Глава 37 (продолжение 2)

Июнь 2011 года. Чехия, Прага.

Как только кукушка на часах прокуковала четыре раза, Агата мягко остановила фонтан откровений пана Бенеша, пообещав при следующем визите провести небольшую медитацию. Напомнила немолодому пациенту о необходимости неукоснительного выполнения рекомендаций и, попросив передать ожидавшей в коридоре пани просьбу пару минут обождать, распрощалась.

Подтянув шишки-гири старых часов, специально для кабинета выпрошенных у бабушки мужа, устало опустилась на диван. Рабочий день ещё не закончился, а силы были на исходе: кроме потока несчастий, изливаемых пациентами, на Агату выплеснулась и печаль Анри, узнавшего о гибели одного из капитанов и корабля. Но больше всего подкосили волнения, вызванные арестом испанца К счастью, за дверью ждала уже последняя посетительница.

Чтобы взять себя в руки, Агата несколько раз глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Это помогло немного успокоиться. Надеясь завершить приём прежде, чем «сотельник» встретится с алькальдом, открыла дверь и позвала пациентку.

Не успели они с пани Йеждиковой дообсудить дальнейшие действия, как в Белизе прозвучало: «…в тяжких преступлениях против Испании и веры» …

По спине Агаты побежал холодный ручеёк, сердце сжалось, а в мыслях поплыли чёрно-белые картинки застенков инквизиции с дыбой, «железной леди» и знаменитым «испанским сапогом». Не менее услужливо память выдала «на-гора» обрывки из «Молота ведьм» и жуткое имя «Торквемада» ...

Даже не задумываясь над тем, чей испуг облил её потом, Агата, осознавая, что вместе с Анри и ей придётся прочувствовать все «прелести» допроса «с пристрастием», схватившись за сердце, откинулась на спинку стула, дрогнувшим голосом сослалась на приступ стенокардии и, пообещав провести дополнительную бесплатную консультацию, попросила пани уйти и закрыла глаза.

Напряжение нарастало и из глубин подсознания пополз ужас. Но стоило заговорить дону Себастьяну, страх стал медленно отступать. Когда же рядом с Анри появился Фернандо, пришла надежда, что всё обойдётся. Тем не менее, пережитые волнения высосали последние силы. Всё ещё дрожащими руками Агата придвинула телефон и набрала номер мужа. Стоило попросить приехать за ней, как тот сразу понял, что случилось нечто неординарное — обременять кого-либо просьбами не было свойственно его жене. Не задавая лишних вопросов, Ярослав коротко бросил: «Еду!» и положил трубку.

В Белизе до вердикта суда было ещё далеко, но у Агаты уже окрепла уверенность, что пытки им с Анри не грозят. Немного успокоившись, она решила заполнить ожидание мужа поисками в сети информации о испанской инквизиции.

Падре Игнасио ещё не провозгласил донос оговором, но Агата уже знала: расследования и костра не будет, поскольку в семнадцатом веке с испанской инквизицией всё было совсем не так, как во времена Торквемады.

Пока Анри клялся и выяснял насчёт обещанного губернатором земельного надела, Агата успела узнать об истории испанской инквизиции много интересного. Оказалось, что в ней было два периода. Так называемая «старая инквизиция» не была централизована. Это были разрозненные группы монахов и священников, которые «по зову сердца» боролись по всей Европе с любым инакомыслием, но непосредственно в Испании они не сильно зверствовали, предпочитая переубедить «заблудшего», а не сжечь его.

Период «новой инквизиции» начался с момента объединения Кастилии и Арагона в одну монархию браком Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского. Именно эти двое при поддержке папы Сикста IV в 1478 году и создали самостоятельную структуру, не подчинявшуюся Риму — Tribunal del Santo Oficio de la Inquisición, ставшую широко известной как Испанская инквизиция. Целью этого особого следственного и судебного органа было заставить евреев и мусульман, проживавших на подчинённых монархам землях, принять христианство, потому что Изабелла и Фердинанд пожелали превратить Испанию в исключительно католическое королевство. Именно поэтому новый орган всё время своего существования находился под прямым контролем испанской короны.

