CHAK_alchemist
я немного приторможу,  подожду

Отредактировано Анна (04-09-2020 23:37:23)

продолжение

«Глупо отрицать очевидное... Я люблю его...» – Беатрис нервно дернула затянувшийся на шелковой нитке узелок. – «И большего безрассудства трудно представить...»
– Вы чем-то огорчены, сеньорита Беатрис?

– С чего ты взяла, Лусия?

– Да  вы уже в третий раз рвете нитку...

– В самом деле, – Беатрис через силу улыбнулась и отложила вышивку.

– Сеньор Франциско сказал, что дон Мигель вне опасности, – служанка проницательно смотрела на нее.

– Я не переживаю из-за дона Мигеля, ну, то есть переживаю – как и за всех недужных... Я просто... устала.

Беатрис вскочила и быстро подошла к окну.

– Сеньорита Беатрис, – лукаво протянула Лусия.

«Нет, я совершенно потеряла голову! Еще немного, и о любовных страданиях Беатрис Сантана будут говорить на рыночной площади! Или слагать серенады. Тем более, что предмет моих воздыханий смеется надо мной, даже стоя на краю могилы. Хотя нет, я и сама думаю, что он выживет. И слава Всевышнему... Ну почему же его насмешки так задевают меня?!»

– Сеньорита Беатрис,  ну на меня-то вы можете положиться!

– Положиться — в чем, Лусия? Отправить с тобой записку с просьбой о свидании, как делают некоторые девушки и замужние женщины? – с горечью сказала Беатрис. – Будь дон Мигель в добром здравии, едва ли он вспомнил бы о моем существовании и тем более – откликнулся на эту просьбу. Даже если я была бы достаточно безумна, чтобы пойти на такое.

– Все дело в женщине, – вдруг уверенно заявила служанка. – Арабелла.  Ее и звал вчера сеньор де Эспиноса.

– Что ты несешь?! – в голосе сеньориты Сантана прорезался гнев.

– Я кое-что вспомнила. Только не сердитесь! Вы же знаете его слугу, Хосе? Так вот, он славный парень и очень обходительный... –   Лусия мечтательно улыбнулась, но тут же посерьезнела: – Ну да речь не о нем, – она заговорила совсем тихо, и Беатрис наклонилась к ней: – В прошлый раз на галеоне дона Мигеля была женщина... То ли гостья, то ли... ну, я не знаю. Дон Мигель спас ее с разбившегося корабля. Хосе не то, чтобы болтун, но однажды я шла в скобяную лавку и встретила его на улице, он был такой растерянный... Оказывается, дон Мигель велел купить женское платье, а бедолага не знал, куда пойти и что выбрать. Я помогла ему, ну и вытянула из него про эту гостью... Странно, сейчас-то он и носа не кажет... – расстроенно закончила она.

– Да, все дело в женщине, Лусия, – не скрывая грусти, отозвалась Беатрис, невольно представив, что всего пару недель назад де Эспиноса сжимал свою возлюбленную в объятиях.

– И ничего не изменить...

– Сеньорита Беатрис, я, конечно, девушка темная и не прочитала ни одного из тех романов, что лежат вон там, на столе, и не знаю, как это бывает у благородных господ, – заговорщически прошептала Лусия. – Но сейчас-то той доньи Арабеллы нет. Бог весть, где она. А вы здесь, рядом с ним...

– Как раз у благородных господ и бывает, что чем дальше их идеал, тем сильнее они поклоняются ему...

– Э, идеал... разве с ним тепло, с идеалом-то?

– Будет, Лусия, придержи-ка язык, – строго ответила Беатрис.

– Молчу.  Только... вы всегда такая веселая были, ласковая ко всем. Вот такой и оставайтесь.

«И в самом деле... Я полюбила безответно, но разве само чувство не стоит того, чтобы изведать его? Ну что же, дон Мигель де Эспиноса, как бы вы ни насмехались и ни язвили, в ближайшие дни вам не избежать моего общества... А я? Я буду просто радоваться».

***

День прошел, не принеся больше никаких новостей, а следующим утром Беатрис появилась в комнате раненого, окутанная облаком свежести и цветочными ароматам. В руках у нее была толстая книга. Дон Мигель был в сознании, и девушка дружелюбно поприветствовала его и сеньора Рамиро. Ей показалось, что в сумрачных  глазах де Эспиносы мелькнуло удивление.

– Прекрасное утро, сеньорита Беатрис, –  сказал Рамиро. – О, вы принесли книгу?

–  Я  хотела бы немного отвлечь дона Мигеля.  Если ему будет угодно...

