Вот наша предварительная сборка с Котом. Не претендуем на окончательный вариант, тем более последнее слово все равно за Степаном.
Я пригласила Вилд Кэта в дальнейшем писать в этой теме, так как его герой идет в паре с моим и чтобы не прыгать из темы в тему, а иметь возможность сразу видеть двоих.

Ника.
Четыре часа – это на сборы здесь, в Центре, уже переименованном пока меня не было в Училище специальных видов войск. Лететь нам предстояло сначала в Киев, в ставку Первого Украинского фронта. А потом уже с пополнением в тыл к немцам. Там же нам должны и объяснить задачу и дать все концы для связи – эта операция шла под их крышей.
У меня еще в небе испортилось окончательно настроение. Конкретная депрессия плавно переходящая в ярость от одного вида окружающих людей. В таком состоянии хорошо в рейд идти, а вот с начальством общаться – хуже не куда. Как раз перед взлетом в очередной раз поймала слоган «бабе место на кухне» и это сыграло роль катализатора. Все мои пять мужиков сидят молча, им хватило моей полуминутной лекции на тему «все что вы скажете, может быть использовано против вас» прочитанной в лучших традициях армии и флота. Для того, чтобы не светить мои погоны командования группой передали лейтенанту Алексееву. Тому, что со мной в Выборге был. Хороший парень. Понятливый и не суетливый. Ему дали старшего лейтенанта, а я одела погоны сержанта. В общем – связисточка. И рацию для полного счастья сунули, а награды отобрали.
В Киеве, моем родном Киеве все знакомо и неуловимо чуждо. Дома те же, улицы, люди, а души нет. Душу у города забрали – пусто. Штаб находился на Владимирской. София не светила куполами, завешанными тканями, Лавра непривычно хмурилась из-под прикрывающих ее аэростатов. Не был взорван Успенский собор украшающий собой Лаврский двор. На Лысой горе не была взята в окружение и поголовно расстреляна воздушно-десантная дивизия. Киев не был сдан. Киев жил. Но не мой Киев.
В штабе нам объявили, что придется еще сутки ждать. Чего скажите ждать? У моря погоды? Её саму, родимую. Над Ровно дожди и сильный ветер. «Аэродром не принимает» - ждем.
Распределили. Мужиков отдельно, меня в бабскую казарму к штабным связисткам. А у тех как раз банный день. Вы были в женской бане? Мечта любого мужчины. Все фигуристые, с талиями – в двухтысяном таких будет меньшинство. Конечно, до комплекса неполноценности было еще далековато, но со своими раскаченными плечами и перекаченными мышцами я была немного «не в теме». Обсуждения меня проводилось на полутонах, не сильно уменьшая возможность эти обсуждения оценить по-полной. Двадцать баб на десять квадратных метров и восемь шаек. Белье с собой. У них чистое, а мне свое еще стирать пришлось. Оделась в взятую напрокат гимнастерку и юбку. Мокрое белье вывесила на веревки, а сама уселась на скамейку поджав босые ноги и вытащила из планшетки чистые листы. Мысли в голове – они всегда мысли, крутятся в самые неудобные моменты. На такой случай Ярошенко вкладывал мне в планшетку листы и карандаши – пиши мол, когда мысля умная в голову придет. Пришла – пишу. Надо же набросать теорию подготовки боевых пловцов, да и бои в ограниченном пространстве, то на чем мы чуть не прокололись в бункере. Много надо записать, а времени всегда не хватает.
- Товарищ солдат!
- А?
Поднимаю голову, стоит какой-то офицер и нагло требует от меня резвой деятельности по вскакиванию, отдачи чести и всякой армейской херни. Разбежался. Встать – это ноги в сапоги без носков, я портянки так и не научилась наматывать, гимнастерку застегивать. Скосила глаза на плечо – погон нет. Да и с мысли сбил – ну не дыбил?!
Встаю.
- Чего сидишь? Звание, подразделение?
