языка фразу. Совершив этот трюк, она возмущенно повращала глазами, а потом как-то обмякла и с безнадежностью махнула рукой:
– Парень. Это диагноз. Пошли, болезный.

Тот же день, чуть позже,
Ленинград, Измайловский проспект

– Соколов… – простонала Кузя и уцепилась за косяк, – ненавижу…
Бока ее до сих пор запалено ходили, хоть мы уже пять минут как не бежали, влажные пряди прилипли ко лбу и щеке. Одной рукой она потирала правое подреберье.
– Потом легче будет, – сказал я неуверенно.
– Скотина… – она осела на табуретку и наклонилась к кедам. – Вот как чувствовала: не стоит помывка в твоей ванной того…
Мелкая уже скинула обувь и наблюдала за Кузей с улыбкой легкого превосходства.
– На, твоим будет, – я протянул Кузе полотенце.
С кряхтением и стонами та удалилась в ванную комнату. Мелкая проводила ее взглядом и встала в тадасану , а потом неторопливо перетекла в позу дерева. Ошибок не было.
– Отлично, – оценил я, – всего за две недели! Ты – большая умничка.
Мелкая довольно высунула язык набок, потом стала менять опорную ногу и вдруг, ойкнув, заскакала на одной ноге.
– Опять? – встревожился я.
– Ага, – виновато покивала она, растирая левую стопу.
– Пошли, – кивнул я в сторону гостиной.
Бегала Мелкая быстро, легко и могла делать это долго, но потом у нее порой сводило стопы.
Я уселся в угол дивана, Мелкая легла на живот и привычно закинула на меня голени.
– Сейчас, – сказал я, начинав разминать и выгибать стопу, – сейчас уйдет.
– Ага, – Мелкая растеклась, расслабившись, – уже почти.
Я вдумчиво продавливал вдоль по стопе, разминая свод. Потом поинтересовался:
– Как там Софи?
– Весело и грязно, – я видел, что Мелкая заулыбалась.
– Квартира за праздники уцелела?
– Чужих не было. Да не, с ней забавно. Заботится. Все нормально, не волнуйся, – Мелкая приподнялась на локтях и оглянулась на меня.
– Завтра заеду, – пообещал я, – акварель готовь, начнем заниматься.
– Хорошо, – Мелкая положила голову набок и о чем-то призадумалась. Спина ее напряглась.
– Только не вздумай сегодня метаться и что-то судорожно готовить, – предупредил я.
– А, нет… – она покачала в воздухе свободной стопой, – я не о том. Письмо от бабушки сегодня пришло. Зовет на лето.
– И… Ты как на это смотришь?
Мелкая легко изогнулась и посмотрела на меня.
– А ты что-нибудь планировал?
– Ага, – кивнул я, – июнь у тебя переводные экзамены. А июля-август я тебя с Софьей хотел на море направить. Куда-нибудь в Крым.
– Ух! – на лице у Мелкой засияла восторженная улыбка, – я на море не была, хочу-хочу-хочу!
– Хочешь, значит поедешь, – невольно расплылся в улыбке и я.
– А ты? Ты с нами? Или…?
Я оторвался от массажа и задумчиво почесал затылок.
– Ну, я же олимпиаду выиграл. Июль выпадет – сборы, потом Лондон… А вот в августе я хотел к вам приехать. Правда, еще не придумал, как это родителям сказать…
– Ура! – она легла и прерывисто вздохнула, – теперь буду мечтать.
Где-то за моей спиной послышался хлопок двери, шлепанье ног – в комнату зашла Кузя, уже успевшая переодеться обратно в школьную форму.
– Чем это вы тут занимаетесь? – спросила с подозрением и подошла поближе, разглядывая. – О! Это все меняет, – воскликнула она обрадованно.
– В смысле? – обернулся я на нее.
– Кто крайний? – заозиралась она.
– Да нет, ты не так поняла, – сказал я, – у Томы судорога была. Прошло? – наклонился я к Мелкой.
– Ага! – подскочила та с дивана. Блеснула улыбкой, бросила «я в душ» и ускакала.
Я зашевелился, собираясь вставать, но не успел: Кузя походя надавило мне на плечо, усаживая обратно, и сразу же торопливо плюхнулась на диван животом. Чуть проползла вперед, к противоположному углу, умостила на меня стопы, провела руками, поправляя сзади юбку и сказала умирающим голосом:
– Андрей, ты же настоящий товарищ, да? А я так сейчас страдаю, причем из-за тебя. И ты можешь мне сейчас очень, очень помочь.
– Что, заездил девочку? – усмехнулся я, разглядывая розовые аккуратные пальчики.
Кузя приподнялась на локте, повернула голову и с интересом покосилась назад, на меня. Потом довольно воскликнула:
– Эврика! – и с размаха ткнулась лбом в сгиб локтя, – это ты вовремя сказал, – а потом заканючила, требовательно помахивая узкими стопами прямо перед моим лицом: – Ну, давай, Дюш, не вредничай.
– Что «эврика»! – поинтересовался, кладя правую ладонь на подошву.
Сделал я это осторожно, как будто пятка могла цапнуть меня в ответ.
Наташа вздрогнула, словно по ней пробежал ток, и забыла дышать.
– Щекотать не буду, – успокоил ее я.
– Ага, – невнятно пробормотала Кузя, расслабляясь.
Второй рукой я взялся за лодыжку и начал медленно вращать стопу.
– Так что «эврика»?
– Ты навел меня на мысль с еще одни вариантом мщения.
– О, женщины… – вздохнул я, – кто о чем… Между прочим, Тыблоко – далеко не самое плохое, что могло бы быть в нашей жизни.
– Знаю, – откликнулась Кузя разморенным голосом, – классная тетка. Но спуску ей давать нельзя.
Я насмешливо фыркнул и перешел к вращению стопы в другую сторону. Смотреть при этом старался напротив, на книжные полки в шкафу, заставляя себя читать названия на корешках. Приходилось задирать голову – глаза своевольничали и хотели коситься на девичьи подколенные ямки.
– А наивного ребенка зачем пугала? – спросил я.
– Да не трогала я твою Мелкую! – удивленно воскликнула Кузя.
– Я не о ней, – строго сказал я.
– А-а-а… – протянула Наташа после некоторых раздумий, – поняла. Оно само.
– Само… – проворчал я, перейдя к растиранию основания пальцев, – а вот спросила бы Томка за что тебе наказание, что бы пела? Или меня бы потом спросила о том же…
– А ты что, ей не рассказывал? – неподдельно изумилась Кузя.
– Представь себе.
– П-ф-ф… Я была уверена… – в голосе у Наташи появились виноватые нотки. – Надо же… Удивил.
Она опять повернула голову, словно пытаясь разглядеть себя между лопаток, и покосилась на меня.
– Самоуверенность – это основная угроза для тебя, – наставительно сказал я и начал сгибать ей пальцы то в одну и другую сторону.
– Соколов, – захихикала она в ответ и уронила в изнеможении голову, – ты куда-то не туда смотришь. У тебя на потолке фресок нет.
Я молча похлопал ей по стопе, еще чуть потеребил из стороны в сторону и взялся за вторую.
– Не дразни Томку, – сказал наставительно, – она пока за себя на должном уровне постоять не может.
– Ох… – тяжело выдохнула Кузя, – да больно смотреть, как ты с ней мучаешься. Скорее бы уж натютёшкался… Ты мне, Соколов, между прочим, благодарен должен быть: я ее на нужные мысли навожу. А то так до выпускного и будешь ждать.
Я аж замер.
– А, так это была благотворительность… – протянул язвительно и осуждающе покачал головой. – Не надо, само вызреет.
– Парень, – повторила Кузя. – Упертый. Неплохо.

