Добро пожаловать на литературный форум "В вихре времен"!

Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Для начинающих писателей, желающих показать свое произведение критикам и рецензентам, открыт раздел "Конкурс соискателей".
Если Вы хотите стать автором, а не только читателем, обязательно ознакомьтесь с Правилами.
Это поможет вам лучше понять происходящее на форуме и позволит не попадать на первых порах в неловкие ситуации.

В ВИХРЕ ВРЕМЕН

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Архив Конкурса соискателей » "Счастливчик"


"Счастливчик"

Сообщений 11 страница 20 из 169

11

Погранец написал(а):

Придется несколько подшлифовать.

если надумали шлифовать, то при этом не забывайте выкладывать наверняка уже готовое продолжение  http://gardenia.my1.ru/smile/read.gif

0

12

Со шлифовкой придется чуть подождать, учитывая сегодняшний день. Пока выкладываю следующую главу.

Глава VII.Как становятся жандармами.

    Еще со времен императора Николая I,  русская армия переезжала с зимних квартир на летние, то есть выходила в лагеря, первого мая. С этого же дня полагалось и надевать летнюю форму, офицерам белые кителя, а солдатам белые гимнастерки. На офицерские фуражки и на солдатские безкозырки надевались белые чехлы. Так как черная фуражка с надетым белым чехлом выглядела довольно некрасиво, офицеры гвардии заказывали себе особенные, летние фуражки, легкие, где верх в виде чехла был уже приделан. Такая летняя фуражка стоила два рубля и чехлы на ней можно было менять. Постепенно эта мода распространилась на всю армию.
    Первое мая — праздник весны. В центральной России и на юге в этот день всегда тепло. В городе же Лида и его окрестностях этот день нередко ознаменовывался холодным дождем, пронзительным ветром и такой погодкой, когда, как говорится, хороший хозяин собаку на двор
не выгонит. И, несмотря на это, что бы там, на небе ни происходило, хотя бы снег валил, войска  Виленского военного округа в этот день 1-го мая неукоснительно шлепали по грязи в летней форме.
    Лагерь полка как и всей дивизии находился  в двадцати пяти верстах  от города, и бывало одетые во все белое, офицеры и солдаты переходили на летние квартиры под дождем меся грязь. Граждане одеваются по погоде. Войска по уставу.
    Дорога проходила по низине и обычно полностью еще не просыхала.  Лагерь, был расположен на возвышенности. В одну линию были вытянуты 1-ый и-2-ой батальоны, за ними стояли палатки третьего и четвертого. На самом правом фланге стояли музыкантская команда и околоток. Тут же в расположении полка, шагах в двухстах от передней линейки, стояла деревянная полковая церковь.
    Лагерь стоял  рядом со смешанным леском и издали, да и вблизи, был очень красив. Перед ним, от первого батальона и до околотка, на три четверти версты, тянулась широкая, шагов в 10, утрамбованная и обильно посыпанная песком дорога, носившая название «передней
линейки». Содержалась она в безупречной чистоте, и бросить на нее бумажку или окурок, был проступок черезвычайный. Отношение к этому месту было приблизительно такое же, как у моряков к палубе на военном корабле. Ездить по ней в экипаже, было, разумеется, строжайше запрещено. Верхом же проезжать по всей ее длине имели право только начальник дивизии, очень высокое начальство и дежурный по войскам лагерного сбора, т. е. лица, которым по уставу вызывался полковой караул. За все время моей службы в полку я несколько раз видел начальника дивизии в лагере, и один раз командующего корпусом. По середине полка, немного отступя вглубь, позади передней линейки, находилась также обильно посыпанная песком площадка, а на ней стояли две палатки. В одной помещался полковой караул, а в другой дежурный, или помощник дежурного по полку. Между этими палатками, на особой стойке, одетое в клеенчатый чехол, полулежало полковое знамя. Около знамени всегда стоял часовой. На передней же линейке, на флангах  полка, под деревянными «грибами», имевшими
назначение защищать от солнца, дождя и непогоды, стояли дневальные при тесаках. От сильного косого дождя грибы эти, конечно, не защищали, и когда такой дождь начинался, дежурный, но полку приказывал: «надевать шинеля в рукава».       
   Сразу же за передней линейкой начинались квадраты солдатских палаток. Палатки по традиции были белого цвета («наши матки — белые палатки») и представляли, из себя, довольно комфортабельное жилище. Четырехугольник шагов по шести с каждой стороны, был обнесен земляным валом, снаружи обложенным дерном. Внутри по трем сторонам земляные нары, устланные досками. На полу также доски. Посередине толстый шест, поддерживающий верх палатки. Он настолько высок, что около него даже крупные люди, могли стоять во весь рост. Кругом шеста стойка для винтовок. Население каждой палатки 10–12 человек.
   В лагери полк выходил обыкновенно, имея в каждой роте не больше 70–80 человек, а потому и палаток на роту редко бывало больше восьми. Внутренность палаток, содержалась в большой чистоте. Но вот воздух! Аромат портянок не забываем. При густоте населения, в ночное время, спасали открытые полы и благодатный ветерок. Сразу же за солдатскими  палатками располагались помещения фельдфебелей. В некоторых ротах это были тоже палатки, но оборудованные более комфортабельно.
   В некотором отдалении от фельдфебелей, уже в лесу, были устроены солдатские души и находились малые удобства. Эти последние содержались в такой безупречной чистоте, что присутствие их не ощущалось даже при ветре. Самое большое, это изредка запахнет дезинфекцией. Большие удобства помещались далеко позади, в самом конце лагеря, за конюшнями.
   Тыл палаточного расположения — лесок с дорожками, усыпанными песком, в глубину еще шагов на полтораста далее шла дорожка, которая шла параллельно передней линейке. По
другую сторону этой дороги тянулась линия офицерских бараков. Наши офицерские бараки никакого стиля не имели и, в противоположность нашему отличному лагерному собранию, были вовсе непрезентабельны. Каждый барак представлял, из себя маленький деревянный домик с террасой. Домики делились на две половины, и из каждой половины дверь выходила на террасу. Так как один офицерский барак полагался на роту, то одна его половина предназначалась ротному командиру, другая — двум младшим офицерам. У ротного было три комнаты: кабинет, спальня и маленькая комнатка для денщика. У младших офицеров по комнате и такая же комнатушка для двух денщиков. Кроме парадного входа, через террасу, на каждой половине было еще и черное крыльцо.
   Впрочем, никогда не случалось, чтобы наши офицерские бараки были населены, как им это полагалось. Офицеры постарше через два лета в третье имели чуть, что не законные права на трехмесячный отпуск. Были подполковники и капитаны, которые умудрялись получать отпуск каждое второе лето. Все они на летний сезон разъезжались, т. к. отпуска в полку давались легко.   
    Во время лагерного сбора в ротах зачастую оставалось по одному офицеру и при таких условиях жаловаться на тесноту в бараках нам не приходилось. Мебель в бараках была собственная офицерская. Свозили туда обыкновенно все то, что уже не годилось на городских квартирах. Кровати у всех были городские и обыкновенно с пружинными матрацами. Почти всюду в бараках имелись диваны и мягкие кресла. Попадались бараки с кушетками, зеркальными шкафами и даже с коврами. Вообще суворовского аскетизма, там, нужно сознаться, не наблюдалось. Каждый старался устроиться поудобнее.
    Бараки батальонных командиров, были еще больше и еще удобнее и помещались в саду, против Собранья. Барак командира полка был деревянный домик в несколько комнат. Это была уже настоящая «дача», со всеми возможными удобствами. На содержание и ремонт офицерских бараков казна, по обыкновению, ничего не отпускала. Накопленный из офицерских вычетов,  по рублю в месяц, существовал «барачный» капитал. Из него и брались деньги на всякие покраски и починки.
       За офицерскими бараками шла дорожка, а за ней, на некотором расстоянии, были построены огромные и солидные, на кирпичных столбах навесы, каждый вместимостью на 500 человек. Это были батальонные столовые и кухни. Каждый четырехугольник навеса делился на четыре части, по числу рот в батальоне, а посредине кухни с котлами. Около каждой кухни во время обеда и ужина работал свой кашевар, в белом фартуке и белом колпаке. Каждая из четырех рот располагалась в своем углу, и все столы были выскоблены. Мыли их часто горячей водой с мылом, а после каждого обеда и ужина протирали мокрой тряпкой, таким образом, содержались они в самой идеальной чистоте. Столовых в полку было четыре, по одной на каждый батальон. Кроме своего прямого назначения, эти навесы-столовые служили и другим целям. В ненастную погоду под руководством офицеров и унтер-офицеров там производились занятия, «словесность», сборка-разборка винтовки и «грамотность». Спору нет, что в России было много неграмотных, все же из поступавших осенью в роту 50–60 человек, совершенно неграмотных выходило не больше 10–15. Зато так называемых, «мало-грамотных», которые могли читать только по печатному, с превеликой медленностью и «пальчиком водя», а когда пускались писать, то выводили чудовищные загогулины — таких было подавляющее большинство. По успешности их всех делили на группы и при первой возможности сажали их за буквари. Как общее правило, писать любили больше, чем читать. Это было занятие много занимательнее.
   Для экономии, а главное для удобства, в лагерях чины надевали высокие сапоги только на строевые занятия и в наряды, а все остальное время разгуливали в «опорках». Полагаю, что военным объяснять, что такое «опорки», излишне. Ходить без фуражки или без пояса  не позволялось, но при фуражке, при поясе, с застегнутым воротом и с ногами в опорках, вне службы, в лагерях солдат считался одетым по форме. В опорках строем роты ходили на обед и на ужин.
Лагерное собрание было выстроено за несколько лет до моего выхода в полк на средства офицеров, причем строил его безвозмездно местный архитектор, бывший офицер полка. И извне и внутри оно было очень красиво, поместительно и производило отличное впечатление. По общим отзывам, оно было лучшее из всех летних собраний всего корпуса.
    Я затрудняюсь сказать, в каком оно было стиле, но так часто строились большие богатые дачи.
    Дом был деревянный на высоком каменном фундаменте, одноэтажный. Широкое  крыльцо поднималось над землей ступеней на 6. Мы, молодые, случалось, прыгали с верхней ступеньки прямо на землю, и летели по воздуху довольно долго. И крыльцо и лестница были с широкими  перилами.
   С крыльца большие двойные двери вели в переднюю. Как во всех зданиях этого типа, все стены внутри Собрания были голые, деревянные, все балки, карнизы и доски покрыты светло-желтой краской и лаком, что на солнце было особенно красиво.
  Из передней двойные двери вели: налево в бильярдную, направо в читальню, где стояли кресла и где на круглом столе посредине лежали, газеты, журналы, и «книга заявлений», и прямо — в очень большой зал, служивший столовою. В этот же зал можно было войти через двойные двери из читальни и через маленькую одностворчатую из бильярдной. Когда кто-нибудь из молодежи по неуважительной причине опаздывал к обеду и приходил тогда, когда все, во главе с командиром полка, уже сидели за столом, рекомендовалось проникать в зал через бильярдную дверь, т. к. с командирского места эту дверь можно было видеть, только повернувшись на 90 градусов.
    На ширине бильярдной комнаты, небольшая часть зала отделялась от главной части сквозной перегородкой из балок, которая шла поверху, на высоте приблизительно метров 3–х, и спускалась в краям. Этой верхней перегородкой весь зал как бы разделялся вдоль на две неравные части. Стекла окон в узкой части были разноцветные, что при закате солнца давало всему залу необыкновенно красивое освещение.
    В узкой части зала, вдоль окон, стоял длинный закусочный стол, а параллельно ему, в главной части — большой обеденный стол, загибавшийся углом вдоль противоположной от
входа стены. По середине шедшей поверху сквозной переборки из желтых хорошо проолифленных балок, как раз над серединой обеденного стола, висел большой масляный портрет Александра Миротворца, родной брат того, который висел в зимнем Собрании.       
    Никаких других портретов, а тем более картин, в большом зале не было. Даже портреты царя и царицы висели в читальной. Под портретом императора Александра III которым был учрежден полк, по самой середине стола, лицом к террасе, было место командира полка.   
    Насупротив его, лицом к окнам сидел заведующий хозяйством полковник. Направо и налево от них садились по старшинству подполковники и капитаны. На конце, загибавшемся под углом, сидела молодежь. В зале в стене против портрета, как раз посередине двойные стеклянные двери вели на очень большую, почти такой же величины, как зал, крытую полукруглую террасу, выходившую в сад. В хорошую погоду на этой террасе почти всегда ужинали и очень часто обедали. 
    В лагерях электричества не полагалось. Освещать солдатские палатки электричеством, было бы, приблизительно, так же неуместно, как топить печь деньгами. Не было электричества и в Собрании. В первую половину лета по вечерам было настолько светло, что вообще никакого освещения не нужно было. А с половины июля во время ужинов в зале на столе зажигали свечи в бронзовых канделябрах, что в большом, высоком зале было очень красиво. Когда в это время года ужинали на террасе, то на стол ставили свечи с колпаками, что на фоне темного сада было также очень, красиво. Во время же больших обедов в зале зажигали керосино-калильные фонари, которые слегка, шипели, давали избыток белого пронзительного света и были достаточно безобразны. Помню, что председатель Распорядительного комитета, штабс-капитан Н. М. Ляпин, человек хозяйственный, но вкусом не отличавшийся, освещением был очень горд.
   Большинство же считало, что с этими фонарями наш прелестный обеденный зал  весьма походил на цирк. Но с Н. М. Ляпиным спорить было трудно. 
  Терраса выходила в сад, который был довольно велик и подходил вплотную к дороге, идущей из Лиды в лагерь. В глубине сада была теннисная площадка, но содержалась она плохо, и вследствие этого, почти никто в теннис не играл, хотя из молодежи некоторые пробовали иногда. Сбоку от теннисной площадки был гимнастический городок, с лестницей, трапецией и кольцами. Тут же стояли параллельные брусья.
Наш полк,  как  и  все  войска  Виленского  военного округа, учился серьезно.
  Отношение к  солдатам у офицеров было  не  только  хорошее,  но   даже сердечное. Вместе с тем не возникало даже и тени панибратства.
     Битья, в нашем полку практически не существовало. Были отдельные инциденты, но все они не выходили за пределы полка.
     А уж про национальность никто не только не спрашивал, но и не думал. Офицеры   относились   одинаково ко всем без различия вероисповеданий,  и занятие привилегированных мест ротных писарей евреями было самым обыкновенным делом.
    Вообще же национальный  вопрос  в  Виленской губернии  был  заметным явлением.   Главным  являлся  польский  вопрос.  У  нас  в  полку запрещалось  говорить  по-польски;   в   дивизии   преследовались польские бородки.
     Взаимная антипатия  между  русскими и статскими поляками была. Она выявилась с особой силой при постановке и открытии  памятника  усмирителю  в Литве польского бунта генералу графу Муравьеву в Вильне. Последний, как известно, принявшись за усмирение серьезно,  покончил  с ним быстро и с меньшими на Литве жертвами, чем того достиг в Привислянском  крае более гуманный,  как  говорили, граф Берг. Событие это произошло задолго до моего выхода в полк. Но отзвуки и споры в обществе, были еще свежи.
     
