Добро пожаловать на литературный форум "В вихре времен"!

Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Для начинающих писателей, желающих показать свое произведение критикам и рецензентам, открыт раздел "Конкурс соискателей".
Если Вы хотите стать автором, а не только читателем, обязательно ознакомьтесь с Правилами.
Это поможет вам лучше понять происходящее на форуме и позволит не попадать на первых порах в неловкие ситуации.

В ВИХРЕ ВРЕМЕН

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Конкурс соискателей » Лепестки на волнах


Лепестки на волнах

Сообщений 201 страница 210 из 305

201

Де Эспиноса вцепился обеим руками в ограждение юта, оказавшийся рядом теньент да Кастро крикнул что-то, но он не расслышал. Мелькнула и сгинула темная тень кого-то из матросов, не удержавшегося на вантах. Казалось, в одуряющей круговерти  прошла вечность, но вот небо посветлело. Однако не успели люди возрадоваться и перевести дух, как «Санто-Доминго» задрожал и послышался зловещий скрежет по левому борту: галеон задел подводную скалу. К счастью, касание было совсем поверхностным, и следующая волна увлекла корабль на безопасную глубину.

Сквозь рассеивающиеся облака блеснуло заходящее солнце. Де Эспиноса огляделся и обнаружил, что бриг исчез,  на волнах плясали  лишь обломки. Но второй противник, успевший как и «Санто-Доминго» убрать паруса,  находился не более чем в полукабельтове от галеона. Горниста  нигде не было, и дон Мигель крикнул, перегнувшись через перила юта:

– Открыть огонь!

Изрыгающие проклятья канониры спешно перезаряжали пушки. Они  вознесли молитвы  хоть самому Дьяволу, только бы порох оказался сухим. Но команда фрегата быстрее приходила в себя, и с пороховыми зарядами у них не возникло никаких сложностей. Что и продемонстрировал бортовой залп. «Санто-Доминго» содрогнулся всем корпусом,  вой и крики погибающих людей  заглушили треск ломающихся снастей. Одно из ядер ударило в крюйс-стеньгу, и та рухнула вниз, на ют.  Адмирал де Эспиноса услышал протяжный скрип. Краем глаза он успел заметить летящее на него перекрестье,  затем вспышка ослепляющей боли погрузила его во тьму. Прозвучавший через миг ответный залп галеона снес все с палубы фрегата, но этого адмирал уже не увидел.

Теньент Хорхе Норьега сидел, потирая гудящую голову. Дым разъедал глаза, рядом кто-то завывал от боли, но все звуки были приглушенными, как если бы он заткнул себе уши паклей. Хорхе бросил взгляд на ют и обмер: на том месте, где незадолго до залпа французов он видел их адмирала и Васко да Кастро, была теперь мешанина из обломков рангоута, парусины и клубков оборванного такелажа. Притихшие волны мерно вздымали «Санто-Доминго», у штурвала никого не было. Хорхе побрел на ют, перешагивая через убитых и раненых и оскальзываясь на густо заляпанной темно-красным палубе. 

Пробираясь через обломки рей, он едва не споткнулся о тело теньента да Кастро, полуприкрытое парусом. Глаза да Кастро неподвижно смотрели в прояснившееся небо, и кровь уже не текла у него изо рта. Норьега, сокрушенно вздохнув, отвернулся от него и тут только заметил адмирала де Эспиносу, лежавшего у самого борта. С усилием приподняв, теньент сдвинул в сторону часть расколовшейся стеньги, придавившей правое плечо адмирала, и в ужасе уставился на смятую кирасу дона Мигеля. Он наклонился ниже и, уловив слабое дыхание, хрипло закричал:

– Позовите врача! Где сеньор Рамиро? 

Неожиданно де Эспиноса открыл глаза, и Хорхе, поразившись его спокойному взгляду, решил, что адмирал не осознает окружающего. Однако тот спросил:

– Что там французы? 

– Мы победили, сеньор адмирал, – Норьега взглянул на быстро тонущий фрегат. 

Выжившие пираты ухитрились таки спустить шлюпку, которая мелькала среди волн, удаляясь к северу. 

– Что же, свой долг я выполнил, – прошептал де Эспиноса.

– Пустите-ка меня, молодой человек, – доктор Рамиро отстранил Хорхе и склонился над раненым.

Теньент кивнул, и пошатнувшись, встал, затем вернулся к да Кастро, с которым успел сдружиться, – оба они были каталонцами.

– Прощай, брат, – пробормотал Хорхе, опускаясь возле Васко на колени и закрывая ему глаза.

Это был первый бой теньента Норьеги, и поначалу он переживал, что держится недостаточно храбро. А сейчас странное отупение охватило его. Норьега встряхнул головой и огляделся. 
Последние лучи солнца окрашивали все вокруг в багровый цвет, и на миг юному теньенту сам корабль показался окровавленным мертвецом. Но у штурвала встал другой рулевой, на уцелевших реях медленно, будто нехотя распускались паруса – а значит, «Санто-Доминго» продолжал жить.

+2

202

Отставка

Пока  де Эспиносу переносили в каюту и  осторожно снимали искореженную кирасу, у него то и дело темнело в глазах. При виде его распухшего, синюшно-багрового от кровоподтека правого плеча, Рамиро нахмурился и сжал губы. Де Эспиноса, наблюдавший за ним, прямо спросил врача, как тот находит его состояние, и получил такой же прямой ответ:

– Дело очень серьезно. Я опасаюсь, что кости плеча раздроблены, – Рамиро достаточно хорошо знал своего пациента, чтобы о чем-то умалчивать.

