IХ

- Новый доклад «Махаона», Яков Саулович. – прошелестел адъютант. – Доставлено утром, с фельдъегерем из Харькова.
Подчиняясь кивку владельца кабинета, он положил пакет на край стола и бесшумно растворился.
Фельдъегерская доставка – депеша миновала обычные каналы ОГПУ, а отправилась напрямую по линии Совнаркома. Агранов специально распорядился организовать доставку сообщений «Махаона» именно таким образом, через надёжного человека в аппарате секретаря Президиума Всеукраинского ЦИК Василенко.
Он сломал тёмно-бордовую сургучную печать и бронзовым ножичком взрезал плотную бумагу пакета. Пробежал доклад, привычно вычленяя самое главное, и откинулся на спинку кресла, поигрывая карандашом.
Итак, Барченко потерпел фиаско. Конечно, это не катастрофа, как у того немецкого сумасшедшего профессора, хотя без жертв дело и не обошлось – а всё же неудача. Наработать нужное количество «материала» (такой обтекаемый оборот использовал «Махаон»), и  переправить его к началу февральского пленума в Москву не удалось. И это, в свою очередь, сорвало планы Агранова – на Ходынском поле самолёты с их страшным грузом ждали две роты, укомплектованные слушателями Высшей школы комсостава РККА «Выстрел». Кроме штатного своего оружия, винтовок и «наганов», они были оснащены германскими ранцевыми огнемётами «Wechselapparat». Агранов самолично распорядился выдать их со складов трофейного вооружения – изучив предыдущие отчёты «Махаона», он согласился с агентом, что именно огнемёты могут оказаться самым верным средством против «мертвяков», и позаботился, чтобы курсанты получили два десятка этих устройств с баком для огнесмеси в виде бублика. «Вексы» обеспечивали выброс огнесмеси на тридцать-сорок метров, чего вполне должно было хватить для превращения оживших покойников в пепел и уголья. Тем более, что никто не собирался давать им вылезти из их временных гробов - пусть горят вместе с ними, а если понадобится – то и с самолётами, на которых их привезут.
А как убедительно выглядело бы это в докладе о злодейском заговоре в высших эшелонах ОГПУ, который удалось раскрыть и предотвратить лишь благодаря его, Якова Агранова, бдительности! После такого поворота судьба всех имеющих отношение к заговору лиц не вызывала бы ни малейших сомнений – молниеносное следствие, закрытое заседание трибунала Высшей Коллегии, на котором, несомненно, будет председательствовать он сам. За этим, несомненно, последует немедленное приведение приговора в исполнение. Причём злая участь не минует и Ягоду – пусть он сам и прямо не упоминается в списке заговорщиком, но ведь знал, не мог не знать, относился к их плану благосклонно и старался не мешать. А значит – несёт ответственность вместе с прочими, и вместе с ними встанет к стенке. Менжинского, скорее всего, не тронут, да и сколько ему осталось, с его-то болезнями – отправят в отставку, доживать свой век на какой-нибудь номинальной должности. И тогда единственным кандидатом в Председатели ОГПУ останется он, Яков Агранов – и Сталин, несомненно, поддержит его выдвижение на этот пост, он умеет ценить верных людей.
Но – не срослось. И виновных тут, пожалуй, нет. «Махаон» прав, дело в недостаточной изученности предмета. А значит, пусть Барченко работает дальше, а Бокий с Трилиссером – продолжают строить свои козни. Уж он-то за ними приглядит, а сам появится на сцене только в последний, решающий момент и сорвёт планы фашистско-империалистических (каких же ещё?) наймитов и прихвостней.
Агранов ещё раз пролистал доклад, делая карандашом пометки на полях. Решено: пусть «Махаон» вербует этого парня, Алексея Давыдова - раз уж дело затягивается, то ещё один толковый осведомитель лишним точно не будет. А ведь он может стать не просто осведомителем – Яков Саулович привык полагаться на свою интуицию, и сейчас она прямо-таки вопила, что этот парень преподнесёт ещё немало сюрпризов.
Что до самого заговора, то лучше пока позволить ему развиваться своим чередом. Ни на секунду не прекращая наблюдения, разумеется. Барченко, как ни крути, добился определённых успехов - так что сейчас лучше всего не делать резких движений и подождать. Если у Агранова и были сомнения, то после сообщения «Махаона» о бойне, устроенной сорвавшимися с привязи «мертвяками», от них не осталось и следа. Даже неудача – они ведь считают, что Барченко с Гоппиусом потерпели неудачу? – обернулась поразительными результатами, а что-то будет дальше, если они воплотят в жизнь свои идеи, о которых упоминает «Махаон»? Надо только набраться терпения, выждать - и вовремя прихлопнуть руководство заговора, не дав им возможности воспользоваться плодами своих усилий. Ведь в противном случае - кто знает, какие силы они смогут вызвать из преисподней, чтобы обрушить на политических противников? Нет, эти силы должны подчиняться только ему, и тогда… вот тогда и посмотрим, кто окажется на вершине пирамиды власти, а кто разобьётся о камни у подножия!

