- Хасин Давид Моисеевич, еврей, родился в 1889-м году в городе Гродно. – скороговоркой читал ассистент. – осуждёно по сто девятой статье УК ССР, «злоупотребление служебным положением в корыстных целях», статье сто шестьдесят два пункты «г» и «Д» - хищение госимущества в особо крупных размерах. Приговор по совокупности совершённых преступлений – высшая мера уголовного наказания с объявление врагом трудящихся и конфискацией имущества. Окончательное исполнение приговора отложено по ходатайству…
- Это можно опустить. - Барченко сделал нетерпеливый жест.– Сказать что-нибудь желаете? Напоследок?
Обречённый человек – низенький, какой-то весь мятый, с ноздреватой серой кожей лица и редкой крупной щетиной на отвислых щеках – пожал плечами, и я заметил, что он смотрит не на Барченко, а на стоящую рядом с ним Нину. Та прикрыла глаза так, что были видны иссиня-чёрные веки, и что-то бормотала.
- А что же, гражданин начальник, лоб зелёнкой мазать не будете? – спросил второй. Этот был высок, худ, чрезвычайно сутул и был, как и первый осуждённый, одет в полосатые штаны и робу – классическая «униформа» приговорённого к высшей мере. Держался он, с отличие от своего товарища по несчастью, довольно бодро.
- Довгун Тарас Николаевич. – ассистент перевернул страницу и снова начал читать. На вопрос сутулого он, как и Барченко, внимания не обратил. – Украинец, 1997-й, Винницкая Губерния, статья пятьдесят девять пункт три – 59- 3. Бандитизм, организация вооруженных банд и участие в них и в организуемых ими нападениях на советские и частные учреждения или отдельных граждан. Четыре убийства, в том числе, одно – милиционера и одно секретаря сельской комсомольской ячейки. Приговор…
- Ясно, ясно. – отмахнулся от продолжения Барченко. – Отложен по ходатайству, и так далее. Ну вот, голубчики, время ваше и вышло. Ещё раз спрашиваю – сказать никто ничего не хочет?
Стоящий за спинами осуждённых чекист в двумя кубиками в петлицах, по-видимому, начальник конвоя, аж скривился от таких словесных вольностей. Барченко словно не заметил этого и продолжил:
- Сейчас один из вас будет расстрелян. Второму придётся ожидать исполнения приговора ещё сутки. Это понятно?
- А чого ж не зрозумити, пан начальниць? – весело осведомился Довгун. Тон, которым это было сказано, разительно контрастировал с его унылым хуторянским обликом.  – Один прямо зараз до бога вирушить а другому, отже, видстрочка вийде. А то, може, на картах кинемо, кому такий фарт выпаде?
И подмигнул конвойному. Первый осужденный стоял, не издавая ни звука, только шевелил губами и слегка раскачивался. Может, молится, подумал я – у них, евреев, вроде, так принято…
Смысл разыгрываемой на «испытательной площадке» мизансцены объяснил мне Гоппиус – заранее, перед тем, как мы зашли в здание. Двое приговоренных к расстрелу преступников, из числа содержащегося в тюремном бараке «опытного материала» будут сейчас использованы для проверки способностей Нины Шевчук. Проверка эта заключается в том, девушка, как и сами преступники, не знает, кому из них предстоит сейчас умереть, а кто получит желанную отсрочку. Её задачей было – путём считывания «некро-ауры» (этот термин употребил сам Гоппиус) определить, кто из двоих получит сейчас свои девять грамм – а так же пронаблюдать её трансформацию в процессе исполнения приговора.  Она и старалась: вслушивалась  в смертные эманации, открывая глаза лишь затем, чтобы сделать пометку в блокноте.
Ожидание продолжилось две… три.. пять минут. Наконец один из обречённых не выдержал.
- Потешаешься начальник? – он рванул на груди робу так, что посыпались пуговицы, и шагнул, было, к Барченко – и полетел на цементный пол, сбитый ударом приклада между лопаток. – ну, потешайся, тварюка погана, помятаешь ще..
- Встать! – начальник конвоя шагнул к копошащемуся на полу Довгуну и вытащил из кобуры наган.
- А вот выкуси, начальник не встану! Стреляй тут, чого уж…
- Поднимите его. – пресёк назревающую расправу Барченко. Барышня, у вас всё?
