Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
IV
Я ожидал, что сейчас каждого из нас попросят повторить собственные истории, вроде той, что только что изложила нам Татьяна. Ну, всё, по порядку: жил, родился, какие способности проявились, как попал в поле зрения программы Гоппиуса, когда оказался в коммуне… Ничего подобного учителя Лао - шифу Ляо, так он попросил себя называть впредь - не интересовало. Сперва он расспрашивал нас насчёт имён – детского или молочного, как нас звали в сопливой юности; школьного – прозвища, данные в школе; домашнего – как к нам обращались в кругу семьи. Интересовало его, какой цвет, какое растение предпочитает будущий ученик, в какое время суток чувствует себя лучше или наоборот, а в какое испытывает беспричинную тоску. А больше всего его интересовали сны – об этом предмете она расспрашивал долго и подробно, причём остальные должны были сидеть и молча внимать. Сидеть, кстати, надо было на полу, на особых циновках, которые мы сами сплели под его руководством из камыша, за которым пришлось всей гурьбой идти на озеро. Учитель Лао показал несколько поз, которые следовало принимать: одну, когда слушаешь учителя, другую – когда отвечаешь на его вопросы и третью для отдыха в перерывах между занятиями.
Сам учитель Ван Лао, невысокий, сухонький, с редкой седой бородёнкой, возраст имел неопределённый – с одинаковым успехом ему могло быть и сорок пять, и семьдесят. Носил обыкновенную для китайцев то ли пижаму, то ли рубаху с широкими штанами и тростниковые тапочки, голову покрывал шапочкой из чёрного шёлка, обильно расшитой иероглифами.
Кстати, по поводу обращения. Я достаточно освоил в той, прошлой жизни китайский; возможно, сказался как-то и «багаж» моего реципиента, чьё детство прошло на КВЖД, где он выучил этот непростой язык – в-основном, маньчжурский его диалект. И, соответственно, мог уловить кое-какие нюансы, незаметные моим «одноклассникам». Например, почтительное обращение «шифу» это не просто «учитель» - составляющие его иероглифы обозначают «наставник» и «отец». Немаловажная деталь, поскольку обычного школьного учителя, педагога, в Китае называют «лоаоши», не делая различий для учебных заведений или предметов преподавания.
Узнав, что я владею китайским, учитель Лао обрадовался и с тех пор обращался ко мне только на этом языке, требуя в ответ того же самого. Причём остальным предлагалось сидеть и внимать, а то, что из сказанного они не понимали ни бельмеса, роли не играло.
А ещё – я рассказал учителю Лао о наших с Марком и девушками занятиях ушу. Услыхав об этом, он чрезвычайно возбудился, повёл нас на двор, где была оборудована спортивная площадка и попросил продемонстрировать наши достижения. После чего категорически запретил занятия, пообещав продолжить их, но уже под его руководством – «не раньше, чем вы освоите первоначальные техники».
«Первоначальные техники» - это медитации, которым была посвящена почти половина времени, что мы проводили с учителем Лао. Часть из них следовало применять самостоятельно, например, перед сном. После отдельных сеансов медитаций учитель Лао пускался в расспросы, предлагал нам описывать испытанные ощущения. И ни разу, ни полусловом, ни намёком не ответил на вопрос: а зачем всё это нужно? «Если вы спрашиваете, – говорил он – значит, не готовы пока услышать ответ. А когда будете готовы, то он вам уже не понадобится».
…и как тут было не вспомнить о слухах насчёт восточных похождений одного нашего московского знакомца? Я даже убедил себя, что «дядя Яша» как-то причастен к тому, что учитель Лао занимается именно с нашей группой – пока я не выяснил, что и у других имеются похожие наставники. Прямо спрашивать я, конечно, не стал, да и вряд ли кто-то бы мне ответил – но червячок, засевший где-то глубоко в сознании, продолжал грызть. Не зря же «дядя Яша» провёл несколько месяцев с гималайской экспедицией Николая Рериха, скрываясь под личиной буддистского монаха? Правда, в наше время эту точку зрения принято было оспаривать – мол, не было ничего такого, а слухи об участии в экспедиции распускал сам Блюмкин, известный хвастун и мистификатор - но ведь дыма без огня не бывает? Тем более, его встречи с Рерихом в Монголии документально подтверждены и сомнений ни у кого не вызывают. А значит, он вполне мог побеспокоиться о толковых наставниках для юных участников «спецпроекта».