- Итак, Александр Васильевич, вы потерпели неудачу.
Снег скрипел под сапогами начальника Спецотдела ОГПУ. Вынужденный сорваться с важного совещания, которое проводил сам Ягода, он ясно понимал, что это будет стоить ему омерзительного скандала не далее, как сегодня вечером. И произойдёт это в присутствии коллег и соратников, что делало такую перспективу совсем уж невыносимой. Но ждать окончания говорильни было выше его сил – ждать, сознавая, что Барченко торчит на ходынском аэродроме, готовый в подробностях изложить то, о чём он только и думал последние несколько суток.
И вот – изложил. Уж лучше бы молчал, право слово…
- Я предупреждал о такой возможности. – ответил учёный. Вид у него был потрёпанный, щёку украшала свежая царапина. – В конце концов, это научные исследования, и никаких гарантий успеха тут быть не может. Либенфельс, вон, занимался этим куда дольше нас, и всё равно…
- Только не надо снова о Либенфельсе! – оборвал его чекист. – В вашем распоряжении было гораздо больше ресурсов. Книгу эту чёртову - и ту мы вам отыскали, хотя это было очень нелегко устроить. И что в результате? Полный провал! Обгадились, Александр Васильич, жидко обгадились.
Барченко скривился – обычно Бокий, даже в минуты крайнего раздражения, не позволял себе переходить определённые границы. И то, что он прибегнул к подобным выражениям, означало одно: дела обстоят паршивее некуда. И может, и ещё того хуже.
Тем не менее, сдаваться Барченко не собирался. Да кто он такой, этот студент-недоучка, изгнанный за неуспеваемость из Горного института, чтобы учить его, профессора и признанного знатока оккультных наук, как вести исследования? Впрочем, среди соратников Бокия по Высшей коллегии ОГПУ образованные люди вообще редкость. Менжинский, выпускник Императорского университета и Артузов с отличием окончивший металлургическое отделение Политеха - это скорее белые вороны, исключения. Общий тон задают недоучки и откровенно малообразованные типы, всякие там Петерсы, Мессинги и Лацисы. Да и сам Дзержинский высшим образованием похвастать не мог – за плечами у Железного Феликса лишь восемь классов казённой гимназии, после которых он подался прямиком в профессиональные бунтари.
И, тем не менее, раздражать Бокия лишний раз не стоит – в конце концов, именно от него сейчас зависит, исполнится ли заветная мечта учёного то, к чему он шёл всю свою сознательную жизнь? Высокопоставленный чекист мог одним словом похерить все его планы – а мог точно так же, одним отданным распоряжением запустить в ход механизм, позволяющий воплотить их в реальность.
То, что Бокий запросто мог поставить его к стенке, как опасного свидетеля, не утруждаясь следствием, дознанием, трибуналом, и прочими скучными процедурами, Барченко даже в голову не пришло.
- Вы в самом деле искренне полагаете, Глеб Иванович, что девять женщин могут родить ребёнка за один месяц? – язвительно осведомился он. – К вашему сведению, ресурсы, которые вы столь любезно предоставили мне, играют в этом деле далеко не главную роль. Да, они необходимы, но лишь для того, чтобы реализовать полученные знания. Вспомните, я ведь говорил, что, скорее всего, смогу контролировать лишь ограниченное количество… особей.
Слово «мертвяки» и, тем более, «зомби» ему произносить не хотелось.
- Четверых, всего четверых! – Бокий никак не мог успокоиться. – И это при том, что вы твёрдо обещали не меньше двух дюжин. И их-то может оказаться недостаточно, а что прикажете нам делать с четырьмя?
- Понятия не имею. – Барченко пожал плечами. – Четыре особи – это максимум, который я сейчас могу обеспечить.
Бокий задумался.
- Может, мы не на то тратим силы? Если вместо того, чтобы прошибать лбом стену – вы ведь упёрлись в стену, как я понимаю? – попробовать подготовить несколько человек, каждый из которых в свою очередь, будет держать под контролем четыре особи? Да, круг посвящённых придётся расширить, но это всё же лучше, чем ничего.
- Нереально. – мгновенно отозвался Барченко. – Мне самому, чтобы достичь необходимого уровня, понадобилось не меньше десяти лет. Либенфельс, насколько мне известно, потратил пятнадцать. Вы готовы столько ждать?
- А ваш сотрудник, Гоппиус? У него же есть определённая подготовка, или я не прав?
Барченко скривился, словно надкусил лимон. Ох уж эти дилетанты! Не зря говорил кто-то из американцев: «у любой сложной проблемы есть одно очевидное всем простое неправильное решение…»
- Евгений Евгеньевич выдающийся исследователь превосходный и химик, на нём держится вся приборная, естественнонаучная, так сказать, часть нашей работы. Но чтобы самому управлять этими созданиями требуются таланты иного рода. У доктора Гоппиуса увы, их нет и в помине, и чтобы овладеть необходимыми навыками понадобится…
- Не меньше десяти лет, вы говорили. – кивнул Бокий. – Я всё понял, спасибо.
Некоторое время они шли молча. Вдалеке, возле эллингов, раскручивал единственный пропеллер блестящий гофрированным алюминием пассажирский К-4 с красной надписью «Доброфлот» на борту, и мотоциклетный треск его мотора доносился до собеседников через всё лётное поле.
- Ну, хорошо, вы меня убедили. – заговорил, наконец, чекист. – И не держите, пожалуйста, зла – сорвался, нервы ни к чёрту, никак выспаться нормально не могу…
Это снова был прежний Бокий, с удовлетворением отметил учёный – вежливый, выдержанный, способный логически рассуждать, несмотря на тяжкий удар, который он, сам того не желая, ему нанёс.
- Давайте-ка, товарищ профессор, обсудим, что вам нужно для того, чтобы продолжить работу. – продолжил тем временем собеседник Барченко. - Напоминаю, что пленум состоится в конце июля - если вы и к этому сроку не уложитесь, то можете вообще не трудиться. Слышали, наверное, такую пословицу – «хороша ложка к обеду»? Так это наш с вами случай, дражайший Александр Васильевич.

Флэшбэк прервался полчаса назад, а Яша всё лежал на постели. Он отчаянно боялся, что вот сейчас проснётся, вынырнет из забытья, и поймёт что его успех – всего лишь сон, и надо начинать заново…
Но, нет, никаких снов - всё получилось наяву, сразу, с первой попытки. Со стороны всё выглядело просто, даже примитивно: рука его альтер эго, потянувшаяся к ложечке чтобы размешать сахар в чашке, ни с того ни с сего вильнула в сторону и взяла со стола карандаш.
Вряд ли тот, другой вообще что-нибудь заметил – повертел карандаш в руках, и вернулся, словно ни в чём не бывало, к своему кофе. А вот для Яши это была настоящая победа – ведь это он заставил руку изменить траекторию и взять совершенно не нужный её владельцу предмет! Заранее поставил задачу, сконцентрировался, собрался с духом и… получилось!
…Ведь получилось же!..
Ему в какой-то момент стало неудобно за это почти подростковое ликование. Так ведь и было с чего: впервые, находясь в чужом сознании, заставить тело совершить что-то по своей воле! Пусть крошечный, почти незаметный пустяк, но по своей! А значит, со временем можно добиться того, чтобы совершать и более сложные действия – например, не просто взять карандаш, а попробовать что-нибудь им написать. И уж тогда Симагин-Давыдов всё поймёт, никуда не денется. А поняв…
Вот тут начинались вопросы. Он по-прежнему не был уверен, захочет ли тот, другой пойти на обмен сознаниями? С одной стороны, Яша отчётливо воспринимал потрясение и ужас, испытанные им во время эксперимента Барченко – как и страх, когда альтер эго осознал, наконец, в насколько скверную историю он вляпался. И не просто вляпался – увяз по колени, по пояс, по самую грудь, и ни единого шанса выбраться не просматривается…
Бегство? Куда – снова в Турцию и дальше, в Грецию или на Ближний Восток? Но на судно без надёжных документов не сесть, а плыть по задумке беглого физика Гамова, через море на байдарке – нет уж, спасибо, тем более, что и сам Гамов от этой затеи в итоге отказался… В Баку или Махачкалу, и дальше, в Персию, по примеру Бажанова? Тоже вздор – без знания языка он там и дня не протянет. В Китай? Уже лучше, там хотя он бы объясниться сумеет. Но есть закавыка: до китайской границы придётся добираться через всю страну – сто раз попадёшься, тем более, что искать будут очень старательно. Да и неуютно сейчас в Китае русскому человеку, если он, конечно, не связан с белоэмигрантами.
В идеале, конечно, добраться до Америки, разыскать Марио – он, помнится, приглашал, звал с собой... Но это уже из области фантастики: найдут, вычислят, вывезут на манер багажа, а там уже разговор будет другой. Да и не этого он хочет – Яша уже успел сжиться в каком-то смысле с сознанием Симагина и заподозрил, что он тяготится образом жизни, который вынужден вести. Покоя он ищет вот что – покоя, стабильности и предсказуемости, пусть даже не вполне отдаёт себе в этом отчёт. Шестьдесят без малого прожитых лет со счетов не сбросишь, это вам не шестнадцатилетний подросток и даже не тридцатилетний авантюрист, готовый, как в омут, броситься в новую заваруху, вполне способную оказаться последней.
А значит – всё же обмен разумами? Получается, что так. И шанс есть, что непреложно следует из бумаг, сфотографированных Еленой свет-Андреевной, а потом тщательно изученных в гоппиусовском закутке при свете карманного фонарика. Особенно, если получится развить успех, достигнутый в опыте с ложечкой и карандашом.
Яша лежал на диване и смотрел в потолок, по которому мелькали туда-сюда отсветы фар автомобилей, проносящихся по дублёру Ленинского. И, как ни глупо это звучало - пытался передать мысленное послание шестнадцатилетнему парню, который в далёком тридцатом году тоже лежит на спине и безуспешно гонит от себя тяжёлые, неспокойные мысли. Электрических отсветов на этом потолке не видно, да и откуда бы им взяться? За окном глухая февральская беззвёздная и безлунная ночь, и поскрипывает снег под валенками расхаживающего туда-сюда часового с длинной, покрытой инеем винтовкой. На согнутом локте у лежащего уютно устроилась прелестная кудрявая головка, но женщина не спит – затаилась, ждёт знака внимания, ласки, готова тотчас отозваться…
Но – куда денешься от чёрных, полных безнадёги мыслей, что заставляют забыть и об очаровательной партнёрше и о том, что сам он молод, здоров и не далее как неделю назад смотрел в будущее с бодрым юношеским оптимизмом?
Яша пошевелился, отгоняя от себя видение.
..Всё, дружок. Других вариантов у нас с тобой теперь нет. Дальше – только вместе…

