Переулок – а наши дни он гордо именовался «Кропоткинский» - оказался куда более узнаваемым, чем все прочие улицы, по которым мы сегодня проходили или проезжали. Почти все дома здесь были построены либо в конце прошлого, либо в начале этого, двадцатого века – особняки, флигели, сохранившиеся от после-пожарных дворянских гнёзд да пяти-шести этажные доходные дома. Нужное нам здание нашлось в дальнем конце, там, где переулок выходил на Большой Левашёвский. Народу в этот час на улицах почти не было; пару раз нас проводили подозрительными взглядами выглядывавшие подворотен дворники. Но, видимо, наши «парадки» произвели на этих хранителей московских дворов благоприятное впечатление – ни один не подумал не то, что засвистеть в жестяной свисток (этот аксессуар болтался у каждого на шее, на шнурке), но даже и домотаться с каким-нибудь глупым вопросом.
Возле дома номер двадцать шесть дворника не оказалось, зато к прутьям ограды рядом с калиткой была прикручена застеклённая доска с надписью «Музей имени П.А. Кропоткина» - кажется, в наше время здесь располагалось посольство какой-то арабской страны. Мы прошли до угла, нырнули в тёмный тупичок и там перемахнули через ограду.
Ещё с улицы я заметил, что одно из окон фасада было едва подсвечено изнутри – словно свет свечей пробивался через неплотно задвинутые занавеси. Значит, в музее кто-то есть, и это, скорее всего не сторож. Неприятно – но  будем решать проблемы по мере их возникновения.
Вход в музей располагался с торца здания, с низенького крыльца. Туда мы, понятное дело, не пошли – свернули за угол, прижимаясь к стене, и прошли на задний двор. Где-то здесь должен был быть чёрный ход – и он в самом деле нашёлся, под невысоким навесом, крытым горбылём. Я осторожно подёргал ручку – заперто.
Пустить в ход нож и предусмотрительно прихваченный с собой кусок проволоки? Ну, это я всегда успею, а пока лучше поискать другой вход, поудобнее.
И он нашёлся не позже, чем через пять минут. На крыше особняка с обратной стороны  имело место маленькое мансардное окошко, прикрытое то ли решётчатыми ставнями, то ли жалюзи. Это было то, что надо – тем более, что к задней стене особняка прилепился дровяной сарай, открывающий отличный путь наверх.
Сказано – сделано: мы с Марком, подсаживая друг друга, забрались сначала на сарай, а потом по жестяной водопроводной трубе – и на крышу особняка. Мансардное окошко сопровлялось моим усилиям не больше минуты, и вот мы уже внутри – в низком, запылённом до последней степени чердачном помещении, заваленном горами разнообразного хлама.
... однако, уже третье "проникновение со взломом" в моей здешней жизни. Надо бы с этим завязывать, а то ведь  в привычку может войти...
Марк вытащил из-за пазухи юнгштурмовки фонарик и прицелился, было, зажечь, но я вовремя схватил его за руку. Где-то тут должна быть ведущая вниз лестница или потолочный люк – и где гарантия, что свет не пробьётся через щели в комнаты музея? Пришлось медленно, на цыпочках, наощупь обшаривать весь чердак – мы исцарапались, изгваздались и наглотались сухой пыли, пока не обнаружили искомое.
Это была узкая лесенка, круто уходящая вниз и упирающаяся в дверь. Даже тех ничтожных крох лунного света, что падали сюда через мансардное окошко, хватило, чтобы понять, какая она вся рассохшаяся, шаткая и скрипучая. К счастью, я вовремя вспомнил метод, подсмотренный в каком-то ещё советском теледетективе, чуть ли не в незабвенных «Знатоках»: при подъёме или спуске по особо скрипучим лестницам ногу надо ставить сразу на всю ступню, мягко, и обязательно вплотную к стенке. Я шёпотом растолковал Марку, что следует делать – и мы один за другим спустились вниз, скрипнув всего раз или два, да и то едва слышно. Каждый раз я покрывался холодным потом и замирал, готовый опрометью броситься наверх, но  обошлось; никто нас не услышал – видимо компания, собравшаяся для ночных бдений в музее (когда мы пробирались вдоль подсвеченных окон я ясно слышал несколько голосов) была слишком занята своими, музейными делами.
…Вот и хорошо, нам того и надо…
Я аккуратно нажимаю на ручку двери – она чуть подаётся. Ага, ясно, с той стороны закрыто на крючок. Ну, это нам раз плюнуть… Лезвие финки входит в щель, цепляет «запор» - и я осторожно, не дыша, приоткрываю дверь.