…кстати, надо будет при случае, расспросить «дядю Яшу» и о Тибете, и о Рерихе, и вообще, о его жизни в Монголии, где он, если верить слухам, занимался поисками золотого клада барона Унгерна. Если, конечно, такой случай выпадет - в чём у меня имеются сильнейшие сомнения.
Приятный сюрприз: никто не стал отрывать нас от ставших привычными отрядов – в отличие от «первого набора», ребята из которого помогали нам освоиться здесь в первый день. Как и раньше, мы жили в «лагерях», в палатках. Как и раньше, первую половину дня вкалывали на производстве - а вот после обеда отправлялись в «особый корпус» и оставались там до ужина. Потом наступало свободное время, когда можно было поиграть в шахматы, в волейбол, посидеть в библиотеке, принять участие в работе театрального кружка – но это всё лишь в теории. На практике же времени нам едва-едва хватало на сон, а вечера уходили в лучшем случаем на «самостоятельные занятия» - упражнения в медитации, за которые учитель Лао спрашивал с нас строжайшим образом. И, что характерно, он же не менее строго требовал, чтобы мы ложились спать вовремя, поскольку изложение снов по-прежнему оставалось важнейшей частью наших занятий со старым китайцем.
Учёба не ограничивалась занятиями с учителем Лао, были и другие обязательные предметы. Физподготовка – гимнастика, бег, бокс для мальчиков. Позже список пополнила стрельба, уроки политграмотности (не знаю, как ещё назвать эти лекции по международному положению?) и, конечно, языки. В моём случае это был немецкий и французский вдобавок к китайскому и английскому, которыми я и так владел достаточно сносно.
Специально для нас на задах «особого корпуса» было оборудовано недурное стрельбище, и мы проводили там не меньше часа в день, упражняясь с разными образцами пистолетов, револьверов и винтовок. Занятиями руководил строгий красный командир с двумя «кубарями» на малиновых петлицах и фуражке с синим верхом и малиновым же околышем – ГПУ, кто бы сомневался… К концу лета обещали включить в программу криптографию, радиодело и вождение транспортных средств – автомобиля, мотоцикла а там, глядишь, и паровоза. Подобная широта интересов не раз заставляла меня задумываться: кого же из нас готовят, агентов со знанием экстрасенсорики, или будущих боевиков-нелегалов?
А пока наши группы теряли в составе. Из пятнадцати присутствовавших в тот, самый первый день, в актовом зале, осталось девять человек. Наша группа тоже уменьшилась– исчезла Аня. Никто нам ничего не объяснил, просто однажды она не явилась на занятия. На следующий день выяснилось, что в отряде её тоже нет. Похоже, не прошедших отбор (у меня создалось впечатление, что решающее слово здесь было за учителем Лао и его китайскими коллегам) отсылали прочь. Например - в какой-нибудь интернат, или хоть в ту же коммуну имени Дзержинского Макаренко. Но я, честно говоря, испытывал в этом отношении сомнения – подписки, конечно, подписками, но в подростковом коллективе очень трудно не проболтаться. Хотя, чего такого особенного они успели узнать? Кроме самого факта существования нашей «спецшколы», разумеется, а это само по себе дорогого стоит…
Вместо выбывших в «особом корпусе» появлялись новые «спецкурсанты» - так нас теперь называли. Все они были нам уже знакомы по прежней коммунарской жизни, что косвенно подтверждало мои догадки о предназначении коммуны имени товарища Ягоды – своего рода питомник, обеспечивающий «особую лабораторию» человеческим материалом. А вот почему Гоппиусу и его идейному руководителю, оккультисту и эзотерику Барченко понадобились именно подростки в возрасте от одиннадцати до семнадцати лет – это была загадка. Я пытался найти какие-нибудь подсказки, но не преуспел. Что ж, остаётся надеяться, что со временем это прояснится, а пока – учиться, учиться, и ещё раз учиться, как завещал Великий Ленин…
Идиллия с неспешными медитациями и привычной коммунарской жизнью продлилась до середины июля, когда в «особом корпусе» появился товарищ Барченко собственной персоной. Привлечённый к работе спецотдела в качестве эксперта по оккультизму и парапсихологии, человек, убедивший Глеба Бокия создать нейроэнетретическую лабораторию – всё это мы с Марком уже знали из рассказов «дяди Яши». А вот увидеть Барченко воочию нам довелось впервые – и, надо признать, он произвёл на меня сильнейшее впечатление.