Нина сделала ещё одну пометку в блокноте и кивнула. Теперь она смотрела на Довгуна – в упор, так, что тот торопливо поднялся и встал  - при  этом он словно съёжился и скрючился ещё сильнее став чуть ли не ниже своего напарника.
Барченко сделал знак начальнику конвоя.
- Мы закончили товарищ. Можете исполнять.
Чекист кивнул  - и прежде, чем кто-то понял, что сейчас произойдёт, приставил наган к затылку Довгуна. Выстрел в обширном помещении прозвучал глухо. А может, дело в том, что большая часть пороховых газов ушла на то, чтобы разнести череп бандита, словно удар кувалды – перезрелый арбуз?
Сбоку от меня, там где стоял Гоппиус, раздались характерные звуки. Я скосил глаза – нейроэнергетик согнулся вдвое, его рвало.
То-то же… Мне и самому случалось убивать людей – во время нашего недавнего путешествия и не такое случалось, - но зрелище казни меня потрясло. Барченко стоял, бледный, как мел, весь в крупных каплях пота – а вот на Нину случившееся, похоже, не произвело особого впечатления. Теперь она смотрела на  Хасина – точно так же, в упор, как только что на Довгуна. Тот трясся, от него вдруг распространился острый запах мочи, и по цементу возле его башмаков расплылась тёмная лужа.
Я повернулся и торопливо пошёл прочь, на воздух, изо всех сил пытаясь справиться с рвотными позывами. Справился – привалился к косяку и стал дышать – глубоко, часто, всей грудью.
…Уж не знаю, что там извлечёт Барченко из наблюдений Нины, и зачем это понадобилось ему в процессе подготовки к экспериментам с зомби. Но в одном я уверен на все сто: обедать с ней в одной столовой я сегодня не сяду. И ужинать. И завтракать на следующее утро -  тоже. И вообще, постараюсь не подходить к ней ближе, чем шагов на пять, а то ведь, и правда, стошнит…
За спиной раздались торопливые шаги – меня догонял Гоппиус.
- Вот, Алексей, держите, глотните. Вам сейчас не помешает, это я как медик говорю. И постарайтесь успокоиться, в конце концов, этот тип, Довгун, получил по заслугам…
В плоской стеклянной фляжке оказался медицинский спирт – честные девяносто шесть градусов. Я сделал большой глоток, огненная жидкость наждаком продрала мне горло и каплей расплавленного свинца каплей упала в желудок. Гоппиус смотрел на меня с изумлением – ожидал, видимо, что сейчас я закашляюсь.
Не дождался.
- Вот что,  пойдёмте-ка ко мне в кабинет… - он в свою очередь, приложился к фляжке.  – У меня там, кажется, остались бутерброды с ужина. А то ведь так и желудок испортить недолго!
Я молча отобрал у него сосуд,  в два глотка прикончил содержимое, и твёрдым (пока ещё твёрдым!) шагом направился к лабораторному флигелю.
…Решено - не буду я больше подкалывать  Гоппиуса. Заслужил…

VI

Яше не раз случалось убивать. И в бою, и расстреливать врагов революции, и во время «акций» - одно покушение на Мирбаха чего стоит! Но сейчас, после очередного флэшбэка, он испытал примерно то же, что и Давыдов-Симагин – потрясение, дурноту и ужас. Следом пришло понимание, что его альтер эго вляпался, и вляпался крепко – чем бы ни закончились эти жуткие эксперименты, их непосредственные участники обречены – так же, как и «подопытные крысы», отобранные из числа осуждённых к высшей мере преступников. Свидетелей, как и посвящённых в подобные тайны,  без присмотра не оставляют: в лучшем случае, их ждёт жизнь за решёткой - пусть не лишённая комфорта и возможности работать не только на лесоповале – но о свободе придётся забыть. В худшем же… что ж, для продолжения опытов Барченко с Гоппиусом наверняка потребуется ещё «человеческий материал»…
А пока – подтверждаются наихудшие его опасения. Альтер эго рискует оказаться – если уже не оказался! – в самом эпицентре разгорающейся в лубянской и кремлёвской верхушках борьбы за власть. И если хотя бы не осознать этот факт, то он неизбежно станет винтиком в этой беспощадной машине, пожирающей саму себя – и со временем, скорее раньше, чем позже, разделит участь многих, попавших в эти беспощадные шестерни до него. Яша припомнил эпизод из прочитанной на досуге фантастической книжки: человек возвращается после долгой отлучки домой и находит на дне ванны крошечный высохший трупик мыши – несчастный зверёк не смог выбраться, соскальзывая по гладкой эмали, и погиб от жажды.  Зрелище это навеяло на него грустные мысли и, уходя, он чуть приоткрыл кран – так, чтобы в ванну текла тоненькая струйка воды – пусть у следующей попавшей в такой же переплёт мышки будет хоть какой-то шанс…
И вот, когда он снова вернулся домой, то первое, что почувствовал, открыв дверь – это ужасающий запах падали. Обуреваемый дурными предчувствиями он прошёл в ванную комнату и увидел, что ванна была завалена обглоданными крысиными скелетами и обрывками шерсти – а на этой мини-гекатомбе сидела, злобно скалясь и пища, здоровенная крыса – каннибал хвостатого племени, крысиный волк, сумевший одолеть и сожрать своих «соплеменников», тоже угодивших в ловушку.
