- А ведь у меня к тебе просьба, Яков Иваныч. Как раз по твоей, авиационной части.
Чекист ещё  Горуправлении ОГПУ прочёл предназначенную персонально ему телеграмму из Москвы, в которой сообщалось о радио  с Ловозера. А а потому знал уже, хотя и не во всех подробностях, и о нападении англичан, и о понесённых экспедицией потерях. Беспокоило это его чрезвычайно, и, поскольку быстро попасть в лагерь экспедиции и разобраться во всём на месте можно было только по воздуху, то обращение к Алкснису выглядело вполне логичным. Тот не знал, разумеется, чем занимались Барченко и его люди  в тех краях, но вряд ли отказал бы начальнику Спецотдела в пустяковой в общем-то просьбе: включить в программу учений перелёт до некоей, не такой уж и удалённой точки Кольского полуострова и обратно. Тем более, что три машины из состава эскадрильи и так были прикомандированы к экспедиции и, если верить радиограмме, одна из них даже получила повреждения во время налёта.
Однако он никак не ожидал, что и у самого Алксниса окажется новость – к тому же, напрямую связанная с его проблемой.
- Я как раз собирался ехать к тебе, когда мне позвонили из штаба Мурманского погранотряда. – сообщил замначальника УВВС. – Их радисты, видишь ли, поймали странную какую-то морзянку,  явно не нашу. Разобрались что к чему, и выяснилась: это радиопереговоры британской летающей лодки с кораблём маткой. Откуда они взялись возле наших берегов – неизвестно.
И положил на стол пачку листков, из которых со всей очевидностью следовало, что где-то в десятке-полутора морских миль от мыса Чёрный, в советских территориальных водах  болтается в воде разбитый английский военный гидроплан, и на помощь ему – сейчас, в этот самый момент! – торопится английская же авиаматка. О том, что это происшествие наверняка как-то связано с нападением на экспедицию, Алкснис говорить не стал - как и о том, что британцам вообще нечего делать в том районе. Незачем повторять то, что и так очевидно им обоим. 
- Разобрались, что к чему, говоришь? - Бокий удивлённо покачал головой. - Как они сумели прочесть радиоперехват, да ещё так скоро? Или англичане работали клером? Странно…
«Клером»   радисты называли передачу сообщения открытым текстом.
- Нет, всё было по правилам. – сказал Алкснис. - Но у пограничников в штабе превосходный шифровальщик – мне объяснили, что раньше он работал, в Москве, в твоём ведомстве, между прочим. А сюда его сослали якобы за какую-то мелкую провинность. Деталей не знаю, уж извини..
- Было дело. – подтвердил Бокий, действительно припомнивший небольшой скандальчик, разразившийся из-за амурных связей одного из лучших своих криптографов. Начальник Спецотдела самолично распорядился отправить провинившегося с глаз долой – ненадолго, пока история не забудется, и сотрудника тогда можно будет вернуть. – Так он, значит, и расколол этот шифр?
- Да, и очень быстро, буквально за пару часов. Говорил – англичане использовали устаревшие коды.
Бокий покачал головой.
- Ну, это вполне объяснимо: господа островитяне считают нас совсем уж дикарями, неспособными к тонкой работе. Что ж – сами виноваты. Будем считать, что нам повезло. Надо попробовать захватить экипаж гидроплана.
- Уже делается.  – кивнул Алкснис. - По счастливому совпадению у пограничников там поблизости сторожевое судно - ледокол «Таймыр», он сейчас как раз идёт в Архангельск, и  мысу Чёрный.  Вот пусть он и поищет английских пилотов.
- Отлично. Тогда и наши планы меняются – пусть твоя эскадрилья, все пять машин, отправляются сейчас к точке падения британцев.  Надо поддержать «Таймыр», если авиаматка сумеет его перехватить.
Такого Алкснис не ожидал.
- Думаешь, придётся атаковать?