- Э.. сержант Иванова, связист разведгруппы лейтенанта Алексеева. Вымылась, сушусь. А в чем проблема?
- Где сейчас твой Алексеев?
- А я знаю?!
- А что пишешь?
- Сказку, детям на ночь.
- Дай посмотреть…
Ага, щас! Разбежалась и дала.
- Это сказка не для таких детей как ты. А для вежливых.
- Ты мне не хами, сержант Иванова, со мной лучше по-хорошему…. А то на трое суток на гауптвахту пойдешь!
Блин! Достал. Ему еще и по-хорошему! Что прям здесь, на лавочке?
- Все вопросы к лейтенанту, товарищ капитан.
- Хорошо… я тебя запомнил.
- И хорошо, что запомнил, а то я всех вас забываю…
- Что ты сказала?
- Сказала, что память плохая. Девичья. Забываю я. Что поделать?
Сзади шаги.
- Товарищ капитан, у вас какие-то вопросы к сержанту Ивановой?
- А вам что до этого?
- Лейтенант Алексеев. Она в моем подчинении.
- Тогда у меня вопросы к вам, товарищ лейтенант. А вашей Ивановой надо научиться с офицерами разговаривать! А то я ее могу на гауптвахту отправить.
- Так точно! Извините! Женщина… что с неё возьмешь!
- В армии все солдаты, а не женщины и мужчины! Ладно, на первый раз прощаю. Но чтоб больше такого не было.
Ну, спасибо, любезный ты мой! Оттуда такие идиоты только берутся? С виду нормальные мужики, а как достебутся – то прыгаешь низко, то пердишь громко… и до всего есть дело. Ладно, замнем для ясности, товарищ капитан. Но морду твою, я очень-очень постараюсь запомнить.

Мякишев
Капитан Мякишев негодовал. Бурлил и клокотал внутри, как двухведерный самовар. Бардак. Не армия, а черт знает что. Девица, нацепившая воинскую форму, но так и не осознавшая, что она в армии, а не с подружками в клубе. Сержант позволяет себе хамить капитану. Настроение Семен Борисычу портила еще одна мысль – то, что он сплоховал. Растерялся, потерял хватку. Не поставил по стойке смирно их обоих - и сержанта-связистку и ее лейтенанта. И что помешало? Хм… Что-то ж скребнуло тренированный глаз, сбило с обычных рельсов поведения. Какая-то ненатуральность происходящего. Служба на границе с Маньчжурией приучила обращать внимание на всякие странности – вот и теперь что-то беспокоило капитана. И в связистке самой по себе, и в этой парочке вместе – но что? Она – связистка, у лейтехи – петлицы пехотные? Мало ли, прикомандированная, не то. Какая-то несообразность. Как-то он на нее посматривал… Точно! Как будто смотрел – что можно сказать, что нет. Как на жену со скандальных характером. Ну, характер там не сахар, а вот насчет жены – увы, фамилии разные, да и вообще, не рядом оно. И сама – вроде как готова была встать, потом по знакам различия глазами пробежалась – и уселась обратно. И потом, в разговоре – глазами на плечо себе косила недоуменно. Как будто там погоны должны быть такие, что он перед ней должен отчет держать. Странно, непонятно. И что она писала? Не любовное письмо явно – выражение лица было совсем не лирическое. Может, шпионы? Идти в СМЕРШ, сообщить, проверить? А если нет? Шпионка бы наоборот, постаралась и в струнку вытянуться, и листок бы в карман сунула, где наготове другой лежит, безобидный. Нет, в СМЕРШ пока идти рано. А вот в расположение радиороты к сержанту Ивановой заглянуть надо бы, поговорить с другими радистками, выяснить, что и как. Лицо новое, незнакомое – но уж девчонки если за утро и в бане не разговорили, то к вечеру, а тем более – к утру хоть что-то выяснят. А сейчас все равно времени нету – постоянное назначение ещё не получено, вот и гоняют, то на КПП, то в патруль, как сегодня…

Ника
Женщины со смены еще не вернулись. Или с гулянок. Какая впрочем разница. В комнате, куда меня временно подселили, тишина и покой. Тоже временно. На тумбочке лежит газета. Бог знает чем она меня заинтересовала, но я, как та любопытная кошка, сунулась к ней. «Красная звезда» трехнедельной давности и на первой обложке во всей красе Букварь. И статья, что мол удалец, молодец и далее во всей хвалебной красе. Пробежала глазами – много умных слов, и про Выборг, и про «Ваню-Маню» и про завод его – неплохо написано. Видно зачиталась, если не заметила, что в комнату зашли женщины.