XVIII

На первом этаже было гораздо светлее, чем на чердаке – высокие окна пропускали достаточно лунного света, и не пришлось продвигаться наощупь, рискуя сослепу опрокинуть какой-нибудь экспонат, оповестив таким образом о своём присутствии всех в музее. Света хватило даже на то, чтобы рассмотреть висящую у выхода из комнаты схему экспозиции – две длинные анфилады комнат, разделённые по годам и темам: «Детство и юношеские годы Кропоткина»; «Научная и революционная деятельность в 1870-1876 гг.», Копия рабочего кабинета Кропоткина в Лондоне.
Ну, и «Et cetera, Et cetera»  , как говаривали просвещённые римляне…
Я прикинул, что, судя по схеме, замеченные нами снаружи посиделки проистекают в зале, помеченном латинской цифрой «IV» – самое большое помещение музея, отведённое под «посвящена последнему периоду жизни Кропоткина, его возвращению в Россию, жизни в Дмитрове». Мы же сейчас были наоборот, в самой маленькой комнатёнке под номером «VI», если верить описи, траурной, отведённой под экспонаты, посвящённые болезни, кончине и похоронам князя-анархиста. Я огляделся – действительно, вот и посмертная маска на затянутом чёрной тканью пюпитре. В бледном лунном свете – зрелище жутковатое…
Я осторожно выглянул в коридор – действительно, из остеклённой  двери в правом его конце падали на паркет дрожащие отсветы от свечей и доносились невнятные голоса. Прежде чем обшаривать музей в поисках заветного шкафа следовало понять, чем заняты здешние обитатели и могут ли они нам угрожать. Я сделал знак Марку держаться у меня за спиной, на цыпочках, стараясь распластаться по стене, подобрался к двери – и заглянул в зал.
Открывшееся зрелище оказалось, мягко говоря, неожиданным. За большим круглым столом, занимающим всю середину комнаты, устроилось то ли семь, то ли восемь человек, из них две женщины. Все, включая и представительниц прекрасного пола, были одеты в бесформенные чёрные хламиды, то ли плащи, то ли мантии; позади свисали на плечи широченные капюшоны. Наряды эти живо напомнили мне ролевые игры и мистерии на средневековые темы, которые мои знакомые разыгрывали ещё в девяностых – не хватало, пожалуй,  только мечей и кольчуг, поблёскивающих под рясами.
На столе, накрытом парчовой, шитой золотом, скатертью стояла в самом центре широкая, на высокой ножке, чаша – насколько я мог судить, из серебра. Чашу прикрывал белый покров с алым католическим крестом. Сверху на покрове лежала какая-то веточка, разглядеть которую я не мог – зато отлично видел толстенное явно очень старое Евангелие, заложенное голубой ленточкой, и тоже с католическим крестом на переплёте,
Один из сидящих за столом – совсем молодой человек, заметно младше своих соседей  - поднял руку. Его сосед справа, которого я сразу определил для себя, как «магистра» (…почему? Вот не знаю…) - кивнул и указал на парня тонкой, вроде дирижёрской, чёрной палочкой. Тот встал и, повторяя нараспев заученный текст, предложил присутствующим ответить: «что такое красота?» Я приготовился слушать - но в этот момент за моей спиной что-то скрипнуло, и я подался назад.
- Ты чего? Спалимся же!
- Я не нарочно… виновато прошептал Марк.  - Половица попалась скрипучая…
- Ладно, вроде, не услышали. Только гляди, дальше осторожнее, смотри, куда ноги ставишь!
Из зала донеслось нестройное пение какого-то латинского гимна – насколько я мог судить, имеющего отношение к архангелу Михаилу. Видимо, это и был ответ на вопрос о красоте.
…а крест-то на покрове – красный, четырёхконечный, со слегка расширяющимися лопастями. Знакомый крестик – такие, если мне память не изменяет, носили на своих белых плащах и щитах рыцари ордена тамплиеров. Всё чудесатее и чудесатее, как говаривала девочка Алиса…
- Ты знал, что друг твоего отца занимается такими вот любопытными делами?
- Откуда?  - Марк озадаченно пожал плечами. – Учти, мне тогда всего пять лет было, что я понимал? И сейчас, между прочим, не понимаю. Это что, а? Крест, вроде, католический, я такой в Иерусалиме видел, на могилах рыцарей-крестоносцев…
- Всё потом.  А сейчас давай так: пока они поют, пробегись по комнатам, поищи свой шкафчик – и смотри, не шуми!
- А ты?
- А я тут постою. Если кому-нибудь вздумается выйти в коридор, подопру дверь снаружи стулом. – я показал на массивный стул, стоящий у противоположной стены, роядом с тумбочкой, на которой на стене висел старомодный телефонный аппарат с блестящими колпачками звонков и эбонитовым раструбом на коротком проводе вместо привычной трубки. Ещё один раструб торчал из лицевой панели – туда полагалось говорить.