* * *

   Сейчас я вспоминаю свой разговор по национальному вопросу со своим ротным командиром, капитаном Гришиным.
- Постановка памятника подняла старые споры.  В то время, по городу ходили слухи,  что  поляки  взорвут  памятник. Однако все обошлось благополучно.
- А литовский вопрос?
- Литовского вопроса,  в  то время как бы не существовало. Все литовцы с некоторой гордостью называли себя поляками, поляки же Привислянского  края не признавали за поляков не только литовцев, но даже и виленских поляков,  говоря про них:  "То какой он поляк,  он виленский".  Я сам это слышал неоднократно. То же самое отношение было и к Лидским полякам.
Я вот помню, что польско-русская вражда не отражалась,  однако, на отношениях офицеров.  К офицерам – полякам, у себя в полку:  с ними мы  дружили отлично, поручик Войцеховский он потом перешел в пограничную стражу, капитан Лутковский командир третьей роты, да и сейчас еще служит капитан Каплицкий командиром нестроевой роты. Служили они образцово и товарищами были хорошими. Так, что у нас в полку этого вопроса не было.
- А еврейский вопрос?
- Еврейский вопрос был, но не был так болезнен,  как польский.  Посудите сами, мы офицеры окружены  евреями: портной  еврей,  сапожник  еврей,  подрядчики и поставщики евреи, фактор еврей,  деньги в долг дает еврей, всюду евреи, и многие весьма симпатичные. И по отношению к ним мы всегда были настроены доброжелательно.
- Ну а как религиозная рознь?
- Религиозная рознь существует наверное,  но только не у нас в полку. Но перед каждой пасхой идут разговоры о том, что опять какая-то еврейка  где-то скрала или  пыталась скрасть какого-то  христианского  мальчика  для  надобностей своей пасхи. Кто, где, что и как, никто не знал и не знают, но почти в каждой семье,  где есть  ребенок  мальчик,  перед  пасхой  предупреждают денщика,  чтобы он лучше смотрел за  ребенком  и  одного  его  за ворота  не  выпускал, мол детей  воруют.
  Василий Никифорович разгладил усы и подытожил.
-  Да Вы и сами убедитесь, наслушаетесь еще этих глупостей. Людская молва! Кем и чем она питается Бог весть. Я в полку уже восемнадцатый год, при мне случаев пропаж не было, но городское население этому верит.