- Оставь газету! Не твоя – не трогай!
А вот оно что! Кажется наш Букварик тут имеет свою поклонницу!
- Извини… - пожала плечом. Газету вернула на место. Но мысль о том, чтобы достать такую же и отправить по приколу Букварю уже зародилась. Нет, лично от себя это не будет приколом, а вот если…
- А Букварь хорошо получился!
- Какой «Букварь»? Это майор Бондаренко! Или читать разучилась?!
А щечки то вспыхнули! Девушка-девушка, неужели влюбилась? А если и да, то что? Так даже интереснее.
- Ну, это он для журналистов майор Бондаренко, а так у Саши позывной «Букварь».
Обступили. На лицах недоверие и любопытство.
- А ты его знаешь? А где ты его видела? А какой он? А девушка у него есть?
- Хороший. Добрый и одинокий. Весь в делах и в заботах. Я с ним в Питере познакомилась. Он к нам пару раз приезжал перед Выборгом…
Не помню, что я еще там втирала в свежевымытые девичьи ушки, но ожидаемым результатом была выдача (под большим военным секретом) адреса завода майора Бондаренко. Девчата писали письмо коллективно до поздней ночи. Я тихо потухала в подушку от их незамысловатых фраз типа «мы, комсомолки, высоко оценили ваш подвиг…» и т.д. Вот будет Букварь читать и думать, что письмо Татьяны Онегину было верхом логики и краткости. Впрочем часам к двенадцати письмо было закончено, адрес написан. Вот тут я и вклинилась с умным предложением положить в письмо еще и статью про него. Пусть, типа, знает, откуда инфа пришла. Девчатам было жаль газету, но после короткого партсовещания, мое предложение было принято и газета вложена.
Утром к нам постучал один из моих бойцов.
- Товарищ Иванова?! Ника Алексеевна? Вас вызывают!
- Ага, щас! Жди!
Собралась, оделась. Благо форма высохла все еще вчера. Уже вышла за дверь, когда услышала удивленное:
- Девчата, а Иванова Ника Алексеева – это не та, что в Выборге осназом командовала?
- Да нет! Эта сержант, а та – майор!
- Но она же с Бондаренко знакома!
Секундная пауза. Я постаралась быстрее сбежать по ступенькам вниз. Мало ли что еще придет в голову нашим связисткам…

***
Радистки устало переговариваясь между собой брели стайкой с дежурства на узле связи к себе в казарму, отсыпаться. Для них рабочий день – это сидеть на приеме и ждать,  когда радисты разведгрупп и партизанских отрядов выйдут на связь. Или не выходят. И тогда, часами: «Зарница, я Туман, ответьте… Зарница, я Туман...» И думаешь – кто это, что с ними? А выйдут на связь – радость, но и тут тоже: вслушивайся внимательно, не поменялся ли голос, манера разговора или почерк на ключе, если передача морзянкой.  Тот ли это «Ястреб», с которым говорила позавчера – или немцы игру затеяли? Нервная работа, выматывающая.
Девушки поднялись на крылечко своего барака, отряхивая с сапог пыль и хвою, первые вошли в комнату и сразу послышался крик:
– А ну, оставь газету! Не твоё – не трогай!
– Похоже, новенькая на Светкину «икону» покусилась.
– Да-а, а если еще и помяла – будет сейчас «конец света».
