Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
V
Москва,
Пл. Пречистенские ворота
Венечка извлёк из кармана брегет, щёлкнул защёлкой – при этом в глаза ему отскочил весёлый солнечный зайчик, такой же ярко-рыжий, как тонкий слой позолоты, покрывающий внутреннюю поверхность крышки. До начала лекции Ашинова оставалось ещё часа полтора; устроители, купеческое благотворительное товарищество и Императорское Палестинское православное общество, сняли для неё зал в помещении Политехнического музея, что на Пречистенке. Здесь нередко проводились разного рода публичные мероприятия вроде публичные лекции, выступления поэтов, литераторов, общественных деятелей, коих в последнее время в обеих столицах Империи стало пруд пруди. Можно было в ожидании посидеть в кофейне или ином заведении, ориентированном на «чистую» публику, в центре Москвы их хватало, но у Остелецкого оставалось ещё дело, разобраться с которым желательно было бы до лекции.
Речь шла о письме, переданном ему в Петербурге тощим правоведом; несмотря на драматически обставленный процесс передачи из рук в руки, ничего «революционного» или даже «вольнодумного» эта бумага не содержала. В ней была всего лишь рекомендация штабс-капитана по Адмиралтейству Остелецкого некоему Аристарху, студенту Императорского Московского технического училища, от его кузена. А так же просьба – свести подателя сего со знакомыми упомянутому Аристарху особами, собирающимися присоединиться к «известной африканской экспедиции» - ровно так и было написано в письме каллиграфическим крупным почерком, коим всегда славились «чижики-пыжики», как издавна называли студентов столичного Училища Правоведения за зелёные с жёлтыми обшлагами мундиры и шинели.
История происхождения этого «послания» была довольно проста. За несколько дней до памятной беседы с Юлдашевым, Остелецкий как раз сидел в известном нашему читателю трактире в «Латинском квартале», и не один, а в обществе нескольких местных обитателей, причём речь зашла как раз о лекциях Ашинова, о которых тогда говорил весь Петербург. Тощий правовед тоже был в числе сидящих за столом – он-то и упомянул о своём двоюродном брате, писавшем ему, будто бы среди московских студентов немало таких, кто, разочаровавшись в перспективах в пределах отечества, готов хоть сейчас попытать счастья в Абиссинии.
Тогда Остелецкого авантюра «вольного атамана» не интересовала совершенно; но тренированный ум разведчика сделал, как водится, зарубку – просто так, на всякий случай. И когда тема всплыла в разговоре с графом Юлдашевым, он мгновенно припомнил и недавнюю беседу, и «чижика-пыжика» с его кузеном. Возвращаясь на свою квартиру от «Донона» он заглянул на минутку в трактир, переговорил коротко с тощим правоведом – и наутро, перед тем, как отправиться на Николаевский вокзал, получил от него требуемое письмо со всеми положенными по такому случаю рекомендациями, каковое и намеревался теперь пустить в ход.
Не то, чтобы Вениамин уже теперь, загодя, планировал какую-то операцию и собирался обзаводиться агентурой. Нет, так далеко его воображение не простиралось – скорее это была простая предусмотрительность, на случай… он и сам толком не знал, какой. Интуиция, однако, подсказывала, что визитом на публичную лекцию это дело не ограничится, и если, в самом деле, придётся отправиться в Африку – не вредно будет иметь вокруг себя несколько спутников – образованных, молодых, и, что немаловажно, движимых вполне определёнными, насквозь ясными побуждениями. А ведь если побуждения человека понятны – то и управлять им становится просто, не так ли?
Имелась единственная закавыка – искать упомянутого Аристарха предлагалось не где-нибудь, а в «Чебышах», месте насквозь сомнительном, и появляться там человеку даже в сравнительно «демократичном» мундире офицера по Адмиралтейству не стоило. Остелецкий снова глянул на часы – от Пречистенки до Большой Бронной на извозчике можно добраться минут за десять; ещё столько же – на дорогу назад, так что час-полтора на то, чтобы обставить должным образом своё появление в «Чебышах», а так же на собственно беседу с кузеном правоведа, у него будет не более часа-полутора. Не так много, с учётом того, что Аристарха может не оказаться на месте – тогда придётся расспрашивать соседей, потом разыскивать, метаться по городу, без особых гарантий успеха… Но это не так не страшно – в конце концов, к началу лекции можно и опоздать, самое интересное развернётся потом, после её окончания, когда Ашинов будет записывать желающих присоединиться к его мероприятию, Пожалуй, сделал вывод, молодой человек, имеет смысл попробовать.