* **

     Жизнь полка протекала между службой и городскими знакомствами.
     Но полковая служба между зимними и летними квартирами, обучением солдат уже не удовлетворяла меня. Единственной отдушиной после прекращения эйфории после начала
службы в полку, слегка освеженной производством в поручики были письма Катюши, по которой я очень тосковал.
     Естественно, что все более живое,  энергичное,  не  успевшее завязнуть в местных интересах, стремилось уйти из полка.
     Простейший, но не очень простой способ, поступление в академию. Другой способ, отставка. Но для меня выход в отставку, без профессии, без знакомств которые помогут устроиться в статской жизни был просто не приемлем. Мой полковой друг, поручик Григорьев собирался поступать в юридическую академию.
     Думал об  уходе и я. Следуя данному Кате обещанию, и под влиянием Григорьева я  стал  готовиться  в академию, тоже выбрав военно-юридическую.
    Изучение курсов предметов необходимых для сдачи экзаменов, повергло меня в уныние. Трезво обдумав и просчитав свои возможности я понял, что сдать экзамены при том бешенном конкурсе, который был, я не смогу. Была еще одна возможность вырваться из рутинной полковой жизни. Перейти в корпус жандармов. Служба военным юристом, расследующим покражи кальсон, меня не очень манила. А вот о службе жандармов я много говорил с Григорьевым. Мы не понимали тогда, конечно, всей серьезности службы этого корпуса, не знали его организации и всех его обязанностей,  но, в общем она казалась нам очень важной.  Мы знали смутно, что жандармы борются с теми, кто бунтует студентов, крестьян,  рабочих,  вообще,  как считали мы,  социалистами. Эти последние,  в глазах многих из нас, отождествлялись с революционерами. Понятие о революционерах у нас  было самое примитивное.  Мы  считали, что все они нигилисты и представляли мы их в лице Волоховых, Базаровых и вообще как "Бесов" Достоевского. Мы слышали о них по сдержанным рассказам об убийстве ими Царя-Освободителя; мы слышали,  что убил какой-то Рысаков,  а раньше стрелял какой-то Каракозов. Кто они, мы хорошо не  знали;  говорить о них считалось вообще неловким и неудобным, так как это было из запрещенного мира.
     За годы моей службы, около первого мая, мы всегда слышали, что рабочие вновь хотят что-то устроить, где-то будут собрания и надо будет их разгонять, для чего от полка посылались наряды. Получала наряд и моя  рота.  Пролежал я с полуротой в лощине,  за городом  в ожидании этого сборища час, другой,  третий,  никто  не собирается;  ждать надоело,  лежал и ругал в душе  бунтовщиков,  что  зря  из-за  них кормишь комаров и попусту  теряешь время. 
   Мы знали,  что в Ярославле Фаногорийский гренадерский  полк  здорово  проучил бунтовщиков при каких-то беспорядках, и государь объявил им свою благодарность.  Видно, действительно, молодцами работали! У нас никаких возмущений не было. Ждали, ждали, готовились усмирять господ социалистов. Никого, ничего, тишина. Провинциальное болото.
     По простой военной терминологии,  все эти господа назывались у нас общим именем - "внутренними врагами государства". В ротах у нас учили,  что "солдат есть слуга царя и отечества и защитник их от  врагов внешних и внутренних".  На вопрос же о том:  кто такой  враг внутренний,  отвечали так: "Это - воры,  мошенники, убийцы, шпионы,  социалисты  и  вообще  все,  кто  идут против государя и внутреннего порядка в стране".
  Мы знали, что главную борьбу с ними ведут жандармы, и это не могло нас не интересовать,  так  как  это была та же защита нашей Родины, та же война, но лишь внутренняя.
   Но вся служба жандармерии была окутана  для  нас  какой-то тайной. Сами  жандармские офицеры своею сдержанностью и какой-то особой корректностью усиливали это  впечатление  и  заставляли смотреть  на  них  с  некоторой  осторожностью.  В  них  не  было офицерской простоты, они не были нараспашку и даже внушали к себе какой-то непонятный страх. Почему и отчего - это было неясно.
   В полку у нас на корпус смотрели очень хорошо. Двое бывших наших офицеров уже служили там, занимая хорошие должности, и были предметом  нашей зависти. В Вильне жандармерия была представлена блестяще. Генералы фон-Эксе и Черкасов пользовались уважением общества, первый же был принят и в польских кругах и принадлежал к местной аристократии.

* * *
   
  Я лично в жандармах ничего нехорошего не видел. Будучи в полку, читая много по истории, прочел я как-то в одном из исторических журналов "Записки  голубого  жандарма"  из  эпохи 60-х годов.  Они произвели на меня большое впечатление тем, сколь много добра сделал тот жандармский штаб-офицер,  состоя в  Вильне при графе Муравьеве во время усмирения польского бунта...
   К тому же наслаивались воспоминания. Матушка моя  не  раз  говорила мне полушутливо,  что она хотела бы видеть меня или артиллеристом или жандармом,  сестра же уже прямо убеждали  меня  идти  в жандармерию, исходя из чисто внешних выгод: «Какая красивая форма! Какое умение держаться в Обществе!».
    Воспитанные в иркутской провинциальной глуши,  далекие от всякой политики, они были чужды обычных  интеллигентских предрассудков против синего мундира и смотрели  на  жандармского офицера просто: офицер, служба серьезная, очень важная, жалованье хорошее и форма красивая, чего же еще нужно для сына и брата?  А что ругают,  так за глаза и  Царя ругают.  Все это в общей сложности создало у меня желание поступить в корпус жандармов,   и я, почитывая литературу для поступления в  военно-юридической  академию,  в то же время не упускал из виду, как бы найти случай для перевода в корпус.
    Немного сдерживало то, что в обществе не любили жандармов, службу их бранили и говорили о них, что они  все доносчики.  Это неприязненное отношение к жандармам я встретил,  съездив в свой первый отпуск,  в  семье  почтенного преподавателя, на дочери которого я хотел жениться. Русский  человек, сын офицера, мой будущий тесть не хотел и слышать,  чтобы его зять был жандармом.
    Я упорствовал, доказывая  ему,  что  служба корпуса жандармов идейная и полезная для государства.  Не имея ничего мне возразить по существу, он все-таки был против нее. Мы долго спорили,  и каждый остался при своем мнении. Я не покидал намерения поступить в корпус, но не отказывался от мысли жениться на его дочери. Катя металась между дочерним долгом и любовью.
     Но перевестись  в  корпус  жандармов было очень трудно. Для поступления  в  корпус  от  офицеров  требовались,  прежде  всего, следующие условия: потомственное дворянство;  окончание военного или юнкерского училища по первому разряду;  не быть католиком; не иметь долгов и  пробыть в строю не  менее четырех лет. Кроме того, надо было  выдержать предварительные испытания при штабе корпуса жандармов для занесения в кандидатский список и затем,  когда подойдет очередь, прослушать   четырехмесячные   курсы  в  Петербурге  и  выдержать выпускной  экзамен.  Офицер,  выдержавший этот второй экзамен, переводился высочайшим приказом в корпус жандармов.
   
* * *
Вечером 27 января, в офицерском собрании командир второго батальона подполковник Ракитин буквально вломившись в зал стал размахивать газетой «Новое время». Запорошенную снегом шинель и папаху которые он в сильнейшем волнении неловко снял быстро унес служитель собрания.
- Господа офицеры!
  Все внимание было обращено на Алексея Георгиевича. Прекратил играть на рояле подпоручик Литвинов, все замерли.
- Вчера, господа, в ночь японцы атаковали наши корабли, находившиеся на внешнем рейде Порт-Артура и вывели из строя минами броненосцы «Ретвизан», «Цесаревич» и крейсер «Паллада». Это война господа!
  Все бросились к подполковнику чтобы своими глазами прочесть эту сногсшибательную новость.
  В газете было напечатано: Высочайший манифест об объявлении военных действий против Японии. Всеподданнейшие телеграммы наместника на Дальнем Востоке об атаке японских миноносцев на суда эскадры, об обстреле Порт-Артура.
- Не зря они разорвали дипломатические отношения. Все шло к войне. А мы еще и войска задержали с посылкой в Маньчжурию!
- Вот цена лесных концессий в Корее.-  Сказал поручик Завойко, субалтерн второй роты.
- Да что Вы говорите поручик, японцам нужно все. Эти желтые макаки готовы проглотить весь Дальний Восток, Китай и Корее в придачу. – Это уже вступил капитан Стрепетов командир четвертой роты.
- Господа, господа надо послать Государю всеподданнейшую телеграмму с просьбой отправить наш полк в Маньчжурию!
- Да подождите капитан, телеграмму следует, конечно, послать, но только о том, что мы готовы выполнить любое повеление.
- А я господа буду просится о переводе в действующую армию. – Неожиданно сказал командир нестроевой роты.
   Многие из офицеров выразили тоже желание.

* * *
  Н а следующий день, командир полка полковник  Романов вынужден был принимать рапорта от офицеров хотевших перевестись на Дальний Восток. Меня поймал за рукав мой ротный.
- Не спешите юноша.
- Что случилось Андрей Константинович?
- Полчаса назад из округа пришло распоряжение. Рапортам о переводе офицеров из нашего округа на Дальний Восток ходу не давать.
- А почему? Это только в нашем округе?
- Нет, не только в нашем. Во всех западных округах. И еще, приказано довести полки в западных округах до восьмидесяти рядов в роте. А почему подумайте сами.
- Государь не хочет повторения Австрийского ультиматума времен Крымской войны?
- По видимому так.
  Рапорт я все же подал. Но через неделю мне его вернули с пометкой «Отказать».

* * *
     Разговоры о войне, стали постоянны. Несчастья казалось висели над нашими Армией и Флотом. Казалось, что если и есть какая либо беда, то она обязательно произойдет у нас. Если есть удача, она обязательно будет у японцев.
   Гибель крейсера «Варяг», гибель в марте адмирала Макрова, неудачная попытка прорыва Порт-Артурской эскадры, осада крепости. Все эти события вызывали большую досаду. Казалось будь я там, все могло бы быть по другому. Вспоминалось распределение вакансий, нет бы выбрать в Сибирский военный округ.  Но сделанного не воротишь.
   В разговоре с подпоручиком Завойко я упомянул про разговоры с преподавателем тактике в училище о защитном цвете обмундирования.
- Вот вот. Еще с Англо-бурской войны известно было об этом. А у нас до сих пор белые гимнастерки да кителя.  Японцы воюют в хаки. Лег, его и не видать, а наши видны очень далеко. На радость японским стрелкам.
- Во флоте тоже самое. Корабли как специально на расстрел выкрасили. Черный корпус, желтая труба и еще и траурно черную полосу на трубах намалевали.
Эх! Да, что говорить!

