X. «Auf Deck, Kameraden, all auf Deck!» *
Ветер, взявший разбег от Аландских островов, разбивался о скалистые берега Волчьих шхер, покрывая гладь залива короткой, злой зыбью. Офицеры, выбравшиеся наружу из тесноты боевой рубки, кутались в шинели и бушлаты, но все равно на мостике продувало до костей. Слава Богу, подумал Сережа, что здесь, под самым берегом, волне негде разгуляться. И слава Богу, что ветер усиливается только теперь, после того, как кильватерная колонна бригады береговой обороны выполнила поворот к осту, под прикрытие финского берега, и волна теперь идет с кормы. Переход от Кронштадта при встречном пятибалльном ветре занял бы куда больше времени, и неизвестно еще, как бы дошли - даже «Чародейке», «Смерчу» и «Русалке» приходится сейчас туго, чего уж говорить об однобашенных мониторах, чьи палубы почти вровень с водой. Со стороны кажется, что над волнами только башни, раструбы вентиляторов да чадящие угольной копотью трубы…
*(нем) «Наверх все, товарищи, все по местам!» - строка из стихотворения австрийского поэта Рудольфа Гейнца, ставшего в русском переводе знаменитой песней.
- На открытой воде сейчас все пять баллов! – мичман, исполнявший обязанности второго артиллерийского офицера, будто подслушал его мысли. – Спасибо, нас Порккалауд заслоняет, а то нахлебались бы…
«Открытая вода» - это середина Финского залива, там, где на катах пунктиром обозначен главный судовой ход. Даже думать не хочется о том, чтобы оказаться там …
Пройдя траверз Биоркского архипелага, бригада повернула к зюйду. Гельсингфорс миновали, прижимаясь к эстляндскому берегу. Поравнявшись с безлюдным островком Найссаар в пяти милях к норд-весту от Ревеля, встретили «Стрельну» – посыльное судно, отряженное для наблюдения за неприятелем. Увидав его, Сережа вспомнил капитан-лейтенанта Веселаго, повредившегося в рассудке после ледяной купели. Вроде, бедняга говорил, что его кузен командует этой самой «Стрельной»? Что ж, Веселаго-второй сделал свое дело, и теперь «Стрельна» побежит к Кронштадту, чтобы сообщить: Бригада выйдет на назначенную позицию в срок, в полном соответствии с планами комфлота.
После рандеву повернули на десять румбов к норду, пересекли Финский залив в самом узком месте. Следующий поворот выполнили под финским берегом и направились к Гельсингфорсу не с оста, откуда их несомненно, ждали, а с противоположной стороны, от полуострова Проккалауд. Изломанные линии штурманских прокладок упиралась в Волчьи Шхеры – гряду скалистых островов, на которых с начала прошлого века, когда здесь хозяйничали шведы, стояла крепость Свеаборг, по сей день защищающая столицу Великого княжества Финляндского с моря.
Бригада вышла из Кронштадта, как было предписано – утром третьего дня после достопамятного совещания в Морском штабе. Два других отряда задержались на сутки; официально – из-за ремонта машины на «Петре Великом», который никак не могли закончить. Неофициально же - Сережа подозревал, что задержка главных броненосных сил Балтийского флота имеет под собой иные соображения. Когда мониторы вытягивались с Кронштадтского рейда, он разглядел, что на «Кремль» и «Первенец», входящие в четвертый броненосный отряд, поднимают на борт минные катера. Для них освободили место, избавившись от положенных по штату барказов и вельботов, а так же соорудили временные кильблоки, вконец загромоздившие и без того не слишком просторные палубы. Чуть дальше стояли корабли первого отряда, и Сережа в бинокль разглядел приткнувшиеся к бортам «Князя Пожарского» и «Минина» минные катера – там, похоже, творилось то же самое.
За сутки до выхода, командиры получили от Брюммера пакеты с указанием места в боевом строю. Вице-адмирал разделил свои силы на две колонны – в первую вошли четыре башенных фрегата, «Смерч» и «Русалка»; «Чародейка» же возглавила вторую, из шести мониторов. В ней, мателотом за «Чародейкой», шел и «Стрелец».