Конец второй части

II

Самолёт, громко тарахтя единственным мотором, развернулся, покачал этажерчатыми крыльями над рыбацкими баркасами и домиком с радиоантенной и вымпелом морпогранохраны над крышей - и пошёл, набирая высоту, к западу.
- А чего это он над землёй лётает? – поинтересовался боец в гимнастёрке и фуражке с зелёным околышем пограничных войск ОГПУ. – У него ж поплавки, чтобы на воду, значит, садиться?
- Это ж из нашего Мурманского авиаотряда. – лениво отозвался старшина. Он служил в этих местах больше десяти лет и считался,в полне заслуженно, ветераном – начальник заставы обращался к нему, «Семён Ефимович», остальные сокращали это до «Ефимыч». Молодые бойцы, пришедшие с недавним пополнением, были свято уверены, что он может ответить на любой вопрос. Если снизойдёт, конечно.
– Полетел он, известное дело, к финской границе, а там озёр, что блох на барбоске. – обстоятельно объяснил Ефимыч. - В тундре-то не везде приземлиться можно: ягель, россыпи каменистые, болота под снегом - а озеро, даже замёрзшее, другое совсем дело. Гидроплан - он и на снег и на лёд запросто сесть может, и взлететь тоже. Они и здесь, в Кандалакше, всю зиму так летают, пока море не очистится. Видал, небось, как полосу на льду залива выравнивают?
- Это морской разведчик, МР-1. – вмешался в разговор другой боец, тоже из молодых. – Построен он на основе самолёта Р-1 авиаконструктора Поликарпова. У нас в заводском аэроклубе такой был, я даже летал на нём… разок.
- Врёшь! – хмыкнул первый боец. - Ещё скажи, что сам им управлял!
- Зачем мне врать? А управлять – нет, не было такого, только разок за ручку подержался. В аэроклуб – пояснил он, - я поступил, когда на завод устроился. Только прозанимался там всего ничего, три месяца. Потом меня в армию забрали.
- Тех, кто в аэроклуб ходил, завсегда в авиацию берут, а тебя к нам, в пограничники! – не унимался скептик. – Вот и получается, что брешешь ты!
- Так мне и обещали, что возьмут механиком в авиаотряд. – вздохнул несостоявшийся аэроклубовец. – А когда прибыли сюда, в Кандалакшу, начальство отправило к вам. Я спросил, когда ж мне механиком-то, чтоб с самолётами - так мне ответили, чтобы ждал приказа.
- И правильно ответили. – солидно сказал старшина Ефимыч. Потому, дисциплина быть должна. Куда ж это годится, ежели всякий будет сам выбирать, где службу нести?
- Так-то оно так. Но я же комсомолец, а значит, обязан думать, где смогу принести больше пользы. Правильно я рассуждаю, товарищ старшина?
Ефимыч подумал и кивнул. Молодой-то он, может, и молодой, но излагает политически грамотно.
- Ну вот! А как я есть слесарь и в аэроклубе пусть недолго, но обучался, то где от меня будет больше пользы рабочему классу – при аэропланах, или на посту, с винтовкой? Я, как комсомолец, обязан поставить вопрос на ячейке!
- Поставишь, куда ж ты денешься… - старшине разговор, похоже, наскучил. - А я тебя в наряд вне очереди поставлю, а то шибко сознательный выискался!
Он усмехнулся в густые «будённовские» усы, увидав, как вытянулась физиономия аэроклубовца.
- Да ты не тушуйся, парень. На заставу вчера пакет пришёл – начальство требует выделить с нашей заставы наших шесть человек, сопровождать геологов, али ещё кого, я точно не понял. И особо в том пакете указано, что нужны те, кто разбирается в механизмах и моторах, потому как у этих геологов свои аэропланы будут, и им нужны толковые помощники. Я, так и быть, начальнику заставы словечко замолвлю, чтобы он тебя к ним направил…
- Спасибо тащстаршина! – боец сразу повеселел. – Век не забуду доброты вашей! А геологи эти где работать будут? Тоже возле финской границы?
- Не… - старшина Ефимыч помотал головой. – Что им там делать, в болотах да тундре? Они в противоположную сторону собрались, на на северо-восток - там ещё рудник в запрошлом году построили, а рядом с ним рабочий посёлок, Хибиногорск  называется. Только Ловозеро это самое ещё дальше, за самым плато Расвумчорр, в отрогах Ловозерских тундр - это другое плато, Местные жители, лопари его по-своему называют, Луяввьрурьт. Так эти самые лопари балакали: дурное там место, проклятое. Черти, вроде бы, в скалах обитают, прямо в камне. Асамый главный чёрт на каменной стене виден – огромная такая фигура, вся чёрная, как смоль! Лопари его так и называют: «чёрный старик Куйва», во как!
- Так может и я тоже к геологам? – весело осведомился скептик. – А то надоело в караулах-то торчать! Чертей, проклятий и прочих бабкиных сказок я не боюсь, а у геологов, глядишь, и спиртиком разживёшься…
- Я те разживусь! – насупился старшина. – Нужен ты им, Федор, как попу гармонь! Не-ет, паря, ты здесь будешь службу нести, у меня на глазах. А то чего ещё удумал – спирту ему подавай…