Вот и здесь -  не играет ровно никакой роли, кто в итоге сожрёт остальных и займёт место крысиного волка, в любом случае, победитель начнёт с того, что расправится со всеми, кто так или иначе будет причастен к этой схватке. И надеяться на то, что очередной флэшбэк подскажет Давыдову-Симагину  верные выводы не стоит - а  значит, надо пытаться установить каким-то образом «обратную связь»…
И тут вырисовываются лишь два пути. Первое  - каким-то образом вмешаться в сам флэшбэк. Сомнительно, впрочем, что это получится -  он не раз уже предпринимал подобные попытки, и всякий раз единственным результатом становилась чудовищная головная боль после окончания «сеанса».  Второе – можно попытаться  – это вызвать флэшбэк искусственно, в определённой обстановке, и таким образом попытаться передать на «ту сторону»  некую информацию. Скажем – содержание лежащего на столе, перед его глазами листа бумаги или прокручиваемую на мониторе компьютера запись. И то и другое нетрудно подготовить заранее, так что вопрос остаётся один – как спровоцировать флэшбэк в нужный ему момент? Некоторые идеи на этот счёт у него имелись, и с них-то, пожалуй, лучше будет начать.
Конечно, в случае успеха встанет новый вопрос – как получить от альтер эго подтверждение того, что послание принято и понято верно? Но это будет потом, а пока  надо сделать хотя бы первый шаг в нужном направлении – и желательно при этом не споткнуться и не разбить себе лоб.

В Москве глубокая ночь. Идёт лёгкий снежок, сквозь его пелену едва проглядывают чёрные, подсвеченные огоньками редких окон,  силуэты кремлёвских башен с облезлыми царскими орлами на шпилях. Скорее бы уж их меняли на рубиновые, светящиеся изнутри звёзды, привычно подумал Агранов. Для чего, спрашивается,  сохранять эти символы царизма? Вот и Ильич не раз требовал убрать этих ощипанных куриц к свиньям, и крепко сердился, что работа эта откладывается из года в год. Так до сих пор и откладывают, хотя Ильича уже сколько лет, как нет в живых - а царские орлы всё так же отбрасывают по утрам свои уродливые тени на его мавзолей...
Зашуршало, заклацало - большие напольные часы в форме башни лондонского «Биг Бена» медно отзвонили три раза.   Агранов потянулся, пододвинул к себе стакан  в серебряном подстаканнике. Подстаканник был не простой, а юбилейный  – массивная эмблема на его боку в точности повторяла памятный нагрудный знак «5 лет ВЧК-ОГПУ», который и по сей день красовался на его кителе, разве что, большая латинская «V» на подстаканнике не была покрашена тёмно-рубиновой эмалью.
Агранов допил остывший чай, прикинул – не попросить ли заварить свежий? В том, что выполнявший обязанности секретаря доверенный адъютант даже сейчас, в половину второго ночи, бдит в приёмной, дожидаясь  хозяйского зова, он не сомневался ни на миг. На Лубянке вообще принято было засиживаться на работе по ночам – так пошло ещё со времён Железного Феликса, и если к власти, как ожидают многие, придёт Сталин, то правило это распространится на все советские учреждения, сверху донизу – нынешний Генеральный секретарь ВКП(б) как говорили, предпочитал работать по ночам, покидая свой кабинет только к раннему утру.