Беатрис бросила быстрый взгляд на  де Эспиносу. Его губы дрогнули, но он не произнес ни слова против, и она храбро продолжила: 

– Что нового?

– Все идет хорошо, –  ответил Рамиро и обратился к  дону Мигелю: –  Я оставлю вас ненадолго, проведаю раненых. 

Тот  в знак согласия опустил веки.  

Врач ушел,  а Беатрис, все время ловящей на себе  пристальный взгляд де Эспиносы, пришлось-таки преодолеть миг нерешительности. Она глубоко вздохнула и сказала как ни в чем не бывало:

– Я рада, что вы поправляетесь, дон Мигель. И вам наверняка не терпится вернуться к вашей обычной жизни.

Она не рассчитывала на ответ, но де Эспиноса медленно произнес:

– Не могу... не согласиться с вами, сеньорита Сантана...  Я и так доставил порядочно... хлопот. В том числе вам.

– О, мне это совсем не тяжело! – вырвалось у Беатрис.

Де Эспиноса с сомнением посмотрел на  нее:

– А вам что за радость возиться с полумертвым сеньором,  вдвое старше вас?

– Вы вовсе не полумертвый и не старый... – начала Беатрис и замолкла, увидев, как  его брови поползли вверх.

Кровь прилила к ее щекам, и теперь-то девушка смутилась окончательно: ну вот, она опять болтает невесть что!

– Хорошо, если вы так считаете, – дон Мигель хрипло рассмеялся и, поперхнувшись, схватился за грудь.

Смех перешел в надсадный кашель, Беатрис подскочила к постели и, взяв кружку с водой со столика, протянула  ему.

– Вам вредно много разговаривать, – обеспокоенно сказала она, помогая ему напиться. – Мне пришло в голову почитать вам, чтобы скрасить скуку. Вам знаком роман сеньора Сервантеса?

– Признаться, чтение романов... никогда не являлось... для меня достойным времяпрепровождением, – задыхаясь, выговорил де Эспиноса.

– Вам придется приобщиться к этому недостойному занятию, – теперь пришел черед Беатрис насмешливо улыбнуться: – Потому что я намерена прочитать вам этот роман.
Времени у нас предостаточно.

Де Эспиноса мученически возвел взгляд вверх.

– Выбора нет, – предупредила Беатрис, утраиваясь поудобнее в кресле, – Но я разрешаю вам спать.

«...В некоем селе Ламанческом , которого название у меня нет охоты припоминать, не так давно жил-был один из тех идальго, чье имущество заключается в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче и борзой собаке...»

«Нищих идальго полно и в Мадриде... »

«...Возраст нашего идальго приближался к пятидесяти годам; был он крепкого сложения, телом сухопар, лицом худощав, любитель вставать спозаранку и заядлый охотник...»

«И о таком вздоре написана толстенная книга? Раз уж ад отверг меня, буду считать это наказанием за грехи... А голос у нее глубокий... как море... Море...»

Отредактировано Анна (07-09-2020 14:07:03)

ИнжеМех
Спасибо! пошла править и думать

«Служение Господу нашему...»

Наступил ноябрь. 

Как-то утром Беатрис сидела на своей излюбленной скамье, слушая негромкое журчание фонтана. Тень от апельсинового дерева почти полностью скрывала ее. До праздника Непорочного зачатия оставался месяц, и она должна была дать ответ отцу Игнасио. 

При мысли о том, что скоро стены обители сомкнутся вокруг нее, Беатрис осознала, что ей будет невыносимо трудно расстаться с отцом и уютным домом, с этим небольшим садиком, где все цветы были посажены ею. И... с резким нелюбезным сеньором адмиралом? 

«А о  нем-то что толку горевать? Не пройдет и недели, как он уедет». 

Скоро, очень скоро она распрощается с доном Мигелем, и все вернется на круги своя...

Между ними установились странные отношения: де Эспиноса терпел ее присутствие с легким налетом снисходительности, а она вела жестокую борьбу со своими чувствами и была предупредительна, но и только.

«Да, конечно, и только...» 

Беатрис даже зажмурилась при воспоминании о пережитом стыде.

...Это произошло еще в октябре. Она встала, чтобы подать дону Мигелю кружку с водой,  и сдвинула кресло, не заметив, что оно прижимает край простыни, укрывающей раненого. Тот  полулежал в подушках и в этот миг подвинулся еще выше, устраиваясь поудобнее. От этого движения натянувшаяся простыня сползла и Беатрис уставилась на плоский живот дона Мигеля, по которому сбегала расширяющаяся от пупка к паху полоска темных волос, скрываясь под охватывающие бедра полотняной повязкой.  Девушку бросило в жар, казалось, что не только лицо, но и шея, и плечи заполыхали. К своему ужасу, она не сразу смогла оторваться от созерцания того, что открылось ее взору, а когда все же ей это удалось, то встретилась глазами с ироничным и изучающим взглядом де Эспиносы. Его, похоже, весьма забавлял конфуз Беатрис.