Дон Мигель прикрыл глаза и кивнул, принимая вердикт врача, который был если не равносилен смертному приговору, то весьма близок к нему. Однако Рамиро не собирался так просто оставлять его в покое. Бормоча себе что-то под нос, он принялся тщательно ощупывать его плечо, и дон Мигель от дикой боли на несколько мгновений утратил способность воспринимать окружающее. Когда он очнулся, то Рамиро, просветлев лицом, сообщил ему, что все не так плохо. Он высказал предположение, что снабженная наплечниками кираса приняла на себя вес упавшей стеньги. Несмотря на то, что погнувшаяся сталь причинила сеньору адмиралу дополнительные страдания, доспех предохранил сустав от раздробления.
Де Эспиноса усмехнулся одними губами: ему вновь повезло, хотя он считал, что уж на этот раз он точно не выкрутится. Правда, врач поспешил добавить, что плечевая кость сломана и его беспокоит, удастся ли восстановить подвижность руки и пальцев. Но де Эспиноса не хотел думать так далеко вперед: помимо плеча, его весьма донимала ключица, а трещины в ребрах превращали каждый вздох в пытку. 

Впрочем, Рамиро очень скоро пришел к окончательным выводам относительно здоровья адмирала де Эспиносы и заявил, что правой рукой тот владеть не сможет. Дон Мигель на самом деле очень плохо чувствовал пальцы, кроме того, ему еще не приходилось испытывать такой  разбитости – все его старые раны, будто сговорившись, одновременно напомнили о себе, и его поневоле посещала мысль о собственной ущербности, добавляя терзания духа к телесным страданиям. Измученный ни на миг не отпускавшей болью, он слушал скрип переборок своего галеона, тоже изнемогающего от ран, и как никогда был един с душой, жившей в «Санто-Доминго». Отец Амброзио не одобрил бы измышления своего духовного сына о наличии у корабля души, но адмирал верил в это столь же твердо, как в Святую Троицу.  Галеон глубоко зарывался носом в волны, матросы, сменяя друг друга, безостановочно работали на помпах. На второй день к вечеру на горизонте появились туманные очертания Эспаньолы, а ранним утром третьего дня марсовый закричал, что прямо по курсу у них Санто-Доминго.

«Мне давно пора бы свыкнуться с ожиданием, – иронично заметила себе Беатрис,  – а не бегать без конца на террасу».

Пора бы, но она так и не смогла это сделать. Особенно, когда муж отсутствовал так долго, как в этот раз. Разумеется, Мигель не называл ей каких-либо сроков своего возвращения, и она понимала, что любой выход в море полон неожиданностей, но это не мешало ей, улучив минутку, подниматься на террасу и напряженно всматриваться в морской простор.
После свирепого, редкого для декабря шторма погода наконец-то. Беатрис поставила на широкую балюстраду обтянутый кожей продолговатый футляр. В море кое-где виднелись лишь белые запятые парусов рыбацких суденышек, тем не менее она раскрыла футляр и бережно достала подзорную трубу из черного дерева с окуляром из слоновой кости и лучшими неаполитанскими линзами. 

Муж сделал  этот ценный подарок еще в первый год их брака. Беатрис хорошо запомнила  мартовский день, когда  он повез ее в гавань, и она впервые ступила на палубу его флагмана. Рука дона Мигеля ласкающим движением касалась полированного дерева, когда он показывал ей корабль, а его глаза светились гордостью и восхищением.

«Неужели ревность? –  подумала тогда Беатрис. — Какая глупость, разве можно ревновать к кораблю... к морю!»

Однако нечто подобное она и ощущала, прекрасно понимая при этом всю бессмысленность такого чувства.

«Санто-Доминго» и вправду был очень красив. Всего годом ранее он сошел со стапелей Кадиса и отличался от остальных галеонов эскадры более плавными обводами, так что она быстро научилась узнавать его.

На горизонте показался парус, но с такого расстояния было затруднительно определить, что это за корабль и куда он движется, к тому же он был один, а насколько знала Беатрис, флагман адмирала де Эспиносы выходил в море, сопровождаемый еще по крайней мере одним или двумя галеонами. И как всегда,  при мысли о человеке, ставшем ее мужем, у нее в груди сладко замерло. Она мечтательно прикрыла глаза, облокотившись на нагретый солнцем мрамор перил.

Сколько раз она думала о том февральском вечере, когда сама пришла к мужу. А если бы она так и не набралась смелости? Закованный в панцирь своих упрямых принципов и намереваясь следовать данному Беатрис обещанию, он, скорее всего, лишь отдалялся бы от нее, и она бы так и не догадалась об его терзаниях, спрятанных под маской иронии.

Эти годы были для Беатрис наполненными открытиями и необычайно насыщенными, она обнаруживала в доне Мигеле и то, что он позволял ей увидеть в себе, и то, что прорывалось ненароком – и в том числе, ей предстояло многое узнать о самой себе.  После рождения Изабеллы муж стал как будто мягче, и хотя он никогда не говорил ей о своей любви, но Беатрис ощущала ее в его взглядах, в ненавязчивых знаках внимания,  и во всегда неожиданных для  нее. И все же, несмотря на пылкую страсть, дон Мигель иногда —  чаще, чем того бы ей хотелось  – был отстраненным, даже неприступным, и она не понимала, почему, а он не спешил приоткрывать завесу своей души, во многом до сих пор оставаясь загадкой для нее...

Одинокий корабль тем временем приближался, и стало ясно, что он держит путь в порт. Беатрис поднесла подзорную трубу к глазам, и сердце заколотилось, как безумное.

«Нет, это не «Санто-Доминго»! Еще очень далеко, я обозналась!»

Трясущимися руками она положила трубу на перила и рванула тесный кружевной ворот платья. Нитка жемчуга на ее шее лопнула, перламутровые горошины раскатились по плиткам террасы — и подобно им, мысли Беатрис утратили связность.

«Это не он! Это не может быть он!»