Замначальника УВВС не был трусом – прапорщиком служил  в империалистическую, ходил в штыковые атаки, сидел в окопах под градом германских «чемоданов». На Гражданке дрался с белогвардейцами и атаманами на Орловщине, подавлял на Дону казачьи восстания. И теперь, занимая высокие должности в управлениии Красного Воздушного Флота, он не увиливал от ответственности. Но… одно дело – дать пару предупредительных выстрелов на промышляющий браконьерством норвежский рыболовный бот, и совсем другое – устроить налёт целой эскадрильей на судно, идущее под с Юнион Джеком. Вот так и начинаются войны – да и в Москве за подобное самоуправство по головке не погладят. Мягко говоря.
- Опасаешься, твои балтийцы не справятся?
- Справятся, разумеется.  – как ни был встревожен Алкснис,  предположение собеседника задело его за живое. - Но, Глеб, это же казус белли в чистом виде!  Ты хоть Москву запросил?
- Конечно. – не моргнув глазом, соврал Бокий. – Предложили действовать по обстановке. И потом - уверен, даже если твои летуны пустят на дно британское корыто, англичане утрутся. Иначе придётся признавать и вторжение на территорию СССР, и нападение на мирную экспедицию – а вот это как раз и есть самый натуральный повод для войны.
Алкснис едва сдержал вздох облегчения. «Действовать по обстановке» Москва предложила не ему, а Бокию – а значит, ему и отвечать за предстоящую авантюру
- Что ж, тогда другое дело. Самолёты готовы, можно вылетать в течение часа. Правда, экипажи ТБ-1 сделали всего по два-три вылета и не имеют ещё такого опыта, как другие, на «Юнкерсах»… 
- Вот и наберутся…опыта. В конце концов, они же для этого сюда и прибыли, верно? Давай, поднимай все пять машин. Ты ведь тоже полетишь с ними?
В ответе Бокий не сомневался – он слишком хорошо знал замначальника УВВС.
И оказался прав.
- Обязательно полечу. – подтвердил тот его догадку. – Сам понимаешь, не хочется упускать такой случай. Да и спокойнее так будет, со своим-то приглядом…
- Бомбы, торпеды берёте?
- На «Юнкерсы» - бомбы, на ТБ-1 – по одной торпеде.
- Наши, что ли?  Подарочки от товарища Бекаури? Эти, как их?..
- «ВВС-12». -  Алкснис сделал вид, что не заметил насмешливого тона чекиста. - Я, Глеб, не сомневаюсь в том, что наши инженеры справятся с любой задачей, поставленной перед ними партией, и обеспечат Воздушный флот самой лучшей техникой, в том числе, и авиаторпедами.  Но пока они это ещё не сделали -  лучше взять английские. Надёжнее, знаешь ли.  Опять же, сам подумай, какая ирония - топить англичан будем их же оружием!
Бокий негромко хохотнул.
- Наш ответ Чемберлену, да и только! Причём на английском языке. Этот ты славно пошутил, Яков…
Алкснис имел в виду ноту протеста, которую британский премьер три года назад передал советскому правительству. В ноте содержалось требование прекратить антибританскую пропаганду и поддержку Гоминьдановского правительства в Китае. На следующий день текст ноты появился на первой полосе «Правды». Через пару дней вышла другая статья: .«Привет Кантону! Вот наш ответ Чемберлену!» -  и с тех пор эта тема оставалась одной из центральных в советском Агитпропе, причём чаше всего её сопровождали призывы крепить мощь Красного Воздушного Флота.
- Впрочем, надеюсь, до утопления дело не дойдёт. Пуганём англичан, заставим уйти, а «Таймыр» тем временем подберёт лётчиков. – Бокий перешёл с иронического тона на деловой. – Знаешь, Яков, слетаю-ка я с тобой. Хочу  первым с ними побеседовать, ещё до допроса. Может оказаться полезным.