Похихикивая и комментируя происходящее связистки входили в комнату. Кто подтягивался поближе к эпицентру возможного скандала (все-таки разнообразие), кто направлялся к койкам. Но следующая фраза «новенькой» остановила на полушаге и тех, и других:
– А Букварь хорошо получился!
– Какой «Букварь»? – озвучила общий вопрос Света  Рудницкая. - Это майор Бондаренко! Или читать разучилась?! – продолжала бушевать девушка.
– Это для вас и для журналистов он «майор Бондаренко», - спокойно ответила виновница переполоха, - а так у Саши позывной «Букварь».
Неизвестно, что больше выбило дух из раскрасневшейся радистки – не то фамильярное «Саша»  в адрес Её Героя, не то факт того, что у неё с ним теперь есть общие знакомые, а значит… Что «значит» додумать помешали подруги, обступившие их вокруг и начавшие забрасывать вопросами. Гул стоял, как на вокзале за три минуты до отправления дачного поезда. Всем хотелось знать подробности, причем каждой – свои. На этом фоне вопросы «а кто она такая» и «откуда она это знает» ушли на второй план. А как только разговор все же стал выезжать на эту тему – выяснилось главное: ОНА ЗНАЕТ АДРЕС! Письмо, можно написать письмо, и не «на деревню дедушке», а именно туда, куда надо! Эта новость затмила собой все остальное, поскольку требовала действий. И действие закружилось. Одни спорили, другие пытались что-то диктовать пишущим, третьи сами схватили листок и карандаш и убежали к тумбочке – писать. Потом эти сочинения согласовывались, увязывались, некоторые девчонки отказывались что-то менять и норовили запихнуть свой листок у конверт в исходном виде (и некоторым это удалось). Короче говоря, дым стоял коромыслом. А когда девушки наконец угомонились и стали собираться спать – оказалось, что виновница переполоха уже спит, уткнувшись в подушку и иногда вздрагивая – наверное, что-то снилось не очень приятное. Разговор «по душам» опять не получился.

***
Утром всех разбудил стук в дверь. Прибежавший солдат доложил с улицы (внутрь его не пустили, понятное дело, да он и сам войти не пытался):
– Товарищ Иванова! Ника Алексеевна! Вас в Штаб вызывают!
Новенькая, она же, как выяснилось – «товарищ Иванова» быстро собралась и выскочила из домика под заново набирающий силу гул – на этот раз касаемо её личности. И конверт со стола прихватила.
– А имя-то редкое! Ника - сколько еще таких знаешь?
– Ага, а фамилия - ещё реже! Сколько сотен тысяч Ивановых в стране? Неужели двух Ник не найдется?
– Но ведь адрес Бондаренко она знает!
– Мало ли, узнала, когда из Выборга уезжала.
– Нее, не "когда уезжала". Адрес, где он сейчас знает! А это ж, наверное, секретно!
– Было бы секретно, стала бы она болтать.
– Не кричите, девки, у замполита есть вся подшивка Красной Звезды. Там про корабль было раньше, чем майское фото. И тоже, кажется с фотографиями.
– Люська, бегом к Палычу. Как хочешь, но газета должна быть здесь!
– А почему я?
– Потому что он на тебя больше чем на других смотрит.
Люська быстро собралась и убежала, самой было интересно. А разговор продолжал виться и клубиться:
– А в бане вчера, видели её?
– А что на неё любоваться было? Не мужик же, чтоб в бане рассматривать! – раздалось хихиканье, некоторые даже покраснели, видимо, представив в баньке между собою мужика.
– Мужик-то, конечно, не мужик, но тело почти мужское – мускулы какие видели?
– Мускулы - мускулами, а шрамов вы что, не заметили, что ли?
– Гх-м! Это что тут за птичий двор? Где дневальный? Когда подъем был, почему казарма в порядок не приведена? – раздалось вдруг от двери.