Ее сознание не желало вмещать в себя правду, не желало признавать в едва державшемся на воде галеоне с прорванными парусами, разбитым фальшбортом и жалким огрызком вместо бизань-мачты красавца «Санто-Доминго».

Беатрис снова взяла подзорную трубу. Сомнений у нее не осталось, это действительно был флагман адмирала де Эспиносы. Сердце глухо заныло.

«Спокойно. Спокойно! Кто сказал, что с ним случилась беда?! Надо взять себя в руки. Надо подождать... Корабль уже входит в гавань».

Она спустилась во двор.

– Мама! – дочка, игравшая с Лусией, подбежала к Беатрис и ткнулась темнокудрой головкой в ее опущенную руку.

Молодая женщина рассеянно провела по мягким волосам дочери. Лусия смотрела вопросительно и с беспокойством. Кажется, она задала вопрос, и Беатрис невпопад ответила:
– Да, Лусия.

– Донья Беатрис, что с вами? – повторила свой вопрос служанка.

– Со мной? Ничего... – Беатрис не сводила глаз с ворот.

– Мама? – девочка требовательно дернула ее за подол платья, и она присела рядом с Изабеллой, обнимая ее и шепча:

– Все хорошо, надо только подождать...

– Донья Беатрис?

– Лусия, возьми что-нибудь на кухне и уведи Изабеллу в сад, – Беатрис улыбнулась и поцеловала дочь в лоб: – Сердечко мое, иди с Лусией. Мама скоро придет.

– Пойдем, птичка, тебе же нравится смотреть на цветы, мы подождем там, когда мама придет за нами, – недоумевающая служанка не стала дальше расспрашивать Беатрис.

У малышки были веские причины не доверять матери, ведущей себя столь необычно, и она заупрямилась, однако Лусии удалось увести девочку, посулив той сладости.

Беатрис расхаживала по двору, стиснув руки и не находя себе места от тревоги. Она уже собиралась послать кого-то из слуг в порт, когда послышалось бряцание железа и тяжелая поступь. Беатрис обернулась, и вскрик замер у нее на губах. Ворота медленно открывались, и в проеме она увидела солдат с крытыми носилками в виде ложа, укрепленного на длинных шестах. За ними на черном ослике трусил сеньор Рамиро. Время повернулось вспять,она очутилась в Ла-Романе, а ее отец вновь принимал знатного сеньора, находящегося при смерти...  

Солдаты осторожно опустили носилки. Не помня себя, Беатрис бросилась к ним и отдернула занавески. Она прижала руку к губам, увидев мужа, полулежащего на ложе и со всех сторон обложенного подушками. Плотная повязка, подобно корсету, стягивала его ребра, правая рука была взята в лубки, а пальцы безжизненно скрючены.

Дон Мигель повернул голову, и усталый взгляд его запавших глаз упал на  жену.

– Здравствуй, Беатрис, – он криво улыбнулся белыми, подергивающимися губами, – я собираюсь опять доставить тебе массу хлопот.

Беатрис упала на колени возле носилок и коснулась губами уголка его рта.

– Ты жив... ты здесь, – прошептала она, не обращая внимания на глазеющих на них солдат. – Все остальное неважно...

Отредактировано Анна (23-09-2020 15:16:05)

+2

203

На следующий день дону Мигелю нанес визит высокий гость, дон Барталомео де Ованда. Цель визита была самая что ни на есть благородная: справиться о здоровье сеньора адмирала. Дон Барталомео говорил округлыми фразами — такими же округлыми, как его бледное холеное лицо, и рассматривал свои перстни. Он восхвалял беспримерную доблесть адмирала де Эспиносы, особенно проявившуюся в бою с французскими пиратами. Под конец разговора де Ованда словно невзначай поинтересовался планами «славнейшего флотоводца и своего дорогого друга».

Дон Мигель, прищурившись, взглянул на наместника и осторожно ответил:

– С Божьей помощью, я надеюсь скоро восстановить свои силы.

– Ваши раны так тяжелы, – вкрадчиво заметил дон Барталомео и посмотрел на покоившуюся на груди адмирала руку. – Вы уже не раз проливали кровь во славу Испании. И как я понимаю, ваша правая рука вряд ли войдет в прежнюю силу – если только не случится чудо... – он удрученно вздохнул. – Боюсь, его королевское величество не согласится принять такую жертву. 

Дон Мигель не ожидал такого поворота и едва справился с яростью.

– Чудеса случаются, дон Барталомео, — медленно проговорил он.

Наместник тонко улыбнулся:

– Разумеется, дон Мигель. Однако святые отцы учат нас как уповать на милость Господа, так и смиренно принимать Его волю. 

Де Ованда ушел, оставив дона Мигеля в тяжелых раздумьях. Невзирая на боль, он попытался пошевелить пальцами и скрипнул зубами: указательный и средний пальцы лишь чуть дрогнули, чуда не произошло.

Вечером он получил и другое неприятное известие от одного из своих офицеров: дон Паскуаль Ортега, капитан «Сакраменто», благополучно достигшего Санто-Доминго на день раньше их, исполняет теперь обязанности адмирала. С одной стороны — болезнь де Эспиносы не должна была препятствовать действиям эскадры, но с другой... Вкупе с визитом де Ованды картина вырисовывалась неутешительная. Дон Мигель был достаточно искушен, чтобы понять намек: в его службе больше не нуждались. Внезапный, и от того еще более сокрушительный удар!

В бессильной ярости он проклинал французов — и еще больше англичан. Затем дону Мигелю в голову пришла мысль, что его смещение было вопросом времени. И «Сакраменто» не случайно прибыл из Испании, чтобы войти в состав эскадры — ну так вот он и вошел. С сеньором Ортегой в качестве адмирала.  А ранение  дало наместнику возможность немного пощадить самолюбие  адмирала де Эспиносы.