При этих словах собеседник чекиста ещё раз испытал изрядное облегчение. Ведь случись что – ответственность можно переложить, хотя бы частично, на непосредственного исполнителя, то есть на него. А если Бокий будет с ним в одном самолёте – такой номер уже не прокатит, отвечать придётся обоим, причём ещё неизвестно, с кого спрос будет строже… 
- Конечно, Глеб, как скажешь.  Я полечу на ТБ-1 командира звена, вторым пилотом, там и для тебя место найдётся. Кстати, на этой машине, как и на «Юнкерсе» комэска, стоит рация,  так что о любых новостях нам немедленно доложат. 

Отредактировано Ромей (24-12-2022 12:08:56)

Есть подозрение, коллеги, что скоро я покину эти палестины.
если кому-то захочется следить за моими опусами -  перебирайтесь в мою ленту на Дзене. Там я дублирую все сообщения, правда, не фрагментами, а целыми главами.

Буду только рад вашим комментариям.

VI

Колокол громкого боя гудел, не переставая – и это был не привычный, по своему даже уютный звон бронзовой рынды, которой отбивали склянки и подавали сигнал к приёму пищи или подъёму флага. Это был электрический сигнал, чьё пронзительное дребезжание проникало во все уголки «Таймыра», оповещая команду: «Боевая тревога!» «Всем занять места согласно расписанию! «К бою!» «К бою!» «К бою!»
Гришка вместе с Семёном стащили с орудия брезентовый чехол, скатали и запихнули в ящик. Другие номера уже заняли свои места у штурвальчиков горизонтальной и вертикальной наводки. Ствол пушки дрогнул и поплыл к левому борту – туда, где на фоне неба вырисовывался силуэт большого судна. Как заявил командир орудия, это была британская авиаматка, и как раз её экипаж и пассажиров матросы палубной команды под руководством боцмана только что подняли на судно – семь человек, включая полумёртвого штурмана. Трое «авиаторов» были вооружены диковинными автоматами с огромным патронным диском и рукояткой под стволом, но у них достало ума не открывать огня по приближающемуся сторожевику – особенно, когда установленный на мостике «Максим», за рукоятками которого стоял главстаршина Михеев, развернул укрытый медным кожухом ствол на непрошенных гостей.
Разбитая летающая лодка была тут же – лежала, накренившись, наполовину затонув и задрав смятую носовую часть на серый камень луды. Боцман уже прикидывал, как бы завести тали, чтобы вытащить ценный трофей на палубу согласно распоряжения командира судна, когда сигнальщик обнаружил приближающееся с норда чужое судно.
Сыграли боевую тревогу; матросы разбежались по боевым постам, и «Таймыр», дав «малый назад», стал отходить от луды, пятясь кормой. Гидроплан можно будет подобрать и потом, а пока – следует отогнать чужака.
К удивлению Гришки, англичане не торопились вступать в бой. Первый выстрел дал как раз «Таймыр» - после того, как с мостика отстучали фонарём ратьера требование лечь в дрейф и принять досмотровую команду, авиаматка заложила разворот, одновременно прибавив оборотов, и пришлось один за другим дать два предупредительных выстрела – что изрядно огорчило героического бакового заряжающего матроса второй статьи Григория Сушкова. Он-то предвкушал, как забитый его руками в казённик снаряд даст укорот наглым англичанам, напугает их до смерти и заставит спустить свой дурацкий белый, с красным крестом и какой-то неразборчивой кляксой в верхнем углу, флаг.

Джоунс опустил бинокль и длинно, замысловато выругался – этим искусством он овладел ещё в дорогом частном Тринити-колледже, и довёл до совершенства во время службы на Королевском Флоте. И хоть имя его не значилось в списках команды «Пегасуса» (как начальник экспедиции он считался пассажиром) слово его оставалось одним из решающих, уступая по значимости только решениям, принимаемым капитаном. А в иных случаях, даже и превосходя их. Например – если требовалось не тактическое, а политическое решение. Как вот сейчас, когда надо было как можно скорее определяться – вступать ли в бой с русским корытом, или убираться подобру-поздорову, оставив на растерзание большевикам «Саутгемптон» с бортовым номером «2» и всех, кто был на его борту.