Москва,
Ул. Пречистенка,
Политехнический музей.
С «вольным атаманом» Остелецкий встретился в вестибюле музея, где у нескольких столов велась запись добровольцев, и куда Ашинов вышел после окончания лекции, дабы своим присутствием подхлестнуть энтузиазм записывающихся. Столы стояли под натянутыми между колонн полотнищами российских триколоров, поверх которых красовались косые андреевские кресты жёлтого цвета. В точности такой флаг висел на сцене во время выступления Ашинова, и тот не раз упомянул, что это не что иное, как штандарт будущего военного поселения «Новая Москва», который уже сейчас, в этот самый момент, развевается над выщербленными горячими африканскими ветрами стенами старинной крепости Сагалло.
Увидев «атамана» вблизи, Венечка понял, что впечатление, составленное сначала по описаниям и газетным дагерротипам, нисколько его не обмануло; сбивал с толку, разве что, высокий, порой даже писклявый голос, однако внешность почти былинного богатыря, эдакого Микулы Селяниновича, сей недостаток компенсировала. Ашинов ожидаемо был в чёрном суконном казакине с серебряными газырями и чёрных же шароварах с малиновыми лампасами; на голове имел лохматую горскую папаху, снимать которую не пожелал даже на сцене музейного лектория. Остелецкий дождался, когда толпа, окружающая «вольного атамана слегка рассосётся, после чего подошёл и представился. Согласно легенде, разработанной специально для этой встречи, он был служащим картографического управления Адмиралтейства, присланного для участия в экспедиции якобы для того, чтобы уточнить имеющиеся карты залива Таджура, произвести топографическую съёмку окрестностей старой крепости Сагалло, промерить глубины, и составить для управления соответствующий отчёт. Расходы на это предприятие, заявил Остелецкий, полностью берёт на себя Адмиралтейство; в помощь себе он на казённые средства намерен нанять несколько образованных молодых людей из числа желающих отправиться в Абиссинию. При этом Вениамин указал рукой на группку из трёх студентов и гимназиста, терпеливо дожидавшихся в сторонке. Если, добавил он, глубокоуважаемый атаман будет не против, он со своими «сотрудниками» присоединятся к переселенцам в Одессе, спустя две с половиной недели – как раз на этот срок назначено отбытие парохода Добровольного флота, шедшего до Александрии, где планировалось зафрахтовать для переселенцев другое судно.
О том, что если всё пойдёт так, как запланировано в их департаменте, никаких пересадок ашиновцам не понадобится, и заботу о пароходе, припасах и многом другом возьмут на себя совсем другие люди, Остелецкий, разумеется умолчал. Первое впечатление – первым впечатлением, но ему ещё многое предстояло выяснить, прежде чем планы Юлдашева (весьма, надо сказать, амбициозные) начнут воплощаться в жизнь, превращаясь в зафрахтованные суда, полученные с воинских складов винтовки и шинели, мешки с крупой, ящики с консервами, бочки с солониной и прочие вещи, жизненно необходимые в подобном мероприятии.