Первая колонна считалась быстроходной: «адмиралы» и двухбашенные лодки могли выдать более девяти узлов против парадных шести с половиной, на которые еле-еле были способны изношенные машины мониторов. На деле же с надрывом механизмов эти старички едва выжимали шесть, и Сережа догадывался, какие загибы слетают по их адресу с мостиков «скороходов». Но что поделать, коли ход эскадры считается по самому медлительному кораблю…
От Кронштадта шли на пяти с половиной узлах. На «Стрельце» каждый вслушивался в ритмичный стук машины, молясь об одном - чтобы ее хватило на такое напряжение сил. И еще осталось бы на краткие минуты боя, когда, если хочешь уцелеть – изволь поднимать обороты до полного!
В полученном пакете кроме оперативных распоряжений, оказался приказ адмирала Бутакова – вернее сказать, не приказ, а обращение к офицерам и матросам. Сыграли «Большой сбор», и Сережа, изо всех сил скрывающий волнение в голосе (командир при любых обстоятельствах должен сохранять спокойствие, твердость и уверенность), объявил: их ждет не просто переход до Свеаборга, но неравный бой, прорыв сквозь строй вражеской эскадры. Британцы, писал адмирал, хоть и изрядно потрепаны у Кронштадта, по-прежнему сильны. И у них выигрыш по времени: хотя неприятель и вынужден тащить на буксире подорванные суда, к Свеаборгу все равно прибудет самое малое, на сутки раньше нашего передового отряда. Под огнем броненосцев крепость долго не продержится, и если не подойдет помощь - катастрофа неминуема. Надо с боем прорваться в Свеаборг и помочь продержаться до подхода основных сил флота. И тогда осаде конец - только безумец станет продолжать штурм, имея за спиной сильную, готовую к бою эскадру!
Адмиральское обращение встретили громовым «Ура»! Бутакова, героя Крымской кампании, захватившего на своем «Владимире» турецкий паровой фрегат «Перваз-Бахри», создателя тактики броненосного флота, на Балтике любили. И верили ему не меньше, чем защитники Севастополя Нахимову. Раз адмирал говорит «надо», любой, от матроса-первогодка до поседевшего ветерана готов жертвовать собой, но не отдать неприятелю Гельсингфорс, ставший домом родным для балтийских броненосников. Британцы, извечные враги России желают, как и в 1855-м, получить у Свеаборга по зубам? Что ж, балтийцы рады оказать им эту любезность!
Все, однако, понимали - бой будет жестоким. Одно дело отражать атаки под прикрытием минных заграждений и могучих фортов, и совсем другое – проломить строй сильнейшего в мире флота. И даже преимущество в артиллерии (как показали недавние события, русские корабельные орудия заметно превосходят британские) не обещает решительного перевеса. Для десятков, возможно, сотен моряков этот бой станет последним.
Но до этого еще два, может три часа хода, если только не разойдется волна. А пока…
Сережа извлек из-под бушлата конверт. Рассыльный принес его в последнюю минуту, когда готово было прозвучать: «Отдать швартовы!» «Велено их высокоблагородию лейтенанту Казанкову в собственные руки!» Двое матросов с грохотом закинули на пирс малые сходни, и Сережа торопливо сошел на берег. Получив пятиалтынный на чай, рассыльный поклонился – «Желаю здравствовать!» - и отправился по своим делам. От конверта пахло ландышем, и Сережа с трудом сдержался от того, чтобы не вскрыть его прямо на сходнях.
Ландыш – любимый аромат Нины. Во время достопамятного вояжа по магазинам в день тезоименитства цесаревича, он преподнес ей флакон кельнской воды с таким вот запахом. Фалрепный покосился на командира, когда тот проходил мимо него – унюхал? Сережа недовольно дернул щекой и по скоб-трапу, приклепанному к башенной броне, полез на мостик.
Письмо он прочел только через полтора часа, когда кильватерная колонна миновала Толбухин маяк. Нина писала о благотворительном бале; сетовала, что начальство так и не позволило «господину лейтенанту» оставить ненадолго служебные дела. «Было все городское общество, из Петербурга приехала Великая княгиня Мария Федоровна, супруга цесаревича!» Далее следовало детальное, на целую страницу, описание музыкального вечера, и особо - изумительной «сюиты соло для альта» которой угостила гостей заезжая музыкальная знаменитость.
В конце письма следовали приветы и пожелания удачи, и от самой Нины, и от Повалишиных. Заодно, девушка сообщала, что «Ивану Федоровичу лучше, он уже встает, врачи обещают не позже, чем через неделю отпустить домой. Ирина Александровна дни напролет проводит у постели супруга и даже бал пропустила….»