Проблема состояла в том, что на «Пегасусе» из вооружения остались лишь два пехотных «Льюиса», для которых не было даже тумбовых установок, а только не слишком удобные в подобных условиях станки-треноги от пулемётов «Виккерс» Mk IV. И, хоть к «Льюисам» прилагались не только штатные рубчатые магазины-«торты» на 47 и 97 патронов, а ещё и нелепые, высокие, словно коробка от дамской шляпки, четырёхсотпатронные «диски». Такой арсенал не слишком годился для морского боя - конечно, русские тоже не могут похвастать крупными калибрами, но пара их архаичных трёхдюймовок всё же в состоянии превратить надстройку гидроавианосца в решето, прежде чем удастся подойти на дистанцию эффективного пулемётного огня.
- Радио с «Каледона» - сообщил капитан. Он стоял тут же, на мостике, и смотрел в бинокль на зелёный флаг русской пограничной охраны, болтающийся на корме старого ледокола. – Они в двенадцати милях к норд-вест-тень-норду, разворачиваются и идут к нам. Будут здесь меньше, чем через полчаса.
- Не будем лезть на рожон. – вынес вердикт Джоунс. – Поворачивайте навстречу «Каледону». Если русские начнут преследование – что ж, тем хуже для них.
- Капитан нахмурился.
- А как же люди с «Саутгемптона»? Русские наверняка успели взять их к себе на борт…
- Не беда, подождут немного. Когда большевики увидят, кто явился к нам на помощь, им не останется ничего другого, как спустить флаг. И пусть молятся своему Карлу Марксу, если мы не досчитаемся живым хотя бы одного из наших парней!

За все годы своей беспорочной службы на судах Морпогранохраны этой пушке приходилось открывать огонь всего дважды – в боевых условиях, разумеется, учебные стрельбы и салютации не в счёт. Оба раза целями были баркасы норвежских браконьеров и контрабандистов, пытавшихся улепетнуть в территориальные воды сопредельного государства. И оба раза дело ограничивалось предупредительными выстрелами – наводчик брал прицел с упреждением в половину кабельтова, заряжающий кидал в казённик унитар с «практическим» снарядом, и пустотелая чугунная болванка, засыпанная для веса песком, поднимала высокий фонтан прямо по курсу нарушителя. В первый раз подобная демонстрация серьёзности намерений оказала требуемое действие сразу, с первой попытки. Второй браконьер оказался то ли глупее, то ли упрямее, а может, и то и другое вместе, и сделал попытку улизнуть. Но когда ещё два снаряда провыли в считанных над ходовым мостиком (наводчик хорошо знал своё дело, да и дистанция была пустяковая, всего-то половина мили), упрямство норвежцев растворилось, они сбросили обороты и легли в дрейф, признавая победу «красных».
На этот раз всё пошло иначе. Начать с того, что капитан «Пегасуса» не обратил ни малейшего внимания ни на лихорадочное мигание фонаря Ратьера, которым с мостика «Таймыра» передавали требование остановиться, ни сделанные один за другим три предупредительных выстрела. Попытка связаться с нарушителем по радио результата тоже не дала – по словам радиста, эфир был совершенно забит какими-то странными помехами. Авиаматка тем временем описала крутую циркуляцию легла на курс, ведущий прочь из территориальных вод. А поскольку «Пегасус» обладал хоть и небольшим, но преимуществом в скорости по сравнению со старичком «Таймыром», командир сторожевого судна после очередного, уже четвёртого по счёту предупредительного выстрела (снаряд лёг в нескольких саженях от скулы) отдал приказ перейти на стрельбу на поражение – пока что теми же практическими снарядами. Пограничники не хотели жертв в команде нарушителя.