Его непредсказуемое величество король Карлос  изменил свое милостивое отношение к роду де Эспиноса — по своей ли прихоти или кто-то позаботился о том, чтобы напомнить ему обо всех вольностях, которые позволял себе сеньор адмирал в прежние годы. Кто-то? Не приходится ли Паскуаль Ортега дальним родичем дону Алонсо де Ларе? 

Де Эспиноса закусил губу:  получается, что он, успокоенный  видимым бездействием де Лары, оказался  слишком самонадеян и   недальновиден и   не уделял достаточного внимания извечному врагу.  И от осознания, что это его — только его! —  просчет,  поражение было еще горше.  

Прежде   де Эспиноса не задумывался об отставке и о том, что он будет делать после —  как можно загадывать так далеко, тем более, человеку, связавшему свою судьбу с морем? Он не представлял себе иной жизни — без  зыбкой палубы под ногами и жгуче-соленых брызг, без запаха смолы, смешанного с едким запахом пороха.  Без  ощущения  грозной мощи корабля,  подвластной ему... С ранней юности он ходил на военном корабле — сначала под началом кузена, затем — став одним из самых молодых капитанов испанского флота. На его долю хватило сражений, и каждый бой мог стать последним. Однако судьба распорядилась иначе, хотя он никогда не просил небеса о покое.  И сейчас перед ним со всей неумолимостью встал вопрос — что дальше? Построить новый корабль и возить табак и кожи? Он,  Мигель де Эспиноса, уподобится купцу?! Все его существо восставало против этого... Тогда что же?

Предаваясь безрадостным размышлениям, он задремал и проснулся, когда за окнами было уже темно. Беатрис сидела возле его постели, откинувшись на спину кресла. Глаза ее были закрыты, и свеча, горевшая на столике, мягко освещала утомленное лицо молодой женщины. Почувствовав, что муж пошевелился, Беатрис сразу встрепенулась и с тревогой взглянула на него. Дон Мигель подумал, что жена уже вторую ночь проводит рядом с ним, а днем занята бесконечными хлопотами. Когда же она спит? Однако дурное настроение адмирала не оставило места остальным чувствам и прорвалось в его сухом тоне:

– Идите спать, донья Беатрис.

В ее глазах появились недоумение.

«Почему я так суров с ней?»

Сожалея о своей несдержанности, Дон Мигель добавил, смягчая голос:

– Нет никакой опасности, разве вы не слышали, что сказал доктор Рамиро?

– А если вам что-то понадобится? – возразила она.

– Позовите кого-то из слуг, того же Хосе. Парень совсем разленился. 

Беатрис упрямо сжала губы, и де Эспиносе вспомнились далекая Ла Романа и своенравная сеньорита Сантана, противостоявшая его насмешливым выпадам.

– Тебе надо поспать, сердце мое, – ласково сказал он, совладав наконец с вопившем в нем демоном уязвленной гордости.

Но вместо того, чтобы согласиться с мужем, Беатрис встала из кресла и присела на край постели. Она коснулась холодных пальцев его правой руки, осторожно поглаживая их, затем переместилась выше, растирая кисть и свободную от лубков часть предплечья.

– Зачем это, Беатрис? – скептически спросил дон Мигель. – Тут уже ничего не сможет помочь.
– Отец Кристиан недавно отыскал манускрипт, привезенный, видимо, еще первыми монахами, – ответила она, не прекращая массировать его. – К сожалению, не все удалось разобрать, но там сказано о пользе таких растираний для восстановления кровотока, а в дальнейшем их надо сочетать с упражнениями. Или... хотя бы пытаться двигать рукой... – тихо закончила она.

Де Эспиноса решил не спорить, пусть и был убежден в бесполезности каких-либо растираний — к чему лишать жену призрачной надежды. Беатрис принялась поглаживать его шею и надплечье. К его удивлению, ему было отчасти приятно то, что она делала, а онемевшие мышцы начало покалывать словно горячими иголочками. 

+1

204

Анна написал(а):

Он,  Мигель де Эспиноса, уподобится купцу?!

Я бы в каперы пошел, пусть меня научат )   Помещиком на берегу он  точно не встретится с Бладом.

+1

205

Anars
в управдомы))
про развитие разведения коз береговой жизни был  стебный фик))) не мой. Там Мигель гдето в Испании, на дороге,  встречается со сбежавшим быком
и ничего, можено сказать без урона шляхтессской чести

Отредактировано Анна (24-09-2020 12:35:53)

0

206

Уроки фехтования

июнь 1694

Через открытое окно гостиной долетал отдаленный звон металла о металл. Беатрис прислушалась и вздохнула: так и есть, муж снова фехтует с маэстро Лоренцо. 
Дочка, сидевшая на ее коленях и рассматривающая гравюры к «Даме-Невидимке» Кальдерона, завозилась и соскользнула на пол.  Лусия подняла голову от шитья и взглянула на госпожу, затем позвала девочку:

– Пойдем-ка побегаем, Изабелита.

Беатрис согласно кивнула и, встав, подошла к окну, высматривая мужа.

За эти месяцы что только она ни делала, чтобы вернуть подвижность его правой руке: вместе с отцом Кристианом разгадывала полустертые слова древнего документа, расспрашивала других монахов госпиталя или изобретала собственные методы. Сеньор Рамиро отнесся к ее идеям без особого восторга, но тем не менее приготовил ароматическое масло для растираний. 

Однако ей пришлось проявить немало терпения и настойчивости, преодолевая нежелание и мрачное недоверие Мигеля. Беатрис разминала больную руку, осторожно сгибала и разгибала ее, затем заставляла мужа погружать руку в теплый отвар из трав или сжимать в непослушных пальцах кожаный мешочек, набитый песком. 

В итоге ей удалось добиться многого, совершить почти чудо, о котором говорил де Эспиноса в первые дни после своего возвращения, но до сих пор любое усилие отзывалась болью в его оставшемся искривленным плече, а пальцы так и не обрели прежнюю гибкость и силу. Тем не менее, она надеялась на дальнейшее улучшение, а муж был вынужден признать ее правоту.