Беседа с Ашиновым не заняла много времени – говорить о делах по-настоящему серьёзных здесь, посреди шумной толпы, да ещё и стоя на ногах, Остелецкий не хотел. А потому, договорившись с «вольным атаманом» о встрече в более приватной обстановке, он отошёл к ожидающим его студентам. С ними ему повезло – в «Чебышах» он застал не только Аристарха, но ещё и этих трёх молодых людей, как раз собиравшихся на лекцию в Политехнический. Таким образом, зверь, можно сказать, сам вышел на охотника: пробежав глазами письмо двоюродного брата, Аристарх и тут же, не теряя времени, представил питерского гостя своим товарищам. Наскоро обсудив с ними предстоящее мероприятие (Остелецкий, желая присмотреться к возможным спутникам, не торопился раскрывать свои на них планы) они совсем собрались уходить, когда в дверь постучали, и на пороге комнаты возник встрёпанный гимназист. Он испуганно уставился на Венечкин мундир и, совсем было, пустился наутёк, но тут хозяин комнаты схватил его за рукав и, извинившись перед гостями, вывел в коридор. В течение минут пяти оттуда доносился невнятный бубнёж – то громче, то тише, то вовсе с паническими нотками, после чего, Аристарх вернулся, таща за собой, словно на буксире, давешнего гимназиста, слегка, ещё более взъерошенного, потного, но, похоже, оставившего мысль о немедленном бегстве. Представив его Остелецкому как Матвея Анисимова, он попросил взять того под покровительство: «малый и сам рассчитывал присоединиться к абиссинским поселенцам, а в «Чебыши» пришёл за советом: как бы устроить это половчее, поскольку из дома он сбежал, нужных бумаг не имеет, а без них записываться в переселенцы общим порядком – нечего и думать. Так может, штабс-капитан в качестве ответной любезности сумеет как-то помочь»?
Остелецкий нутром чуял, что в этой истории не всё ладно – но такой несчастной, такой напуганной была физиономия гимназиста, что он неопределённо пожал плечами и предложил «беглецу» следовать за ним – «поглядим, что можно сделать». И был вознаграждён вспышкой надежды на полудетском лице, от которой в комнате на миг стало как будто светлее, а Венечка понял, что просто не сможет теперь отделаться от нового кандидата в попутчики под каким-нибудь благовидным предлогом. Как говорят в Малороссии: «не мала жинка клопоту, та купила порося». Так вот, это прямо-таки про него, про штабс-капитана по Адмиралтейству Вениамина Остелецкого - с его неумеренным романтизмом в душе и верой в человека, так и не изжитых на службе в далеко не самом романтическом и человеколюбивом департаменте Российской Империи.
Следующие четыре дня после столь удачно обернувшегося для знакомства со штабс-капитаном Матвей провёл в «Чебышах», у Аристарха. Идти ему было особенно некуда; появляться в окрестностях родной Воронцовской улицы он боялся, опасаясь встречи с отцом. К тому же, гимназист вполне допускал, что разъярённый выходкой отпрыска Фаддей Лукич если и не донесёт на него в полицию официальным порядком, как и потенциального смутьяна - то уж наверняка попросит знакомых городовых и квартальных (а таких у него половина Москвы), чтобы те при случае изловили блудного сынка и доставили для отеческой расправы. Приходилось сутки напролёт торчать в тесной комнатёнке, спать на полу, на брошенной на голые доски тощем матраце, укрываясь гимназической шинелью, и дышать спёртым воздухом, в котором ароматы несвежего белья перемешивались с запахом кислых щей, которые студент приносил для своего постояльца из соседней обжорки. Этот неистребимый запах, впрочем, обильно был сдобрен кошачьей вонью – дворник, чья каморка располагалась на первом этаже, под Аристарховым обиталищем, кошек любил и прикармливал в нездоровых каких-то количествах. Добавляли колорита так же и звуки, которым совершенно не препятствовали здешние стены – обитатели «Чебышей» привыкли ложиться спать поздно, и ежедневно в одной из соседних комнат случалась попойка, так что гам, гвалт, звон бутылок и, конечно, песни разносились по узким коридорам до самого утра. Порой эта какофония прерывалась зычным голосом дворника, пытавшегося призвать «господ скубентов» к порядку. Празднующие в таких случаях сбавляли тон, но ненадолго – стоило дворнику удалиться с сознанием честно выполненного долга, как всё начиналось заново, и Матвею оставлялось только изумляться, как здешние обитатели этого клоповника ухитряются в подобных условиях ещё и учиться – и не только учиться, но и находить время для разного рода подработок, вроде переписывания театральных пьес, конспектов для студентов побогаче, а так же копирования по заказу фабричных и строительных бюро чертежей.