– Неужели в вашей богатой практике вы не сталкивались с мужской наготой, сеньорита Сантана? 

Такого смущения, еще усугубившегося от слов  раненого, ей никогда не доводилось испытывать. Готовая провалиться сквозь пол, она ляпнула первое, что пришло ей в голову:

– Не обольщайтесь, дон Мигель, вы далеко не первый недужный, кого я вижу без одежды.

Боже, что она несет! 

Все-таки главной ее добродетелью было умение веселить сеньора адмирала.

– Вот как? – дон Мигель рассмеялся, и Беатрис краешком сознания отметила, что на этот раз он не захлебнулся мучительным кашлем: – Почему же тогда вы так вспыхнули, сеньорита Сантана? Или я являю собой особенно отталкивающее зрелище?

– Я не заметила принципиальных отличий, – сдержанно ответила Беатрис, и, не торопясь,  накрыла дона Мигеля простыней, затем тщательно подоткнула ее.

– Разумеется. Вы уже сравнивали меня с безродным бродягой, – довольно-таки ядовито сказал он.

«Вот ведь! Откуда во мне такая дерзость?!» – Беатрис была просто в отчаянии.

– Вы все еще хотите пить? – скрывая смятение за безразличным тоном, спросила она.

– Если вы окажете мне эту милость, – без тени улыбки ответил де Эспиноса.

Каридад вошла в комнату лишь мгновением позже, и Беатрис мысленно возблагодарила небеса. Подумать только,  чтобы бы было если бы дуэнья не задержалась на кухне...

...Беатрис покачала головой: ей было непросто вновь переступить порог его комнаты. Но за последние дни в состоянии  дона Мигеля произошли значительные перемены, и постоянное присутствие сиделки уже не требовалось. Он уже  выходил в патио, благо что сезон дождей близился к концу и воздух стал более сухим и прохладным, особенно по вечерам. Однако дон Мигель попросил Беатрис продолжить чтение романа, и она не смогла отказать ему. 

Ей казалось, что  он  наконец-то  проникся приключениями славного дона Кихота Ламанчского. Он, разумеется, и раньше слышал имя сеньора Сервантеса, но, отдавая предпочтение философским трактатам и военным мемуарам, никогда не проявлял интереса к его знаменитому произведению. Однажды Беатрис пересказала предисловие, повествующее о жизни Сервантеса. Дон Мигель нашел  его судьбу весьма печальной и заметил:

«Неудивительно, что его сочинение полно горечи».

Беатрис так не думала, но возражать не стала. К чему споры? К чему  вообще грезить о несбыточном? Сейчас она хотела, чтобы дон Мигель как можно скорее покинул Ла-Роману, а еще лучше — никогда не появлялся здесь. Что же, этого не придется слишком долго ждать. Тем более, что до конца  романа осталось с десяток страниц, а  значит, у нее появится повод избегать любого общения с сеньором де Эспиносой. А потом — возможно, отец даст ей время, и она сможет еще немного побыть дома, да и рвение священника уменьшится...

...Отец Игнасио посетил  их дом, едва узнав, что раненый пришел в себя, и долго беседовал с доном Мигелем наедине. Когда священник вышел из комнаты, на лице его было выражение, будто он по ошибке хлебнул не благородного Темпранильо, а уксуса. С тех пор он еще более рьяно взялся убеждать Беатрис, а также требовал чуть ли не ежедневной исповеди. Но девушка впервые не могла до конца облегчить душу, не решаясь рассказать духовнику о своих чувствах. По счастью, отец Игнасио не задал прямого вопроса, и она не впала в грех лжи. 

Де Эспиноса после визита святого отца выглядел таким изнуренным, что Беатрис испугалась возвращения лихорадки, однако  он не растерял ни капли своей язвительности. 

«Значит, и беспокоится не о чем», – в очередной раз одернула себя девушка.

В результате неустанно прилагаемых усилий Беатрис наконец научилась не прятать глаза, когда дон Мигель останавливал на ней тяжелый взгляд, и не вспыхивать, если ей приходилось касаться его – этого, по правде говоря, давно уже не случалось. Но в ее памяти с удивительной четкостью запечатлелись часы, проведенные у его  постели, и вместе с горечью  она чувствовала радость – оттого что он выжил, и что она могла пробыть все это время рядом с ним, даже если их общение нельзя было назвать особо приятным. Однако, справедливости ради, после того происшествия  дон Мигель стал как будто меньше насмехаться над ней. 