Александр Васильевич был похож одновременно на пожилого английского бульдога и почему-то на носорога. Брылястый, тяжеловесный, с ёжиком седых волос, топорщащимся над высоким лбом и густыми «брежневскими» бровями, он носил проволочные круглые очки, за стёклами которых притаились маленькие глазки – такие принято называть «поросячьими». Внешность, мало подходящая под общепринятый стереотип оккультиста-экстрасенса - субтильного, с бледной до полупрозрачности кожей, узким «вампирическим» лицом, пылающими глубоко посаженными глазами и длинными пальцами пианиста или хирурга. Пятерня Барченко была багровой, волосатой, широкой, как совковая лопата, и при случае могла сжаться в весьма солидный кулачище. И голос у него был подходящий – низкий, порой срывающийся то ли в рычание, то ли в хрип. Колоритный, одним словом, тип...
Едва появившись в «особом корпусе» Барченко немедленно собрал спецкурсантов в актовом зале. Первая часть его выступления почти слово в слово повторяла мантры, слышанные нами в первый день, от доктора Гоппиуса: «вы обладаете ценными способностями, которые надо всемерно развивать и оттачивать, чтобы поставить на службу бла-бла-бла. Враги и прочие империалисты тоже ведут подобные работы, и наш с вами долг не допустить бла-бла-бла… Ага, а вот это уже нечто новенькое: «Преданные делу коммунизма и мировой революции товарищи, работающие по линии Коминтерна и других заграничных организаций, получили сведения, что германские оккультисты, активно сотрудничающие с национал-социалистами Гитлера, установили: «особые способности» лучше всего поддаются развитию именно в раннем, юном возрасте, от двенадцати и до семнадцати лет – то есть, как у вас! К великому сожалению, империалистические наймиты от науки первыми начали работать в этой области, и сейчас уже набрали и вовсю готовят малолетних боевиков-параписхологов для своих, несомненно гнусных целей. И мы с вами, дорогие товарищи спецкурсанты, просто не имеем права отстать – ведь такое отставание грозит нашей Родине неисчислимыми бедами, каких участники империалистической войны, даже и представить себе не могли. А потому придётся удвоить, утроить усилия: с этого дня вы больше не будете работать на заводе, всё время придётся отдавать учёбе и подготовке…»
На этой ноте общее собрание завершилось, и нам было предложено разойтись по учебным классам. Барченко заявил, что перед тем, как покинуть коммуну, он проведёт «спецсеминар» для избранных ими лично слушателей. Списки будут оглашены несколько позже, а пока – за дело товарищи, мы с вами не имеем права терять зря ни минуты!
«Существует множество преданий, – говорил Барченко своим низким, слегка рокочущим голосом, - повествующих о том, что сотни тысяч лет человечество переживало назад взлёт культуры, ни в чём не уступающий, а, скорее всего, далеко превосходящий нынешний – свой истинный Золотой Век. И культура эта не сгинула бесследно. Остатки её бережно сохранены и передаются из поколения в поколение разного тайными обществами – к сожалению, в сильно искажённом виде, но дотошный и беспристрастный исследователь может докопаться до истины. Так, например, сейчас уже нет ни малейших сомнений, что алхимия, которую ранее считали лженаукой, проявлением самого дремучего мракобесия – на самом деле, не что иное, как химическая наука древней, угасшей культуры, и в этом качестве заслуживает самое пристальное внимание современных учёных…»
Для своего семинара Барченко отобрал пять спецкурсантов, только пять. И трое из них – это была наша группа в полном составе, я, Марк и Татьяна. А ещё двое парней, один пятнадцати, другой семнадцати лет, причём этот семнадцатилетний относился к первому, «закрытому» набору. Собрались мы в одном из классов второго этажа «особого корпуса», где до сих пор не занимались ни разу; в последний момент в дверь неслышно скользнул учитель Лао – уселся в углу, и слился со стенами, ни разу не шелохнувшись и не издав ни единого звука. Барченко появления китайца словно бы и не заметил – или сделал вид, что не заметил.
