Самолёт, треща единственным мотором, развернулся над портом, покачал этажерчатыми крыльями, над берег рыбацкими баркасами и домиком с радиоантенной и вымпелом морпогранохраны над крышей - и пошёл, набирая высоту, к западу.
- А чего это он над землёй лётает? – поинтересовался боец в гимнастёрке и фуражке с зелёным околышем пограничных войск ОГПУ. – У его ж поплавки, чтобы на воду, значит, садиться?
- Это ж из нашего пограничного авиаотряда. – лениво отозвался старшина. Он служил в погранотряде больше десяти лет, и молодые бойцы, пришедшие с недавним пополнением, были свято уверены, что он может ответить  на любой вопрос. Если снизойдёт, конечно.
– Полетел он, известное дело, к финской границе, а там озёр, что блох на барбоске. В тундре-то не везде приземлиться можно – ягель, россыпи каменистые, болота под снегом -   а озеро, даже замёрзшее, совсем другое дело.  Гидроплан - он и на снег и на лёд запросто сесть может, и взлететь тоже. Они и здесь, в Кандалакше, всю зиму так летают, пока море ото льда не очистится – видал, небось, как для самолётов полосу выравнивают?
- Это морской разведчик, МР-1. – вмешался в разговор другой боец, тоже из молодых. – Построен на основе самолёта Р-1 авиаконструктора Поликарпова. У нас в заводском аэроклубе такой был, я даже летал на нём… разок.
- Врёшь! – хмыкнул первый боец. Ещё скажи, что сам им управлял!
- Зачем мне врать? А управлять – нет, не было такого, только разок за ручку подержался. В аэроклуб – пояснил он, - я поступил, когда на завод устроился, только прозанимался там всего ничего, три месяца только. Потом меня в армию забрали.
- Всё равно, если в аэроклубе состоял,  должны были в авиацию взять, а тебя к нам, в пограничную стражу! – не унимался скептик. – Вот и получается, что врёшь!
- Так мне и обещали, что возьмут механиком в авиаотряд. – вздохнул несостоявшийся аэроклубовец.  – А когда прибыли сюда, в Кандалакшу, начальство отправило к вам. Я спросил – когда ж механиком-то, с самолётами, а мне ответили, чтоб ждал приказа.
- И правильно ответили. – солидно сказал старшина. Потому, дисциплина быть должна. Куда ж это годится, ежели всякий будет сам выбирать, где службу нести?
- Так-то оно так.  Но я ж комсомолец, а значит – обязан думать, где смогу принести больше пользы. Правильно я рассуждаю, товарищ старшина?
Старшина подумал и кивнул.
- Ну вот! А как я есть слесарь и в аэроклубе пусть недолго, но обучался, то где от меня будет больше пользы – при аэропланах, или на посту, с винтовкой? Я, как комсомолец, обязан поставить вопрос на ячейке!
- Поставишь, куда ж ты денешься… - старшине разговор, похоже, наскучил.  - А я тебя в наряд вне очереди поставлю, а то шибко сознательный выискался!
Он усмехнулся в густые «будённовские» усы, увидав, как вытянулась физиономия аэроклубовца.
- Да ты не тушуйся, парень. Я слыхал, начальству пакет пришёл – требуют выделить из наших пограничников шестерых, сопровождать геологов, али ещё кого. И особо указано, что нужны те, кто разбирается в механизмах и моторах, потому как у этих геологов тоже аэропланы будут, и им нужны толковые помощники.  Я, так и быть, Ефимычу словечко замолвлю, чтобы он тебя к ним направил…
Ефимычем бойцы звали начальника погранзаставы.
- Спасибо тащстаршина! – боец сразу повеселел. – Век не забуду доброты вашей! А геологи эти – они где работать будут? Тоже возле финской границы?
- Не… - старшина помотал головой. – Что им там делать, в болотах да тундре? Они в противоположную сторону собрались, к самому Ловозеру. Это на северо-восток, там ещё рудник в запрошлом году построили, а рядом с ним рабочий посёлок, Хибиногорск  называется. Только Ловозеро это самое ещё дальше, за самым плато Расвумчорр. Местные жители, саамы которые, балакали – дурное там место, проклятое. Черти, вроде бы, в скалах обитают, прямо в камне – а самый главный чёрт на каменной стене виден – огромная такая человеческая фигура, вся чёрная, как смоль!  Саамы его так и называют – «чёрный старик Куйва», во как!
- А может и меня с ними, а? – весело осведомился скептик. – А то надоело в караулах-то торчать! Чертей, проклятий и прочих бабкиных сказок я не боюсь,  а у геологов, глядишь, и спиртиком разживёшься…
- Я те разживусь! – насупился старшина. – Нужен ты им, Федька, как попу гармонь! Не-ет, паря, ты здесь будешь службу нести, у меня на глазах. А то чего ещё удумал – спирту ему подавай…