Нет, пожалуй, с чаем лучше повременить, уже третий стакан… Он зацепил подстаканник пальцем за ручку и повернул, рассматривая выдавленную в серебре эмблему. Интересно, а почему меч на ней – как, впрочем, и на прочих чекистских знаках – изображён с загнутыми к рукояти концами перекладины-эфеса?  Мечи с похожими эфесами, если верить докладам агентов, использовали в своих ритуалах масоны и, как бы, не поклонники культа Сатаны. Случайность? Ох, вряд ли – особенно, учитывая содержимое папки, одиноко лежащей на зелёном бархате стола.
Он пододвинул папку к себе. Неизменный штамп «совершенно секретно» - «Дело агента «Махаон», открыто такого-то числа такого-то месяца, регистрационный номер, номер единицы хранения… Он усмехнулся: кто ж это в его отделе такие энтомологи - они бы ещё «Баттерфляй» назвали агента, чтоб уж кто угодно догадался, с первой попытки. Спасибо, хоть не стали выбирать кличку женского рода - но это было бы уже откровенной диверсией…
Высказывал же умница Бокий как-то полезную мысль: присваивать агентурные клички и кодовые наименования операций, выбирая слова из словаря Даля случайным образом – чтобы не оставить желающему разгадать смысл псевдонима даже крошечного намёка. Не согласились. Помнится, Мессинг, тогдашний руководитель  питерского отделения ОГПУ, сострил тогда: «каково будет агенту, которому достанется в качестве агентурной клички слово «афедрон», или что-нибудь столь же духоподъёмное! Все засмеялись, принялись предлагать варианты один скабрёзнее другого, и в итоге тема умерла сама собой. А зря, между прочим, Бокий-то дело предлагал. Раз уж поставили человека руководить шифрованием и прочими способами введения в заблуждение врагов государства – так и прислушивайтесь к его советам, иначе и огород городить не стоило.
Итак, доклад агента «Махаон». Три страницы мелкого текста и десяток фотокопий документов. В приложении детальная расшифровка – и правильно, качество снимков оставляет желать лучшего, не дело заставлять начальство ломать глаза, и так изрядно испорченные годами кабинетной работы.
Он просмотрел текст отчёта: «фотокопии сделаны с помощью...», «скрытность достигнута благодаря…» «фотографические материалы в виде кассет с плёнкой переданы через…», перебрал фотоснимки и углубился в изучение расшифровок. На это ушло около полутора часов; закончив, Яков Саулович сложил материалы в папку, аккуратно завязал скрепляющие её ботиночные шнурки и, послюнявив палец, приклеил к картонным корочкам волосок – привычная, как дыхание, мера предосторожности в отношении особо важных материалов. Вызвал адъютанта и велел подавать машину.
Но домой он попал только спустя полтора часа – после того, как новенький чёрный «Форд» (выпуск этих машин, пока из американских деталей, налаживали сейчас на московском заводе «КИМ») описал два полных круга по Садовому Кольцу. Якову Аграновичу требовалось хорошенько обдумать прочитанное. Движения на Садовом в этот час не было вовсе, редкие постовые вытягивались и брали под козырёк при виде начальственного авто, думалось во время езды хорошо, продуктивно – и Агранов скомандовал шофёру «домой», только когда окончательно разложил по полочкам почерпнутые из отчёта «Махаона» сведения информацию. Далеко не всё в этом отчёте было ясно, но главное он осознал: авантюра, приуроченная Бокием и его подельниками  к февральскому пленуму ВКП(б) скорее всего не состоится по причинам, от заговорщиков не зависящим. Исполнители столкнулись с тем, что принято называть «объективными трудностями», и процесс неизбежно затянется – как минимум, до лета, когда можно будет…
Впрочем, это уже другая тема. А пока  предстоит решить: стоит ли задействовать агента «Махаон» в вербовке Алексея Давыдова, личности которого Бокий и его сотрудники уделяют так много внимания, или лучше не торопиться и подождать, пока появится какая-нибудь конкретика? С этой мыслью Агранов и задремал, пригревшись (спасибо автомобильной печке, входящей в специальную комплектацию для руководящих работников) в плавно покачивающемся салоне «Форда».

Отредактировано Ромей (29-11-2022 23:48:08)