Из трёх оставшихся практических снарядов, в цель попал только один – угодил в высокий борт и безвредно канул в угольных коффердамах авиаматки, подняв небольшое облачко чёрной пыли. В ответ с мостика «англичанина» протарахтела пулемётная очередь, выбившая щепки из деревянной надстройки старого ледокола, и ранившая сигнальщика. Шутки на этом закончились, и следующий снаряд, который заряжающий матрос второй статьи Сушков засунул в казённик своего орудия, был уже шрапнельным – с дистанционной трубкой, выставленной, как и советовал, машинист дядя Мирон, на удар.
Таймыр к этому моменту шёл параллельным курсом с английским судном с некоторым отставанием, и дистанция между ними составляла около четырёх с половиной кабельтовых. Расстояние это медленно, но увеличивалось, но наводчик уже успел пристреляться, и вторая по счёту шрапнель прошила тонкий фальшборт и разорвалась на полубаке, осыпав свинцовыми шариками палубу и мостик.
Эффект от этого попадания был несоизмерим с ничтожным (по меркам морских баталий, разумеется) калибром пушки Лендера. Одновременно погибли капитан «Пегасуса», рулевой и старший офицер авиаматки, так же находившийся в этот момент на судне. Ещё семь человек получили ранения разной степени тяжести – многие офицеры, не занятые непосредственно на своих боевых постах, поднялись на мостик, чтобы полюбоваться происходящим – и были вознаграждены за своё любопытство порцией шрапнели и осколков стекла из разбитых окон рулевой рубки. Среди пострадавших был штурман «Пегасуса», носивший погоны лейтенант-коммандера (что примерно соответствовало командиру корабля 3-го ранга в Морских силах РККА), а так же Джоунс, тоже не отказавший себе в удовольствии подняться на мостик, чтобы наблюдать за погоней.
Хуже было то, что в воцарившейся ненадолго на мостике панике некому оказалось взять на себя управление судном. Убитый рулевой, падая, крутанул штурвал, и нос «Пегасуса» быстро покатился в сторону берега. На «Таймыре» же сочли этот маневр попыткой выйти из-под обстрела, и ответили беглым огнём - благо теперь «англичанин» находился в зоне обстрела обеих пушек Лендера, стоящих на ледоколе. В ответ лихорадочно тарахтел «Льюис» и, надо сказать, не безрезультатно: одна из очередей проредила расчёт кормового орудия и заставила его умолкнуть - пока английский пулемётчик (сержант морской пехоты из состава взвода, приданного экспедиции) не был срезан ответным огнём «Максима», установленного на надстройке «Таймыра».

- Заряжай! – заорал командир орудия. - Снаряд где, стерво?
- Он убитый, тащ главстаршина! – отозвался наводчик. У него самого из пробитого пулей плеча текла кровь, но в данный момент это было не главное.
Главстаршина обернулся – заряжающий лежал на спине, уставив застывшую веснушчатую физиономию в небо, и в серых глазах отражались проплывающие редкие облачка. Грудь форменного бушлата пересекала строчка пулевых отверстий, но толстое сукно впитало кровь, и ни единого алого пятнышка не было на тщательно выскобленной во время недавней приборки палубе.
А ты чего встал – старшина спустил грохочущее, словно горный обвал, матерное ругательство, обращаясь к Семёну, испуганно прижимавшему к груди трёхдюймовый снаряд в жёлтой латунной гильзе. Не видишь – убит товарищ, значит, надо занять его место!
Матрос торопливо кивнул, кинулся к казённику и умело (учили всё-таки!) забросил унитар в зев казённика. Секундой позже пушка выпалила, посылая очередную порцию свинцовых пуль, заключённых в чугунный шрапнельный стакан, в сторону британской авиаматки. Бой продолжался.