Люся, убегая, прикрыла дверь, а крючок накинуть было некому – все увлеклись разговором. Связистки начали разворачиваться на голос, многие пытались принять строевую стойку – и только потом, с задержкой в парочку секунд до них начало доходить, что форма у них, мягко говоря, не строевая. Некоторые и вовсе были в одной исподней рубахе. Капитан Мякишев (а это был он), который в ходе разноса успел пройти уже шага три, раскрыл было рот, собираясь продолжить разнос но тут… первый тонкий визг, струной воткнувшийся ему в правое ухо был тут же поддержан дружным хором. Без малого два десятка частью смущенных, частью испуганных а частью просто возмущенных молодых женщин дружным визгом если и не способны свалить дуб (как говорится в легендах), но тем не менее Семену показалось, что ему в уши воткнули два штопора и шарахнули по ним двумя кувалдами. Бывшего пограничника буквально вынесло за дверь, в которую почти одновременно прилетели подушка, сапог и котелок с остатками чая.
Стоя в трёх шагах  от крыльца капитан тряс головой и ковырял пальцем в ухе, пытаясь прийти в себя, когда мимо него, пискнув «извините товарищ капитан» прошмыгнула ещё одна радистка с каким-то увесистым томом под мышкой. Она вбежала в дом с криком «Вот! Добыла!». Лязгнул крюк и капитан остался один стоять на тропинке, всё ещё глотая воздух. Он пытался собраться с мыслями и определить – была ли в комнате «сержант Иванова». Ночная гибель командира разведвзвода опять подняла вопрос о немецких диверсантах и обострила подозрительность капитана.  Успокоившись, Семен вспомнил диспозицию  в комнате и убедился – «Ивановой» там не было! Под ложечкой ощутимо засосало: «Эх, надо было идти к особисту, надо! А может, она на дежурстве просто, или еще где? Нет, надо опять войти в этот птичник и поспрашивать его обитательниц». Капитан поднялся на крыльцо и поднял руку, чтоб постучать.
– А вот это правильно, к дамам стучать надо! – раздался голос сзади. Мякишев обернулся и увидел подполковника – замполита полка связи Василия Павловича Пережогина, или просто «Палыча».
– Здравия желаю, товарищ подполковник!
– И вам не хворать. Если по делу – так стучи, вместе войдем, а если девчонок моих  смущать да от службы отвлекать…
– По делу, товарищ подполковник!
– Ну, тогда пошли…
Ника
Утро красит нежным светом. Бред. Утро никого не красит. У лейтенанта было такое лицо, что хотелось приложить ладонь ко лбу и поинтересоваться самочувствием. Спал? Спал! С утра достебались? Да, нет! А чего тогда? Выясняется, что ночью произошло ЧП и был убит командир разведвзвода. Теперь СМЕРШ стоит на ушах и всех остальных частях тела. А под это дело некий капитан успел настрочить о подозрительной «сержанте Ивановой» не давшей ему почитать сказочку на ночь. Вообщем, лейтенант уже пообщался с «нужными людьми», а теперь моя очередь.
- Ника Алексеевна, они в курсе. Я им все рассказал. Там пару вопросов и всё! Задание нам никто не отменяет, но вот нового командира разведчиков придется ждать.
- Опять ждать! Сколько можно? Я устала ждать, ждать, ждать! Лёша там в гестапо! А я тут! Блин!
- Ника, успокойся! – командный голос. Совсем как у Ярошенко. Оборачиваюсь. – Ващенко?! Ты что здесь делаешь?
- Вас страхую. Прилетел только что. Докладывай лейтенант, что у вас тут?
- Ж-па. – это уже я не могу промолчать, - Ладно. Извини. Если уже ты здесь, то помогай. А то я не контролирую себя. Если сегодня не вылетим…
- Вылетите, я обещаю. Все будет нормально. Штаб армии в курсе. А со СМЕРШем поговорим вместе. Идем…
Конечно, все мужики мудаки и сволочи, но к некоторым я уже привыкла. И спасибо, что они есть, вот такие сволочи, которые летят всю ночь, чтобы к утру быть рядом.