Хотя сама испанская инквизиция была создана в 1478 году, первое аутодафе — публичное покаяние осуждённых еретиков — состоялось аж в 1481 в Севилье, а вот «эпоха костров» начинается после назначения в 1483 году генеральным инквизитором Томаса Торквемады.

Главной его целью становятся евреи. Но вот что интересно: несмотря на преследования, еврейская община и спустя десятилетие остаётся сильной, поскольку денег евреи имели более чем достаточно. Это и понятно, ведь им принадлежали почти все банки, выдававшие ссуды. Кроме того, они занимали посты в органах управления и прежде всего в финансовых ведомствах. Всё это навлекало на евреев нарекания со стороны народа. Во избежание беспорядков правящими монархами сразу же после завершения Реконкисты[3] был издан указ, получивший название «Альгамбрский эдикт». Согласно ему евреи, не принявшие христианство, лишались правовой защиты. На раздумья было отпущено три месяца. При этом ни сам эдикт, ни иные законы тогдашней Испании не предусматривали ни смерти, ни иного наказания за отказ от крещения. Но так как по истечению указанного срока евреи оказывались вне законов, а это означало, что на их жизни и имущество мог абсолютно безнаказанно посягать любой католик, способный отобрать и то, и другое. Вот и пришлось тем, кто не захотел уехать, креститься. При этом часть из них тайно продолжала исповедовать иудаизм. С точки зрения тогдашнего права такие люди были религиозными клятвопреступниками и подлежали суду инквизиции. Тот мог покарать за это заключением, штрафом или конфискацией имущества. Но только на первый раз. Рецидивистов же сжигали на костре. Именно в то время и появилось, как символ презрительного отношения очень религиозных испанцев к тем, кто, как они считали, осквернял их веру своим притворством, оскорбительное для евреев прозвище «марран», что на испанском означает «свинья».

В 1609 году из Испании изгнали и морисков — мусульман, принявших христианство, поскольку их приверженность католичеству была поставлена под сомнение. С тех пор главной задачей инквизиции стала борьба с протестантизмом, но не забывали и о магических практиках и сатанизме. В то же время Священная Канцелярия становится инструментом испанских монархов для избавления от неугодных аристократов. Поскольку в то время большинство придворных были грандами, а гранды пользовались неприкосновенностью как для суда светского, так и для трибуналов инквизиции, для начала любого следствия было необходимо личное разрешение короля. Ежели коронованной особе понадобилось убрать кого-то влиятельного, например, по науськиванию фаворита, и при этом не вызвать недовольство кортесов[4], других аристократов и народа, достаточно было шепнуть духовнику нужное имя. В ближайшее время представитель инквизиции приходил к монарху с тем, что на некоего гранда есть подозрение на увлечение идеями протестантизма и для «установления правды» необходимо разрешение Его Величества на арест вышеупомянутого. Если же разрешение было получено, то, используя пресловутые методы дознания при помощи пыточных атрибутов, следователи Трибунала «узнавали» «истину». Возможно, именно для того, чтобы ещё более упростить этот процесс, Филипп III в 1618 году издал указ, согласно которому грандами являлись прежде всего король и его семейство, те, кого за величайшие заслуги именует этим почётным титулом сам король, высшие церковные чины и представители аристократии – герцоги. Причём последние имели право передавать титул гранда своим наследникам. Тогда же для выделения грандов от остальных имущих граждан страны уважительное обращение «дон» остаётся лишь для грандов. Все остальные с тех пор просто «сеньоры».