* * *

  Из-за невозможности попасть на театр военных действий, я вернулся к мыслям о переводе в корпус. Был слух, что некоторое количество жандармов переводят в Маньчжурию. Всем формальным  условиям я удовлетворял, но отбор был настолько строг, желающих было так  много,  что  без протекции попасть на жандармские курсы было очень трудно.
   Скоро, однако, случай помог мне.  Однажды на станции я стал невольным участником задержания «карбонария» с листовками. Руководивший задержанием жандармский офицер записал мои звание и фамилию для рапорта и видимо указал, как мне удалось ловко схватить бежавшего преступника.
   Когда, не особенно надеясь на удачу, я подал докладную записку о желании "продолжать службу в его Императорском  Величестве отдельном корпусе  жандармов",  вдруг неожиданно получил  приглашение на предварительные испытания.
    Рапорт на имя полкового командира, его благожелательная резолюция, и вот я в Петербурге. Устроился я на Васильевском острове, на съемной квартире.
    На испытание явилось не менее пятидесяти офицеров всех родов оружия. Не без  трепета  входил  я  в  комнаты штаба корпуса жандармов, помещавшегося  в  знаменитом доме "У Цепного моста" против церкви святого Пантелеймона. Все казалось там страшно таинственным и важным.  Единственно  доступный и любезный человек, это - швейцар. Все остальные казались замороженные холодом.  Видимо,  такое ощущение испытывали  и остальные офицеры-соискатели.
     В ожидании экзаменаторов мы перешептывались. Оказалось,  что  экзаменационная  комиссия  состояла  из  старших адъютантов  штаба  корпуса при участии представителя департамента полиции, тайного советника Янкулио. Этот худощавый  старик внушал мне особый страх, но почему, я сам не знал. Впрочем, такое же отношение к нему, видимо испытывали и другие испытуемые.
   В первый день держали устный экзамен.  Меня спросили,  читал ли  я  фельетон  "Нового  Времени"  о  брошюре  Льва  Тихомирова: "Конституционалисты в эпоху 1881 года" и что я  могу  сказать  по этому  поводу.  Вещь была мне известна,  и мой ответ
удовлетворил комиссию. Предложив затем мне перечислить реформы Александра II и  предложив  еще  несколько  вопросов  по истории и администрации и выслушав  ответы,  председатель  комиссии объявил, что устный экзамен  мною  выдержан  и  что мне надлежит явиться на следующий день держать письменный...
   На письменном экзамене мне попалась тема: "Влияние реформы всесословной   воинской  повинности  на  развитие  грамотности в народе".
   При написании, я использовал и свой полковой опыт.
   Экзамены я выдержал.  Меня внесли в кандидатский список, и я должен был ждать вызова для слушания лекций.
   Выдержав испытание, я вернулся в Лиду и стал ждать вызова, а в это время оказывается,  Виленская   жандармерия  собирала обо мне наиподробнейшие сведения.   
   Политическая благонадежность и денежное состояние подверглись наибольшей проверке. Первое объяснять не приходится,  второе  же  преследовало  цель,  чтобы  в  корпус не проникали офицеры, запутавшиеся денежно, зависящие от кого-либо в материальном отношении. Жандарм должен был быть независим...
     Вызов меня на курсы затянулся. Прошел почти год.
   
* * *

      Летом 1904 года я  получил вызов на жандармские курсы в Петербург. Карьера моя делала крутой поворот. Что ждет меня впереди? Удача при служении на новом поприще, позор не справившегося со своими обязанностями офицера? Бог весть!

«Русь»
ВСЕПОДДАННЕЙШАЯ ТЕЛЕГРАММА Наместника генерал-адъютанта Алексеева
на имя Его Императорского Величества
В дополнение телеграммы от 13 сего февраля, всеподданнейше доношу Вашему Императорскому Величеству о следующем:
В Порт-Артуре 12 февраля после захода луны (эскадренный броненосец) "Ретвизан" отразил несколько раз неприятельские миноносцы, при чем считает два уничтоженными.
В море наши миноносцы с капитаном 1-го ранга Матусевичем и капитаном 2-го ранга князем Ливеном, встретили и гнались только за миноносцами неприятеля, больших же судов не нашли. <...>
Японский флот блокирует Артур 17 боевыми судами. При нем 8 миноносцев, тогда как вчера, 11 февраля, было 12.
С театра войны
ВЛАДИВОСТОК, 22-го февраля. (Соб. кор.). 22-го февраля в час двадцать пять минут дня, 5 неприятельских броненосцев и два крейсера подошли от острова Аскольд и, выстроившись в боевой порядок, открыли беглый частый огонь из дальнобойных орудий на расстоянии около 8 верст от берега. Фортам и батареям повреждений не нанесено. Всего выпущено неприятелем до 200 снарядов. Бомбардировка продолжалась 55 минут. Ровно в 2 часа 20 минут огонь прекратился и неприятель отошел по направлению к Аскольду. Одновременно появились близ Аскольда 2 миноносца и 2 близ мыса Майделя. Нападение следует считать безрезультатным. Городское население оставалось все время совершенно спокойным.
Телеграммы
ПОРТ-АРТУР, 24 февраля. Сегодня утром прибыл адмирал Макаров, встреченный властями и городским управлением, поднесшим ему икону. На крейсере "Аскольд" адмирал поднял флаг командующего флотом. Начался съезд представляющихся начальствующих лиц.
ВСЕПОДДАННЕЙШАЯ ТЕЛЕГРАММА НАМЕСТНИКА ГЕНЕРАЛ-АДЬЮТАНТА АЛЕКСЕЕВА на имя ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА из Мукдена от 27 февраля 1904 года.
Командующий флотом вице-адмирал Макаров доносит 26 февраля из Порт-Артура следующее: вышедшие в ночь на 26 февраля 6 миноносцев, из них 4 под общим начальством капитана I ранга Матусевича, встретились с миноносцами неприятеля, за которыми появились крейсера. Произошла жаркая схватка, во время которой миноносец "Властный", под командой лейтенанта Карцова, миной Уайтхеда потопил неприятельский миноносец. При возвращении миноносец "Стерегущий" под командой лейтенанта Сергеева, был подбит, лишился машины, начал тонуть. <...>
Спасти не удалось, миноносец утонул, уцелевшая часть экипажа попала в плен. <...>
Английские газеты не перестают давать японцам "благоразумные советы". Так "Daily Mail" говорит, что японцы не должны "зарываться". Достаточно, дескать, если они завладеют Порт-Артуром и Владивостоком.

ВСЕПОДДАННЕЙШАЯ ТЕЛЕГРАММА на имя Его Императорского Величества от 31-го марта: командира порта Артур контр-адмирала Григоровича
№1 Броненосец "Петропавловск" наскочил на мину, взорвался, опрокинулся. Наша эскадра под Золотой горой; японская приближается.
№2 Адмирал Макаров, по-видимому, погиб.
№3 Великий Князь Кирилл Владимирович спасен, легко ранен.
По Москве
Сообщение о смерти вице-адмирала Макарова произвела вчера громадное впечатление во всей Москве. Вечером в театрах во время антрактов публика собиралась группами для чтения горестной телеграммы. В театре Солодовникова по требованию публики был исполнен национальный гимн. Многие уезжали из театров в половине спектакля.

ЛОНДОН, 1 (14) апреля. Английские газеты единодушно высказывают сожаление о трагической смерти Макарова. Даже японцы, торжествуя по случаю гибели "Петропавловска", сожалеют о Макарове. Общи голос, что гибель Макарова для России печальнее гибели многих броненосцев
ПАРИЖ, 1 (14) апреля. Весть о катастрофе с броненосцем "Петропавловском" произвела тяжелое впечатление в Париже и в остальной Франции. Все газеты поместили статьи, в которых оплакивают злой рок, преследующий русский флот с начала войны.

ХРОНИКА

Министр Внутренних дел В.К.фон-Плеве
Именной Высочайший указ, данный правительствующему сенату:
Нашему статс-секретарю, государственному секретарю, министру-статс-секретарю Великого Княжества Финляндского, сенатору, действительному тайному советнику фон-Плеве Всемилостивейше повелеваем быть министром внутренних дел, с оставлением его в звании статс-секретаря и сенатора.
ПЕТЕРБУРГ
По телефону 4-го апреля

Сегодня состоялось погребение тела погибшего министра внутренних дел, егермейстера Д.С.Сипягина. Отпевание тела происходило в церкви при главном управлении отдельного корпус жандармов Богослужение совершал петербургский митрополит, преосвященный
Антоний. На отпевании изволили присутствовать Их Императорские Величества Государь Император и Государыня Императрица Александра Федоровна, Государь Наследник и Великий Князь Михаил Александрович, Великие Князья.

Отредактировано Погранец (03-01-2010 00:14:40)

+6

13

Выкладываю последнее, что успел написать, прекрасно понимаю, что сегодня коллегам не до чтения поэтому жду "тапков" в следующем году.

Глава VIII. Это как же понимать?