– Пока сообразят высадить стёкла, пока откроют – вполне успеем удрать. Да, фонарик лучше не включай, света и так достаточно.
Марк кивнул и беззвучно скользнул в соседнюю комнату. А я вернулся к двери.
… нет, но до чего же интересно живут люди!..

Отредактировано Ромей (17-09-2022 13:45:16)

Ожидание не затянулось. Шкаф обнаружился в соседней комнате – номер «III» на схеме, содержащей экспозицию, повествующую о кодах работы князя Кропоткина за границей. Марк выглянул  - физиономия у него лучилась довольством – и помахал мне рукой. Я осторожно попятился – певцы в зале, вроде, унялись и перешли к разговорному жанру. «Магистр» встал, принял монументальную позу и рассказывать о степенях посвящения. Себя и присутствующих он называл «новыми тамплиерами» или «Орденом Света; всего степеней посвящения в ордене было семь, и каждой из них соответствовала определенная легенда: об атлантах, потомки которых жили в подземных лабиринтах в Древнем Египте; об эонах, взявших на себя роль посредников между миром духов и людей; о Святом Граале…
…Ну точно, они самые и есть, тамплиеры!...
Дожидаться завершения этого увлекательного повествования до конца я не стал. Будем надеяться, что его хватит надолго, а там и ещё какая-нибудь песенка подоспеет…
Когда я вошёл, Марк уже сидел на четвереньках перед огромным, под самый потолок,  книжным кафом и ощупывал резную вертикальную панель. При этом он шевелил неслышно губами – похоже, отсчитывал дубовые листики и завитушки. На некоторые он нажимал, и те с лёгким металлическим скрипом утапливались на полсантиметра в дерево.
Я попятился, не желая терять из виду выход в коридор, и тут в шкафе что-то музыкально звякнуло, и Марк прошипел «Готово! Сработало!»
Вертикальная резная панель выдвинулась примерно на пять сантиметров. Марк подцепил её пальцами и потянул на себя.
- Помоги, а то сейчас всё на пол посыплется!
Но опасения оказались напрасными неведомый краснодеревщик, соорудивший тайник, знал своё дело: ящик представлял из себя плоскую коробку, прикрытую сдвижной фанерной крышкой. Мы в четыре руки вытащили его и положили на пол.
- Что, открываем? - шепнул Марк. – Ту покарауль пока, а я вытащу, что там есть, по карманам распихаю. Выберемся наружу, найдём местечко поукромнее  – разберёмся, что к чему.
План был хорош, но дал сбой в самом начале. Мы категорически недооценили вместимость не такого уж и большого ящика – чтобы унести всё, что в нём нашлось, не хватило бы никаких карманов. Плотно уложенные пачки денег, небольшие мешочки, звякнувшие, когда их вытаскивали наружу. Топки картонок – судя по всему документы. А ещё  свёрток с промасленной коричневой бумаге, увесистый, характерной формы, и две маленькие бумажные коробочки, маркированные с латинскими буквами и цифрами.
Разобрать надписи я не мог, да и не пытался. Огляделся, прикинул возможность бегства через окно – и потащил через голову юнгштурмовку.
- Сделаем так: сейчас увязываем всё это хозяйство в узел и дуем обратно на чердак. Вряд ли они именно сейчас туда сунутся, раз уж до сих пор нас не засекли – вот там, в спокойной обстановке, и посмотрим, что тут есть. Кстати, и фонарик можно будет включить – мансардное окно завесим какими ни то тряпками, их там, как грязи. А дверь, ведущую наверх, подопрём изнутри, запарятся вышибать…
- Иак милицию могут вызвать! Я в коридоре видел телефон, скажут – воры забрались в музей…
Вместо ответа я продемонстрировал собеседнику кусок провода с эбонитовой воронкой.
Марк выдохнул – как мне показалось, с облегчением. Неужели он действительно думал, что насквозь подозрительная компания, собравшаяся в соседней зале, захочет впутывать в свои сомнительные игрища ещё и органы? А вот пальнуть из через дверь вполне могут – оружие тут у многих, и всякий, кто  имеет законное право его носить,  может стрелять по ворам и грабителям, не опасаясь последствий.
Я завязал подол юнгштурмовки узлом и Марк стал наполнять получившийся мешок нашим хабаром. Потом вставил ящик на место – снова музыкальное «блямс», он наклонился и провёл пальцами по потайной панели. Никаких следов недавнего взлома, ничего. Вряд ли приятель отца моего спутника проверяет тайник каждый день – если вообще его проверяет! - так что время на то, чтобы убраться подальше, у нас есть.
Ноша получилась довольно увесистая; я связал вместе рукава, перекинул «сумку» через плечо и вслед за Марком прокрался к лестнице, ведущей на чердак.
Позади выводили свою унылую мелодию "новые тамплиеры".