***
Люся прошмыгнула мимо стоявшего на тропинке полу-знакомого капитана из резерва и взлетела на крыльцо, крепко прижимая к себе с трудом выпрошенную на «до обеда, политинформацию готовим» подшивку «Красной Звезды». Замполит и правда выделял ее среди остальных связисток, что вызывало то хихиканье, то шуточки, но – неизменно и бессовестно эксплуатировалось всей ротой. На самом деле, Люся просто очень напоминала Палычу его дочку, оставшуюся  в Саратове с матерью.
Проскочив в дверь с криком «Принесла!», Люся споткнулась о лежавшую на пороге подушку и чисто автоматически отбила подшивкой прилетевшую вторую.
– Девки, вы что тут, ошалели?!
– Не обращай внимания, давай сюда подшивку. Так, Зинаида, Маша! БЫСТРО одеться! Хватит тут дойками трясти, мало ли, кто еще зайдет! Все равно – пока еще найдем нужную газету! – старшина Свиридова начала-таки наводить порядок в своём хозяйстве.
Наконец, все одеты, койки «вроде как заправлены», подшивка открыта на нужной газете. Связистки стопились вокруг единственного стола, вытащенного на середину комнаты.
– НУ?!
– Девки, она!..
– Да ну?! Дай сама гляну!
– Не, вот родинка на снимке!
– Это не родинка, разуй глаза! Пятно на газете.
И, хором, с придыханием:
– Она…  Ой, мамочкии-и…
Раздался стук в дверь:
– Девочки, открывайте!
– Уже бегу!

Мякишев
Палыч был озадачен. Люся прибежала минут через 10 после подъёма, вся какая-то взъерошенная, деловитая, даже немного пришибленная. И начала выпрашивать полную подшивку «Красной Звезды» за май месяц, сочиняя на ходу что-то маловразумительное. Василий Павлович был человеком опытным и понимал – напрямую из Люси «страшную тайну» не выбьешь, проще переждать и узнать окольным путём. Но и подшивкой рисковать не хотелось. Наконец, подполковник придумал вариант: он вложил в подшивку свой черновик от подготовки к политинформации и решил минут через 10-15 подойти за «важным документом», а заодно и глянуть, что там девочки с газетами делают. Приняв решение, Палыч, тем не менее, выдал помимо подшивки воспитательную речь:
– Газеты не рвать, не мять. Фотографии артистов и прочих лиц не вырезать. Еду и прочее на газеты не ставить. Пометок не делать, даже карандашом! На самокрутки не скуривать! Даже «с самого краешку, где ничего не написано»!
– Товааарищ замполит! Мы же не…
– Все вы «не», а потом подшивку в руки взять противно! И половины листов нет! Ладно, вы девочки в большинстве своем махорку не курите и котелки куда попало не суете. Но пусть только хоть листик!
– Есть, товарищ подполковник!
– Тогда крууу-гом! Шагом марш!
Люся исчезла. Василий Павлович не особо торопясь добрился, покурил на крылечке и неспешно двинулся к бараку радисток. Около девичей казармы стоял какой-то капитан. Замполит насторожился: не ухажер ли? Вроде бы это он третий день при штабе, ждет направления к месту дальнейшей службы, но почему-то не получает. Вот капитан тяжко вздохнул и с явной опаской пошел к двери. «Видимо, попробовал вломиться без стука, – подумал Василий Павлович. – Теперь опасается – и правильно делает, если девочки в неглиже, то и сапог пониже фуражки словить можно!»
Войдя после стука в казарму связисток, офицеры застали дивную картину – дамы стояли плотным кольцом вокруг стола и внимательно рассматривали что-то, обмениваясь неразборчивыми  замечаниями. Вид у них был… мягко говоря – удивлённый.
– Так Вы зачем к девчатам-то шли, капитан? – спросил Палыч.
– Посмотреть на «сержанта Иванову», кем бы она ни была.
– Так Вы знали?! – вырвалось у кого-то из девушек.