В отношении же простого народа в XVI – XVII веках инквизиция очень даже лояльна. Согласно не так давно открытым архивам Священной Канцелярии, у неё были правила ведения следствия, в которых, например, специально отмечалось, что не подлежат аресту подозреваемые в незначительных преступлениях, типа богохульства, произнесённого в гневе. Не менее интересным фактом для исследователей, занявшихся их подробным изучением, был тот, что из содержавшихся 49 092 досье только 1,9% из них были переданы светским властям для исполнения смертного приговора после определения вины обвиняемого. Остальные 98,1% были либо оправданы, либо получали наказание в виде штрафа, покаяния или обязательного паломничества.

Когда Ярослав постучал в дверь кабинета, Агата уже знала — после слов губернатора, что обвинения против Анри были выдвинуты завистником, инквизиция не стала бы рассматривать донос. И не только потому, что он был анонимным. Следователи Трибунала ещё на предварительном этапе обязаны были расспрашивать, есть ли у подозреваемого недоброжелатели, которые могли бы оговорить его. Если тот, перечисляя имена своих врагов, называл среди них свидетеля или обвинителя, то правила дознания запрещали инквизиторам принимать в расчёт такие показания.

Поглядывая, как Анри со своими капитанами придумывает имена новым кораблям, Агата, усадив мужа рядом с собой на диван, торопливо и сбивчиво рассказывала и о случившемся, и о том, что узнала.

— Я уверена, что солдаты, которых привёл на площадь Фернандо, на оправдание Анри губернатором и деканом имели влияние не меньшее, чем речь дона Себастьяна, но, понимаешь, Яро, — продолжала она без умолку просвещать мужа, — в «наше» время даже при наличии свидетелей, подтверждавших вину подозреваемого в преступлении против веры, обычно достаточно было «чистосердечно» признать вину» и очень эмоционально покаяться. После этого суд заканчивался чаще всего штрафом. Если бы я это знала раньше, мне бы не пришлось пережить ужас, представляя себе, как будут пытать Анри, а тебе убегать с работы, — Агата виновато посмотрела на мужа и прижалась к нему. Запах его дезодоранта так приятно контрастировал с теми «ароматами», которыми снабжал Анри.

— Не расстраивайся, милая. Главное, что ты в порядке. А если твоего испанца опять обвинят в поклонении дьяволу, ты сможешь подсказать ему, что делать и говорить, — успокаивающе погладил жену по руке Ярослав. — Пойдём, я машину поставил на место для инвалидов. Если какой-нибудь добропорядочный гражданин настучит полиции, сегодняшний день нам дорого обойдётся.

— Ой, не дай бог! Лучше сплюнь, Яро! — Агата поднялась и быстро собралась.

Даже в машине, переполненная эмоциями и информацией, она продолжила делиться с мужем новыми знаниями:

— Яро, а вот ты знаешь, почему именно сожжение было выбрано церковью для казни?

— Наверное, священники хотели, чтобы грешник подольше мучился, — ответил тот, перестраиваясь в левый ряд.

— Наоборот! Этот вид казни считался «чистым», потому что не проливалась кровь. Вот такие в то время были понятия гуманизма!

— Да уж, — покачал головой Ярослав. — Хочешь, вдоль реки поедем, если тебе ещё есть что рассказывать? Или через тоннель?

— Поехали вдоль реки, а я тебе ещё про протестантов расскажу! — предложила Агата.

— А что протестанты? Жгли католиков? — съезжая с главной, поддержал разговор Ярослав.