- Смотри-ка, дядьМирон, как норвежец на нас скалится, чисто пёс цепной! – сказал матрос. – Небось, не забыл, как мы ихнего брата осенью задержали да в Мурманск отвели под конвоем!
Его веснушчатая физиономия лучилась довольством – до того приятно было вспомнить эту пусть небольшую, но всё же победу «Таймыра» над проклятыми империалистами. И неважно, что в роли империалистов выступала команда норвежского рыбачьего баркаса, и его шкипер, весь усыпанный, как и сам Гришка, веснушками, вряд ли годился в акулы капитала. Успех есть успех – а уж как потом матрос расписал этот «боевой поход» в письме домой, в родное село близ города Мурома Владимирской губернии! Письмо это начиналось длинным, на полстраницы, перечислением родни, которой следовало передать поклон; оставшиеся две с половиной страницы были заполнены обстоятельным описанием «морского сражения». На самом же деле баталия свелась к обмену сочной руганью на русском и норвежском языках да выломанным куском планширя. Повреждение было получено от того, что «Таймыр» навалился на норвежскую посудину левой скулой – в ответ на то, как оттуда зашвырнули на палубу ледокола протухшую треску.
- А что ж ему не скалиться-то? – неторопливо отозвался машинист. - Небось, за лов рыбы в наших водах без бумаги с разрешением штраф полагается. Да и сети у них конфисковали, а они немалых денег стоят. А этот рыжий непременно родственник шкипера с того баркаса, вон, как похож!
- Да все они тут на одно лицо. – хохотнул Семён. - Рыжие, вроде нашего Гришки, и бороды бреют не по-людски, так, что подбородки да щёки у всех голые. А моряки – ничего, дело знают, и водку хлестать горазды!
Веснушчатый подданный короля Хокона VII-го тем временем решил сменить гнев на милость – улыбнулся русским во все тридцать два жёлтых от табака зуба и призывно помахал в воздухе извлечённой из-под бушлата бутылкой с золотыми буквами на чёрной этикетке
- Выпить предлагает. – догадался Гришка. – Что у него там, кажись, ром? ДядьМирон, а ДядьМирон, может, я схожу?
- И думать не смей! – голос трюмного машиниста посуровел. - Или хочешь помполиту объяснительные строчить? Так ведь одними бумажками не обойдётся – вернёмся в Мурманск, нахлебаешься лиха…
Гришка и сам понимал, что сморозил глупость. Одно дело – моряк с торгового судна, тому и правда, не грех выпить с иностранным коллегой, который, как ни крути, такой же пролетарий. Но он-то, матрос второй статьи Григорий Сушков, которого товарищи по команде запросто называют Гришкой, несет службу на военном судне, и не просто на военном, а самого ГПУ. Тут уж не до интернациональных попоек – враз притянут к ответу. Пожалуй, ещё и в шпионы запишут, сейчас это быстро…
- ДядьМирон, а ДядьМирон? – спросил он. – Зачем мы вообще в этот Киркинес притащились, а? Шли бы прямо на Шпицберген, как назначено…
- Приказано – и притащились! - отозвался механик. – Тебя вот, рожу твою конопатую, спросить забыли. Конечно, надо было самому начальнику всех морских сил республики товарищу Муклевичу отбить срочную радиограмму одобряет ли матрос второй статьи Григорий Сушков, полученный приказ, или у него своё мнение на этот счёт имеется?
И сердито глянул на Гришку, который от такой отповеди немедленно стушевался.
Вообще-то вопрос конопатого матроса был не таким уж праздным. Ледокольный пароход «Таймыр», числящийся патрульно-сторожевым судном в составе Морпогранохраны, совершал рейс, не вполне соответствующий его статусу. Но что делать, если зима наступившего 1930-го года оказалась суровой, и граница плавучих льдов в районе архипелага Шпицберген, достигающая к апрелю максимума, на этот раз спустилась на полторы сотни миль к югу? И уж тем более, льдами была покрыты бухты Петунья и Мимер, на берегах которых притулился посёлок Пирамида, принадлежащий, как и расположенная неподалёку угольная шахта, тресту «Северолес».
Работали там шахтёры, которых доставляли на Шпицберген морем из Архангельска, а вот снабжение шло через норвежские порты – там «Северолес» закупал для своей фактории и горных разработок провизию и оборудование. Обычно судно, выполнявшее рейсы по снабжению приходило в ноябре, когда Ис-Фьорд был свободен ото льдов. Так должно было быть и в этот раз, однако в феврале в посёлке случился пожар, уничтоживший больше половины запасов продовольствия. Горнякам грозил голод, а свободных ледоколов, как назло, не нашлось ни у Убекосевера ни у «Комсеверпути», и пришлось спешным порядком арендовать у Морпогранохраны «Таймыр». Для этого пришлось укрыть пушки Лендера на его палубе дощатыми коробами, а зелёный вымпел Морпогранохраны сменить на красное полотнище флага СССР. Но уставные строгости в части контактов с иностранцами никуда не делись - и именно о них напоминал машинист бестолковому Гришке.
Над бухтой повис долгий, низкий рёв. «Таймырцы» обернулись – в гавань входил длинный серый крейсер. На кормовом флагштоке у него трепетало на ветру белое с красным крестом полотнище.
- Англичане! – дядя Мирон выдал заковыристое ругательство, которого не постеснялся бы и боцман старого парусного флота. – А этих-то кой чёрт сюда принёс?
Посудине его величества короля Георга Шестого ответил стоящий на бочке сторожевик - трижды квакнул сиреной, после чего с полубака выпалила пушка. Крейсер, соблюдая строгие правила военно-морского этикета, в свою очередь ударил в серое небо Заполярья салютационным залпом, в котором совершенно потонул ответный хлопок норвежской пушчонки.
- У тебя глаза молодые, Гришка. – сказал механик. - Ну-ка, глянь, как это корыто называется? Разберёшь?
Матрос стащил с головы ушанку, полагающуюся по зимнему времени вместо бескозырки, и приставил ладонь ко лбу.
-«Ка-ле-дон». – прочёл он по складам. – Какой-то «Каледон», дядьМирон!
- Не слыхал… - механик покачал головой. – Хотя, один чёрт – от этих англичан, как бы он и не назывались, всегда одни только неприятности проистекают….
- А может, его за нами следить прислали? – предположил Гришка. машинист поглядел на него с сожалением, словно на деревенского полудурка.
- Ты, салажня худая, прежде чем вздоры городить, думалку-то включай! Посылать за нашим «Таймыром» цельный крейсер – это всё одно, что из пушки по воробьям палить. Не-ет, тут что-то другое…
- Что? – жадно спросил матрос, не отрывая взгляды от боевого корабля. В приполярных сумерках «Каледон» казался ему безжизненным слитком серой стали с одной-единственной одушевлённой деталью - полощущимся за кормой «Юнион Джеком».
- О том пусть капитан думает и помполит, у них чины подходящие и оклад денежного содержания. – пробурчал машинист. – Но попомни мои слова, парень: нахлебаемся мы ещё лиха с этим «Каледоном», не сейчас, так потом…

- Ну вот вам, Алистер, и первые русские. – сказал Джоунс. Они стояли на полуюте «Каледона» и любовались проплывающим мимо норвежским берегом. Хотя, любоваться было особо-то и нечем: серые, кое-где тронутые лишайником и кустами скалы, деревянные домишки с островерхими крышами да пирс, вдоль которого снуёт туда-сюда кургузый паровичок-кукушка с платформами, заваленными грудами железной руды.
- Вот эта калоша? – Кроули посмотрел на русский ледокол. – И на нём они собираются воевать с Королевским Флотом?
- Ну, вообще-то это судно принадлежит их пограничной охране, его задача – ловить браконьеров и контрабандистов. До русской границы здесь рукой подать, всего несколько миль, так что незаконный бизнес процветает. Но в одном вы правы, Алистер – весь их, с позволения сказать, «северный флот» не продержится и четверти часа против одного нашего «Каледона». Так что вы напрасно опасались.
- Я вовсе не опасался. – недовольно буркнул оккультист, плотнее кутаясь в пальто. – Просто не хотелось бы, чтобы наше предприятие сорвалось из-за какой-нибудь ерунды. И, кстати – не скажете, наконец, долго ли нам торчать в этой норвежской дыре?
- «Пегасус» придёт сюда в последних числах апреля. – терпеливо ответил Джоунс. Этот вопрос Кроули задавал ему по меньшей мере, в четвёртый раз. – В последний момент обнаружились неполадки с машиной, пришлось задержаться для небольшого ремонта.
- Не хотелось бы, чтобы наше мероприятие сорвалось из-за какой-нибудь лопнувшей гайки ли, не знаю там, шатуна. – ворчливо отозвался оккультист. – Поломка в самый последний момент – о чём, интересно, думали те, кто готовил судно к плаванию? А если бы это произошло в море?
- Тогда «Пегасус» зашёл бы для починки в один из шведских или норвежских портов. Это, возможно, заняло бы лишние два-три дня, но беспокоиться решительно не о чем. Погода всё равно не позволяет пока начинать лётные операции, надо ждать мая.
- Поверьте, Джоунси, я ведь не просто так извожу вас расспросами. - голос Кроули сделался виноватым, словно тот оправдывался. - Я нисколько не сомневаюсь, что офицеры Королевского флота знают своё дело, но и вы меня поймите: эта экспедиция слишком важна для меня!
- Как и для меня. – кивнул его собеседник. – Не забывайте, Алистер, это наше ведомство всё организовало.
- Я не забываю. Как и то, что один раз вы уже потерпели здесь неудачу.
- Больше не потерпим.