«Вынужден — очень точно слово, не так ли?»

Беатрис снова вздохнула. Она догадывалась, что внезапная отставка была не вполне добровольной и не связной напрямую с увечьем, и ее тревожил душевный настрой мужа.  Дон Мигель резко переменился, став замкнутым и вспыльчивым. Разве что Изабелита могла вызвать у него по-настоящему теплую улыбку. В те мгновения, когда Беатрис видела их вместе, ей казалось, что ничего не произошло, и она чувствовала себя счастливой, как прежде. Увы, затем ей приходилось возвращаться к печальной реальности.

Исключая плечо, остальные раны дона Мигеля были скорее болезненными, чем представляющими какую-либо опасность, и он быстро поднялся на ноги. Но несмотря на то, что он ни разу не отлучился из дому, они мало общались. Бывало, что он проводил в кабинете целый день, читая один из фолиантов или диктуя письма своему секретарю, и даже не спускался в зал для обеда или ужина: еду ему относил Хосе. Беатрис не знала, кому были адресованы эти письма, но в ответах, получаемых мужем время от времени, явно не было ничего утешительного.

Слуги были напуганы и старались лишний раз не попадаться дону Мигелю на глаза. Только Беатрис входила к нему, чтобы заняться больным плечом, и смело встречала мрачный взгляд мужа. Однако вслух он не возражал, а посему она предпочитала не замечать его раздражения. Особо тревожно ей было в те вечера, когда Хосе носил в кабинет одну бутылку вина за другой...

Беатрис пыталась расшевелить мужа, предлагая отправиться в небольшое путешествие или устроить прием, и наталкивалась на непреклонный отказ. Он даже не выезжал верхом, хотя сеньор Рамиро, убедившись в действенности ее методов, не имел ничего против неспешных прогулок. Беатрис  начала читать вслух один из романов, заполнивших за эти годы целый шкаф в библиотеке, но прекратила и это занятие, прежде приходившееся по душе дону Мигелю, поняв, что тот не слушает ее. 

Где-то в начале апреля, в один из плохих вечеров она не выдержала, и с бьющемся в горле сердце, переступила порог кабинета. Терпкий запах рома ударил ей в ноздри. Стол бы заставлен бутылками, большей частью — пустыми. Дон Мигель, без камзола, в распахнутой на груди рубахе, сидел в кресле. Его голова была запрокинута, и на мгновение Беатрис показалось, что он мертв.

— Мигель... — сдавленным от ужаса голосом прошептала она.

Взгляд его воспаленных глаз упал на жену, и он повел рукой, будто отгоняя призрак:

— Прочь... прочь! Вам тут не место, сеньора...

— Мигель!

Он встряхнул головой  и с безмерным удивлением пробормотал:

— Беатрис? Что ты тут делаешь?

Беатрис замотала головой и попятилась к дверям, и лишь с силой захлопнув их, дала волю слезам. Той ночью она долго расхаживала по своей спальне, кусая губы, чтобы  вновь не разрыдаться. Страх за мужа и отчаяние снедали ее. Лишь когда небо на востоке посветлело, она упала на постель и забылась коротким  беспокойным сном.

В этот день Беатрис вышла из своих комнат, не зная, что еще ей ожидать.  Муж был в зале. Он ничего не сказал о случившемся накануне, но внимательно посмотрел ей в глаза, и у нее почему-то немного отлегло от сердца. С тех пор  он перестал гонять Хосе в винный погреб.

И вдруг в начале мая муж сообщил Беатрис, что пригласил итальянского учителя фехтования. Это было настолько неожиданно, что она изумленно спросила:

– Но разве вы не приверженец Дестрезы?

Вопрос не вызвал у Мигеля обычного раздражения, и он довольно охотно пояснил:

– Сеньор Лоренцо Кадорна прославился тем, что одинаково хорошо владеет шпагой обеими руками. Я и сам в юности учился держать клинок в левой руке, но со временем утратил навыки.

Так в их доме появился невысокий и уже немолодой, но очень подвижный маэстро Лоренцо. Беатрис была рада, надеясь, что это выведет дона Мигеля из мрачного состояния, в котором тот пребывал почти постоянно. Однако радость оказалась преждевременной: долгие ли годы без практики были тому виной, а возможно, полученные травмы, но обучение — вернее, переучивание, – шло с большими трудностями... 

Вот и сейчас не сумев отбить выпад, он получил укол в защищенную нагрудником грудь и в бешенстве отбросил шпагу. Итальянец поклонился ему, но де Эспиноса раздраженно отмахнулся. Беатрис поспешила спуститься во двор, прихватив с собой кусок полотна.
По лицу дона Мигеля градом катился пот, его грудь вздымалась, подобно кузнечным мехам. 

– Благодарю вас, донья Беатрис, – сдержанно сказал он, беря протянутое полотно и вытирая лицо.

– Донья Беатрис, – сеньор Кадорна галантно склонился перед ней.

– Доброе утро, маэстро Лоренцо, – ответила молодая женщина, с беспокойством посмотрев на мужа, который, отдав ей полотно, схватился за правое плечо.

– Вы навредите себе, до такой степени перетруждая руку, – негромко сказала она.

– Я сражался левой рукой, донья Беатрис, — сухо ответил де Эспиноса. – Маэстро Лоренцо, завтра продолжим в это же время.

Выждав, когда Кадорна уйдет, Беатрис еще раз попробовала воззвать к разуму мужа.

– Чрезмерные усилия опасны для вас.

– Вы не понимаете сути, донья Беатрис, - не особо любезно отозвался  тот.