— Ещё как! И не только католиков. У них был свой аналог инквизиции и зверствовали они ещё почище католиков! И, прежде всего потому, что имущество признавшегося под пытками обвиняемого после казни «бескровным» методом делили между собой протестантский инквизитор, который, между прочем, не обязательно должен был быть священником, и доноситель, — трещала без умолку Агата, делясь знаниями. — В общем, не могу сказать, что я воспылала любовью к католической инквизиции, но должна отметить, что её очернили в XIX веке, сильно преувеличив жестокость и количество жертв. А всё для того, чтобы на её фоне то, что творили с так называемыми еретиками и ведьмами протестанты, к которым относится и англиканская церковь, было менее ужасно. Кстати, тогда же англичане оболгали и историю испанской колонизации, в красках расписывая уничтожение инков, майя и ацтеков, потому что им надо было отвлечь мир от настоящего геноцида коренного населения Северной Америки. Ведь громогласные заявления в газетах прочли многие, а вот искать правду в документах того времени – удел единиц. Между прочим, англичане продолжают до сих пор обелять свою историю, отвлекая от неё внимание гипертрофированными фактами, выдернутыми из контекста истории других народов. Например, называют тираном Ивана Грозного, хотя в сравнении с их Генрихом VIII или Елизаветой I он просто невинный, как младенец!

-----------
[3] Реконкиста (в переводе с испанского – отвоёвывание) - длительный процесс отвоёвывания пиренейскими христианами — в основном испанцами и португальцами — земель на Пиренейском полуострове, занятых маврскими эмиратами. Длилась с 718 по 1492 год.

[4] Кортесы (исп. cortes — дворы) — в средневековой Испании региональные сословно-представительные собрания, Первые кортесы были созданы в 1137 году в Кастилии. Первоначально в кортесах могли участвовать только дворяне и духовенство, с 1188 года в кортесах получили представительства горожане. С XIX века кортесы — парламент в Испании и Португалии.

Глава 38 Призрак

Весь обратный путь от торговой конторы до трактира «У Сандро» Анри и дон Себастьян прошли молча. Перед глазами Эль Альмиранте всё ещё медленно проплывали лица погибших товарищей. Только сейчас он в полной мере осознал, что не появись его небольшой отряд в тылу пиратов, уже готовых взорвать городские ворота — гибель и этих солдат, и тех, которых оплакивали родные, была бы напрасной. Это понимание тяжкой ношей легло на плечи. Размышления родили мысль, что какая-то неимоверно могущественная сила играет им, как шахматной фигурой. От этой мысли неприятно защекотало где-то в животе. «Какой ход ты сделаешь следующим, Господи?» — задумался Анри, пытаясь представить себе все возможные варианты исхода предстоящей экспедиции.

Идущий рядом дон Себастьян в быстро сгущавшихся сумерках видел серьёзное, как перед решающей битвой, лицо друга и не решился заговорить с ним. Не без оснований предположив, что тот всё ещё мысленно проходит между гробами, аристократ до конца пути благочестиво погрузился в молитвы.

Когда друзья вошли в трактир, на город уже пала темень парного тропического вечера. Внутри было шумно, пахло пшеничным пивом, кислым вином, морепродуктами, всенепременным чесноком, горящим хлопковым маслом, сальными свечами и ядрёным мужским потом.

Желающих поучаствовать в спасательной экспедиции оказалось столько, что посетители, не имевшие на себе ничего синего, указывавшего на принадлежность к Эль Альмиранте, были вытеснены из трактира. Увидев входящего Анри, солдаты и матросы, которым не досталось места у столов, расступались, пропуская его в конец зала, где сидели офицеры.

Живая улочка вела к столу, у которого было два свободных места – для Анри и дона Себастьяна. В тусклом свете масляной лампы, стоявшей на серой холщовой скатерти, Анри разглядел бригадьера. Кивнув всем в знак приветствия, сел напротив Фернандо. Не успел ещё дон Себастьян занять своё место, как трактирщик, услужливо улыбаясь, поставил на стол кубки и кувшин. Анри жестом остановил Сандро, когда тот попытался налить ему вина.

— Да-а, после губернаторских вин это пойло и мне бы в глотку не полезло! – пророкотал бригадьер, разглаживая усы.

— Я предоставлю вам возможность испробовать то, чем нас потчевал сеньор Альварес, — как всегда тихо и невозмутимо сказал дон Себастьян и, подозвав близстоящего солдата, отправил его на второй этаж в свою комнату с поручением к слуге.

