VIII
От Бобрищева до графского имения чуть меньше двух с половиной километров, и в детстве я не раз проделывал это расстояние на велосипеде. Правда, тогда на месте деревни располагалась совхозная усадьба, изрядно разросшаяся за сто семьдесят с гаком лет, а от барского дома наоборот, сохранился один фундамент, заросший крапивой да жиденьким малинником. Во время войны в здание попала авиабомба, оставив от неё только огрызки стен, да и те понемногу растащили на кирпичи – неровные, тёмно-фиолетового цвета, замешанные, как говорили, на яичных желтках.
Тогда, в середине семидесятых, я ездил по этому маршруту по просёлку, а сейчас нам пришлось петлять лесными тропками, объезжая толстенные корни и попадая то и дело передними колёсами в притаившиеся в траве ямки. Один тропку шагах в двадцати перед нами пересекло кабанье семейство. Я облился холодным потом, когда свинячий патриарх с горбатой холкой и длинными жёлтыми клыками, торчащими из-под нижней губы, повернулся к нам  - и уставился в упор своими крошечными глазками, пока его выводок пересекал магистраль. Он словно говорил чужакам: «не лезьте, а то горько пожалеете…» Я  потянулся к нагану, сознавая, что бросься сейчас кабан в атаку – его не остановить и полным барабаном. Но обошлось: когда хвостик последнего поросёнка (не закрученный в колечки, как рисуют в мультиках и детских книжках, а заканчивающийся аккуратной волосяной кисточкой) скрылся в кустах, свин недовольно хрюкнул и последовал за ним. Ну а мы… мы просто поехали дальше. Изрядно напуганная Мати молчала и старалась держаться поближе ко мне,  Рафик под нос ругался по-армянски. А что ещё оставалось?

Скоро ехать по тропе стало невозможно – слишком близко пододвинулись с обеих сторон непролазные кусты, слишком много выбоин и ям лезло под колёса. По моим расчётам до большой поляны, посредине которой стоит усадьба, оставалось не больше трёхсот метров. Так что мы спрятали велики в кусты и дальше пошли пешком. Но далеко уйти не удалось – вскоре мы услышали собачий лай, звонкий, заливистый, и – приближающийся. По нашу душу - или местный помещик решил отвлечься от мыслей о приближающейся войне, отправившись на охоту?
Ответ был получен через минуту. Из кустов одна за другой выскочили четыре собаки – не знаю, как называется эта порода, но явно что-то охотничье: гладкошёрстные, серые с коричневыми пятнами, висячими ушами и вытянутыми, как у ирландских сеттеров, мордами. Они окружили нас и принялись облаивать – да так старательно, что от их брёха закладывало уши. Потому, наверное, мы и прозевали подкрепление, явившееся на помощь хвостатому авангарду.
Трое мужчин, одетые куда богаче деревенских жителей. Тот, что постарше, лет сорока-сорока пяти с окладистой с проседью чёрной бородой,  был облачён в казакин – короткий, тонкого сукна, с невысоким стоячим воротником. За поясом у него торчал длинный охотничий нож в тиснёных кожаных ножнах. На ногах – добротные сапоги,   в руках кремнёвое ружьё, явно восточной работы, с ложем, инкрустированным бисером и тонкой медной проволокой. И ружьё это смотрело мне прямо в живот. 
Одежда его спутников было победнее, но всё равно - куда там бобрищенским щёголям! Один вооружился ружьём, покороче и попроще, чем у бородатого; арсенал второго составляло короткое копьецо с поперечиной под широким наконечником. Охотничья рогатина? Значит, всё же охотники?
- А ну, не балуй! – строго сказал бородач, заметив движение к рукоятке нагана.  Я поспешно отдёрнул руку: не хватало получить в живот горсть свинцовой сечки,  или чем он там заряжает свой карамультук?  – Их сиятельство молодой граф Никита Андреич велели обойти дозором усадьбу – и видать, не зря, коли вы тут шлёндраете! Сенька, - обернулся он к одному из спутников, - дуй в рожок, дай знать их сиятельству, что мы тут с добычей!
«…ага, значит всё же караульщики. Скорее всего – егеря или псари этого самого графа. Ну, мы попали…»
Я покосился на Рафика – как бы не наделал глупостей! Но тот, к счастью, не пытался хвататься за свой кинжал – видимо, был слишком ошарашен неожиданным появлением «дозорных»,
Владелец рогатины снял с кожаного ремешка закрученный бубликом охотничий рожок и издал несколько громких немелодичных трелей. В ответ в отдалении прозвучал другой сигнал.
- Вот и ладненько. – удовлетворённо сказал  бородач. – Чичас молодой граф с друзьями своими прискачут – ему и обскажете, кто вы такие и чего вы сюда припёрлись, да ещё с бабой! Вот что, мил человек, дай-кось сюда пистолю. И ты, абрек, - он зыркнул на смуглого Рафика из-под кустистых, в стиле «дорогого Леонида Ильича», бровей, - ножик свой вынь, да положь, как есть, в ножнах. А будет кто упираться - как Бог свят, заеду в рожу!