– Не понимаю! – гневно воскликнула она, рассердившись на его непобедимое упрямство. – Зачем вам так мучить себя? Вы переменились и ничего мне не говорите, будто я не жена вам больше и не давала клятвы разделять с вам не только радость, но и горе! – Темные глаза дона Мигеля метали молнии, но она не могла остановиться, слишком уставшая переживать и строить предположения: – Дело в вашей отставке? Тогда почему бы вам не снарядить свой корабль...

С подавляемой яростью де Эспиноса прервал  ее:
– Я не мальчик... чтобы играть в кораблики! Ступайте к себе!

Беатрис взбежала по лестнице, задыхаясь от боли. В чем ее вина, чтобы дон Мигель срывал на ней свой гнев? Господь свидетель, эти месяцы она терпеливо сносила его плохое настроение, но сегодня... Она в отчаянии покачала головой, ее душа была полна горечи.

0

207

Анна написал(а):

Но разве вы не приверженец Дестрезы?
... прославился тем, что одинаково хорошо владеет шпагой обеими руками.

А разве Дестреза не есть испанская школа фехтования для обоих рук?

0

208

Agnes
не могу похвастать что ею овладела, но как бы не очевидно из общих сведений

Отредактировано Анна (25-09-2020 15:22:11)

0

209

Обед проходил бы в ледяном молчании, если бы не жизнерадостный сеньор Кадорна, который говорил за всех и которому, кажется, ответы собеседников и вовсе были не нужны. Беатрис поглядывала на мужа, на его отчужденное лицо, на неловкие пальцы правой руки, сжимающие вилку, и ее обида затухала. Если верны ее догадки по поводу того, что адмирал де Эспиноса ушел в отставку против своей воли, то это был тяжкий удар по его гордости и самолюбию. Что чувствует мужчина, тем более мужчина его склада, в одночасье лишившийся дела, которому посвятил всю свою жизнь? Он держал все в себе, но это не значило, что тоска не пожирала  его денно и нощно. И она же знала, что несмотря на чувства, которые Мигель испытывал к ней и дочери, море занимало в его душе не менее важное место. И возможно, даже более...

Де Эспиноса поднялся из-за стола, так и не посмотрев в ее сторону, и печаль Беатрис стала еще глубже. Она боялась признаться себе, но в последнее время в ее душе поселились сомнения в том, что они смогут и дальше быть счастливы друг с другом, ведь отношение дона Мигеля к ней стало совсем иным.  Даже то, что его рука оживала, не делало их общение более теплым. Он как будто всего лишь терпел присутствие жены и принимал ее заботу, зная ее настойчивость и просто чтобы не спорить лишний раз. Беатрис вздохнула: не стоило ей упрекать мужа и, тем более, говорить про другой корабль...
 

***
 
Прошли несколько дней, похожих друг на друга, как близнецы. Де Эспиноса каждое утро до изнеможения фехтовал с маэстро Лоренцо, а Беатрис наблюдала за поединками, в которых итальянец неизменно одерживал верх. Но постепенно ей стало казаться, что победа давалась Кадорне не так легко. Или она сама убедила себя в этом? 

Дон Мигель был отстранено-вежлив с ней, и Беатрис ломала голову в поисках пути к примирению: она не любила долгих размолвок и, хотя порывистость ее натуры никуда не делась, они редко ссорились. Но сейчас было все так сложно... 

Она бы очень удивилась, узнав, что и дон Мигель занят примерно тем же. Тот апрельский вечер, когда он был настолько пьян, что ему начали являться тени... В первый миг он не узнал вошедшую жену — и ужаснулся.  И ведь позже он даже не мог вспомнить,  кто же ему померещился. Маркиза де Франкавилья?  Или  еще какая-то женщина, без сожалений оставленная им в прошлом? А может, донья Арабелла? Как бы там ни было, это стронуло один из камней осыпи, которая  многие недели погребала его под собой.  Во время ссоры Беатрис, не зная того, коснулась весьма болезненной  раны, нанесенной  его самолюбию. Но ее упреки  вдруг заставили  его взглянуть на  себя со стороны. К чему эти тренировки? Кому и что он собирается доказать? Смешно думать, что Королевский совет  будет до такой степени впечатлен, узнав о  подвигах бывшего адмирала де Эспиносы, совершенных им  левой рукой, что изменит свое решение...

Дон Мигель не собирался прекращать занятия с Кадорной, но в глубине души признал правоту Беатрис. И внезапно, и от того еще более остро, он ощутил, как страдает жена от его холодности, однако гордость не давала ему сделать хотя бы маленький шаг ей навстречу. 
 
***

Как-то под вечер, Беатрис услышала детский смех и цоканье подков и выглянула из окна. Во дворе де Эспиноса, усадив Изабеллу на Райо, водил коня по кругу. Это была их любимая забава, и молодая женщина даже на расстоянии могла видеть, что лицо мужа смягчилось, он с улыбкой смотрел на дочку и что-то тихо ей говорил. 

«Стоит ли мне подойти к ним? И нарушить его такой редкий покой?»

Она несколько минут наблюдала за ними, пока Изабелла не заметила ее и не начала призывно махать ручкой. Дон Мигель тоже бросил взгляд на жену, затем отвернулся. Поколебавшись, Беатрис все же спустилась вниз,  опасаясь, что муж уже увел Райо в конюшню. Но нет, они все еще были  во дворе. 

– Тебе нравится Райо, Изабелита? – спросила она, протягивая руки к девочке, чтобы снять ее со спины пофыркивающего коня.

– Очень, мама! И я хочу, чтобы отец взял меня с собой в седло и мы поехали далеко– далеко!

– Куда же ты хочешь уехать от меня, птичка? – с грустной улыбкой спросила Беатрис.

– Не знаю... туда, куда уходит солнце, чтобы спать. Далеко, — девочка пожала плечами и великодушно разрешила: – Ты можешь ехать с нами!