IV

В той, другой жизни мне не раз довелось побывать в здешних краях – это было в середине девяностых, когда я ездил на Белое Море с друзьями, сотрудниками небольшого издательства, каких наплодилось тогда в Москве несчитано. Коллектив в издательстве подобрался весёлый, дружный, всё больше выпускники МГУ, с физфака и биофака. Знакомые ещё со студенческой юности, (походы, стройотряды, слёты КСП) эти ребята с наступлением рыночной эпохи не сочли нужным менять привычки, и каждое лето снимались всем табором и отправлялись в гости на беломорскую биостанцию МГУ – широко известную в узких кругах ББС. Ну и я вместе с ними на правах старого друга, а как же…
Правда, до самой Кандалакши мы обычно не доезжали – сходили с поезда «Москва-Мурманск» на захолустной станции Пояконда, что притулилась на Ругозерской губе Белого моря, и там уже пересаживались на буксир, ходивший раз в два-три дня на ББС. Так что город я видел лишь из окна мурманского экспресса, когда ездил туда по совсем другим делам. И сейчас совершенно его не узнал, разве что, изгиб береговой линии навеял неясные воспоминания. Остальное же вызывало откровенную тоску – Кандалакша и в то, другое время не радовала архитектурными изысками, но сейчас…
Неказистые бревенчатые избы, двухэтажные бараки да станционные пакгаузы крытые гофрированным железом – вот и всё местное зодчество. Ах да, ещё порт – несколько дощатых пирсов, у которых теснятся паровые баркасы и парусно-моторные «дорки» местной рыболовецкой артели, да болтается на бочке катерок с зелёным пограничным вымпелом на мачте. Это даже пока не город, а село, правда, довольно крупное, тысяч на десять жителей, удостоенное недавно статуса райцентра Кандалакшского района в составе автономной Карельской ССР. Глухая, забытая богом и пятилетним планом провинция – вот что такое нынешняя Кандалакша…
Наш состав, состоящий из паровоза серии «Ов» и шести вагонов - четырёх товарных и двух пассажирских – загнали на запасные пути, к пакгаузам. Пока станционное начальство вяло переругивалось с Гоппиусом насчёт подачи подвод и выделения грузчиков, мы с Еленой отправились прогуляться в сторону берега. За узким мысом, отгораживающим акваторию порта от залива, покачивались на мелкой волне три больших многомоторных гидроплана с опознавательными знаками воздушных сил РККА – два знакомых мне ЮГ-1, только в «морском» варианте, и один ТБ-1, он же АНТ-4. Первенец советской тяжелобомбардировочной авиации опирался на пару длинных поплавков - и даже с такой дистанции я мог, не особенно напрягая зрения, различить мелкий гофр алюминиевых листов, из которых были склёпаны крылья и фюзеляж, да укрытые брезентовыми чехлами пулемётные турели, одна на носу и ещё две посредине, между килем и пилотской кабиной.
Меня прямо завидки взяли: с такими красавцами мы бы долетели до Сейдозера самое большее, за час, включая взлёт и посадку – сколько тут вёрст девяносто? Да и грузоподъёмность у этих бомбовозов солидная – что очень пригодилось бы для переброски научного оборудования, которыми битком набит один из вагонов.
Позади зафыркал мотор. Я обернулся – к пристани катил, переваливаясь на выбоинах грунтовой дороги, грузовичок. На штабеле ящиков в кузове устроились Марк с Татьяной и Карась – увидев нас с Еленой, они замахали руками и что-то закричали. Я махнул в ответ, и мы с Еленой поспешили к берегу.
Грузовик затормозил, набежавшие грузчики, разбавленные в соотношении примерно три к одному матросами, принялись выгружать из кузова ящики. Другие, ухватившись за канаты, стали подтягивать к пирсу один из «Юнкерсов» - на поплавке, держась за стойку, стоял человек в пилотской кожанке и распоряжался, энергично размахивая свободной рукой. Ещё двое потащили с берега узкие сходни.
Я глазам своим не верил: неужели это и есть обещанный Барченко транспорт? Ну, Александр Васильич, ну уважил…

Я сидел на рубчатом дюрале плоскости и откровенно бездельничал. Грузовик укатил за новой порцией ящиков, майское солнышко взялось припекать не на шутку, и мне оставалось только греться – и вспоминать недавние события.
На Мамоновой даче мы провели около полутора месяцев. График занятий и прочих работ (экспедиция готовилась в страшной спешке) оставлял нам немного свободного времени, но ведь столица со всеми её соблазнами - вот она, стоит только выйти за ворота. В деньгах я, как и мои спутники, недостатка не испытывал – стоит лишь забежать в ближайшую сберкассу снять пару-тройку сотен из премиальных, потратить которые я так и не имел возможности. Но, к великому нашему сожалению, спецкурсантам, как и прочим сотрудникам, категорически запрещено было выходить в город без подписанного лично Гоппиусом (Барченко целыми днями пропадал у себя в кабинете и на людях показывался редко) пропуска. Стерегли же нас будь здоров, и в этом я убедился в первый же день, когда вознамерился проверить ограду парка на предмет подходящего лаза. Облом-с: все дыры тщательно заколочены, поверху протянуты две нитки колючки, охрана бдит - не вот и приходилось делить время между спальней, турником и лабораторией, отдавая предпочтение последней. Утешало, что время это было потрачено не напрасно: не прошло и недели, как я стал разбираться в устройстве и работе установки не хуже самого Гоппиуса, уверенно заняв место его ассистента. Чем бессовестно и воспользовался: улучив момент, когда он отправился к Барченко, старательно скопировал в блокнот колонки цифр, обозначающие настройки приборов, выставленые во время опыта с Блюмкиным. Тут мне, пожалуй, повезло: сам Гоппиус считал тот опыт безусловно провальным, и если и сохранил настройки - то единственно из врождённой своей дотошности и пунктуальности. Ну а мне – глядишь, и понадобятся… правда, для этого надо сперва понять, чего именно я хочу добиться, а вот с этим как раз главные сложности.
К концу первой недели нашего заточения пропала Елена. Ни с того, ни с сего, без предупреждения – хотя, кажется, могла бы и найти минутку, чтобы шепнуть пару слов. Комната её оставалась запертой на ключ, но когда я самым пошлым образом заглянул в замочную скважину, то обнаружил распахнутый полуустой шкаф – ага, значит, уехала она, взяв с собой не все вещи, а, стало быть, собирается вернуться. Или нет? На мой вопрос Барченко неохотно буркнул, что товарищ Коштоянц отлучилась в связи с непредвиденными семейными обстоятельствами, и к началу мая, когда запланирован наш отъезд, должна приехать назад. Ну, хоть на том спасибо – а всё же сердце у меня было не на месте. То ли за эти несколько недель я привязался к ней сильнее прежнего, то ли прорезались во мне провидческие способности, а только я ждал её возвращения, считая дни.
Барченко не обманул. Елена появилась да два дня до объявленного отъезда. Мы все – и спецкурсанты, и сотрудники -носились взмыленные, замотанные, сколачивали и складывали ящики, упаковывали научную аппаратуру, по десять раз сверяясь со списками, всё ли взято, не забыто ли что-нибудь важное? Пообщаться с ней наедине я сумел лишь поздно вечером - после ужина мы ушли в дальний уголок парка, позади обшарпанного флигеля, где когда-то располагалась оранжерея. Раньше, когда Мамонову дачу занимал музей народоведения, там была развёрнута обширная экспозиция жилищ народов Севера, и теперь от них осталось лишь несколько пустующих юрт и яранг, возведённых за неимением снега и оленьих шкур из брезента и крашеной фанеры. Шли мы, крепко взявшись за руки. Елена на ходу склонила прелестную свою головку на моё плечо - и можно было бы поставить николаевскую десятку против жмени семечек, что любой сторонний наблюдатель ни на миг не усомнился бы, что перед ним влюблённая парочка в поисках укромного уголка, где можно согрешить без помех. Собственно, именно этим я и собирался заняться, и даже прихватил с собой свёрнутое покрывало – не укладывать же её на траву? – но у моей партнёрши, как выяснилось, имелись на этот вечер иные планы.