Отредактировано Ромей (11-02-2022 03:46:24)

Пленников вывели из рощи, и они  дожидались появления молодого графа под охраной старшего егеря  и двух псарей. Собак взяли на сворки, и те нервно поскуливали и приседали на задние лапы – нервное состояние людей передавалось и животным. Ростовцев ещё издали подумал, что с изловленными «лазутчиками» что-то не так. Для начала, ни один из них  - с первого взгляда ясно! - не имел ничего общего с фуражирами из дивизии Люилье, как, впрочем и с любым другим подразделением Grande Armée. Но и на русских, неважно, военных или мирных жителей, они походили слабо. Двое парней – один вполне обычной наружности, второй смахивает на кавказского горца, -  и барышня, срамно сказать, в штанах! Все трое – с непокрытыми головами. Может, шапки потеряли, пока по кустам бегали от батюшкиных егерей?
И покрой одежды незнакомый, ни на что не похожий, чужой…
Непонятности тем временем продолжались. Кусты раздвинулись, и весело гомонящие мальчишки выволокли на опушку три необычных предмета.
Что находки ни что иное, как транспортные средства, Ростовцев догадался сразу. Мудрено было бы не понять – причудливой формы рамы из крашеных в яркие цвета то ли труб, то ли стержней, были снабжены парой колёс с узкими чёрными, кажется, кожаными, шинами и множеством проволочных поблёскивающих металлом спиц. Сверху рамы украшали маленькие, очень неудобные сёдла, над одним из колёс, судя по всему, передним, присобачена была гнутая, из полированного железа,  загогулина, концы которой тоже были обтянуты кожей. загогулины, обтянутые чёрной бугристой кожей, торчали в стороны. Всё остальное – зубчатые колёса, цепи, торчащие по бокам коленчатые рычаги -  приспособления, присобаченные к блестящей загогулине над верхним колесом – было совсем уж невиданными.
- Мальчишки в кустах нашли. – сообщил егерь. Говорят, на тропинке следу от энтих колёсьев. Видать, ехали по лесу, а потом бросили, пошли пешкодралом. Ишшо оружие у них было, мы забрали...
Длинный прямой нож в жестяных ножнах, на которых были выдавлены буквы  у них забрали латинского алфавита, Ростовцева не заинтересовал.  А вот пистоль, принадлежавший, по словам егеря, первому из «лазутчиков» (тому, с русской наружностью) привлёк его внимание необычайным своим устройством. Поручику случалось видеть нечто подобное  в коллекции одного петербургского знакомого, большого любителя старинного оружия:  стальной рубчатый бочонок с просверленными дырьями, играющими роль зарядных камор. Если проворачивать бочонок, то из камор можно по очереди производить выстрелы. Вернее, можно было бы, если бы имелся замок – помнится, у того пистоля, итальянского, работы века семнадцатого, замок был колесцовый, который надо, как часы,  заводить особым ключом.
А вот ударник у странного пистоля был, правда, без зажима для кремня или фитиля. Ростовцев оттянул его пальцем - ударник щелчком встал в боевое положение, бочонок при этом провернулся. Ростовцев вскинул пистоль.
Владелец пистоля дёрнулся.
- Осторожно, заряжен. Спуск, правда, тугой, но выстрел следует почти мгновенно.
Замечание удивило поручика – обычно выстрел из кремнёвого пистолета или мушкета с батарейным замком следовал примерно через секунду после нажатия на спусковой крючок.
- Да как же тут стрелять? Ни кремня, ни затравки…
«Лазутчик» пожал плечами.
Это и не нужно. Если позволите – дайте я разряжу, чтобы беды не случилось...
Удивлённый Ростовцев отдал пистоль – стоящий рядом егерь нахмурился и поднял ствол ружья. Поручик сделал ему знак, чтобы не беспокоился, и стал наблюдать за действиями пленника.
Тот сдвинул крышечку, прикрывающую половинку цилиндрика – открылись медные кружочки, которые Ростовцев после некоторого колебания определил для себя, как патроны –ничем иным эти штуки быть не могли. «Лазутчик» провернул смахивающий на шомпол стержень под стволом пистоля и, нажимая на него, один за другим стал выталкивать странные патроны из камор. Ростовцев протянул руку и взял один – медный, длинный  тонкостенный бочонок, с одного торца выдавлены концентрические круги с цифрами.  Из другого вровень с краями выглядывает тупой кончик свинцовой пульки. Калибр какой-то несерьёзный, такой впору разве что, карманным пистолетикам – три линии, никак не больше…
Парень закончил разряжать пистоль и протянул его и оставшиеся патроны (всего их оказалось семь) Ростовцеву. Поручик взвесил оружие на ладони – лёгкий, не то, что седельные кавалерийские пистолеты, -  щёлкнул несколько раз спуском.  При этом ударник (похожий на голову аиста с его длинным острым клювом) поднимался сам собой, причём бочонок с патронными каморами тоже проворачивался. Хитро устроено – а вот сама работа простая, без украшательства, но аккуратная, такой он,  пожалуй, и не встречал. Пистоль весь из воронёного, сильно вытертого металла, на рукояти мелко рифлёные деревянные щёчки. Короткий ствол с большой гребенчатой мушкой на кончике, на раме, поверх патронного бочонка  - продольная прорезь. Прицел, конечно… А вот и клеймо: сначала буквы - С.С.С.Р.; ниже «пер.оруж.зав. в туле». И цифры: «1925». Ерундистика какая-то…
Застучали копыта. Ростовцев обернулся – от дороги, ведущей к деревне, намётом летел всадник.