Через четверть часа «Пегасус» уже горел – удачно пущенный снаряд разбил бочку с авиационным бензином, неосторожно оставленную в кормовом ангаре, и теперь пожарные партии отчаянно боролись с набирающим силу пожаром. Но на скорости и управляемости судна, это, однако, никак не сказалось – место убитого капитана на правах старшего по званию занял Джоунс, поминавший недобрыми словами Кроули, накаркавшего-таки беду на их головы. В самом деле: если бы на гидроавианосце сохранили прежнее вооружение, принесённое в жертву вместимости, его бы вполне хватило, чтобы показать русскому корыту, где раки зимуют – а теперь приходится удирать самым унизительным образом, отстреливаясь из единственной пехотной трещотки…
Обломки на мостике разобрали, срастили перебитые шрапнельными пулями штуртросы. К штурвалу встал второй сигнальщик, и гидроавианосец, раз-другой рыскнув на курсе, повернул форштевень на норд. Продержаться требовалось всего несколько минут – из-за горизонта уже высовывалась трёхногая мачта «Каледона», спешащего на помощь своему подопечному.
Появление лёгкого крейсера сразу изменило рисунок боя – разумеется, в пользу англичан. Стреляли они неплохо – уже третий залп лёг близким накрытием, причём новейшие осколочно-фугасные снаряды рвались при соприкосновении с водой, осыпая старенький ледокол градом осколков. Продолжать преследование в такой ситуации было сущим безумием, и командир приказал поворачивать. К тому моменту на «Таймыре» вышли из строя уже семь человек, трое убитыми и ещё четверо ранеными – пулемётчик, заменивший у «Льюиса» погибшего сержанта морской пехоты, знал своё дело туго.
Первое прямое попадание случилось через три минуты после того, как «Таймыр» начал разворот. Шестидюймовый снаряд, выпущенный из орудия BL Mk XII башни «В», разорвался на полуюте, уничтожив паровую лебёдку, выкосив целиком расчёт пушки Лендера и покалечив саму пушку. В течение следующих пяти минут в старый ледокол угодило четыре таких же снаряда, причём один из них разворотил мостик, уничтожив всех, кто на нём находился, во главе с командиром корабля. Теперь уже «Таймыр» лишился управления и принялся бесцельно описывать циркуляцию, поскольку руль остался в положении «лево на борт». Положение спас трюмный машинист – выбравшись на залитую кровью палубу, он понял, что судно никем не управляется и, встав к штурвалу на запасном рулевом посту, направил «Таймыр» к недалёкому берегу, туда, где в серых лужах пенились буруны. Выброситься на берег – это был единственный шанс спасти уцелевших из команды, а заодно и снятых с луды англичан.
Радист, не обращая внимания на осколки, пробивающие тонкие стенки радиорубки, лихорадочно стучал ключом, посылая в эфир залпы морзянки. Каким-то чудом ему удалось пробиться сквозь заполонившие эфир помехи, и оставалось только надеяться, что кто-нибудь сумеет принять этот последний рапорт погибающего корабля. А с полубака «Таймыра» продолжала стрелять уцелевшая пушка. Семён заряжал, а главстаршина, нацеливая орудие через ствол (с наводчиком, как и с прицельными приспособлениями, покончил осколок английского снаряда) вколачивал одну за другой шрапнели в корму «Пегасуса», охваченного пламенем от кормы до передней дымовой трубы.

- Команде приготовиться покинуть судно! – крикнул Джоунс и в жестяной рупор. Пламя, вырывающееся из разбитого русскими снарядами ангара уже подбиралось к мостику. Вот-вот огонь доберётся до скрытых под палубой цистерн с запасами авиационного топлива, и тогда...
Коммодор опустил рупор и повернулся к офицерам, почтительно ожидающим его решения. - Что ж, джентльмены, пора прекращать этот декаданс.
Он проверил, надёжно ли завязаны лямки пробкового жилета, и повернулся к офицерам, – Боцман, спускайте шлюпки. Раненых вперёд - мы не имеем права губить отличных моряков ради спасения этого старого корыта, тем более, что дело своё оно уже сделало. У короля много.