Получив от капитанов списки добровольцев, Анри пробежался по ним глазами и стал громко называть имена выбранных, тут же давая указания, на какой из фрегатов надлежало прибыть к утру.

Процедуру приостановил слуга дона Себастьяна, поставив на стол сосуд с хересом. Аристократ, под одобрительные восклицания офицеров, потребовал от Сандро более достойной посуды для благородного напитка. Не смотря на явное неудовольствие, Сандро не посмел отказать благородным гостям и, под возбуждённые возгласы сеньоров, послал-таки жену за стеклянными стаканами. Стаканов оказалось лишь четыре. Повинуясь указаниям дона Себастьяна, сеньора Долорес бережно расставила их перед ним, Анри, Фернандо и идальго Гонсало Мурильо. Капитанам Энрике Гонсалесу, Йоханнесу Рубен де Крону, Марио Барберо и Хуану Алькарасу достались медные чеканные кубки. Дон Себастьян дал знак своему слуге и тот разлил вино. Первый тост был за павших, так что выпили стоя.

После второго тоста Анри продолжил выбирать людей в команды баркасов. Команданте, сдержанно отвечавший бригадьеру на вопросы о торжественном обеде, не забывал поглядывать в бумаги в руках альмиранте. Заметив, что тот отложил лист с именем Верзилы, наклонился к нему:

— Прошу вас, возьмите с собой кабо Ромеро. Мне будет спокойнее заниматься вашим поручением, когда я буду знать, что рядом с вами не только отважный воин, но и всецело преданный вам человек.

Анри, пообещавший Фернандо не брать в этот поход никого из тех, кто был с ним накануне, глянул на бригадьера, ища у него помощи в поисках слов отказа. Вопреки ожиданиям великан, который, не смотря на беспечный вид, внимательно следил за происходившим, услышав предложение аристократа, загрохотал:

— О чём тут думать, альмиранте? Конечно же бери этого Аргоса[1] с собой! – и обернувшись, закричал: — Эй, Верзила! А ну, поди сюда!

— И кто же из этих двух великанов появился у вас раньше? — тихо поинтересовался дон Себастьян, не спуская глаз с Фернандо, пока тот, заглушая шум переполненного трактира, громогласно переговаривался с подошедшим кабо.

Уловив в голосе аристократа едва заметную язвительность, Анри с недовольством вновь подумал о том, что это очень похоже на ревность, но ответил, стараясь не показывать нахлынувшего чувства:

— Грегорио мне достался вместе с бригом, а идальго мы нашли примерно полгода спустя на берегу, приняв его за единственного выжившего после крушения. Он был так слаб, что Верзиле пришлось тащить его в баркас на себе. С тех пор у них и сложились особые отношения.

— Отчего же тогда бригадьер не забрал кабо к себе на «Альбатрос»?

Даже в шуме трактирного гомона в голосе дона Себастьяна был заметен неподдельный интерес.

— Потому что он решил, что два гиганта на одном корабле – это перебор, — пожал плечами Анри и, чтобы отогнать нахлынувшие воспоминания, переменил тему: – Кстати, я рассказал о данном вам поручении идальго Фернандесу, так что вы можете рассчитывать на любую помощь с его стороны. У него есть кое-какие мысли по этому поводу. Думаю, вам стоит посетить бригадьера завтра и обсудить план совместных действий, — от взгляда Анри не ускользнула тень, скользнувшая по бесстрастному лицу аристократа. — И ещё: ежели у вас не будет времени на общение с англичанами по поводу выкупа, поручите это теньенте де Муру.

— Да, альмиранте, — холодно ответил дон Себастьян и разом опорожнил свой стакан.

К столу, расталкивая столпившихся солдат, пробился доктор Эрнандес:

— Вы забыли обо мне или же решили обойтись без доктора, сеньор Анри? – всем своим видом демонстрируя смесь обиды и непонимания. — Или же вы думаете, что о больной сеньоре кто-то другой сможет позаботиться лучше, чем я?