Четверг 11 мая 1978 года,
Ленинград, Красноармейская ул.

Кузя шла из гардероба нетвердой походкой, иногда шаги ее укорачивались. На лице у девушки застыло отстраненно-задумчивое выражение – она словно поставила целью донести себя до класса максимально бережно, и не желала отвлекаться более ни на что.
Тыблоко, верная своим повадкам, топталась у входа на лестницу; словно гризли, обожравшийся идущей на нерест семгой до «не хочу», директриса позволяла потоку школьной живности невозбранно перехлестывать мимо и устремляться вверх, к истокам знаний. Но пропустить болезную рыбешку она не смогла. Выцедила взглядом еще на подходе и поинтересовалась с усмешкой:
– Кузенкова, а ты чего это в раскоряку идешь?
На миг на лице у Наташи промелькнул торжествующий оскал, но тут же сменился заготовленной маской скорби и печали:
– Соколов совсем заездил! – громко поделилась она своим горем.
Порой слово способно творить чудеса: школьная суета вокруг нас замерла на полушаге.
– Вы же приказали ему меня дрючить, а он просто зверь какой-то оказался! Все тело теперь ломит-болит… – под конец звонкий голосок Кузи страдальчески задрожал.
Глаза у Тыблоко остекленели, в горле что-то хрипло булькнуло. Она стремительно налилась дурной краснотой, медленно повела головой и очень, очень нехорошо посмотрела на меня.   
– Бегала она, Татьяна Анатольевна, бегала, – невольно замельтешил я, – вокруг квартала, – и метнув многообещающий взгляд на Кузю, добавил: – А сегодня будет по тому же маршруту вприсядку ходить.
– Соколов… – улыбнулась Наташа почти счастливо, – ненавижу.