Уоррент-офицер, на рукаве которого красовались нашивки старшего боцмана, кивнул и скатился по трапу на палубу, где немедленно принялся распоряжаться спуском уцелевших шлюпок. Джоунс проводил его взглядом и снова взялся за жестяной рупор. Вот уж не думал, усмехнулся он, что однажды придётся применять старинную формулу «King has a lot» к судну, которым он сам будет командовать – пусть и в течение такого краткого промежутка времени.

Гидропланы 62-й минно-торпедной эскадрильи вышли на «Каледон» со стороны берега, с кормовых ракурсов. Оттуда никого не ожидали, а потому и прозевали атаку – зенитные орудия даже не были готовы к стрельбе. Впереди шла, выстроившись клином, тройка «ЮГ-1»; на подфюзеляжных креплениях у каждого висело по две бомбы системы русского инженера Орановского весом по двести сорок кг. Каждая. Бомбы эти были разработаны ещё в германскую и применялись на позднем её этапе с тяжёлых бомбардировщиков «Илья Муромец». Сейчас немногие оставшиеся экземпляры этого грозного оружия хранились на складах Артиллерийского управления РККА; кроме того, некоторое их количество выпускал один из военных заводов для текущих нужд Красного Воздушного Флота – в-основном, бомбы расходовались во время учений.
Кроме того, на подкрыльевых бомбосбрасывателях имелось по две бомбы поменьше, восьмидесятикилограммовые, и такого же почтенного возраста. Сброс бомб осуществлялся штурманами Югов – согласно распоряжению комэска, сделать это следовало в два захода: сначала тяжёлые бомбы, потом те, что поменьше.
Крейсер лежал в дрейфе, принимая команду «Пегасуса» со шлюпок. На палубе ожидала команда морских пехотинцев под командой лейтенанта – им предстояло вскоре высадиться на русском ледоколе, выбросившемся на берег, и освободить пленных авиаторов. Поэтому – неудивительно, что атаку бомбардировщиков проспали все, включая сигнальщиков.

Первыми атаковала тройка Югов, сбросив на цель по паре тяжёлых фугасок каждый. Прямых попаданий не было, но одна бомба всё же легла близким накрытием, возле правой скулы крейсера. От гидравлического удара повылетали заклёпки, в отсек стала поступать вода. К тому же, от сильнейшего сотрясения сам собой отдался стопор, удерживающий один из трёх якорей, и он сорвался в воду, с грохотом разматывая цепь, пошёл ко дну. Но хуже всего было то, что бомба уничтожила одну из шлюпок, переполненную людьми с «Пегасуса».
Зенитчики, так и не покинувшие боевых постов после схватки с «Таймыром», опомнились довольно быстро, и когда «Юнкерсы» пошли на второй заход, встретили их шквальным огнём. Бомбардировщик командира эскадрильи, которому снаряд угодил в стык фюзеляжа и крыла и оторвал его, кувыркнулся в воздухе и рухнул в воду, не долетев до «Каледон» около километра. Ещё один задымил правым мотором и отвернул с боевого курса, и лишь «Юнкерс» командира эскадрильи вывалил бомбы на крейсер. И добился одного попадания в первую трубу – и не в бок, а точнёхонько в отверстие, из которого курился нефтяной дымок. Зенитчики рассчитались с отчаянным пилотом, расстреляв его гидроплан на отходе, но вред уже был нанесён. Во-первых, полученное повреждение непременно должно было сказаться на скорости, а во-вторых – и это оказалось самым серьёзным – зенитчики развернули свои орудия на правый борт, и смотрели, как и все на «Каледоне», включая сигнальщиков, именно в ту сторону. И прозевали пару торпедоносцев, вышедших на цель на высоте не более полутора десятков метров.