Полагая, что данное Фернандо обещание не брать в эту экспедицию участников предыдущей, Анри не сомневался, что оно касается и доктора. Колеблясь, всё же решил придерживаться данного обещания:

— Я полагаю, вы намного нужнее раненым, сеньор Антонио. А о больной кто-то заботится сейчас, стало быть, позаботиться о ней и в пути, — не выдержав взгляда полных недоумения карих глаз доктора, Анри опустил голову.

— О них позаботятся хирурги, а я доктор, и без ложной скромности — наиболее квалифицированный доктор вашей армады, сеньор Анри! Я просто обязан сопровождать экспедицию! — всё больше раскалялся Антонио.

Не найдя возражений, Анри пожал плечами и, загнав в край сознания налетевшую мысль что чья-то мощная воля вновь вмешивается в его планы, отослал доктора на «Решительный».

— И зачем вам переться в эти проклятые джунгли, доктор? – добродушно зарокотал Фернандо. – Давайте лучше выпьем!

— Возможно, вы этого не знали, идальго, поскольку ваше знакомство с сеньором Анри состоялось позднее, чем моё, но именно потому, что я дал слово заботиться о здоровье людей, вверивших ему свои жизни, я и вам когда-то не дал покинуть этот мир преждевременно. Хоть я и не принадлежу к благородному сословию, понятие «долг» для меня значит не меньше, чем для вас, идальго. Ради него я даже освоил презренное ремесло хирурга! — всё ещё обиженно поджимая губы, но уже не так бурно, отреагировал доктор Эрнандес.

Великан вскочил и подошёл к нему:

— У меня хорошая память, сеньор Антонио, — моментально посерьёзнел бригадьер. — Именно поэтому я и хотел уберечь вас от излишнего риска. Местные джунгли не лучшее место для таких учёных мужей, как вы, — Фернандо уважительно похлопал доктора по плечу и поискав глазами трактирщика, потребовал ещё вина.

— Место учёного мужа там, где он не только сможет применить свои знания, но и увеличить их, — сеньор Антонио послал долгий взгляд Анри и, вежливо отказавшись от предложения бригадьера, откланялся, сославшись на то, что ему надобно идти, чтобы собрать вещи.

----------

[1] Аргос, прозванный Паноптес, то есть всевидящий — в древнегреческой мифологии многоглазый великан, символизирующий неусыпного стража.

Глава 38 (окончание)

Несмотря на искренность молитвы, обычное благостное состояние, окутывавшие после неё душу, в этот раз было недолгим. Погрузившись в полудрёму, Эль Альмиранте вновь и вновь возвращался мыслями в события ушедшего дня. То он снова стоял пред балконом кабильдо, выслушивая обвинения алькальда и перебирая лица своих друзей и недругов, пытаясь понять кто из них был способен на такую подлую ложь. То вновь выслушивал причитания сеньора Хакоба по поводу недостатка продовольствия, оценивая в какие суммы обойдутся ему пленные англичане и покроют ли полученные за дворян выкупы текущие расходы. То вдруг слышал нежный голосок контессы Исабель, осязал цветочный аромат духов и ощущал её дыхание, стоя перед ней на коленях…

Внезапно образ контессы затмила фляга, подаренная графом Альменара. «А ведь подобно ей можно делать баки для воды! — образ идеи был настолько ярок, что Анри даже сел. — Главное найти мастера, способного сварить такой бак из железного листа и покрыть его расплавленным оловом, — в воображении поплыли картины металлической бочки с воткнутым в неё краном. — В таких бочках вода не будет портится почти полгода! — продолжала сама-собой формироваться мысль. — Все болезни на корабле от испорченной деревянными бочками воды и от продуктов, на которые попала слюна или помёт крыс и мышей. Если и продукты хранить в таких же бочках, то они не отсыреют, и грызуны их не достанут! — продолжала поступать в мозг настойчивая идея. — Что это со мной? — обескуражено спросил Анри вслух, обхватив голову руками. Из глубины сознания стал медленно подниматься страх.