Отредактировано Ромей (05-12-2022 18:19:07)

- Ну вот вам, Алистер, и первые русские. – сказал Джоунс. Они стояли на полуюте «Каледона» и любовались проплывающим мимо норвежским берегом. Хотя, откровенно говоря, любоваться тут особо и нечем: серые, кое-где тронутые лишайником и кустами скалы, неказистые деревянные домишки да пирс, вдоль которого снуёт маленький паровичок-кукушка с платформами, завалеными железной рудой.
- Вот эта калоша? – Кроули посмотрел на русский ледокол. – И на нём они собираются воевать с Королевским Флотом?
- Ну, вообще-то это судно принадлежит их пограничной охране, его задача – ловить браконьеров и контрабандистов. До русской границы здесь рукой подать, всего несколько миль, так что незаконный бизнес процветает. Но в одном вы правы, Алистер – весь их, с позволения сказать, «северный флот» не продержится и четверти часа против одного нашего «Каледона». Так что вы напрасно опасались.
- Я вовсе не опасался. – недовольно буркнул оккультист, поплотнее кутаясь в пальто. – Мне просто не хотелось бы, чтобы наше предприятие сорвалось из-за какой-нибудь ерунды. И, кстати – не скажете, наконец, долго нам торчать в этой норвежской дыре?
- «Пегасус» придёт сюда в последних числах апреля. – терпеливо ответил Джоунс. Этот вопрос собеседник задавал ему по меньшей мере, в четвёртый раз, и это только за последние полчаса. – В последний момент обнаружились неполадки с машиной, пришлось задержаться для небольшого ремонта.
- Не хотелось бы, чтобы наше мероприятие сорвалось из-за какой-нибудь лопнувшей гайки ли, не знаю, шатуна. – сказал Кроули.  – Поломка в самый последний момент – о чём, интересно, думали те, кто готовил судно к плаванию? А если бы это произошло в море?
- Тогда «Пегасус» зашёл бы в один из шведских или норвежских портов для ремонта.  Это, возможно, заняло бы лишние два-три дня, но беспокоиться решительно не о чем. Погода всё равно не позволяет пока начинать лётные операции, надо ждать начала мая.
- Поймите меня правильно, Джоунси, я  ведь не просто так извожу вас вопросами.  -  теперь Кроули говорил виноватым тоном, словно оправдываясь. - Я не сомневаюсь, что офицеры Королевского флота знают своё дело, но и вы поймите меня правильно: эта экспедиция слишком важна для меня.
- Как и для меня. – кивнул его собеседник. – Не забывайте, Алистер, это наше ведомство  всё организовало.
- Я не забываю. Как и то, что один раз, вы уже потерпели здесь неудачу.
- Больше не потерпим.