   Нил Серафимович выполнил свое обязательство придти и записать наши показания на половину, то есть сам не пришел, но прислал своего представителя. Через день после моего вселения в дом доктора Билецкого, пришел, достаточно молодой человек, представившейся Михаилом Ивановичем, фамилию я не запомнил, служащим канцелярии, кандидатом на классный чин, все подробно расспросил у доктора и переписал, данные с поданного мной паспорта.
      Затем обращаясь ко мне спросил:
- Давеча Вы у Нила Серафимовича про револьвер ничего не сказали, которым так удачно распорядились. Откуда он у Вас?
- Остался после отца. Взял с собой на всякий случай. Как видите пригодился.
- Разрешение на ношение у Вас имеется?
   Я честно ответил, что нет, не имеется. Сделав наивные глаза, поинтересовался, неужели теперь надо выправлять разрешение?
- После возмущения пятого года надо было выправить. Н-дааа …
   Тут вмешался доктор, как брошенный в атаку засадный полк и  убедив канцеляриста не создавать проблем юному герою, отпустить его на покаяние, с обязательством выправить необходимую бумагу буде только представится возможность, и прочее, прочее, прочее.
   Исполненный важности Михаил Иванович поскрипел пером в бумагах и дал мне расписаться. 
  Гордо отказался от предложения пообедать и удалился, напоследок сказав мне, что я могу
располагать свободой перемещения, как мне будет угодно. На вопрос доктора о судьбе двух злодеев, Михаил Иванович, сказал, что воинской команды не дали, а больше он ничего не знает.
   Таким образом, моя устная подписка о невыезде аннулирована и можно собираться в дорогу. Доктор, которому я изложил свои планы покинуть гостеприимный приют, замахал руками и пригрозил мне, что если я не выкину из головы блажь о дороге, он доктор, определит меня в больницу, под надзор санитара Григория, мужчины грубого, и который доктору всецело предан.
- Вы голубчик в зеркало осмотрите лицо свое!
   Я осмотрел и пришлось согласиться остаться в гостях у Викентия Васильевича еще на пять дней. За это время,   найдя у доктора несколько номеров «Зарайского листка» и «Рязанских губернских известий» я  немного разобрался в городских новостях и текущем моменте в Российской империи. Беседы с доктором тоже весьма способствовали расширению моих познаний об окружающем мире. Я больше помалкивал впитывая информацию, что вполне устраивало Викентия Владимировича. Поговорить он любил, а в моем лице приобрел благодарного слушателя.
   За время вынужденного безделия, я много размышлял о приключившемся со мной, думал, что я могу предпринять. Что будет теперь с моей женой, сыном, с его свадьбой, пока в голову мне не пришла парадоксальная мысль. Если сейчас тысяча девятьсот шестой год, то ни жены, ни тем более сына и на свете то и нет. Нет Ирины, нет Борисыча, нет КАМАЗа, и вообще нет всего,
что меня окружало в две тысячи седьмом году, что еще не родились мои собственные родители. Два года назад появился на свет мой собственный дед. Отец матери. Пока я над этим думал, в голове крутилась песня Михаила Евдокимова про то, что

Умирать нам некогда,
Значит надо жить.

   Мысли мои были в разброде, раз уж я оказался в такой ситуации, что на дворе начало двадцатого века, надо выбирать свой дальней жизненный путь, зная, как, оно потом повернется.   
   Карьера рабочего Путиловского завода, равно как и жизненный путь купца промышляющего хлебными поставками меня ну нисколько не привлекала.  Рабочим я смог бы быть, учитывая, что я знаю про электричество, можно было бы вполне нормально существовать сделавшись инженером. Да и используя специальность полученную в институте тоже можно было неплохо устроиться. Даже в инженеры-практики выйти. Можно было бы убраться за границу. Конечно в США, или как здесь говорят САСШ. При тех деньгах, которые сейчас есть у меня, там можно, наверное, неплохо устроиться. Но, что-то не тянет, хотя надо подумать...
   Что я могу в России? Я знаю, как будут развиваться события но, что я могу предпринять? Война с Японией проиграна. Революция тысяча девятьсот пятого года закончена. Господин Ульянов-Ленин как медоносная пчела трудится над разрушением Российской империи, не брезгуя помощью в этом деле ни от кого. Что-то там про Парвуса я по телевизору смотрел и выводы сделал.

Дал сосед мне пять рублей,
Взял с процентом, как еврей,
Евреи, евреи,
Кругом одни евреи.
   
   Тридцать три тысячи, это конечно хорошо для одного человека, но этого мало  для того, чтобы предпринять какие то действия для изменения того, что произойдет с Россией в ближайшем будущем. Никаких терзаний по поводу присвоения чужих денег я не испытывал. Добыча, значит добыча.
   Еще когда я работал в «Цапле», лазая по Интернету, я наткнулся на романы В.Звягинцева из цикла «Одиссей покидает Итаку». Смысл был в том, что некая группа людей меняет историю России. Один – гений дзюдо, второй просто умный, третий придумал репликатор, что хочешь, то этот самый репликатор тебе и выдаст. Хочешь самоходку СУ-100? Пожалуйста, хочешь золото  в неограниченном количестве? Да ради бога! Накручены инопланетяне, послушные роботы, которые могут все. Причем  есть две группировки, но их бабы с большим удовольствием трахаются, с землянами и становятся им, землянам, верными подругами. Есть браслет под названием гомеостат, одел на руку смертельно раненому, через час он здоров.   
   Читать, конечно, было интересно, правда, про бритву Оккама я пропускал. Философия не моя стезя. Больше всего меня заинтересовало следующее, для изменения истории  сии господа, вмешиваются в течение Гражданской  войны и отдают полу-победу П.Н.Врангелю. При этом у них происходит конфликт с самым умным членом их ма-а-альнькой (правда от романа к роману все возрастающей) группы, который не хочет, участвовать в избиении большевиков, а по-простому русского народа.  Да на хрена, они влезли в тысяча девятьсот двадцатый год?  Влезли бы в тысяча девятьсот пятнадцатый, когда Русскую Императорскую Армию избивали из-за отсутствия снарядов! Наштамповали бы винтовки, снаряды, пулеметы, танки, самолеты. И- 16, И-15(Чайка), и не было бы никаких большевиков и прочей сволочи!
   Не нравиться В.Звягинцеву Николай II, ну возвел бы на престол Михаила II, но зачем же даже в романе который ты пишешь, и можешь распоряжаться историей как хочешь, убивать русских, руками русских?! Неправ автор, товарищ Василий Звягинцев.
   У меня нет репликатора, который может воспроизвести все, что угодно, как у героев романа. У меня нет волшебного браслета «гомеостата», надел, и покойник через полчаса здоров, ничего у меня нет! Друзей товарищей обладающих искусством «дзю-до» и «дзю-после» у меня тоже нет. Да и сам я таковыми не владею. У меня есть мои знания истории, честно-то говоря не очень глубокие, начитанность, умение хорошо играть на гитаре, хорошее знание немецкого языка и гораздо худшее знание английского, мои знания профессии инженера моторостроителя, электрики и программиста недоучки, плюс тридцать три тысячи рублей. Не так мало конечно, но и немного. А против меня как раз очень многое. Начать с того, что я про свою, нынешнюю семью и то ничего не знаю. Зачем я из Саратова поперся в Зарайск? Не грамотен, орфография сейчас другая.  Есть, наверное,  кроме семьи и какие то знакомые. В гимназии то я учился? В Саратове семнадцать лет прожил? Прожил. Учился, общался, наверное, выволочки в гимназии получал. Значит,  есть однокашники, преподаватели, соседи, просто знакомые. Никого не знаю. Что можно сделать в такой обстановке?
   Я постоянно думал над этим вопросом. Господи Боже мой, как понять все произошедшее со мной? Если так случилось, что я, зная наперед предстоящие события, оказался в этом времени, что-то я должен предпринять или нет? Естественно должен, просто обязан.  Что?
   Несомненно спасти Россию. Вечная задача «перемещенцев во времени». Во всех книгах, куда бы,  в какое время люди не попадали, они всегда спасают Россию. Осталось определится, как спасти?  Полная загадка.
   Надо думать и составить план действий.  Для начала в Саратов ни ногой. Если неожиданно встречусь с знакомыми Сергея Енгалычева, сослаться на частичную амнезию. Мол, ударился головой об сосну и ничего не помню. А, как говорится голова, дело темное и исследованию не подлежит.
   Ехать надо в Москву, там посмотрим, что дальше делать.

* * *

   Через пять дней, пятого июня,  Викентий Васильевич счел возможным  выпустить меня из заточения. Я стал собираться. В лавке г-на Амосова я приобрел соломенную шляпу, сестру близняшку, раздавленной в битве под Зарайском, трость с костяной рукояткой в виде шара, несколько носовых платков, пару рубашек и темно-бордовый галстук. Там же я приобрел запонки из серебра в виде львиных морд. Несколько воротничков, манишку и две пары манжет.
    За время лечения, я проинспектировал содержимое чемодана, одежда показалась мне немного маловатой. Видимо молодой человек собрал старые свои вещи, черный
костюм  особенно не подходил, пиджак жал под мышками и выглядел кургузо, брюки были  коротковаты. Пара рубашек, были подходящего размера, но явно заношены.  Были в чемодане еще пачка бумаг делового содержания, и среди них копия акта введения в наследство заверенная саратовским нотариусом г-ном Ковригиным В.А. Значит я сирота, отец скончался  в июне 1905 г.
   Выписка из VI части родословных книг Казанской губернии подтверждающая мое дворянское происхождение. Ветвь правда боковая, потерявшая княжеское достоинство в ХVIII веке. А так среди предков и князья имелись. Енгалычевы - княжеский род. Происходили от выходца из Золотой Орды, князя Мамы, внук которого, Янглыч (Енгалыч) Бедишевич, был назначен в 1539 г. князем над кадомской мордвой. Потомки его в конце XVII в. перешли в православие. Род Енгалычевых внесен в I, V и VI части родословных книг Владимирской, Казанской и Московской губерний.  В зеркале я ничего татарского кроме черных бровей  и темного пушка на верхней губой, не обнаружил. За столько веков, татарская кровь, если она и была (наверное была), растворилась в русской и никаких остатков ее в своем портрете я не увидел. А про кадомскую мордву я вообще не имел представления, что это такое и кто это такие!
    По зрелому размышлению я решил избавиться от содержимого чемодана в части одежды. Спросил доктора, есть ли в городе какая ни, будь богадельня или подобное учреждение, куда можно передать одежду. Оказалось, нет. Вопрос разрешился сам собой, когда о моих
затруднениях узнала Даша. Она сказала, что всю одежду она отправит в деревню сестре для племянников. И еще очень благодарила меня за эти поношенные тряпки.
   