Отредактировано Ромей (11-02-2022 14:15:04)

IX

- Кто это? – прошептал  Гена. Необходимости понижать голос не было никакой – царящая наружи какофония из испуганных криков, неразборчивых команд, конского храпа и редких выстрелов – пока ещё в воздух, - заглушала любые звуки.
- Французы, пся крев! Клянусь як Езус, французы!
От волнения Гжегош мешал русские слова с польскими.
- Уверен? Может, русские?
Пся крев, говорю французы – так то ест!
- Французы, говоришь? - гена сделал два глубоких вдоха, чтобы унять дрожь в руках. – Вон тот, спереди, с саблей – кажется, их командир…
И указал на совсем юного, лет семнадцати, кавалериста в зелёном, с голубым воротником и обшлагами, мундире, сидящего на рыжей лошади. На кивере красуется ясно различимое с такого расстояния изображение одноглавого орла из белого металла. 
«…точно, француз! У русских-то орёл двуглавый...Ну, сейчас я тебя…
Юноша размахивал саблей и что-то кричал своим подчинённым – не по-русски, насколько смог расслышать Гена. Он задержал дыхание и поймал грудь всадника в прорезь прицела – в вырезе сюртука ясно различался щегольской красный жилет, расшитый на гусарский манер шнурами. Указательный палец пришёл в движение: как учили, подвыбрать спуск, и…
Бац!
Удар снизу под цевьё, ствол лязгает о прут оконной решётки. От грохота закладывает уши, пуля уходит в августовское небо.
Гжегош?
- Ты что спя…
- Это ты спятил, курва мать! – злобно прошипел поляк. – Не видишь - то конные егеря, не чета хлопам, их  парой выстрелов не распугаешь! И много их, не меньше полусотни - застрелишь одного, ну двух, трёх, а  остальные всех тут покрошат в капусту! Этого хочешь, пся крев?
И, не церемонясь, выкрутил карабин из гениных пальцев. Впрочем, тот был настолько ошеломлён, что не думал сопротивляться.
- Так, патроны давай! – скомандовал поляк, и Гена безропотно подчинился. Он уже ничего не понимал – кроме того, что дела, кажется, совсем плохи.
- То вшистко… всё? К тётке сходи, библиотекарше, забери ружьё. Или нет, я лучше сам…
- Что же нам дальше делать?  - спросил Гена уже в спину Гжегошу. Тот не обернулся.
- Что-что… сдаваться и просить матку боску, о всавени… заступничестве. А что, есть инне помы̀слы?

Процедура капитуляции не затянулась. Библиотекарша, правда, сдавать двустволку отказалась: «я её, как конники появились, в сортир на заднем дворе бросила, вместе с патронами. Прямо в очко. Можешь пошарить, ежели нужно…» Гдегош не стал связываться с полоумной тёткой и отошёл прочь.
Зато с «альпинистом» хлопот не было -  тот был настолько деморализован, что по первому требованию отдал ракетницу вместе с боекомплектом. Гжегош с помощью Далии - алжирка, похоже, воспринимала происходящее как весёлое приключение, а услыхав о французах, и вовсе оживилась, - соорудил из скатерти и ручек от швабр три белых флага. Два он просунул сквозь оконные решётки, выждал две минуты и осторожно выглянул наружу. Крестьяне к тому моменту уже разбежались; тогда он взял третий флаг, осторожно, стараясь не делать резких движений, открыл дверь -  и, спиной ощущая тяжёлые, недобрые взгляды Гены и библиотекарши, шагнул на  крыльцо.