Одним словом, приличное письмо, от приличной, благовоспитанной девушки своему приличному, благовоспитанному знакомому. Четкий, округлый, каллиграфический почерк, ровные строки, книжные фразы. И тем неожиданнее приписка – наискось, небрежно, с россыпью чернильных брызг, вылетавших из-под торопливого пера:
«Mon cher Serge, я жду вас, как ни разу в жизни еще не ждала. Возвращайтесь скорее, и молю всем, что для вас свято – берегите себя! Я знаю, вы такой отчаянный… Но если Вас, не приведи Господь, поранят, то можете не сомневаться - я буду выхаживать вас, как это делает тетушка.»
И, ниже:
«Посмейте только погибнуть! Никогда вам этого не прощу…»
***
Ветер усилился. С веста то и дело налетали шквалы с дождевыми зарядами, и тогда от вант и растяжек, крепящих трубу, доносилось протяжное, на высокой ноте завывание - верный признак того, что сила ветра в порывах подбирается к шести баллам.
Сережа поежился, кутаясь в непромокаемый плащ, накинутый поверх офицерского бушлата. В десяти футах ниже волны свободно гуляли по палубе, разбиваясь о броневые листы, захлестывая амбразуры башни. В иное время их закрыли бы просмоленными парусиновыми чехлами, но только не сейчас - жерла орудий уставились в предштормовое море, и фонтаны брызг окатывают крупповскую сталь. Враг впереди, он уже близко - в любой момент из-за шквала может показаться авизо или корвет боевого охранения. А потому, единственная предосторожность, которую можно себе позволить – заткнуть стволы дубовыми, обитыми кожей, пробками-заглушками. Когда придет время, пробки выдернут, приводя грозную мощь орудий в полную готовность.
- Вот и славно, Сергей Ильич! - Артиллерист придвинулся поближе, перекрикивая завывания ветра. – Англичане не смогут из-за качки метко стрелять, даст Бог, проскочим как-нибудь…
- Так и нам будет не легче! - возразил Сережа. – Ежели волна разгуляется – какая там стрельба, мы и ползти-то будем еле-еле, узла четыре, от силы!
- Ничего, потихоньку-полегоньку, проползем! – жизнерадостно отозвался собеседник. - А что палить не сможем - не беда! Прижмемся к островам, англичане на мелководье не сунутся. А на средних дистанциях, да при на такой волне – какая стрельба? В белый свет, как в копеечку. А нам того и надо, лишь бы к Свеаборгу пройти!
- Ваши слова, Константин Георгиевич, да Богу в уши. – поморщился Сережа. Артиллерийский офицер (мичман из новоприбывших) слегка раздражал его своим юношеским оптимизмом. Впрочем, чему тут удивляться: его выдернули сразу после выпуска из Морского корпуса – срочного, без экзаменов, лишь бы заткнуть дыры в офицерском составе флота.
- Не пора ли вам проверить, как дела в подбашенном, на подаче? Неровен час, наткнемся на охранение…
Мичман браво отозвался «Слушшш!», попытался щелкнуть каблуками, оскользнулся на мокром палубном настиле, густо покраснел, и горохом ссыпался вниз, в башню.
А ведь он всего на год младше … Помнится, в кадетах, в общем классе этот малый изрядно отличился, когда рота устроила «бенефис» нелюбимому офицеру-воспитателю. А когда Сережа выпускался, этот самый мичманец - тогда еще гардемарин первого специального класса, - стоял среди правофланговых. Да уж, детинушка - ростом Господь не обидел, как и жизнерадостностью… неужели прошлой весной он, лейтенант Казанков, был таким же наивным и восторженным?»
Под гафелем головного судна лодки замелькали флажки.
- С «Чародейки» пишут, - отрапортовал сигнальный кондуктор, - приготовиться к повороту «Все вдруг», право три!"
- Ответь «Ясно вижу» - скомандовал Сережа. – На штурвале – к повороту стоять!
Сигнальщик уже набирал из шкафчика флажки – репетовать сигнал на «Перун», идущий третьим мателотом. Вице-адмирал Брюммер скомандовал перестроение из походного ордера в боевой, в две колонны, уступом. Первая, «адмиралы», ближе к берегу и впереди, вторая, мониторная – сзади и мористее.
Новая гирлянда флажков, отчаянно затрепетала на балтийском ветру.
- С «Чародейки» пишут – «Поворот все вдруг!»
- Штурвальные, три румба право! – эхом отозвался Сережа.