* * *

   Мой серый костюм был приведен в порядок, вычищен и выглажен. Атласный жилет украшала цепочка дешевых часов, ботинки были достаточно приличны. Шляпа, трость. Перепакованный чемодан и саквояж.
    Проведя ревизию сумки, я отдельно уложил в чемодан то, что было в ней.  Деловые бумаги, коробку с ноутбуком занявшую треть внутреннего пространства, смартфон с фотокамерой, куртку милицейской расцветки, грязные джинсы, моток провода, бокорезы с изолированными ручками, вовремя не вынутые после халтуры. Розетку и вилку приготовленные для
изготовления удлинителя для той же халтуры, полтора блока Альянса, бритвенные принадлежности и ту мелочь, которую я купил в лавке. Аккуратно сложил сумку и втиснул ее в остаток чемоданного пространства.
  Чемодан, саквояж с документами и я с тросточкой со шляпой на голове и револьвером с одним патроном в барабане были готовы ехать дальше. Распростившись с доктором и пообещав написать ему о том, как я устроюсь в Москве, записав его адрес, я на «перекладных» двинулся к Имперскому Столичному граду Москве.

* * *

   Приехал я на Казанский вокзал, но многие попутчики, по старой памяти продолжали именовать его Рязанским. Здание вокзала оказалось совсем не таким как в мое время. Башня, правда,  была но гораздо меньше размером и само здание вокзала было белым одноэтажным по фасаду зданием под зеленой металлической кровлей. Выход с вокзала представлял собой подъезд, за дверью которого располагалась обширная площадь, заполненная  стоящими телегами, повозками, снующими туда и сюда людьми. Земля у самого здания вокзала даже была не замощена. Извозчики наперебой предлагали куда они домчат седоков и только и слышалось:
- А вот на лихаче!
- Куда поедем Ваше сиясь?
- Ваше Степенство, а вот в Империаль?
   Я заинтересовался знакомым словом, спросил извозчика:
- А где это? Мне бы поближе …
- Ваше Степенство не извольте беспокоиться, мигом домчим, Большая Лубянская улица, дом страхового общества «Россия»,  сегодня там Коростылев Егор Иванович распорядитель. Личность…
- Стоп, стоп, подожди,- прервал я его скороговорку. – Ты лучше скажи любезный, там электрическое освещение есть?
- В нумерах там лектрического нет. Но всенепременно лампы есть керосиновые, так что на темноту никто не жаловался. За  зелененькую мигом домчу!
- Это за три рубля что-ли?
- Знамо три рубля, много ли?
- Да уж, и повезешь через Владивосток в Малаховку?
- Это как же?
- А так! Сейчас меня с Казанского на  Л…тьфу, на Николаевский вокзал за час всего домчишь.
- Но Вы тоже скажете Ваше степенство! Да разве я москвича по разговору не признаю?  Это другие прочие может на такую штуку, и попадаются, а с москвичами себе дороже так шутить. А сомнение меня взяло, как лицо Ваше переменилось, как я про Большую Лубянку сказал, а сейчас природного москвича сразу и признал. Москвича как есть за полтину в аккурате доставим.
   Говоря эту длинную тираду, извозчик сноровисто упаковывал мой чемодан сзади пролетки, затягивая его ремнями. Вот,  значит откуда взялись московские таксисты, с их комиссионными за доставленных постояльцев. Ничто не ново под луною и все старо как мир.
- Тридцать копеек! –  С этими словами я полез на сидение. 
   Извозчик тем временем продолжал обговаривать гонорар за использования своего «Росинанта» и мы сошлись на тридцати пяти копейках. Да и то чувствую, все равно обдурил.

* * *

Доехали мы достаточно быстро, извозчик отстегнул мой чемодан, предал его носильщику, пронесшему его в дверь предупредительно раскрытую швейцаром. Я достал деньги отсчитал копейки, добавил к ним пятак и отдал извозчику.
- Премного благодарны Вам, Ваше степенство.
   По гривеннику дал швейцару и носильщику. Кажется, сумма чаевых их устроила. Пройдя в дверь, я остановился у стойки, за которой стоял мужчина в очках с усами и короткой окладистой бородой, одет был Егор Иванович, как он представился, в костюм темного цвета в
полоску, белую рубашку со стоячим воротником с темным галстуком и вишневого цвета жилет. Брюк было не видно. Записав мои данные в гроссбух,  поинтересовался, как долго я буду осчастливливать своим проживанием его богоспасаемое заведение и в номере за какую цену я буду это делать. Номер я выбрал рублевый, а про время сказал:
- Увидим. Завтра утром или съеду или задержусь.
  После чего отправился вслед за коридорным в свой номер. Комната неплохая и не хорошая, окно довольно большое. Разбором сумок я решил заняться вечером, а сейчас выйти пройтись по Москве и оглядеться. Пересчитав деньги в бумажнике, подумал, что пока хватит.  Оглядев комнату, сунул чемодан под кровать, предварительно приклеив слюной волосок к замку чемодана. Взял свою трость и вышел из комнаты. Закрыв дверь на ключ, я пошел к выходу.  На вопросы Егора Ивановича  я ответил, что ухожу по своим делам, буду поздно, часов в девять вечера, и ужинать буду в городе.
   Вышел на улицу оказался в Москве. Еще пока добирался до «Империала» я узнавал и не узнавал свой милый город. Дом Страхового общества «Россия», это нынешнее здание ФСБ, правда, почему-то, гораздо меньший, фасад совершенно другой, столько всяких прибамбасов, хотя некоторые общие мотивы проглядываются. Практически все здания на Кузнецком мосту как стояли, так и сохранились до моего времени. Но вывески! Их обилие и то, что выполнены они маляром, а не неоном давали очень странные ощущения. Но вот табачный магазин был на своем месте, правда назывался он «Богдановъ А.Н и К0». Пожалуй,  зайду, нельзя же в Москве тысяча девятьсот шестого года курить «Альянс» в открытую. Мгновенно появившийся, после звяканья дверного колокольчика, приказчик тут же спросил:
- Чего изволите?
- Я сейчас немного осмотрюсь и скажу.
  Каких только сортов табака тут не было! Каких только папирос! Кроме табака здесь продавали различные трубки, портсигары, ершики для чистки трубок, спички, курительную бумагу для самокруток, гильзы для набивки папирос и машинки для их набивки. В общем,  рай для курильщика. Только сигарет с фильтром нет. Вдруг я увидел круглую коробку на полке с надписью «Phillip Morris». Показав на нее рукой, я спросил:
- А что это?
- Это изволите видеть новомодный товар, из Англии получен-с. Турецкие сигарки, ручной скрутки, табак некрепкий, но духовитый и приятный.
- Много ли продали?
- Ни одной-с коробки. Публика не берет-с.
- Дорого продаете?
- Четыре рубля за коробку, пять копеек поштучно-с.
- Дайте посмотреть
   Приказчик открыл коробку, и я увидел стоящие вертикально сигареты. Без фильтра конечно. Я вдохнул. Легкий приятный табачный запах.
- Беру. А еще есть у вас?
- Александр Николаевич на пробу десять коробок заказали.
- Ну,  хорошо. Пока возьму две, а там посмотрим. И вот еще, я гляжу, у вас тут портсигары имеются, серебряные есть?
- Не извольте беспокоиться! Имеем на выбор пяти видов, все с пробой, наилучшее серебро!
   Я достал из коробки сигарету попробовал, как она будет помещаться в портсигар, и выбрал тот который мне показался полегче, с геометрическим узором на крышке. Потом достал еще десяток сигарет положил их в портсигар.
- Сколько с меня?
- Восемь рублей за сигарки, двенадцать рублей с полтиной за портсигар. Спичек, не желаете ли?
- Нет спасибо.- Я расплатился. – Заверните.
  Тут приказчик выдал совершенно неожиданную фразу. Я даже слегка опешил.
- Куда доставить прикажете?
-  А кто принесет?
-  Мальчик наш, что при лавке. Не извольте беспокоиться, В лучшем виде доставит. Куда изволите-с?
- В номера «Империалъ». Для господина Енгалычева.
- Будет исполнено. Мишка! Ну, ка бегом.
  Мы распрощались, и я, выйдя на улицу, продолжил прогулку по Москве.
  Я решил посмотреть на дом, в котором мы с родителями жили, после того как отец был уволен из казахстанского  гарнизона. Во времена Хрущева, была такая поговорка  «Двести, двести и миллион двести». Имелись в виду пьющие офицеры, бывшие пленные, больные. Под последнюю категорию и попал мой отец, который в своей деревне заработал язву желудка. Чем питались в русской деревне? Картошка, квашеная капуста, иногда чуть-чуть мяса, когда режут овец, а это естественно было не часто. Забрали его в сорок четвертом году, когда ему исполнилось семнадцать лет. Старший брат Виктор погиб. Средний брат Сашка, лежал раненный. Мой отец, третий сын в семье, худенький и малорослый, попал в запасном полку в роту «доходяг», которых откармливали пивными дрожжами для набора веса. Пока он набирал вес, решили, что нельзя совсем уничтожать в войне русский генотип, и батю, оставили на племя.
    В мое время переулок назывался проезд Владимирова. Сейчас как оказалось, он назывался Юшков переулок. Мой дом стоял на своем месте. Это оказался доходный дом купеческого общества. Номер дома, правда, был тот же, шестой, но был он не пяти, а четырехэтажный. Так что нашей комнаты в коммунальной  квартире, еще не существовало. Больше всего меня порадовало наличие электричества в комнатах, по крайней мере, можно будет без риска подключиться, а то аккумулятор в ноутбуке меня уже беспокоили. Я снял комнату за восемнадцать рублей в месяц, получил ключи и возможность входить и выходить из этого «муравейника» в любом обличии. В бодром настроении я зашагал в сторону «Империала».  Вернувшись в номера, я уложил свои вещи, приготовляясь к переезду. Купленные сигареты, которые передал мне Егор Иванович, прямо таки просили попробовать их.
      В поисках зажигалки, обшаривая карманы и отделения сумки я наткнулся на несколько смятых и оборванных листов из какого-то глянцевого журнала. В глаза бросился заголовок статьи – «ПЕРВЫЙ БОРЕЦ С ТЕРРОРОМ». Петр Аркадьевич Столыпин. Машинально пробежав глазами текст, дойдя до строк при взрыве его дачи на Аптекарском острове 12 августа 1906 г., я задумался. Двенадцатое августа, тринадцать дней минус, значит тридцать первое июля. Полтора месяца до этого события.
   Когда при Советской власти я учился в школе, и позже одолевал науки в институте, то в учебниках по истории и политэкономии, Столыпина ругали за его реформы. Помню, что заключались они в том, что разрушали крестьянскую общину и появились кулаки. Что в этом плохого в учебниках не писалось, просто подразумевалось однозначно, кулак-это плохо. Сам я об этом не думал. Ну,  разрушил и разрушил. К Столыпину я отнесся равнодушно, вернее вообще никак не отнесся. Куда он потом  подевался,  мне было совершенно по барабану. Позже прочитал в журнале «Юность» повесть не помню кого под названием «Убийство Столыпина». Встречалось упоминание об этом событии у В.В.Шульгина в книжке «Дни», которую я в свое время обнаружил на заводе в макулатуре, которую принесли рабочие.
   Когда Союз развалили, в прессе пели осанну Столыпину и отмечали, что если бы он остался  жив, и ему дали возможность довести до конца свои реформы, то Россия стала бы самой передовой, развитой и сильной страной в мире. 
   Отношение к Столыпину у меня появилось. Оно было не хорошее и не плохое. Петр Аркадьевич был земной человек, а значит, у него были и хорошие и плохие черты в характере. Но пользы он приносил больше, чем вреда. Специально этой темой я не интересовался, помнил еще, что вагон для перевозки заключенных называли «столыпин». Вроде как до него зеков пешком по Владимирке гоняли, тюремщики, нынешние, то есть будущие Шоссе Энтузиастов. Ага, энтузиасты б…, воры, насильники, убийцы, растратчики и революционеры. Еще неизвестно кто из них больше России вреда принес. Вернее известно, мне единственному в тысяча девятьсот шестом году известно.