Долго так продолжаться, конечно, не могло: Матвей чувствовал, что ещё день-другой, и он попросту свихнётся от шума, тесноты, неопределённости жизни и одиночества – сам хозяин комнаты целыми днями отсутствовал, выполняя поручения, оставленные ему штабс-капитаном. Заключались они в подготовке к поездке избранной троицы (один из студентов после беседы, состоявшейся здесь же, в «Чебышах», передумал и решил остаться), закупке всего необходимого, на что «наниматель» на глазах Матвея вручил Аристарху солидную стопку ассигнаций. Занимался «техноложец» и оформлением неких загадочных бумаг, без которых «волонтёров» попросту не посадили бы на пароход. В особенности это касалось самого Матвея – он пытался перед бегством из дома отыскать свою метрику, но сумел найти только жиденькую пачку кредитных билетов разного достоинства, которые Фаддей Лукич держал в жестяной коробке из-под печенья «Эйнем» за домашними иконами. За неимением метрики Матвей удовлетворился и такой добычей; вместе с его собственными скудными накоплениями это составило достаточно солидную сумму в девятнадцать целковых и пять алтын – и теперь он целыми днями только и делал, что предавался мечтам, как будет это богатство тратить. Ведь предстоит путешествие, и не куда-нибудь, а в самую Африку – в приключенческих романах герои, прежде чем отправляться в путь, обязательно посещают особые магазины для путешественников, где обзаводились всем необходимым для дальних странствий.
Матвей не раз представлял, как он сам однажды войдёт в такой магазин и станет выбирать походные кофры, особые кожаные краги, жёсткие, словно сделанные из дерева или кости, на медных застёжках – такие предназначены для защиты ног от африканских колючек, - фляги в суконных чехлах, белые и жёлтые пробковые шлемы с москитными сетками… И, конечно, оружие – револьвер, охотничий нож, и ружьё, лучше всего, штуцер-тройник, два нарезные ствола которого, имея калибр «500» предназначены для стрельбы особо мощными патронами, третий же, гладкий – дробовой, для мелкой дичи…
Увы, цена этой роскошной игрушки для настоящих мужчин составляла, как сообщал прейс-курант оружейного магазина, коим Матвей запасся загодя, никак не меньше ста рублей – и это без необходимых принадлежностей и патронов «экспресс» заграничной, бельгийской снарядки, которые тоже кусались – двадцать два рубля за сотню! Приходилось ограничивать свои мечты оружием поскромнее – например, американским револьвером системы Джонсона тридцать восьмого калибра, переламывающимся для заряжания надвое и особым приспособлением под названием «экстрактор», выбрасывающим из барабана сразу все пять стреляных гильз. Стоил такой никелированный красавец двенадцать рублей с комплектом принадлежностей для ухода, плюс четыре с полтиной сотня патронов бокового боя, и у Матвея, таким образом, оставалось ещё больше двух рублей на покупку чего-нибудь необходимого опытному путешественнику. Например - удивительного складного ножа-несессера, с ручкой, разнимающейся на две половинки – в таком, кроме собственно, лезвия, штопора и шила, выполняющего (если верить тому же прейс-куранту) роль свайки, имелись ещё ложка и трёхзубая вилка.
Так и получилось, что после трёх дней добровольного заточения в «Чебышах», Матвей всё-таки выбрался на свежий воздух. Деньги, замотанные в чистую тряпицу, он спрятал поглубже, в потайной карман, который собственноручно пришил изнутри к своей гимназической шинели. Кроме намеченного похода в оружейной магазин, ему предстояла ещё одна встреча, куда более важная, и о ней Матвей думал с некоторой опаской. Следовало разыскать Кольку Вяхирева и обсудить с ним содержимое лаборатории, спасённой приятелем из сарайчика во дворе дома на Воронцовской. Он не забыл о своих планах взять запас реактивов и кое-что из оборудования с собой, в Африку, но сперва это следовало хорошенько упаковать для долгого и трудного переезда. Да и тащить всё это в «Чебыши», которые всегда были под особым подозрением у полиции, не стоило. А значит – надо уговорить Кольку доставить опасный груз на вокзал, прямо к отбытию поезда, заколоченным в крепкий фанерный ящик, вроде тех, что продаются на почте для упаковки посылок. До отъезда в Одессу, прикинул Матвей, остаётся ещё полторы недели – они должны успеть подготовить всё, как положено.