Отредактировано Ромей (11-02-2022 19:01:27)

Первые выстрелы мы услышали, когда до поворота, за которой должна была открыться заветная поляна, оставалось метров триста. Гулкие, явно из кремнёвых ружей. Потом сухо, отрывисто, до боли знакомо, подал голос мосинский карабин. С двухсекундным интервалом пронзительно свистнула сигнальная ракета, но взлетающего клубка огня я не заметил.
«… В сторону пустили, понизу? Или прямо  по крестьянам? Могли ведь с перепугу, и это скверно: ракета, если угодит в грудь или в голову, может серьёзно покалечить, а то и убить…»
Мушкетная и пистолетная пальба стала чаще, но ответных выстрелов из карабина или ракетницы я больше не слышал.
«…опоздали?..»
- В галоп, господа! – крикнул Ростовцев, и гусары дали коням шпоры. Рафик – а он, оказывается, неплохой всадник! – поспевал за ними, я же позорнейшим образом отстал (вот он, недостаток практики верховой езды!), не справившись с тряским аллюром своего скакуна. Прав поручик – отдай он мне наган, я бы давно его потерял,  хоть за пояс засунь, хоть за пазуху. Кобуры-то нет, как и ремня на спортивных штанах, на который её можно было бы нацепить.

Когда мы выскочили из леса, то вместо толпы крестьян, берущих приступом несчастный ДК, я увидел… всё тех же крестьян, только бестолково мечущихся по поляне, в тщетных попытках убежать от кавалеристов с тёмно-зелёных мундиров. Те, впрочем, не слишком  усердствовали – бодро рысили, вытягивая тех, кого удавалось догнать, саблями поперёк плеч, причём попасть старались плашмя. Вслед особо шустрым, успевшим нырнуть в кусты или добежать до опушки леса, постреливали из карабинов – но лениво, без огонька, не очень-то и стараясь попасть. Кавалеристы, кем бы они ни были, явно не собирались устраивать кровавое побоище – хотя вполне и могли! – а просто устраняли с дороги досадное препятствие.
Позади верхоконных, у противоположного края поляны, там где дорога снова ныряла в лес, виднелись телеги. Обоз? Скорее уж, фуражиры, причём французские – русским в этих краях делать нечего.
- Конные егеря! – подтвердил мою догадку поручик. – Успели, таки…
И пустил  длинное нецензурное ругательство.
Французы, в свою очередь, заметили неприятеля. Оставив преследование пейзан они развернулись к нам навстречу. Резко, отрывисто пропел рожок, и конные егеря, пришпорив коней, порысили навстречу нам. Замелькали в руках короткоствольные ружья, взвились над затравочными полками дымки, захлопали первые выстрелы.
«…А дистанция-то великовата для прицельной стрельбы, да ещё и с сёдел – шагов сто пятьдесят, не меньше. Значит, у французов штуцера, а это скверно…»
Над ухом противно провизжало, потом ещё и ещё, и вскорости пули загудели вокруг нашего маленького отряда роем рассерженных ос. А ведь метко стреляют, прохвосты, так и попасть могут…
Всё же, инстинкт самосохранения – великая вещь. Ничем, кроме как его влиянием, я не могу объяснить то, что не только не вылетел из седла во время этой сумасшедшей скачки, но ухитрился даже не слишком сильно отстать от остальных. Пули свистели над головой, что-то рвануло мне плечо, рукав наполнился чем-то горячим. Мы на бешеном карьере пролетели деревню и лишь на противоположной околице перешли на рысь, давая отдых измученным лошадям. Удивительно, но погони за нами не было – французы отстали и повернули назад, не доезжая деревни. Вот интересно – с чего бы это? Может, подозревали, что мы заманиваем их в засаду? А что, вполне может быть и такое – с манерой воевать тех же казачков, кавалеристы наполеона уже неплохо успели познакомиться.
Ростовцев остановил коня и повернулся в седле – глаза, белые от неутолённой ярости, сабля свисает с кисти на темляке.
- Скорее, господа! С минуты на минуту французы будут в усадьбе. Промедлим самую малость – застанут врасплох, захватят!
- А как же наши? Вы  ведь обещали их спасти! – хотел, было,  крикнуть я. Но не успел -  поручик пришпорил коня, и мы снова полетели карьером…