Отредактировано Ромей (17-09-2022 14:04:48)

Мы забились в самый дальний угол, отгороженный высоченным штабелем старой мебели, откуда сквозь пыльные завалы до лестницы не смог бы пробиться даже самый крошечный лучик света. Я навёл светомаскировку на мансардное окошко - для этой цели подошло пыльное потёртое покрывало – и мы, дрожа от жадности и нетерпения, принялись рассматривать добычу. Я поймал себя на том, что ощущаю себя чем-то средним между Шейлоками и колонистами с острова Линкольна, которым предстоит забраться в заветный сундук капитана Немо.
Увы, первые же извлечённые из узла пачки купюр не оправдали наших ожиданий. «Пятаковки», купюры по пять и десять тысяч рублей,  выпускавшиеся Народным банком РСФСР в восемнадцатом году – ещё с «ятями» в надписях и двуглавым орлом, лишённым, правда, корон и прочих имперских регалий. Те самые, которые обесценились с такой скоростью, что при обмене на новые «совзнаки» за один старый рубль давали десять тысяч новыми – и это только официальный курс, имевший мало общего с рыночным, исчислявшимся цифрами с пятью нулями!
Кроме «пятаковок» здесь было несколько пачек дореволюционных купюр, по большей части серых пятисотрублёвых «Петров» и радужных сотенных «катеринок», а так же жиденькая стопка «северных» сторублёвок правительства Миллера и  кредитных билетов киевской Центральной Рады достоинством в одну и две тысячи гривен. Предусмотрителен был чекист Гринберг, ничего не скажешь…
Годилось всё это богатство разве что на то, чтобы оклеивать им стены – в отличие от содержимого трёх других пачек. В первой были беловатые бумажки по десять и  двадцать фунтов, две другие состояли из пятидесяти- и стодолларовых купюр. Насчёт фунтов я уверен не был, а вот что касаемо долларов, знал точно: любые выпущенные Федеральным казначейством купюры имеют хождение наравне с самыми новыми по всему миру.  Я быстро пересчитал одну из пачек – восемь тысяч баксов, по нынешним меркам весьма нехилое состояние.
Теперь документы. Три перевязанные бечёвками пачки картонных и бумажных корочек. В первых двух - мандаты на бланках ВЧК, от которых нам сейчас ровно никакого проку, потому как и организации-то такой не существует. Несколько царских старорежимных паспортов – тоже бесполезный хлам, как и  трудовые книжки с отметками предприятий Москвы и Ленинграда и указаниями места жительства. В первые послереволюционные годы они заменяли удостоверения личности, поскольку паспортов в СССР нет и не будет до тридцать второго, кажется, года.
Так, с деньгами и документами покончено. Валюта рассована по карманам, никчёмные дензнаки - в ближайшую корзину. Туда же, порвав на всякий случай на мелкие клочки, отправляются «чекистские» мандаты и «трудовые книжки». Корзину забить доверху всяким хламом и запихать в самый дальний угол.
Теперь – ценности иного рода. Три суконных мешочка, содержащие именно то, что я и ожидал.  В одном – «бранзулетки», кольца и броши с крупными и явно очень дорогими камнями, плюс две нитки крупного розвового. В двух других камни без оправ. Я слабо в этом разбираюсь, но на первый взгляд – бриллианты, сапфиры, рубины, изумруды.
Кроме мешочков в ящике обнаружились четыре увесистых длиной в полтора пальца, цилиндрика, запечатанные в плотную синюю бумагу, банковские упаковки с сотней золотых червонцев в каждой. Да, так и есть – и двуглавый орёл оттиснут сбоку на бумаге, и масляно-жёлтые кружочки с профилем последнего самодержца всероссийского.  Это сколько же будет по нынешнему курсу? Понятия не имею, поскольку это самый курс мне неизвестен…
И под конец – вишенка на торте, тот самый угловатый свёрток в коричневой промасленной бумаге. Внутри оказался бельгийский «Браунинг» номер два, густо покрытый слоем оружейного сала – надёжный и убойный ствол, по типу которой создан, в том числе, и  знаменитый «ТТ». К такому красавцу ещё бы деревянную кобуру-приклад, как у «Маузера»… Но – чего нет того нет; я, было, дёрнулся искать подходящую ветошку, чтобы привести оружие в порядок, но Марк меня остановил. Я не стал спорить – мы и так чересчур засиделись на чердаке. В щели тряпичной «светомаскировки» уже пробивались первые предрассветные лучи, завывания «тамплиеров» внизу стихли не меньше часа назад. Пора и нам: я засунул свёрток с «браунингом» сзади за ремень под юнгштурмовку, рассовал по карманам коробочки с патронами (по двадцать штук в каждой) и вслед за своим спутником вылез через мансардное окошко на крышу.
…Что ж, пожалуй, это мы удачно зашли…