…а ведь не прост учитель Лао, ох как не прост…
«…Золотой век, то есть Великая Всемирная Федерация народов, составленная на основе чистой идеи, которую невозможно назвать иначе, как коммунизмом, господствовала некогда во всех уголках планеты. - продолжал Барченко. – И это благословенное время продолжалось не менее ста сорока четырёх тысячелетий. А девять тысяч лет назад, считая по нашей эре, или, как говорят церковники, «до Рождества Христова», в Азии, в границах нынешних Афганистана, Тибета и северных провинций Индии была предпринята попытка восстановить эту Федерацию в прежнем объеме. Эта эпоха известна в легендах под названием «поход Рамы», к сожалению, не достигла уровня допотопных цивилизаций Атлантиды, Лемурии и Гипербореи. Зато она оставила по себе множество текстов и артефактов, которые, будучи правильно истолкованными и употреблёнными, способны открыть доступ к тайнам древних рас. И именно к ним рвутся сейчас империалистические оккультисты, именно для овладения ими готовят своих юных прислужников, развивая в них нечеловеческие способности – пользуясь при этом, в отличие от нашей, советской парапсихологии и нейроэнергетики самыми тёмными, самыми жестокими методами. И вот им-то вам и предстоит противостоять, чтобы первыми добраться до древних тайн, которые – и в этом нет никаких сомнений! – вскорости будут определять судьбы всего мира, следуя в фарватере единственно верного пролетарского учения об устройстве мира!
Мне показалось, что остальные слушатели потеряли нить рассуждения где-то на середине и уже ничегошеньки не понимали – а Барченко тем временем продолжал говорить о своих поисках древней страны Гипербореи, ради которых он в далёком двадцать втором году организовал экспедицию на Кольский полуостров, к загадочному Сейдозеру. О сделанных там поразительных находках, и о несомненных врагах народа из числа буржуазных учёных, поставивших результаты экспедиции под сомнение и даже жестоко их высмеявших. А так же – о секретной якобы этнографической экспедиции, предпринятой англичанами в те края летом девятнадцатого года, когда в Архангельске и по всему Северу правил бал генерал Миллер с поддерживающими его интервентами. В Мурманске стояла тогда англо-французская эскадра, британцы чувствовали себя на Кольском полуострове вольготно – и что они отыскали на Сейдозере и соседствующим с ним Ловозере неизвестно до сих пор. Но что-то наверняка отыскали – и вынуждены были в спешке убраться прочь, когда осенью того же года войска Антанты эвакуировались из Мурманска. И не следует думать, что империалистические оккультисты оставили свои попытки – уже после падения «Северного правительства» англичане насколько раз начинали переговоры о создании в тех краях неких «геологических» концессий – но группа товарищей, верно понимающих свой долг перед мировым пролетариатом, раз за разом срывала враждебные планы. Так что, - закончил он, - всё только начинается, и вам предстоит принять в этом самое, что ни на есть, деятельное участие…»
Я сразу припомнил аэрофотоснимки и кроки Сейдозера, висевшие на стенах московской лаборатории Гоппиуса – вот оно, оказывается, к чему… Барченко тем временем закончил свою речь, вытер раскрасневшуюся бульдожье-носорожью физиономию – и объявил семинар законченным. Мои товарищи вслед за учителем Лао в молчании потянулись на выход – все мы были слишком ошеломлены, чтобы переговариваться - когда его указательный палец, толстый, красный, как сарделька, поросший жёстким седым волосом, по очереди упёрся сначала в меня, а потом в Марка.
«…а вас, Штирлиц, я попрошу остаться…
Я прочёл письмо, раз, другой, и передал листок Марку. Барченко терпеливо ждал.
- И где он сейчас?
Я не рассчитывал получить ответ – и не получил. Барченко только пожал плечами, скорчив выразительную физиономию.
- А дядя Я… - начал, было, Марк - и клацнул зубами, едва не прикусив язык, когда мой локоть вонзился ему в бок.
- Сказано же – никаких имён!
- И вопросов тоже. - добавил наш собеседник. - Вы уже прочли?
Мы, не сговариваясь, кивнули.