Москва,
Николаевский вокзал
Перрон дрогнул и поплыл назад, а вместе с ним поплыли и высокие, в два с половиной этажа, арки, и решётчатые своды вокзального дебаркадера. Николаевский вокзал, один из двух концов главной железной дороги Империи - Вениамин уже и со счёту сбился, в который раз ему приходилось вот так отбывать отсюда, или наоборот, приезжать, меняя новую столицу Империи Российской на старую, и наоборот.
Что ж, на этот раз он мог поздравить себя: дело, ради которого он посещал Москву, сделано. Для этого пришлось провести два долгих вечера в разговорах с «вольным атаманом» - они встречались в гостинице «Метрополь», где Ашинов во свойственной ему тягой к показной роскоши снял трёхкомнатные апартаменты, и всякий раз они засиживались допоздна. К концу второй встречи Вениамин поймал себя желании достать из кармана кителя «будьдог» и застрелиться – или, ещё лучше, пристрелить собеседника, смертельно надоевшего ему своими неуёмными амбициями, безграничной уверенностью в собственной непогрешимости, а паче того, вульгарной манерой выражаться вкупе с писклявым голосом. И, тем не менее, приходилось признать, что для целей затеянной его департаментом операции Ашинов подходит, как нельзя лучше - как раз те качества, что так раздражали Остелецкого, позволят в будущем без труда манипулировать будущим предводителем «вольных казаков» и главой станицы (вернее, всё же, «военного поселения») Новая Москва.
И прав, на все сто процентов прав граф Юлдашев – оставлять Ашинова без присмотра нельзя ни на миг, и уж тем более, отправлять его в свободное плавание, уповая, что дело в Абиссинии как-нибудь устроится само собой. Те же амбициозность и авантюризм, что обещают сделать «вольного атамана» послушной марионеткой, за ниточки которой дёргает военно-морская разведка, наверняка рано или поздно угробят всю затею, обещающую при ином, благоприятном исходе такие богатые дивиденды.
Остелецкий усмехнулся, поймав себя на этом словечке – «дивиденды». Вряд ли Ашинов, вообще-то не блещущий образованием, знает, что оно означает, но почти всё время их бесед он посвятил вопросам финансов. Понять «вольного атамана» можно – он, разумеется, понимал, что первое, второе и третье условия успеха его предприятия - это деньги, деньги и ещё раз деньги. Своим изворотливым умом авантюриста и купеческого отпрыска он безошибочно угадал, что «военный картограф» представляет тех, то эти деньги способен выделить - или, наоборот, единственным росчерком пера поставить на всей затее жирный крест.
Старался Ашинов, как говорят охотники, «в пустой след». Венечка ещё до встречи с ним, по результатам изучения собранных материалов, сделал свой вывод – и не изменил его после личного знакомства с «вольным атаманом». Потому он так уверенно раздавал обещания с Аристархом и студентами даже выделил им немаленькие деньги – проездные и подъёмные, из подотчётных ему казённых сумм без всяких ведомостей и расписок. Так что теперь, сбеги кто-то из его «рекрутов» с полученными деньгами, Вениамину пришлось бы покрывать недостачу из собственного кармана.
Впрочем, он полагал, и не без оснований, что хорошо разбирается в людях, и был уверен, что никуда «рекруты» не денутся – сделают, как было договорено, и в назначенный день и час встретят его на пирсе в Одессе. Ничуть не меньше он был уверен и в решении патрона – граф Юлдашев не раз имел возможность убедиться, что Остелецкий слов на ветер не бросает. Раз сказал, что прожект Ашинова стоит поддержать – значит, так оно и есть.
Дебаркадер остался позади, мимо поплыли унылые кирпичные заборы, пристанционные строения и боковые пути, заставленные товарными вагонами. Вениамин устроился поудобнее и закрыл глаза – на этот раз дорогу из Москвы в Петербург он намеревался провести во сне. Хорошо бы приобрести каким-нибудь чудесным способом умение высыпаться вперёд, загодя, подумал он, задрёмывая под стук колёс – потому что, если всё пойдёт, как он планирует, ближайшие недели две представится не так уж много возможностей для нормального отдыха.
Отредактировано Ромей (31-07-2023 12:32:37)