– Мы многое знаем, а вы сейчас о чём? – не подавая удивления подхватил разговор подполковник.
– Ну, что товарищ Иванова не совсем «сержант Иванова». То есть, конечно, Иванова, но совсем не сержант, - залопотала Люся.
Капитан почувствовал, как отнимаются ноги и холодеет внутри. «Б…! Надо, надо было идти к особистам!». Тем временем офицеры подошли вплотную к столу. Подшивка была раскрыта на газете, посвященной церемонии награждения героев Выборга 15 апреля и, похоже, девушки внимательно изучали одну из фотографий.
– Товарищ подполковник, а зачем товарищ Иванова сержантом оделась, и ордена сняла? – спросила самая младшая радистка. Капитан понял, что он уже совсем ничего не понимает. Потом глянул на фото. Чудовищным усилием воли он сжал челюсти, не позволяя вырваться восклицанию – короткому, но абсолютно нецензурному. Все встало на свои места. Непонятная наглость к старшему по званию (который был, как оказалось, младше), робость лейтенанта в адрес собственной «подчиненной». Да и нежелание «сержанта» показать свои записи тоже стало понятным. «Интересно, сколько подписок надо дать, чтобы мне дали взглянуть на тот листик? – подумал капитан. – А с другой стороны, не хочу я туда смотреть. Много знать хорошо, а слишком много – вредно».
Подполковник Пережогин напрягся, соображая – о чём речь. Потом взглянул на фото, подобрался и скомандовал:
– В одну шеренгу – становись! Равняйсь!  Смирно! Так, товарищи бойцы, связисты,  девушки, чтоб вас всех! Вы бойцы Красной Армии – или бабы базарные?! Что за вороний гам?! Вы в армии, или где?! Совсем ошалели? Газету читаете – Ника Алексеевна Иванова, о ней же речь, правильно? – чем в Выборге занималась? Молчать в строю! Грибы собирала она там? Столовой заведовала? Нет? Может, обозом командовала? Тоже нет? Так неужели до вас, в головки ваши светлые, рыжие и тёмные, не доходит – если старший офицер ОсНаз появляется в прифронтовой полосе, маскируясь,  в чужой форме, с чужими знаками различия – то это не просто так? У вас между ушами хоть что-то кроме прически есть? Узнали – молчите в тряпочку! В крайнем случае – подойдите тихонько в укромном местечке и скажите ей, что узнали, и как узнали – пусть решает, что с этим делать. А лучше – молчать! Зашейте рот, если иначе невмоготу!!! Тут, может, операция фронтового масштаба начинается, о которой мне, подполковнику, знать не положено – а комсомолке Семеновой, оказывается, это знать надо! Любопытство у ней не скажу где засвербело! Что вам знать положено – до вас доведут, остальное – вас не касается. Ясно? Я вас спрашиваю – ясно?!
– Ясно, товарищ подполковник!
– Вот и хорошо. А теперь, для пущей ясности – у вас ночевала СЕРЖАНТ ИВАНОВА. До этого вы ее нигде не видели и о ней ничего не знаете. А кто будет болтать языками – поедете белым медведям прогнозы погоды принимать и зачитывать! – решил сгустить краски Пережогин.
Мякишев слушал всё это и понемногу приходил в себя. Ну надо же, а! Вот тебе и «солдат, смирно!». Но пришла и другая мысль – как раз разведчица из товарища Ивановой никакая. Если брать не фронтовую разведку, что за «языками» шастает, а разведку агентурную, нелегальную, в тылу врага. «Толку переодеваться в сержанта, если замашки остаются майорскими? – думал про себя Семен Борисович. – Или свое настроение так всем сразу демонстрировать? Такую разведчицу проще самим к стенке поставить вместо заброски – и быстрее, и гуманнее. Диверсант, снайпер  – допускаю, да и награды сами за себя говорят. Но разведка? Нееет, девушка, это – не ваше!»
Пережогин закончил лекцию и, распустив строй, забрал подшивку. После чего подошел к стоящему столбом Мякишеву и позвал:
– Пойдем, капитан, расскажете мне, что Вам было нужно от товарища Ивановой.