– Если твой отец не против, – Беатрис внимательно посмотрела на мужа и заметила, как уголки его сжатых губ дрогнули.

– Думаю, мы с мамой могли бы тебя порадовать и отвезти туда, где спит солнце, – негромко сказал он.

Тогда Беатрис коснулась руки дона Мигеля, сжимающей поводья Райо:

– Мои слова были необдуманны и жестоки. Я... сожалею о них. Простите.

– Вам не за что извиняться, вы как всегда правы, – ответил он и, к немалому удивлению и облегчению Беатрис, добавил: – Маленькая сеньорита Сантана...

– А кто, кто это — сеньорита Сантана? – черные глазки Изабеллы заблестели от любопытства.

– Разве ты не помнишь дедушку Хуана Сантану? А мама — его дочь,  — дон Мигель улыбнулся, глядя на Беатрис и медленно проговорил:  —   Я женился на ней и теперь  ее имя Беатрис Сантана де Эспиноса.

– Так значит, я тоже должна буду добавить фамилию мужа к моей? – на личике Изабеллы появилась недовольная гримаска.

– Изабелита, чем же ты недовольна? – Беатрис уже смеялась, чувствуя, как разжимается незримая холодная рука, стискивающая ее сердце.

– Мне  нравится  только моя, – безапелляционно заявила малышка. – Пусть мой муж добавляет.

– Возможно, фамилия твоего будущего супруга  тоже будет красива, — серьезно сказал ей отец.

Девочка недоверчиво свела бровки, обдумывая услышанное, а черед пару минут беззаботно запрыгала на одной ножке, выбросив из головы все свои маленькие беды. 

– Если желаете, я разомну вам плечи, дон Мигель, – Беатрис  смотрела ему прямо в глаза, – наверняка их сводит от усталости.

– Буду вам очень признателен, моя дорогая жена, –  де Эспиноса  обнял ее.

Он подозвал конюха, ожидающего у калитки, и кинул ему поводья андалузца. Изабелла убежала вперед них в дом, и когда они вошли вовнутрь, ее звонкий голос доносился со стороны кухни.

– Опять что-то выпрашивает  у Долорес, – заметила Беатрис.

– Уверен, ты делала то же самое, и всегда добивалась своего, – ответил ей муж, и она только крепче прижалась к нему.

Они поднялись в гостиную, и Беатрис подошла к небольшому резному шкафчику, где она хранила свои «зелья» – как их называл дон Мигель. Поставив склянку с маслом сеньора Рамиро на стол, она повернулась к мужу и спросила, зная, как щепетильно он стал относиться к бытовым мелочам, неожиданно ставшим для него затруднительными:

– Вы позволите вам помочь? 

– Я полностью в вашем распоряжении, донья Беатрис.

Де Эспиноса  с легкой усмешкой наблюдал за тем, как жена с сосредоточенным лицом расстегивает его камзол.

– Ваши пальчики столь проворны, что у меня возникает искушение отправить Хосе возить дрова и каждый день просить вас об этой любезности.

– Мне это доставит только радость, дон Мигель, – Беатрис не верилось, что после казавшегося бесконечным периода холодности и отчуждения муж вновь шутит, и в его глазах плещется ирония.

Рубаху он стянул сам, затем уселся на низкую кушетку, обтянутую бархатом, и выжидательно приподнял бровь, глядя на Беатрис:

– А где ваш мешочек с песком? Разве экзекуция не предполагается в своем полном объеме?

Беатрис рассмеялась:

– Вместо меня ее уже провел маэстро Лоренцо.

Она налила чуть-чуть масла в ладонь и, подойдя к мужу, начала осторожно втирать ароматную субстанцию ему в спину и плечи, с особым тщанием массируя правое.

Дон Мигель блаженно закрыл глаза, отдаваясь во власть нежных рук жены и чувствуя, как расслабляются закаменевшие мускулы. Неожиданно он понял, что ладони Беатрис ласкающе скользят по его коже: это уже были прикосновения не врачевательницы или сиделки, а пылкой возлюбленной, и кровь забурлила в его жилах. Наклонившись, она дотронулась губами до его искалеченного плеча и  желание штормовой волной накрыло дона Мигеля. Сдавленно застонав, он поймал сперва одно, потом другое запястье жены и притянул ее к себе на колени. Давно, как же недопустимо давно он не сжимал Беатрис в своих объятиях!

Муж целовал ее жадно, почти грубо, но это не вызывало протеста у Беатрис, и она с удивляющей ее саму дерзостью отвечала на его поцелуи. В потайных глубинах ее существа возникла и стала стремительно усиливаться пульсация, и молодая женщина прильнула к Мигелю. Его рука опустилась на ее щиколотку, затем скользнула вверх.

– Пожалуй, мне следует... поблагодарить тебя, – прерывающимся голосом сказал он, – за твои простые наряды, которые ты упорно носишь, несмотря на мои пожелания... Как было бы неуместно сейчас парадное платье, – он усмехнулся, со страстью и нежностью глядя ей в глаза.

Она смущенно улыбнулась в ответ, но промолчала. Встав с колен мужа, через мгновение она со вздохом опустилась вновь, медленно вбирая в себя его напрягшуюся плоть. Скрученные юбки мешали, не давая ей прижаться к Мигелю, но это придавало особый оттенок испытываемому ею удовольствию. Беатрис вдруг осознала, что это она выбирает, как ей двигаться, муж лишь слегка придерживал ее за поясницу. В голове мелькнула мысль о собственном неприличном поведении, затем новые, непривычные ощущения захватили ее целиком. 

До сих пор де Эспиноса властно вел Беатрис по дороге чувственной любви, а она следовала за ним, пусть достигая вершин блаженства, но в сущности, всегда подчиняясь его желаниям. Теперь же она видела, что он, полузакрыв глаза, тоже наслаждается таким вариантом их единения. 

