Но, как бы там не обернулось с Ниной – в самом скором времени, или когда-нибудь потом – жить по-прежнему я уже не смогу.  Оставаясь формально воспитанником коммуны, я уже не считал себя таковым.  И ладно бы, только я – в конце концов, изначально слишком отличался от остальных - но ту же мысль я с некоторых пор ловлю ловил во взгляде Марка, Татьяны, пирокинетика Егора и прочих спецкурсантов. Да и для вчерашних наших товарищей по  коммуне это тоже не осталось не замеченным.  Нет, мы по-прежнему здороваемся, по-прежнему салюту дежкомам и прочим «официальным лицам» коммуны, вскидывая руку в салюте (жест, знакомый мне по пионерскому детству, прошедшему в середине семидесятых), но «своими в доску» быть уже перестали. Хотя настороженности или неприязни, как в случае с Ниной, это не вызывает – во всяком случае, я ничего подобного не замечал...
Когда я поделился своими наблюдениями с Еленой  - теперь мы встречались ежедневно, – она нисколько не удивилась. «Ты не отдаёшь себе отчёта, насколько вы изменились – сказала она. – Даже внешне стали другими, я уж не говорю про поведение. Не то, чтобы остальные коммунары вас боятся – просто в природе человеческой держаться подальше от непонятного и, тем более, необъяснимого. А тут ещё, возможно, примешивается зависть: вам ведь досталось то, чем обделены все они, а именно – способности, благодаря которым вы, вместо того, чтобы вкалывать в цехах, а готовитесь к чему-то секретному, но наверняка захватывающему и очень важному. И вообще – если что меня и удивляет, так это то, что большинство ваших товарищей предпочли вернуться в отрядные спальни, и только вы с Марком остались в «Особом корпусе». Я-то полагала, что спецкурсанты образуют свою, замкнутую группу и будут держаться особняком. Видимо, недооценила силу комсомольского воспитания и коммунарских традиций – они держат вас крепче, чем можно было предположить…»
Не со всем в этом вполне профессиональном анализе (психолог, как-никак, приставленный специально  для наблюдения за нашим дружным коллективом!)  я согласился,  хотя кое в чём Елена была права. А когда поделился этими соображениями с Марком, тот подтвердил: да, и ему приходили в голову подобные невесёлые мысли. И ведь ничего не сделать:  разбитую чашку не склеишь, можно сколько угодно делать вид, что ничего не произошло, но обманешь этим только самого себя. Да и то – до первого завистливого взгляда, который ты ощутил всей спиной и непроизвольно ускорил шаг…
Гоппиус же с Барченко и не думало возвращаться – в какой-то момент мне даже пришло в голову, что их руководство решило после недавнего фиаско свернуть исследования и о нас, как и о прочих спецкурсантах предпочли попросту забыть. Тем не менее, часть персонала «особого корпуса» осталась на месте -  пропали только инструктора, работавшие со спецкурсантами по развитию из «талантов», да учитель Ляо и его узкоглазые коллеги. Из дам-психологинь в коммуне остались три – Елена и ещё две, незаметно перебравшиеся в школу и занявшие там вакантные места учительниц словесности и арифметики с геометрией.   Но если «особый корпус» всё же не прикрыли – значит, у начальства, кем бы оно ни было, были свои виды на наше будущее?
Дни тем временем пролетали за днями, складывались в недели; подходил к концу март, тропинки грунтовые просёлки вокруг коммуны, соединяющие коммуну с шоссе, превратилась в сплошные реки жирной непролазной грязи, небо весело голубело и лучи апрельского солнца быстро слизали остатки снега. Мы по-прежнему делили время между спортплощадкой и библиотекой  и гаражом, и уже начали всерьёз мечтать, чтобы вернулись,  наконец,  Барченко с Гоппиусом и вытащили нас из этого томительно-сонного оцепенения. А пока оставалось только бороться в мену своей фантазии со скукой и бездельем, деля свободное время между спортплощадкой, библиотекой да гаражом, куда мы с Марком повадились захаживать. Автопарк коммуны за зиму разросся на ещё две единицы - бортовой «АМО» и старенький пикап «Рено». Так что начальник  «транспортного цеха» и по совместительству автослесарь Тарас Григорьевич Переблудько был только рад добровольным помощникам, ориентирующимся в хитростях магнето и трансмиссий, да к тому же ещё и умеющим крутить баранку, а значит, при необходимости способным  худо-бедно  заменить шоферов.  Необходимость же возникала довольно часто – на три машины у нас были только два нормальных водителя; третий же, совмещавший эту должность с обязанностями электрика коммуны, грешил неумеренным употреблением горилки, и доверять ему машину завгар рисковал не всегда. И как-то само собой вышло, что из добровольных механиков я переквалифицировался в добровольные же и.о. шофёра. Тарас Григорьевич выдал мне кожаную потёртую куртку и кавалерийские галифе с рыжими кожаными леями – в сочетании с фасонистыми хромовыми сапожками, которые я приобрёл во время ближайшего визита в райцентр, это составило типичный гардероб человека за баранкой, должность по здешним меркам весьма завидная. Кроме заинтересованных взглядов Оксан и Наталок с окрестных хуторов она давала определённую свободу – теперь я мог, договорившись заранее в завгаром, съездить, к примеру, в Харьков, прихватив с собой Елену, и задержаться там до следующего дня. Проводить ночи вместе в коммуне мы избегали – здесь все на виду, и  лишние сплетни нам уж точно ни к чему.

Отредактировано Ромей (04-12-2022 13:13:40)