Нос «Стрельца» покатился вправо; другие мониторы повторили его маневр.
Еще сигналы; снова телеграфная дробь рапортов и команд:
- С "Чародейки" пишут...
- Изготовиться к повороту ...
- Штурвальные, ворочай три лево! Прежний курс!
Коордонат выполнен безупречно, и теперь мониторы идут на два с половиной кабельтовых мористее колонны башенных фрегатов. Очередной шквал скрыл в пелене дождя их громоздкие, приземистые силуэты, и даже с такого расстояния угадываются лишь верхушки мачт да дым, валящий из труб. В кочегарках сейчас форменная преисподняя – пар надо держать на предельной марке, чтобы в любой момент дать «фулл спид». Увы, девять с половиной узлов, которые способны выдать машины «Чародейки» и «Русалки», лучших ходоков бригады, смотрятся неубедительно на фоне эскадренных двенадцати узлов англичан.
На мачте «Адмирала Грейга» снова замелькали флажки. Левая колонна сбавила ход, дожидаясь, чтобы головная «Чародейка» поравнялась с четвертым в колонне «Лазаревым». Такое построение не помешает огню башенных фрегатов, зато неприятельскому разведчику труднее будет пересчитать и опознать корабли в строю. А в том, что такой разведчик вот-вот появится, сомневаться не приходится…
Сережа припомнил донесение со «Стрельны». Британцы встали перед фортами Свеаборга, почти в точности повторяя построение 1855-го года. Правда, дистанции на этот раз куда больше - следствие возросшей дальности стрельбы орудий. Развернулись в дугу, выслали шлюпки и паровые катера, чтобы протралить минные банки. Безуспешно - две попытки, одна за другой были сорваны деревянными канонерками и гребными барказами, вышедшими из-за островов Вестер-сварт и Борхольм. А потом на Свеаборг обрушилось небо – броненосцы Её Величества королевы Виктории разом открыли по крепости огонь. Дальние раскаты артиллерийской пальбы уже час, как слышны на мостике «Стрельца» – ни дождевые заряды, ни ветер, сносящий звуки к осту, не могут заглушить этот немолчный гул. Сережа ясно представил, как ворочаются после залпа башни, как суетится прислуга в казематах и на батарейных палубах, как взлетают с фортов черные точки мортирных бомб, карабкаются вверх по дуге – сначала быстро, потом медленнее, пока не замрут в высшей точке, чтобы разогнавшись в падении, обрушиться на цель. Море вокруг броненосца вскипает, вздымается водяными столбами, – глубины перед Волчьими Шхерами приличные, не то, что вокруг Кронштадта, и при падении снаряда белоснежная пена не смешивается с поднятой со дна мутью…
- К зюйду пять дым!
Сережа повернулся, вскидывая бинокль. Так и есть – в просвете между шквалами мелькают жидкие клубы дыма и две наклоненные назад мачты. Под гафелем полощется на балтийском ветру «Юнион Джек». А вот и разведчик…
- Сигналец, пиши на «Чародейку» - «Вижу авизо неприятеля, шесть к зюйду, дистанция пятнадцать кабельтовых!
- Слушш, вашбродие!
- Боевая тревога!
По монитору раскатились частые удары рынды – « К бою, к бою, к бою!»
Кожаная пробка, затыкавшая амбушюр медной переговорной трубы, повисла, раскачиваясь на цепочке:
- Орудия к бою! Башню довернуть пять влево!
Из амбразур высунулись по пояс ловкие фигурки. Рывок, заглушки долой, и пропахшая порохом тьма, притаившаяся в жерлах, готова вырваться на волю.
В трубке зашуршало:
- Орудия к стрельбе изготовлены!
Многотонная громада башни дрогнула, поддала в ступни, поднимаясь на рычагах, и со скрежетом поворотилась, нащупывая кургузыми стволами скрывшийся за дождевым занавесом авизо.
«Посмейте только погибнуть! Я никогда вам этого не прощу…»
Он написать ответ, хотя понимал, что отправить его никак не получится. Разве что из Свеаборга – уже после всего. Он даже извлек для этого из тощего бювара чистый лист, но тут явился вестовой - командира срочно требовали на мостик. Лист так и лежит на столе, в крошечной, не просторнее платяного шкафа, каюте…
«Все, время вышло. Что сделано, то сделано, а что не успел – уже поздно что-то менять. Теперь – только драться.»
- Сигналец, пиши – «К бою готов!»