III

В Москве двадцать первого века я жил на Ленинском проспекте, в большом восьмиэтажном доме в форме буквы «Л».  Косая ножка этой буквы  тянулась вдоль улицы Косыгина, вертикальная – вдоль проспекта, а верхняя, короткая поперечина выходила на угол Гагаринской площади. Собственно, моё бренное пятидесятивосьмилетнее тело там и оставалось – а вот сознание, переместившееся в прошлое на сотню без малого лет пребывало сейчас на Воробьёвых горах, буквально в двух шагах от того места, где этот дом будет построен в конце пятидесятых. Улица Косыгина тогда заменит старое Воробьёвское шоссе,  Ленинский проспект - Большую Калужскую улицу, а на месте прежней площади Калужской заставы поднимется к небу стрела обелиска со статуей космонавта наверху.
А вот вычурный особняк Мамоновой дачи, в котором и пребывала моя нынешняя бренная оболочка,   останется на своём прежнем месте.  В 2022-м году в нём будет располагаться Институт физической химии, сменивший в этом здании Центральный музей народоведения.   Но тут, как говорится, есть нюанс: в предыдущей версии истории (пожалуй, теперь я с полным правом могу употреблять сей оборот) музей просуществовал на этом месте до сорок третьего года, когда его место занял Институт физической химии. Но в «текущей реальности» музей выселили аж на тринадцать лет раньше, и освободившаяся недвижимость досталась… правильно, «нейроэнергетической лаборатории» доктора Гоппиуса. А если совсем точно, заново созданному институту нейроэнергетики, в котором Евгений наш Евгеньевич занял место замдиректора при вечном своём патроне Александре Васильевиче Барченко. Сюда же, на Мамонову дачу спешно перевезли оборудование и сотрудников и из московской «подвальной лаборатории», и из «особого корпуса»  нашей коммуны.
И Барченко и Гоппиус вернулись на следующий день после киносеанса с фильмом о советском Рип ван Винкле  - и сразу поставили на уши всех, имеющих хоть какое-то отношение к «паранормальному» проекту. За каких-то трое суток было вывезено всё оборудование, а спецкурсанты, принимавшие в этом живейшее участие, отправились вслед за приборами и прочим имуществом последним рейсом.
Уехали, впрочем, не все: в присланный за нами из Харькова автобус кроме шестерых гоппиусовских сотрудников, отвечавших за финальный этап экстренной эвакуации, погрузились мы с Марком и Татьяной, пирокинетик Егор и, разумеется, Карась, успевший стать доверенным помощником самого Барченко. Ещё здесь оказалась Елена свет-Андреевна – в элегантном манто и не менее элегантной шляпке, вся лучащаяся довольством по случаю предстоящего переезда в столицу. Буквально за пару часов до отъезда Гоппиус (они с Барченко уехали раньше, на легковом «Фиате») проговорился, что Елену решено перевести в нашу группу, как признание её достижений в овладении навыками биолокации – теми самыми проволочками-искалками. Прочие дамы-психологини куда-то исчезли ещё раньше, как и учитель Лао со своими узкоглазыми «коллегами» - пожалуй, его упражнений в медитации мне будет здорово не хватать…
Когда автобус выкатился на подсохший просёлок через ворота, проехав под вывеской «Детская трудовая коммуна имени тов. Ягоды» я вдруг отчётливо понял, что сюда мы больше не вернёмся. Всё, этот гештальт закрыт, и опасность застрять, зациклиться в остающихся здесь незавершённых отношениях мне больше не угрожает. Сидящие позади на одном сиденье Марк с Татьяной  - яркий тому пример; что до нас с Еленой, то «это другое» - как, помнится, любили говорить совсем в другое время и в другой стране. Я не чувствовал никакой незавершённости  - отношения двух взрослых людей, вполне их обоих устраивающие и основанные в равной примерно степени на физиологии и взаимном уважении. Ну и общая тайна, конечно, из разряда тех, что связывают двоих  покрепче самого лучшего секса…
Из коммуны мы выехали в девять утра, а три часа часов спустя уже были на вокзале и с шутками и прибаутками грузились в поезд «Харьков-Москва». Уж не знаю, настоял ли Барченко, или местное ГПУшное руководство проявило бдительность  – а только в распоряжении нашей группы из двенадцати человек был предоставлен целый вагон. Мы с Еленой, переглянувшись, заняли отдельное купе – всё, хватит прятаться, взрослые же люди! Я заметил, как Татьяна с Марком, слегка замявшись, последовали нашему пример
…Уже пары чух-чух, кондуктор дал свисток,
Прощальный поцелуй, стакан горилки... – всё было в точности, как в хулиганской песенке Розенбаума. Вместо стакана горилки на откидном столике купе красуется бутылка рубиново-красного «Кюрдамир», поцелуй, и отнюдь не прощальный, решено отложить на ночь - а пока Татьяна с Еленой (и когда это они успели подружиться?) разворачивают промасленную коричневую бумагу, извлекая на свет божий закупленные в вокзальном буфете дорожные деликатесы: колбасу с чесночком, жареную курицу, стеклянную баночку с чёрной икрой. Мы с Марком тем временем закончили раскладывать багаж, и он с лёгкой завистью косится на деревянную кобуру с «Браунингом», который я на этот раз нацепил открыто поверх шофёрской кожанки -  сейчас она висела на крючке, предназначенном для полотенец. А что, имею право – в конце концов, я сотрудник ГПУ, или где?
Паровоз издал два длинных прерывистых гудка – отправление! Скрежетнули ребордами колёса, провернулись и  застучали на стыках, набирая скорость. Дебаркадер вокзала поплыл назад, а Марк уже орудовал штопором, откупоривая азербайджанское вино. Девушки увлечённо щебетали о своём, девичьем, не обращая на нас внимания – похоже мои спутники, как и я, не слишком-то переживают по поводу навсегда оставшейся позади коммуны. И то сказать, за эти несколько месяцев мы крепко прикипели друг к другу, и не только наша боевая троица, но и остальные отобранные в группу спецкурсанты. Вот, кстати, и они: в дверь без стука вваливается Егор-пирокинетик, из-за плеча у него выглядывает Карась с бутылкой в руках. На криво налепленной беловатой этикетке значится: «Водка пшеничная», цена – два-семьдесят пять водка, сорок копеек посуда и отдельно – пятачок пробка. Рядом загадочная надпись «Укупорку капсюлей покупатель не оплачивает» и требование: «Возвращайте посуду и пробку».
… он что, из буфета эту поллитру спёр? А ещё сознательный коммунар называется...

Отредактировано Ромей (06-12-2022 19:59:09)