* * *

   Прочитав текст с одной стороны, я перевернул первый лист и увидел фотографию, Столыпин в гробу. Потом начал читать продолжение.
   Полный отчет об убийстве П.А.Столыпина с фотографиями. Надо предупредить,  наверное. А как?
   Вопрос только один, как предупредить так, чтобы  не влипнуть самому? Поди ка докажи, что ты не  сумасшедший, не террорист и т. д.! Лично встретиться? Наверняка не примет, а «клевреты кардинала» тут как тут. Значит нужно послать письмо. Нужно послать не просто письмо, прочитав которое, секретарь или кто там у него, не только не порвет, не выбросит, а передаст по назначению.
   Отсканирую-ка, я эти листочки, запакую в конверт и отправлю их с сопроводиловкой. Про покушение на Аптекарском острове я кое-что помнил из прочитанных книг. Приехали несколько человек, кажется трое, из них двое переодетые жандармами. Швейцар обратил внимание, на какую то несуразность, то ли погоны жандармов не того цвета как требуется или еще какую неувязку углядел и не хотел их пускать, но они отшвырнули его и ворвавшись в помещение кинули под ноги генералу, начальнику охраны, портфели с бомбами. Сами конечно тоже погибли, но дачу разнесли, и невинные люди тоже погибли. Кажется, дочери Столыпина ногу оторвало, и сын был ранен. Сам Столыпин не пострадал.
    Я сел за письменный стол, включил ноутбук и принялся за работу. Через некоторое время из принтера вышли два листа с отсканированными журнальными страницами. Теперь письмо, я набрал текст, хотел было,  расставить твердые знаки, но,  поразмыслив о всяких каго, маленькiя и т.п. отказался от этой затеи. Все равно будет неграмотно. Распечатал. Решил написать еще одно письмо, потренировался на ноутбуке, распечатал. Хотел, было засунуть в гостиничный конверт, но, подумав еще раз, решил сходить на почту и купить  чистый конверт без фирменного штампа с логотипом гостиницы. А пока перекур.
   Перекурив, я сходил в лавочку напротив номеров, где приобрел  несколько конвертов, два обычных чистых бумажных, еще толстый коричневый и несколько марок. Придя в номер, снова включил ноутбук и набрал еще один текст с указанием адресатов и прочих реквизитов, затем, распечатал надписи для наклейки на конвертах.  Пришлось еще раз идти на улицу и купить бутылочку клея и ножницы в ближайшей лавочке.
   Вырезав надписи, я аккуратно их наклеил. Разложил листы по конвертам, заклеил, еще раз подумал. Придется сходить в магазин театральных принадлежностей. Парик, усы, борода, хрен его знает, как работает полиция, а то, что меня будут искать, сомнений не вызывало.
   Ну и где искать этот магазин? Пойду, спрошу у дежурного по заведению.
   На столе у Егора Ивановича лежал справочник «Вся Москва» за тысяча девятьсот первый год. Я спросил можно ли им воспользоваться.
- Ради бога, только смотрите здесь, в нумер не уносите.
   Так, магазин…. «Парик» - а … нет, парикмахерские? Так там только стригут, ага костюмерные заведения. Из лежавшей на бюро пачки бумаги я взял четвертушку, обмакнул в чернильницу ручку со стальным пером, которым не пользовался со второго класса, и стал выписывать близлежащие адреса:
1) Пинягинъ Пет. Як. - Тв.ч. Кузнезкiй домъ Солодовникова. Тлф. 1997:
2) Степановъ Адр.Пет. – Тверская д. Постниковой
3) Трузе Викторiя Алдр. – Тв.ч. Столешниковъ д. Лiанозова
   Так заодно выпишем магазины готового платья.
1) Алехин Пав. Савел. – Б.Черкасскiй д.Троице-Калязинскаго мон.
2) «Албшвангъ и Я. Бр.» Рождественка Суздальское подв.
3) Амеличевъ Григ.Ив. – Никольская д. Чижовыхъ
   
Выписав, интересующие меня адреса я поблагодарил Егора Ивановича и отправился по магазинам. Приобретя все необходимое для маскарада и одежду, а заодно совершенно изумительный кожаный чемодан скромного коричневого цвета и всякие полезные мелочи, я решил, закинуть свои покупки в номер, уложиться к завтрашнему переезду и сходить пообедать.
   Место обеда нашлось очень быстро. Там же где и была, стояла гостиница «Берлин». Всю жизнь ходил мимо и вот решил зайти. Пообедав,  с чувством выполненного долга и полным желудком, пошел осуществлять прогулку, посмотреть, как и что находится на Ильинке (улица Куйбышева) и Маросейке (улица Богдана Хмельницкого). Десять лет ходил по ним в школу стоявшую в Колпачном переулке (этот вроде не переименовывали). Зашел на обратном пути, в какой то трактирчик, поужинал «Пожарскими» котлетами с макаронами. Пришел в номер, проверил волосок на замке чемодана и отправился спать.