- Позвольте тогда…
Он двумя пальцами, словно дохлого паука, взял у Марка письмо. Покопался в нагрудном кармане френча, извлёк зажигалку – латунную, в виде трубки в дырчатом кожухе с кронштейном под рубчатое колёсико сбоку. Откинул крышечку, крутанул, потом ещё и ещё - голубой огонёк появился над разлохмаченным фитильком лишь с четвёртого раза – и поднёс листок. Бумага при этом повела себя не совсем обычно – вместо того, чтобы, как положено, сначала тлеть, а только потом, через несколько секунд, вспыхнуть по краю крошечными язычками пламени, она вспыхнула сразу, целиком, и мгновенно обратилась в белёсые полупрозрачные хлопья.
Поймав наши удивлённые взгляды – что за факирские фокусы? - Барченко довольно хмыкнул.
- Спецбумага. Между прочим, изобретение вашего наставника, Евгения Евгеньевича. – буркнул он. – Прежде, чем возглавить нейроэнергетическую лабораторию, он работал над химическим составом, которым можно пропитывать бумагу для секретных документов – например, шифровальных книг. Времена сейчас такие, что может возникнуть необходимость быстро их уничтожить – скажем, когда, вражеские агенты ворвутся на территорию нашего заграничного посольства. На военных кораблях секретные сигнальные книги снабжают свинцовыми переплётами, чтобы они мгновенно пошли на дно, если выкинуть за борт, а вот на суше секретные документы приходится жечь, и это требует времени. А тут - как удобно придумано! Поднёс огонёк и всё, остался один пепел!
«Что это он разоткровенничался? – удивлялся я. – или полагает что теперь, после того, что мы узнали, одной тайной больше, одной меньше - уже неважно? Неаккуратно живут товарищи красные оккультисты, забывают о бдительности. Не то что «дядя Яша», не поленившийся добыть для своего письма к нам эту самую спецбумагу…
- Он предупреждает, что будет некоторое время занят. – сказал Марк, дождавшись, когда за Барченко закроется в дверь. – Пишет, что все наши договоренности в силе, и когда он вернётся, то мы продолжим. Что именно продолжим, а?
- Знал бы прикуп… - я пожал плечами. – Понятия не имею. Но зато я, кажется, догадываюсь, что это за «товарищи по линии Коминтерна и других заграничных организаций», которые подтвердили худшие опасения сотрудников спецотдела.
- Думаешь, он?..
- Зуб даю. Так что готовься, а то из револьвера до сих пор хорошо, если тридцать из пятидесяти выбиваешь, срамота!
- Что револьвер… - Марк покачал головой. – ты лучше скажи – насчёт Атлантиды, Лемурии и этой, как её, Гипербореи – это он всерьёз?
- Серьёзнее некуда. Вот увидишь, он нас ещё на это своё Сейдозеро потащит! Зря, думаешь, Татьяну натаскивают на работу с её проволочными загогулинами?
О том, как Барченко, да и «дядя Яша» собираются использовать мои таланты, я благоразумно умолчал. Как и о собственных в этом плане невнятных перспективах…
- Знаешь что? – Марк замялся. – Помнишь тот ящик с книгами? Ну, в библиотеке? Я ведь там видел книжку этого самого Барченко.
- Да? – я заинтересовался. – И о чём пишет?
- Книжка называется «Из мрака» - по-моему, ещё дореволюционное издание. Я только наскоро её пролистал – так он там пересказывает предания о древнем племени чудь, ушедшем под землю, когда чужаки, чухонцы, завладели их исконными землями. С тех пор будто бы это племя живет невидимо, а перед большой бедой выбирается наверх через пещеры где-то на границе Олонецкой губернии и Финляндии…
- Ну так они тогда должны в этих пещерах поселиться. – хмыкнул я. – Потому как последние лет пятнадцать ничего, кроме бед, кажется, вообще не происходит. Войны, смуты, голод…
- Ну, не знаю… говорю же, я только просмотрел.
- Надо будет прочесть целиком – вдруг там ещё какие-нибудь намёки начнутся? Здешние оккультисты и прочие теософы обожают излагать свои теории в виде романов – а чем Барченко хуже? Давай-ка, прямо сейчас сгоняем в библиотеку – если нас, конечно, отсюда выпустят, в чём я, лично, очень сильно сомневаюсь.
- А если не выпустят?
- Тогда просто попросим принести нам эту книгу сюда. В конце концов, Гоппиус же попенял, что не у всех дошли до них руки, верно? Вот и исправим это досадное упущение.