В прошлый раз я дала слово, что однажды всё тебе расскажу. – Елена смотрела на меня ясно, словно пытаясь заглянуть глубоко, в душу. – Считай, время пришло.
Я кивнул. Прошлый раз - это было вечером перед днём локального «зомби-апокалипсиса», организованного стараниями Барченко, она увела меня к себе. И первым моим вопросом стало сакраментальное «на кого вы работаете, мадам?» Ответа я тогда не получил - Елена попыталась отшутиться, я стал давить - и вместо откровенного разговора и взаимных признаний у нас едва не случилась ссора. К счастью, оба довольно быстро опомнились, успокоились и сбавили обороты. Она рассказала о заговоре, затеянном Бокием на пару с кем-то из его единомышленников в Высшей коллегии ОГПУ (Елена не знала, с кем именно), о чудовищном плане провести орду кровожадных зомби в Кремль, где те должны были порвать на британский флаг политических противников заговорщиков во главе с самим дядюшкой Джо. Я, в свою очередь, поведал, какую роль сыграла в нашей недавней заграничной поездке информация, полученная от Якова Блюмкина – о том, что в психиатрической клинике профессора Ганнушкина находится ишь его бренная оболочка, а отнюдь не сознание, я разумеется, умолчал. В ответ Елена огорошила меня сообщением, что ни в какой психушке Блюмкина уже два с половиной месяца, как нет. Его перевели в спецклинику, где держат под неусыпным наблюдением, и сделано это по личному распоряжению всё того же Бокия.
Последнее не понравилось мне сильнее всего – ведь если предположить, что между мной-нынешним и «дядей Яшей», обосновавшегося в моём прежнем теле, с завидной регулярностью случаются флэшбэки – то почему бы не предположить, что таковые же имеют место между ним и сознанием Алёши Давыдова? И если это так, что стоит штатным психиатрам ОГПУ вытянуть из несчастного подростка все подробности этих "видений"?
Утешало одно: пока, во всяком случае, ничего подобного не произошло. А если и произошло, то случившееся ещё не связали с моей персоной. Ведь будь это так, вряд ли мне позволили бы оставаться вблизи святого святых заговора. Это несколько утешало… пока.
- Ну, что же ты молчишь? – она дёрнула меня за рукав. – Пользуйся моментом, когда женщина сама предлагает, а то ведь и передумать может!
В этом вся Елена. Только что она была агентом неизвестно чьей разведки (да и разведки ли), вызывающим контрагента на откровенный разговор, что, как известно, является одним из наилучших способов вербовки, и вдруг – это уже капризная девица, вовсю пользующаяся привилегиями, положенными её полу и статусу любовницы.
…Или это тоже продолжение вербовки, только иными средствами? Медовые ловушки не в двадцать первом веке придумали…
- Э-э-э… а спрашивать можно о чём угодно?
Она прищурилась.
- Ну, попробуй…
- В таком случае – куда ты уезжала? Да, байки о скончавшейся в Молдавии двоюродной сестре и внезапным тяжёлым состоянием любимого племянника из Душанбе не принимаются.
Поскольку до премьеры «Берегись автомобиля» оставалось ещё без малого тридцать шесть лет, Елена недоумённо нахмурилась – и звонко рассмеялась.
- Опять эти твои шуточки! Ладно, не буду отрицать, что срочные семейные дела были лишь поводом, чтобы на время улизнуть из-под надзора. Понадобилось срочно побеседовать с теми, для кого я делала тогда фотокопии документов. Или, скажешь, что тебе это больше не интересно?
Я сделал попытку сохранить хотя бы видимость невозмутимости - но, судя по язвительной улыбке Елены, не преуспел.
- Ладно уж, так и быть, сжалюсь над тобой. Слушай и запоминай, второй раз повторять не буду!
..Вот и пойми этих женщин: говорим о делах, чреватых, как минимум, расстрелом через повешенье - а ей всё хиханьки да хаханьки…

Но, шутки шутками, а узнал я действительно немало. О том, что против Бокия и его неведомого подельника (или подельников) играет кто-то из его же коллег я и сам догадывался. Но чтобы Яков Саулович Агранов… да, это был сюрприз! Честно говоря, перебирая возможные кандидатуры, я поместил его в самый конец списка. По мне, так на эту роль скорее подходил Мессинг, нынешний начальник ИНО ОГПУ. Но – есть многое на свете, друг Горацио…
Совершенно непонятным было для меня то, что Агранов, узнав о готовящемся кровавом перевороте - а в том, что задуман именно переворот, а не банальное покушение с устранением политических соперников у меня сомнений не было - не кинулся с докладом к самому Сталину, а предпочёл действовать на свой страх и риск. Или он думает, что располагая таким агентом, как Елена, держит ситуацию под контролем? На его месте я не был бы так уверен – Бокий тот ещё иезуит и запросто может устроить какую-нибудь подлую ловушку. Впрочем, Агранов и сам не лыком шит, в Высшей Коллегии ОГПУ наивных идеалистов не держат. Понять бы ещё, действует он в одиночку, или по поручению того же Ягоды?
Ясно одно: целью затеянной им (ими?) игры является не столько ликвидация заговорщиков, сколько то, что разыскивает Барченко. Кто знает, какие силы могут таиться за Гиперборейским Порогом - и возможно, тот, кто возьмёт их под контроль, схватит за горло весь мир. Недаром, ох недаром Генрих Гиммлер так упорно искал «места силы» по всей планете– и тибетскую Шамбалу, и озеро Риц в Абхазии. И недаром его эмиссар Отто Ран не один год шарил в руинах замка Монсегюр, а потом отправился в Исландию, по следам викингов, которые двенадцать веков назад увезли туда на своих кноррах колдовские рунические артефакты…
Свой рассказ Елена закончила прямым и недвусмысленным предложением оказывать ей содействие в продолжении этой истории – благо, моё положение приближённого ассистента Гоппиуса открывает к тому массу возможностей. Отказ не предусматривался: очевидно было, что на вербовку она пошла с санкции непосредственно Агранова, и ответь «объект» отказом – судьба его (то есть моя) будет незавидной.
…Разумеется, я ответил «да». А вы бы как поступили - на моём-то месте?..

С Марком я поговорил в поезде. Для этого пришлось вытащить его в тамбур – грохот и лязг здесь стояли оглушительные, говорить приходилось чуть ли не в ухо, зато и подслушать вряд ли получится. Больше довериться мне было некому. Отношения с Еленой теперь оказывались… не то, чтобы сомнительными, но несколько натянутыми, а впутывать Татьяну, которая, как и Марк, знала, кто я и откуда, я не хотел категорически. Да и чем она смогла бы помочь мне в такой-то ситуации?
- И что ты собираешься теперь делать? Спросил он, когда я умолк.
- Ну, не знаю… Собирался присмотреться к установке Гоппиуса и, если получится, попробовать использовать её, но уже для себя.
- Хочешь вернуться туда, к себе? В будущее?
- Вот честно, ещё не решил. Но одно я знаю точно: эти игрища с ожившими мертвецами надо прекращать. По хорошему, мне плевать кто кого там, в Кремле поставит к стенке или упечёт на четвертной без права переписки - но подобные методы это… - я запнулся, подбирая подходящее выражение, - это за гранью добра и зла! Нельзя к такому прибегать, ни в коем случае нельзя – как нельзя было, скажем, применять ядовитые газы на войне. Не по-человечески это, понимаешь?
- Ну хорошо, с «мертвяками» всё более-менее понятно. – согласился Марк. – Действительно, незачем им по земле бродить, пусть уж лежат там, где их закопали… или ещё закопают. А вот Гиперборейский Порог – с ним-то как быть?
- А можешь гарантировать, что оттуда не повылазит чего ещё похлеще?
Он неуверенно пожал плечами.
- Вот и я сомневаюсь. Пока план у меня таков – помогаем готовить аппаратуру к решающему эксперименту, и по ходу дела ищем способ, как быстро и, главное, с концами вывести её из строя. Заодно и в бумагах его покопаюсь, может, что новое выяснится?
Паровоз пронзительно загудел, раз, другой, и щель между вагонами (резиновые манжеты-уплотнители здесь, похоже, ещё не успели войти в употребление) ворвался горячий пар пополам с дымом и угольной пылью и Марк, открывший рот, чтобы ответить, закашлялся.
- Кхе-кхе… чёрт… кхе… бумаги – это, конечно, хорошо. А насчёт самой уста…кхе… установки - так починят же! Вон сколько запасных приборов взяли, заменят что-нибудь, и заново зара… кхе… заработает!
- А это уже забота Елены. Она намекнула, что поблизости будет подчинённая непосредственно ей опергруппа - на случай, если ситуация выйдет из под контроля. Вот мы и обеспечим чтобы она того… вышла.
- Ну, разве что… - Марк согласно кивнул. – И что это будет за способ? Ну, чтобы испортить установку?
- Спроси чего полегче.