«Но ведь я и раньше знала, что  он уедет? Так что  же? Суровая праведная жизнь быстро заставит забыть сиятельного сеньора де Эспиносу и весь этот вздор...»

Ее охватила тоска, глаза предательски защипало:

«А если я не хочу? Не хочу забывать его?»

Беатрис сердито шмыгнула носом:

«Тем хуже для меня...»

Она услышала шаги и обернулась. Отец Игнасио стремительно шел по   галерее патио , направляясь в ту часть дома, где был кабинет ее отца. Девушка встала, собираясь подойти к нему, но священник не заметил ее и уже скрылся в арочном проеме.

Беатрис вернулась к скамье. Пора погружаться в повседневные хлопоты:  она совсем забросила сад, кроме того, на ней лежали обязанности по ведению небольшого, но требующего сил и времени дома. Она оборвала сухие листья у цветов и пошла  на кухню, чтобы отдать распоряжения насчет обеда. В дверях она столкнулась с Джакобо, слугой отца.

– Сеньорита Беатрис, сеньор Хуан ожидает вас в своем кабинете.

Беатрис удивилась, однако никакие смутные предчувствия не коснулись ее, пока она не вошла в кабинет.

Сеньор Сантана,  опечаленный, но преисполненный торжественности, и священник, сохраняющий постное выражения лица, сидели рядом в креслах; перед ними стоял стул. 

«Как будто трибунал...»

– Благословите меня, святой отец, –  обратилась Беатрис к отцу Игнасию, наклоняя голову. – Доброе утро, папа.

– Мир тебе, дочь моя, – брюзгливо ответил священник.

– Беатрис, садись, – сеньор Сантана указал ей на стул.

Она села, напряженно глядя на мужчин.

– Ты не догадываешься, зачем я позвал тебя?

– Нет, отец.

– Беатрис, время пришло. Не скрою, мне жаль расставаться с тобой, но отец Игнасио убедил меня...

Сердце  девушки болезненно забилось, во рту враз пересохло.

«Я не хочу, я не готова!»

– Да, дочь моя, что проку откладывать? Вот и мать Агата несколько раз спрашивала о тебе. В последние недели ты не появлялась в обители, и она потеряла тебя.

– Вы знаете, отец Игнасио, по какой причине... – с трудом выговорила Беатрис.

– Знаю, и ты прекрасно справилась. Я навестил сеньора де Эспиносу и вижу, что он, с Божьей милостью,  поправил свое здоровье и не нуждается более в сиделке.

– Ты как будто не рада? – хмурясь, спросил Сантана. Сказать по правде, он не ожидал, что святой  отец перейдет в  решительное наступление. Однако, поскольку Каридад не сообщила ничего полезного касательно дона Мигеля и Беатрис, он  не смог противостоять  доводам священника: – Отец Игнасио сказал, что таково было его условие, когда он благословил тебя ухаживать за доном Мигелем.

Беатрис беспомощно посмотрела на отца:

– Я бы хотела остаться с тобой до Рождества...

Губы  Сантаны сурово сжались:

– Я не понимаю, Беатрис, почему вдруг ты заупрямилась. Разве это и не твое желание тоже? Я дал тебе достаточно времени на обдумывание.

– Дочь моя, – медленно произнес отец Игнасио, – Служение Господу нашему – это величайшее благо. Откуда эти колебания?

– А праздник Непорочного Зачатия – вполне подходящий день для принятия пострига, – добавил  Сантана. Он прятал досаду, осознавая, что  планы породнится с родом Эспиноса рухнули окончательно и бесповоротно. Впрочем,  досадовал  он скорее на себя, за то, что позволил себе зайти так далеко в своих мечтах:  – Мать Агата ждет тебя завтра. Этот месяц ты проведешь в обители как послушница, готовя свою душу к великому событию.

– Завтра?! – сердце Беатрис оборвалось в бездну.

– Остается совсем мало времени. –  вставил священник.  – Но ты уже знакома с жизнью обители, так что мы успеем. И вот еще, дочь моя, твои наряды чересчур вызывающие. Давно пора сменить их на что-нибудь более подобающее.

– Да, отец Игнасио...

– Лусия поедет с тобой до монастыря, – сухо сказал Сантана. – К сожалению, дела не позволяют мне проводить тебя, но на днях я приеду тоже, чтобы повидаться с тобой. А теперь ступай, нам еще нужно обсудить кое-что, а тебе — собраться.