Стоя в курилке под сосной напротив казармы девушек-радисток, Семен рассказывал подполковнику историю своего знакомства в Ивановой и подозрения, которые у него возникли, когда к офицерам подошел младший сержант-порученец:
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу капитану?
– Обращайтесь.
– Товарищ капитан Мякишев, Семен Борисович?
– Да.
– Приказано проводить Вас в распоряжение начальника разведотдела Штаба фронта!
– Ну, пойдем, раз приказано, – Мякишев последний раз затянулся и выбросил папиросную гильзу во вкопанную посреди курилки обрезанную бочку.

Ника
У СМЕРШевцев говорил в основном Ващенко. За это ему отдельный низкий поклон, потому что мне в этот момент было явно не до общения. Везет мужикам, у них нет каждый месяц проблем.  Вся подлость этой «ежемесячной проблемы» даже не в том, что крышу срывает от боли и кажется, что родишь ежика прямо здесь и сейчас, и даже не от предчувствия стыда, если кто-нибудь об этом узнает или еще страшнее – увидит, а самое неприятное состоит в том, что перестаешь адекватно воспринимать людей. Хочется забиться в самый дальний, самый темный угол и, свернувшись калачиком, никого не видеть. Вот поэтому женщин в армию и не берут – из-за этого перепада настроения, ни от чего не зависящей злости и бешенства, иногда превращающейся в неконтролируемую агрессию. Особенно пакостно, когда ты это все понимаешь, а сделать с собой ничего не можешь.
Благо, все решили на удивление быстро. Меня немного пожурили, что я не отдала честь капитану, раз уж одела сержантские погоны. Я на это извинилась и пообещала больше так не делать. Хихикнув с моего извинения, СШЕРШевцы дружно выразили мысль поскорее меня отправить туда, где мне самое место – в тыл к врагу. Я была только за.
Делать в Киеве нам было особо нечего, поэтому лейтенант с подачи Ващенко пошел за нашими вводными в штаб фронта. Меня же с остальной гоп-компанией отправили сразу на аэродром – от греха подальше. Да и с разведчиками надо было еще познакомится. Их пообещали тоже направить туда же. Часа три-четыре нам для сработки должно было хватить по замыслам начальства. По прибытии на аэродром и не увидев обещанных разведчиков, я оттащила группу подальше от ангаров на край поля и уселась на бревна, пока парни выполняли штатную работу по подгону и проверке снаряжения. Работа всегда нужная, даже если уже все подогнано и проверенно пятьсот раз. Вот так разнежившись на скудном майском солнышке, я не заметно для себя задремала.
Страх перед тем, что можешь сорваться гипертрофируется в попытку держать себя в руках. Рывком проснувшись я поняла, что моих парней почему-то больше, чем было до «сонного царства», а с ними рядом стоит давнишний капитан.
- Здравия… желаю… товарищ… капитан – медленно, но уверенно выдавила я и чуть не добавила «--ять!».
Хлопцы с удивления аж остановились катать друг друга.
- Здравия желаю, товарищ сержант Иванова. – По тому как он произнес «сержант» можно было сразу дать ему в рыло. - Мякишев Семен Борисович. Командир приданной вам разведгруппы в составе четырех человек.

Мякишев
– Товарищ полковник, капитан Мякишев по Вашему приказанию прибыл!
– Отлично. Вы, товарищ капитан, служили на границе? Потом – в разведбате у наших нынешних соседей с севера?
– Так точно! – ответил капитан, подумав про себя, что всё это есть в личном деле.
– Ну и отлично! У нас открылась вакансия на должность командира второй разведывательной роты в разведывательном батальоне штаба. Есть решение назначить Вас на эту должность. Справитесь?
– Справлюсь, товарищ полковник!
– Ну, тогда пойдем, познакомлю с твоим первым боевым заданием, – произнес полковник, жестом приглашая капитана в коридор…