Головной ТБ-1 с номером «8» устремился в атаку сразу за ЮГами; вторая машина, несущая на киле большую красную девятку, пошла следом, с отставанием примерно в триста метров и метров на сто пятьдесят левее – так пилоты хотели заставить зенитчиков рассредоточить огонь. Сбросив торпеду с расстояния около полукилометра, машина легла в левый вираж с набором высоты, и тут-то оказалась в прицелах зенитных орудий «Каледона». Осколки снарядов семидесятишестимиллиметровой зенитной пушки лишь проделали несколько дыр в ребристом дюрале плоскости, не нанеся самолёту особого вреда. Зато повезло наводчику зенитного Hotchkiss Mk I. Эта пушка, прямой потомок «Гочкиссов», стоявших ещё на цусимских броненосцах, стреляла сорокасемимиллиметровыми снарядами – и один такой угодил в кабину пилотов, прикончив всех, кто там находился. Самолёт ещё несколько секунд летел по прямой, потом закачался, опустил нос и врезался в волны, унеся с собой изувеченное тело заместителя начальника УВВС Якова Алксниса. Сброшенная торпеда прошла далеко за кормой «Каледона».
Командир крейсера, успевший оценить ситуацию, хотел, было, скомандовать «полный вперёд» - но его остановило то, что у самого борта всё ещё болтались в воде шлюпки с людьми. Поэтому он крикнул боцману, чтобы «пегасовцев» поскорее поднимали на борт, скомандовал немедленно выбрать сорвавшийся якорь и передал в машинное отделение, чтобы там готовы были в любой момент дать «фулл спид».
Пилот второго ТБ-1, увидав, что ведущий четыре машины атаковал неудачно, сбросив свой груз мимо цели и поплатившись за эту попытку жизнью, решился на отчаянный, почти самоубийственный шаг. Он посадил самолёт на воду, подрулил, нацеливая его напересечку британскому крейсеру, и сбросил торпеду на малом двенадцатиузловом ходу – такую тактику применяли пилоты британских «Шортов» во время первых торпедных атак во время Мировой войны на Средиземном море, где их целями были боевые корабли и транспорты османской Империи. Расчёт смельчака был на то, что англичане решат, что самолёт упал или приводнился из-за полученных повреждений, и переключат внимание на что-нибудь другое. Так оно и вышло: отстрелявшийся и ставший легче разом на девятьсот килограммов ТБ-1 сумел взлететь, каким-то чудом избежав полетевших в его сторону снарядов.
Промахнуться с расстояния в шесть кабельтовых по неподвижной цели с едва двигающегося торпедоносца было мудрено. Торпеда, выпав из серповидных захватов-бугелей, потянула пенную дорожку – и уткнулась в борт крейсера футах в трёх от шлюпки, в которой ещё оставалось десяток моряков с «Пегасуса». Взрыв разнёс деревянную скорлупку в щепки, раскидав изломанные человеческие тела, и проделал в небронированном борту дыру площадью в полтора квадратных метра. На большее сравнительно слабый заряд авиаторпеды оказался неспособен, аварийные партии быстро справились с поступлением воды – но командир «Каледона» запаниковал, что, конечно, не подобает офицеру Королевского флота. Однако факт остаётся фактом: он приказал поднять из воды немногих уцелевших моряков с «Пегасуса» и скомандовал «Полный ход». Об авиаторах с разбившегося «Саутгемптона», которые остались на разбитом русском ледоколе, никто на крейсере так и не вспомнил.

Джоунс Томас Хинчли, коммодор Королевского флота, сотрудник военно-морской разведки и доверенный помощник Великого Мастера Ложи, Артура Уильяма Патрика, принца Великобритании, герцога Коннаутского и Стратернского, умер в лазарете «Каледона» спустя два с половиной часа, так и не придя в сознание. Взрывом торпеды ему оторвало обе ноги ниже коленей, но корабельный хирург всё равно боролся за жизнь начальника экспедиции до тех пор, пока болевой шок и потеря крови не сделали своё дело.