Дважды квакнул клаксон, а вслед на этим до моего лежбища на крыле донеслось возмущённое квохтание Гоппиуса. В ответ ему с пирса полетели специфические речевые обороты грузчиков – насколько я успел заметить за обе свои жизни, они примерно одинаковы во все времена и под любыми небесами, разве что, с поправкой на местный язык и специфику. Краснофлотцы молча завидовали, им до таких высот овладения профессиональным сленгом было ещё далеко. Я встал, потянулся с хрустом, и «Юнкерс» легонько качнулся под моими босыми пятками» на волне, разведённой пробегающим катерком. Пора было снова впрягаться в погрузку.

VI

- Вот запрошенная вамм справка, Яков Саулович. – прошелестел адъютант.
- Из Ленинграда? – Агранов взял папку. – Молодцы, оперативно сработали. Ты просмотрел?
Адъютант кивнул. Читать документы, поступающие на имя патрона – если они, разумеется, не несли пометку «Строго лично» - входило в его непосредственные обязанности.
- Только самую суть, пожалуйста.
- На заводе «Красный Путиловец» для нужд экспедиции барченко заказана металлическая конструкция в виде башни высотой семнадцать с половиной метров. – зачастил адъютант. – Конструкция разборная, отдельные части весят не более полутора тонн, причём их габариты строго оговорены. Специалист, которого ленинградские чекисты привлекли для экспертизы, считает, что это сделано для того, чтобы части конструкции можно было перевозить на внешней подвеске больших и грузоподъёмных самолётов вроде бомбардировщиков «ЮГ-1» и АНТ-4.
- Как раз те, что приданы экспедиции из состава авиации Балтфлота… - негромко произнёс Агранов. - Причём для этого пришлось срочно выдумывать учения в Мурманске, которых там отродясь не проводили. Любопытно, любопытно…
Этот факт действительно заслуживал самого пристального внимания – с каких это пор ОГПУ вертит, как хочет, флотскими? Или у заговорщиков и там есть сторонники? В агентурных сводках мелькало что-то насчёт начальника морских сил РККА Муклевича и одного из его замов…
- Ладно, это может пока подождать. Агранов сделал в памяти зарубку – «разобраться», - и постучал по листкам костяшкой согнутого пальца.
- Значит, здесь говорится, что башню проектировали на Красном Путиловце»?
- Да, в конструкторском бюро завода. – подтвердил адъютант. – Для разработки была запрошена из Москвы документация строительной конторы инженера Шухова, того, что проектировал и строил радиовышку Коминтерна. Там какая-то особая конструкция, с которой больше никто в Союзе не работает…
Он справился с блокнотом, который держал в руках.
- Гиперболоидная, вот! С металлической сетчатой оболочкой. Наш специалист уверяет, что такое техническое решение позволяет, во-первых, сильно уменьшить вес самой конструкции, а во-вторых, сэкономить на габаритах отдельных узлов, предназначенных к сборке.
- И то и другое имеет значение, если предполагается транспортировка по воздуху.- негромко произнёс Агранов. – А что насчёт назначения этой башни? Не радиостанцию же они собрались там открывать?
Адъютант снова заглянул в блокнот.
- В перечне оборудования экспедиции указаны два мощных армейских передатчика вместе с разборными антеннами, основной и резервный. Но в дополнительной антенне, да ещё такого размера, они не нуждаются.
- Это всё тот же специалист так говорит?
- Нет, за консультацией обратились к армейским связистам. Они уверяют, что башню можно использовать в таком качестве, но необходимости в этом нет – имеющееся у экспедиции радиоаппаратура вполне «добивает» что до Архангельска, что до Ленинграда, что даже до Москвы. Правда, могут быть сложности из-за особенностей прохождения радиоволн в Заполярье…
- Это можете пропустить. – разрешил Агранов. – Значит, предположений о назначении башни нет?
Адъютант развёл руками. лицо его приобрело виноватое выражение – ещё бы, пришлось разочаровать патрона!
Однако тот вовсе не выглядел разочарованным.
- Хорошо, можете быть свободны. Дальше я сам.
Когда дверь за адъютантом закрылась, Агранов отпер сейф и вытащил папку с надписью «Махаон». Последний отчёт агента, переданный из Кандалакши, лежал сверху.
Так… по мнению «Махаона» Барченко затеял какую-то игру, о которой не считает нужным ставить в известность своих покровителей из ОГПУ. Причём Гоппиус, его помощник, наверняка в курсе. Кстати, это именно он разрабатывал техзадание для башни – она должна послужить «концентратором нейробиотической энергии», которую Барченко намерен использовать при открытии Порога Гипербореи. Выходит, специалисты правы: подсоединять к башне будут вовсе не радиоаппаратуру, а установку из лаборатории Гоппиуса, доставленную из Москвы – разумеется, когда её соберут и должным образом откалибруют.
Это словечко, «откалибруют», использовал «Махаон», и оно вызвало у Агранова, сугубого гуманитария, глухое раздражение - как бывало всякий раз, когда заходила речь о сложных технических материях.
Дальше «Махаон» сообщал, что части башни будут прибывать на станцию Кандалакша по железной дороге, после чего их перебросят в лагерь экспедиции по воздуху. Это должно занять около двух недель, и за это время Барченко со своими подопечными должен найти место для установки башни – оказывается, её ещё и ставить нужно не где попало, а в строго выверенных местах.
Ладно, это всё детали. Те самые, технические, от которых Яков Саулович впадал в сонное оцепенение и старался поскорее перескочить на другую тему. Вот, к примеру, интереснейший нюанс: по мнению «Махаона», Барченко только делает вид для Бокия, что продолжает заниматься его «мертвяками», а на самом деле затеял свою игру. Но проникнуть в его замыслы агенту пока не удалось. Лучше всего было бы, делает вывод «Махаон», прямо там, на месте организовать похищение одного из доверенных сотрудников Барченко, спецкурсанта по фамилии Карась. Доставить его в Москву и уж тут хорошенько допросить, вытрясти все подробности. Сделать это совсем несложно – сотрудники экспедиции часто прогуливаются по окрестностям лагеря, и исчезновение семнадцатилетнего парня легко спишут на несчастный случай – например, утонул или стал добычей медведей или волков, которых в тех краях хватает. Осуществить «изъятие» и транспортировку Карася могут члены опергруппы. Они на месте, в десятке километров от лагеря экспедиции, ждут в надёжном убежище, когда «Махаону» понадобится их помощь.
Агранов закрыл папку и в задумчивости потёр переносицу. Пожалуй, в предложении агента есть смысл. Если этого Карася удастся разговорить, можно будет понять, наконец, что именно затеял Барченко – и сделать соответствующие выводы.