«Это благословенные советы святого Антония, который теперь будет охранять тебя!» — мягкий женский голос, явственно звучавший в его голове обволакивал и успокаивал. Но нечто знакомое в нём пробудило уснувшую было тревогу. Тут же вспомнился таинственный голос во время литургии.

«Кто ты? — мысленно обратился Анри к незнакомке. — И как ты попала в мои мысли?».

«Ты не узнаёшь меня, сынок?»

«Мама?! — Анри покрылся испариной. — Ты пришла за мной?» …

«Нет, милый. Я тут, чтобы помогать тебе!», — перед мысленным взором забрезжил неяркий свет, из которого выступил размытый женский силуэт. Призрачная фигура потянула вперёд руки, словно хотела дотянуться до него. Скрытые в глубинах памяти картины затмили это видение. Уже почти забытое красивое лицо матери, глядевшее с усталой улыбкой, сменилось её изуродованным телом. Долгие годы подавляемые чувства любви и нестерпимой боли, вызванной потерей, вырвались на волю и волной накрыли сознание. На глаза непроизвольно навернулись слёзы.

— Мама, прости! Я не смог вернуться раньше! — тихо сказал Анри, закрыв лицо руками.

«Не плачь, сынок! Я не хотела, чтобы ты погиб. Живи, милый, а я буду наблюдать за тобой и приходить, когда смогу быть тебе чем-то полезной, — печальный голос женщины был пропитан материнской любовью. Он буквально гладил сознание, наполняя его светом и благодатью. — Спи, сынок! Тебе завтра предстоит нелёгкий путь. Но не забудь того, что тебе недавно сказал святой Бонавентура про чёрную рвоту и того, что ты узнал сейчас от святого Антония! Обещаешь?»

— Да, мама! Не забуду! — вслух пообещал Анри, положив руку на амулет с мощами святого.

Видение исчезло.

Некоторое время он сидел на постели, всматриваясь в темноту каюты, прислушиваясь к завываниям ветра за окном и скрипению завешанного на крюке фонаря, болтавшегося в такт килевой качке. Голос исчез. «Надеюсь, Энрике не менее шести якорей приказал спустить», — привычно оценивая по качке силу непогоды, подумал Анри и окончательно убедившись, что эта мысль в его голове единственная, перекрестился, лёг и, закутавшись в шёлковое покрывало, уснул.

***

Когда сквозь оконные решётки в каюту заглянуло хмурое серое утро, в дверь постучали. Сразу проснувшись, Анри сел и дал разрешение войти.

Дверь скрипнула и в проёме показался Рафаэль. Балансируя, слуга добрался до письменного стола и, придерживаясь за столешницу, доложил, что с «Решительного» прислали баркас. Весьма ощутимая килевая качка затрудняла передвижение по каюте не только Рафаэлю. Добравшись до окна, Эль Альмиранте увидел накатывавшие на корму полутораметровые волны, соединённые с небом густой завесой тропического ливня.

«Может, повременить с отплытием?», — задумался он, глядя на стекавшие по стеклу струи и вслушиваясь в порывы ветра, пытавшиеся прорваться вовнутрь. Рука сама собой потянулась к амулету, спрятанному на груди под тонким полотном ночной рубахи, словно там был скрыт ответ. «Блажь! Не вовремя сегодня начался ливень, но на то и сезон дождей. Увы, нельзя больше заставлять сеньору Паулу быть в неведении о судьбе сына», — укорил себя Анри и приказал Рафаэлю нести воду...