Беатрис короткими, резкими движениями толкала себя вперед, и тихие стоны текли с ее губ, пока наслаждение не затопило ее. Вскрикнув, она упала на грудь мужа и уткнулась лицом ему в шею. Дон Мигель сжал ее бедра, его разрядка последовала незамедлительно. Насколько минут в комнате было слышно лишь их бурное дыхание, потом де Эспиноса прошептал, гладя жену по спине и растрепавшимся волосам:

– Беатрис... ты самое дорогое, что у меня есть...

Она подняла голову, но эмоции, переполняющие ее, были настолько сильны, что она не могла вымолвить ни слова. 

– Ты плачешь? – он провел рукой по ее лицу. – Почему?

Только тут Беатрис  поняла, что по щекам ее катятся слезы.

– Сейчас все пройдет... Прости, – она всхлипнула и покачала головой. – Ты был так далек от меня... 

– Сердце мое, я был погружен в свои думы и совсем не уделял тебе внимания, – на его губах появилась знакомая Беатрис усмешка. – Я обещаю исправиться, донья Беатрис.


конец второй части

+1

210

Часть третья. Искупление

Судьба ведет героев своими путями, и каждому из них уготованы испытания. И никто не может знать, какие сюрпризы его величества Случая  ждут  его. 1694-96 гг.
Матчасть условна, посему — местами историческая AU + умышленные допущения автора. 


1. Неожиданный подарок

Июнь 1694, Кингстон

Питер Блад, губернатор Ямайки, стоял у окна, глядя на бухту, и курил трубку. День был ветреным, бирюзово-зеленоватая вода покрылась барашками. В кристально прозрачном воздухе на противоположном берегу, узкой полоской выдававшемся далеко в море, виднелась неровная цепочка крошечных домиков — все, что осталось от некогда блистательного и разгульного Порт-Ройяла.

...Два года назад страшное землетрясение практически уничтожило город. Воспоминания о кошмаре тех дней  все еще тяжким грузом лежали на душе Блада. На минуту он прикрыл глаза. Его не было в Порт-Ройяле, а Арабелла и их маленькая дочь Эмили отправились на загородную прогулку. А когда пришло время повернуть назад, малышка раскапризничалась, отказываясь возвращаться домой и никакие увещевания и посулы не могли переубедить ее. В итоге неожиданное упрямство девочки спасло жизнь и ей, и ее матери, ведь губернаторский дом превратился в груду развалин...

После катастрофы столицу  перенесли в Спаниш-Таун, основанный еще во времена испанского владычества. Там же находилась официальная резиденция губернатора. Но  город не имел выхода к морю,  и для базы английского флота выбрали деревушку Кингстон, лежащую в полутора десятках миль к востоку от Спаниш-Тауна. Через  несколько недель после землетрясения в гавани Кингстона начали возводить причалы и склады, и вскоре порт уже принимал корабли.

Его превосходительству приходилось много времени проводить в Кингстоне. Помимо проблем и неурядиц, связанных со строительством порта, следовало позаботиться о защите бурно растущего поселения с моря. Каждый день возвращаться в Спаниш-Таун было утомительно, и губернатор  временно обосновался в двух небольших комнатах комендатуры порта, одна из которых служила ему кабинетом, а другая — спальней...

Очнувшись от воспоминаний, Блад бросил еще взгляд на море и оглянулся на заваленный бумагами стол, посреди которого высилась стопка еще не прочитанной корреспонденции. Он подошел к столу и, вынув трубку изо рта,  принялся разбирать конверты, наметанным взглядом определяя их важность и откладывая далеко в сторону те, которые, по его мнению, не требовали немедленного решения. Его внимание привлекло одно из писем, которое было адресовано «лично Его Превосходительству Губернатору». Он взглянул на имя отправителя и от удивления хмыкнул: дон Иларио де Сааведра. Недоумевая, какая нужда заставила де Сааведру писать ему, Питер  сел в кресло и вскрыл конверт.

В начале письма дон Иларио выражал сожаление по поводу несчастья, постигшего вверенную попечению Блада колонию, и радость, что ни с самим губернатором, ни с его близкими не случилось беды. Далее шли пространные рассуждения о бренности всего земного, и в то же время — о необходимости быть благодарными Творцу за те испытания, которые Он посылает нам, и стократ — за Его милости. А в следующих строчках дон Иларио извещал его превосходительство, что в память об известных им двоим событиях, он решил преподнести дону Педро в дар жеребца андалузской породы, пяти лет от роду, по кличке Фуэго. Означенного жеребца должны были доставить на том же корабле, что и письмо.

Брови его превосходительства сошлись на переносице. Он откинулся на спинку кресла, и еще раз взглянул на листок, который держал в руках. Вот уж воистину, то ли милость Творца, то ли испытание... Прекрасно зная, насколько ценен подарок подобного рода, Блад в то же время не представлял, что будет делать с Фуэго. Чистокровный жеребец наверняка нуждается в особом подходе, а у губернатора не было ни времени, ни желания заниматься им. Да и к страстным любителям лошадей он себя не относил.

Раздался стук, затем дверь приоткрылась и в кабинет заглянул Уоллес, секретарь Блада.

— Ваше превосходительство, пришел капитан брига «Мария», мистер Моранда.

— И что ему нужно?

— На «Марии» доставили лошадь для вашего превосходительства, и капитан Моранда хотел бы знать, какие будут распоряжения...

Питер молчал, потирая ноющий висок — усталость, с которой в последние месяцы он свыкся и почти не замечал, вдруг свинцом навалилась на него. На лице Уоллеса проступило замешательство, он выжидающе смотрел на губернатора.

— Хорошо, — сказал наконец Блад. — Передай капитану Моранде, что через... через час я буду на причале.

+1


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Конкурс соискателей » Лепестки на волнах