- Майна! – уоррент-офицер махнул рукой, подавая сигнал матросу у лебёдки.
Заурчал электромотор, стрела кран-балки повернулась. Подвешенный под ней гидроплан поплыл вниз, пока не коснулся днищем воды. Матрос с ожидавшей шлюпки ловко вскарабкался на верхнюю плоскость и стал там возиться, отцепляя грузовые тали. Кроули наблюдал за ним – без особого, впрочем, интереса.
- Так мы полетим прямо отсюда?
«Пегасус» уже третий день отстаивался в глубине норвежского Варангер-фьорда . Кроули и Джоунс перебрались на него после рандеву с «Каледоном», состоявшемся три дня назад на рейде Киркенеса, и с тех пор гидроавианосец так и торчал на траверзе Гандвика, раз за разом отрабатывая сборку, спуск и приём гидропланов. Крейсер же занял позицию милях в десяти к Осту – стерёг вход в залив.
- Можно было бы и отсюда. – ответил Джоунс. - Но тогда придётся прокладывать извилистый маршрут, в обход населённых пунктов. Их тут, конечно, очень мало, но всё же есть - а мы ведь не хотим, чтобы какой-нибудь охотник или оленевод заметил самолёты с опознавательными знаками RAF на плоскостях?
Кроули пожал плечами, но не ответил - не хватало ещё забивать себе голову какими-то там оленеводами! Джоунс улыбнулся самыми уголками губ.
- К тому же, норвежцы будут не в восторге, если английские гидропланы, взлетев в их территориальных водах, нарушат границы Советов. Вообще-то, их можно понять: соседи, приходится считаться, тем более, что русские постоянно создают проблемы их рыбакам. Так что придётся сделать изрядный крюк - обойти Мурманск морем и выпустить самолёты примерно здесь…
Кроули наклонился к карте, засунутой под целлулоид планшета.
- Это место примерно на полпути между Мурманском и проливом, соединяющим Баренцево море с Белым?
- Горло, Алистер. Или «гирло» – так его называют русские. Гирло Белого моря.
- Постараюсь запомнить. – недовольно буркнул Кроули. – Так я прав?
- Совершенно правы, Алистер. Вижу, вы наконец-то научились читать карты.
Оккультист скривился – похвала в устах собеседника прозвучала с плохо скрываемым покровительственным оттенком. Но как быть, если в этих морских картах сам чёрт ногу сломит? То ли дело яркие и понятные любому дилетанту схемы из туристических буклетов фирмы «Кук и сыновья», которыми ему только и доводилось пользоваться до сих пор…
- Так вот, нам нужен мыс Чёрный. – продолжал Джоунс. - Здесь имеется подходящий залив, на русских картах он отмечен, как «Восточный Накуевский». Место удобное – мыс отгораживает залив от северо-восточных ветров, которые в мае дуют довольно регулярно. К тому же в заливе не бывает высокой волны, а значит, гидропланы можно поднимать почти при любой погоде.
- На берегах залива никто не живёт? – осведомился Кроули. Действительно, на карте не было никаких значков, которые можно было бы принять за поселение или, тем более, город.
- На самом мысу, кажется, есть метеостанция. На ней постоянно дежурит человек десять – передают ежедневные сводки погоды.
Оккультист нахмурился.
- И вы не опасаетесь, что они сообщат… пограничникам, к примеру? Вы же сами говорили – не нужно, чтобы нас заметили!
- Нисколько не опасаюсь. Телефонной связи там нет и не будет ещё лет сто; что же до рации - то радиоустановка «Каледона» достаточно мощная и при необходимости забьёт эфир помехами. А хоть бы и сообщили – чем нам-то это может грозить? Вы же сами видели в Киркенесе пограничное русское корыто - а это, заметьте, самый крупный из их сторожевиков. Один залп главного калибра – и русские отправятся кормить рыб!
- Но, Джоунс, это же международный инцидент!
Новая усмешка - на этот раз презрительная.
- Где, в этой забытой Богом дыре? Не смешите меня, Алистер! Прежде, чем русские что-то узнают, пройдёт не одна неделя.
- Но они пошлют протест, ноту – или, как это называется?..
- Форин Офис ответит, что Англия не имеет к инциденту никакого отношения. Свидетелей, как вы понимаете, не останется - командир крейсера об этом позаботится. Да кто вообще будет слушать русских?
- Но Лига Наций…
- Они в ней не состоят.
- Хорошо, не будем об этом. – Кроули повернулся к леерам спиной и поднял повыше воротник пальто. – Как вы представляете себе наши дальнейшие действия? Ну, когда мы доберёмся, наконец, до этого озера?
- Это уже вопрос к вам, Алистер. Кто у нас руководитель экспедиции?
Оккультист скривился, словно от зубной боли.
- Эти ваши шуточки Джоунс, … сколько можно?
- Я серьёзен, словно приговорённый к петле. - в глазах моряка, опровергая это утверждение, плясали лукавые чёртики. – Всё, что касается научной, так сказать, части нашего предприятия, целиком на вас. Моё дело организация и обеспечение безопасности…
-…и постановка задачи, не так ли?
- Кто платит, тот и заказывает музыку, как говорят наши заклятые друзья американцы. – ответил Джоунс. - Они, конечно, в массе своей неотёсанные болваны, но иногда умеют сказать удивительно точно. Но это не наш с вами случай – цели экспедиции оговорены заранее, осталось лишь определить методы, которыми мы их достигнем. А это, как я уже имел случай отметить, целиком ваша забота.
- И вы не будете вмешиваться в мои распоряжения?
- Я же не хочу пустить псу под хвост усилия последних нескольких месяцев и кучу денег, которое Адмиралтейство с кровью оторвало от своего бюджета на эту затею. Так что, можете быть спокойны, слова поперёк не скажу. Если, конечно, вы не затеете что-нибудь, выходящее за рамки… хм… нашей компетенции.
- Например? – Кроули сощурился. Джоунс посмотрел на него с интересом.
- Ну, скажем, если вы распорядитесь отловить пару дюжин тамошних аборигенов - они, кстати, называют себя «саамы», - чтобы превратить их в зомби по методу несчастного герра Либенфельса – не могу обещать вам своего содействия.
- А что, если мне всё же понадобится… - Кроули на секунду замялся.- Что, если мне будет нужен человеческий материал? Древние ритуалы нередко требуют человеческих жертв. Вот, к примеру, ацтеки…
- Прошу вас, без подробностей. – поморщился Джоунс. – Мне, знаете ли, пришлось провести некоторое время в Сингапуре, и я немало наслушался там о кровавых обычаях островитян-малайцев.
- Тогда тем более, должны понимать, что может возникнуть необходимость…
- Если она возникнет, постарайтесь обойтись членами русской экспедиции. – посоветовал моряк. – Так и так придётся от них избавляться, вот пусть наши парни их переловят и доставят вам тёпленькими и готовыми к употреблению – любому, по вашему выбору. Глупо ведь оставлять свидетелей, тем более, что у меня на этот счёт имеются прямые указания.
- Чьи? – Кроули в упор посмотрел на собеседника. – Впрочем, вы всё равно не скажете…
- Рад, что вы это понимаете. Итак?..
- Что – итак?
- Чем вы собираетесь заняться в первую очередь?
- Погодите, Джоунс. – оккультист сделал нетерпеливый жест. – Скажите сначала: у вас есть какие-нибудь ещё сведения о русской экспедиции? Скоро они будут на озере?
- Наш человек сообщил, что экспедиция покинула Москву неделю назад. Большую часть пути они проделают по железной дороге – сначала до Петербурга и дальше, по ветке на Мурманск, до станции с чудовищным названием Кан-да-лак-ша.
Это слово он выговорил медленно, старательно, по складам.
_ На станции они выгрузят свои пожитки – в сообщении нашего агента особо указано, что русские тащат с собой гору научной аппаратуры и какие-то громоздкие металлические конструкции, смахивающие на разборную причальную мачту для дирижабля. Это, кстати, наводит на мысль: уж не собираются ли они наладить снабжение экспедиции по воздуху?
- Разве такое возможно? – Кроули поглядел на собеседника с беспокойством. – Признаться, я полагал, что у большевиков нет своего воздушного транспорта.
- Могу поставить гинею против бутылки из-под виски, что самолёты в тех краях в последний раз видели году в двадцатом – и это были английские гидропланы с нашего «Пегасуса». – Но в любом случае, заключительные миль сто своего путешествия русским придётся преодолевать пешком - и, заметьте, с тяжёлым грузом. Дорог в тех краях нет, и никогда не было, местность просто ужасная. По воде от ближайшей станции не добраться, так что не стоит беспокоиться, раньше, чем недели две-две с половиной полторы русские на озеро не попадут.
Кроули удовлетворённо кивнул.
- Что ж, значит, у нас будет время обшарить берега до их появления.
- Возможно, имеет смысл уступить первое место в этом забеге? Пусть начнут поиски, а мы потом явимся и посмотрим, что они смогли там накопать.
- С одной стороны это представляется разумным, Джоунс. – теперь в голосе Кроули звучала неуверенность. - А с другой – вдруг они найдут что-то такое, из-за чего с ними будет уже не совладать?
Моряк дёрнулся, будто его кольнули шилом пониже спины – прямо сквозь тёмно-синий офицерский плащ.
- Вы о чём, Алистер? Что такого они могут там найти?
- В том-то и дело, что не знаю. – Кроули втянул голову в плечи и поднял воротник пальто, словно хотел спрятаться от чего-то, видного только ему. – У меня нет ответа на ваш вопрос, Джоунс, и это пугает меня больше всего.