Не успела отзвенеть пятая[3] склянка, как Анри был выбрит, умыт, одет и обут. Вынув из сундука дагу, привычным движением заткнул её за широкий пояс сзади, а вытащенные с самого дна чётки засунул спереди. Отличный итальянский стилет занял своё место в голенище сапога, а абордажная сабля на перевязи. Оставалось лишь собрать в дорожный мешок запасную одежду и плащ. Взяв из ящика стола подарок губернатора, снова порылся в сундуке и нашёл кожаный шнурок. Обмотав им флягу, повесил на шею.

Накинул поверх колета походный плащ, насадил шляпу и вышел.

Дождь обрушился стеной воды, как только Анри оказался на шкафуте, но качка немного уменьшилась — море после ночного шторма постепенно успокаивалось.

Со шканцев, перекрывая свист ветра и скрип рангоута, раздавались команды капитана. Махнув старому морскому волку, Эль Альмиранте спустился на мидельдек. Там уже собрались ожидавшие отправки на «Решительный» Верзила и шестеро матросов. Только Анри успел обменяться с ними приветствиями, как появились Энрике и теньенте Игнасио де Мартин.

— Ну и погодка сегодня с утра, — проворчал капитан, отряхивая насквозь промокшую шляпу.

Анри кивнул теньенте в ответ на поклон и повернулся к Энрике:

— Да уж, не повезло. А вы чего с утра разорались, капитан?

— Да по правому борту один якорный канат оборвало, — сокрушённо махнул рукой старый друг. — Благо что тут не более шести брасо[4], так что к вашему возвращению достанем, ми альмиранте.

— Ладно, капитан, нам пора, — Анри дал знак Верзиле и матросам спускаться в шлюпку по штормтрапу и протянул руку креолу: — Помолитесь на досуге за хорошую погоду для нас, капитан.

— С богом, ми альмиранте! — прохрипел морской волк, отвечая на рукопожатие и, когда Эль Альмиранте отвернулся, направляясь к проходу, перекрестил его. — Да поможет вам Пречистая Дева!

Несколько пар сильных рук ухватили Анри, стаскивая со штормтрапа в прыгающий на метровых волнах баркас и, когда он занял место на корме, матросы отшвартовали шлюпку от «Победоносца». Повинуясь командам кормчего, гребцы с «Решительного» дружно налегли на вёсла, взяв курс на фрегат, а флагманские моряки принялись вычерпывать деревянными вёдрами падающую с неба воду…

Пока баркас, отважно взбираясь на гребни волн, с каждым взмахом вёсел всё ближе подбирался к «Решительному», на «Победоносце» спустили золотое солнце, а Анри погрузился в тяжкие раздумья. Неизвестные опасности, поджидавшие экспедицию в неизведанных водах реки, беспокоили не меньше, чем опасения за судьбы похищенных испанок. Но все эти тягостные мысли затмевало ночное видение. Невольно вспомнилась история принца датского, которому явился неупокоенный дух отца и потребовал отмщения за своё подлое убийство родным братом. Эта история, прочитанная в книге, перекочевавшей в его библиотеку из сундука капитана одного из захваченных когда-то английских фрегатов, сильно потрясла воображение Анри. Однако дух его матери, явившийся ночью, не требовал мщения, а те идеи, которые предшествовали появлению призрака и которые он пообещал не забывать, при обдумывании на свежую голову показались чрезвычайно интересными. «Нужно будет в Гаване обязательно заказать одну – две такие бочки и проверить на деле их эффективность, — решил он. — А если это действительно был дух моей матери, которая вернулась, чтобы быть моей заступницей перед Господом и просить для меня мудрых советов у святых, мне остаётся лишь благодарить судьбу за такое чудо!» — сняв шляпу, Анри запрокинул голову, подставив лицо ливню и, послав вверх благодарственную молитву, перекрестился.

----------

[3] В эту вахту пять склянок означают 6:30.

[4] Браса (на исп. — braza) — старая испанская мера длины, используемая для определения глубин и равная 1,678 м.