* * *

   На следующий день, я побрился, используя холодную воду из-под крана в общем туалете размещавшегося в торце длиннющего коридора. В принципе  бриться  было и не обязательно учитывая юную поросль на моем лице. Но привычки почти пятидесятилетнего человека давали себя знать.
   Спустился вниз, распрощался с Егором Ивановичем, который сидел за своей конторкой, позевывая и готовился сдать вахту сменщику или сменщице, уж я не знаю, расплатился и выйдя на улицу подозвал раннего извозчика. Подрядил его за двугривенный и через пятнадцать минут был на месте.
   Придя в свое новое обиталище, я разложил свои богатства на кровати с никелированными шарами на спинке, и начал проводить ревизию. Что вместе со мной попало сюда из двадцать первого века, а что я уже приобрел здесь. Для начала как водиться сел перекурить, потому, как даже самое маленькое дело у русских начинается с большого перекура, с одновременным осмысливанием предстоящей задачи.
   Ноутбук, со встроенной видеокамерой,  диски с нездешними песнями, нездешними фильмами, кстати, сколько их и какие?  Е-мое, «Освобождение»,  диск караоке «Песни Великой Отечественной  войны», диск «Тысяча песен» которые мне записал Андрей. Софт: установочные программы для «Windows XP» и фотошопа. На «харде» то, что я успел перекачать с Интернета, потом когда подключусь к электричеству, посмотрю, что и сколько. Смартфон, а в его памяти, книга американского биржевого спекулянта. 
   Вещи, отобранные у мертвого бандита. Дорогие, наверное. Продать их что ли? Лучше потом, где-нибудь подальше. Не дай Бог всплывут не ко времени. Сигареты «Альянс легкий», блок и две пачки, куртка милицейской расцветки с капюшоном с «молниями» и «липучками», грязные джинсы которые надо постирать, бритвенный прибор «БИК» в количестве трех одноразовых станков, пенка для бритья и лосьона после бритья. Это тоже надо все получше упрятать и никому нездешние вещи не показывать.
   Электрика: розетка, провод, вилка, китайская отвертка-указатель напряжения, бокорезы с изолированными ручками, шурупы-саморезы в количестве трех штук, маленький рулончик х/б изоленты. Это тоже не для всеобщего обозрения.
   Теперь что у меня в карманах и в наружных отделениях моей сумки, которая непостижимым образом перенеслась вместе со мной из начала двадцать первого века в начало двадцатого.
Зажигалка «Zippo», две китайские пластиковые зажигалки, сама сумка с молниями закрывающие карманы и большое отделение, обрывки журнала, со статьей про Столыпина и еще какими-то статьями, начатая пачка «Альянса, портсигар с английскими сигаретами.
   Ха! Сторублевка, червонец и три рубля монетками. И даты такие интересные, 2006, 2007. Припрятать надо!
   Портмоне с деньгами. То, что лежит в саквояже, я и так знаю, документы и деньги. Кстати, пока я вчера ходил по Ильинке,  то в одном из  зданий ЦК КПСС, обнаружил Купеческий банк. Надо зайти и открыть счет, пусть небольшой, банк надежный, если верить тому, о чем я читал в после перестроечное время. 
   Для начала я влез на стул и сделал себе персональную розетку от осветительных проводов. Китайская отвертка показала сто двадцать семь вольт. Убедившись, что на зарядном
устройстве зажегся светодиод, поставил ноутбук на зарядку . Хорошо, еще каким-то чудом не выкинул электрику из сумки после халтуры. Просто рояль в кустах. Зарядка аккумуляторов произошла успешно, хотя для смартфона пришлось попотеть, для него зарядного с собой не было, пришлось адаптировать зарядное от ноутбука.
    Ну, пора дело делать! Нарядился в маскарадный костюм, приклеил коллодием усы ржавого цвета, нацепил такой же ржавый парик, чуть-чуть подкрасил лицо, огляделся в зеркало, надел старый казенный картуз, положил в карманы письма, деньги. Взял чемодан с нормальной одеждой и вышел на улицу. Путь мой лежал к центральному Императорскому почтамту на улице Кирова, прежней или вернее правильно сказать, нынешней Мясницкой улице. Решил дойти пешком, благо не так уж и далеко. По дороге обратно,  куплю чего-нибудь поесть, приду домой и позавтракаю.
    Дойдя до почтамта, я засунул толстый коричневый конверт в ящик для писем, находившийся внутри операционного зала и вышел на улицу. Напротив восточной сказкой сиял чайный магазин Перлова. Ну, вот там и позавтракаю, подумал я и перешел на другую сторону Мясницкой. «А вдруг во время чаепития усы отклеются»?  Решил не искушать судьбу. Купил пару калачей и колбасы, в ближайшей забегаловке, завернул харчи в газету купленную у мальчишки. Нанял извозчика поехал в пригород, переодеться, и  для завтрака на природе. Плохо, что нет в продаже целлофановых пакетов!
   Высадившись, отпустил извозчика. После переодевания присел на траву позавтракать. Уплетая  принесенное с собой по давней привычке читал газеты. Немного косноязычно в смысле орфографии, я это заметил еще у доктора, но понять конечно можно все.

«Русское слово»
т-во И.Д.Сытина.
Ред. Ю.М.Адеркас, М.А.Успенский, Ф.И.Благов,Н.А.Астапов.

ТЕЛЕГРАММЫ
наших корреспондентов
ХРИСТИАНИЯ, 17,VI. Из Архангельская предупреждают шведских судовладельцы от дальнейшей посылки грузов в беломорские порты, в виду предстоящих серьезных событий, в связи с возобновлением всеобщей забастовки.
Из Копенгагена сообщают, что,по словам «Politiken», свидание русского и германского Императоров состоится в августе, в открытом море, близ острова Рюген.
ПАРИЖ, 17,VI. В здешней печати произвели крайне тяжелое впечатление слухи относительно проекта тройственного союза России, Германии и Австрии и о возобновлении священного союза. Замечают, что слухи эти систематически пускаются всегда перед займами.
Казнь Папая
ВАРШАВА, 17, VI. Крестьянин Иван Папай, приговоренный военным судом к смертной казни по обвинению в убийстве комиссара по крестьянским делам, повешен в крепости.
ОДЕССА, 17, VI. Ночью пятнадцатью выстрелами из револьвера убит старший унтер-офицер одесского отделения жандармского полицейского управления Ефимов, и тяжело ранена находившаяся у него на руках его трехлетняя дочь. Стреляли два ученика железнодорожных мастерских из мести за то, что они уволены будто бы, по доносу Ефимова от службы.
САРАТОВ, 17, VI. Сегодня получил известие, что 14-го июня около Балакова произошло столкновение крестьян с казаками, убит становой пристав, ранен урядник и 8 казаков. Убито
и ранено более 70-ти крестьян. Последние обратились за помощью в Балаково. Состоялся митинг, послана резолюция в Думу.
ТОМСК, 17, VI. За городом, в кирпичных сараях, собираются хулиганы и обсуждают план погрома. Губернатор вывесил объявления, предостерегающее население от насилий. Тем не менее, еврейское общество в тревоге.
КИЕВ, 17, VI. Под влиянием русско-германского договора вздорожали свиньи: недавно пуд живого мяса стоил 4 руб., а теперь - 5 р. Вздорожание благоприятно хозяйствам крестьян

«Новое время»
МОСКОВСКАЯ ХРОНИКА
по телефону
Издатели и редакторы Ф.И.Булгаков и М.А.Суворин
МОСКВА, 17 июня. Сегодня на Пименовской улице среди бела дня на глазах массы народа произошел следующий возмутительный случай. Лихач, на котором ехали двое неизвестных, нагнал пролетку, на которой околоточный надзиратель Игнатов сопровождал политического арестованного, студента московского университета А.М.Виноградова. Когда лихач нагнал пролетку с политическим арестованным, сидевшие в экипаже, принялись стрелять в околоточного и убили его наповал. Виноградов соскочил с пролетки пересел в лихача и моментально исчез вместе с убийцами. Собралась толпа народа, но задержать дерзких злодеев не удалось.
ОБЪЯВЛЕНИЯ
БАРЫШНЯ,
убитая горем, в отчаянии, просит добрых людей, если таковые существуют в Москве,
одолжить 20 руб. на поездку. При возможности возвращу. Также прошу не обижать меня, скромную девушку, неприличными предложениями.
Адр. закрыт. письмом: Ст.Перкиярви, Финл. ж.д.№561
НИКОГО НЕ ЗНАЯ В МОСКВЕ ПОЗНАКОМИТЬСЯ
для времяпровожд. желает молодой (30 л.) интеллиг. человек (южанин) с состоятятельной особой. Возраст безразличен.
9-ое почт. отд., предъяв. квит. «Рус. Сл.» №11950
МОЙКА. (Петербург)
Получая второй раз от неизвестного лица великолепные розы, прошу мне дать возможность ему выразить мою личную признательность за милую шутку.
«Русское слово»
ТЕЛЕГРАММЫ наших корреспондентов
ПАРИЖ , 25,VI- 8,VII. Вчера в здании цирка состоялся грандиозный митинг протеста против политики террора русского правительства. Присутствовало более пяти тысяч человек. Президентом бюро был депутат Алеман, ассистентами - делегаты от русских революционных групп, приват доцент Сорбонны Рубанович, от союза крестьян - Семен Мазуренко и от польских групп - Лиманский.
   Жорес произнес сильную речь, в которой резко осуждал капиталистов, «поднесших старому режиму золотой кинжал».
СИМФЕРОПОЛЬ, 26, VI. В Керчи, во время похорон жандармского полковника Трубникова, неизвестный показывал две бомбы, уверяя, что евреи подкупили его за 25 рублей бросить бомбы в процессию. Публика задержала неизвестного. Бомбы оказались простыми жестянками.
КИШИНЕВ, 26, VI. Бессарабский депутата крестьянин Попов, прославившийся посланием на родину, призывавшим крестьян составлять приговоры против «жидовской анархистской Думы», прислал в редакцию «Бессарабской Жизни» покаянное письмо и объясняет майское послание недоразумением и не пониманием слов «республика» и «анархист» Далее он возмущается старостой, распространившим частное письмо в целях антидумской агитации.
СИМФЕРОПОЛЬ, 26, VI. Вчера на бульвар е кто-то обругал патруль драгун. Драгуны обнажили шашки, из толпы посыпались камни. Один драгун упал с лошади и был избит. Кто-то произвел выстрел, вызвавший панику. Магазины закрыты.
ОДЕССА, 25, VI. Совершено вооруженное нападение на магазин брильянтов Пастернака. Унесено брильянтов на 1 005 000 руб.
Процесс адмирала Рожественского
КРОНШТАДТ, 26, VI. Поздно ночью наш корреспондент из зала суда телеграфировал: «Колонг, Филипповский, Баранов и Леонтьев приговорены к смертной казни через расстреляние. Постановлено ходатайствовать о замене Колонгу казни исключением из службы без лишения чинов, Баранову - с лишением чинов. Рожественский и все остальные оправданы.
МОСКОВСКИЕ ВЕСТИ
В градоначальстве
Градоначальник вчера ночью посетил пожарные команды Пятницкой, Мясницкой и Сретенской частей и обнаружил, что хотя городской управой отпускаются значительные суммы на подстилку из соломы для лошадей, лошадям подстилается не солома, а стружки, которые, по заявлению нижних чинов команд, доставляются командам даром из яичных магазинов. Градоначальник назначил по этому поводу расследование.
ДНЕВНИК ПРОИСШЕСТВИЙ
Бегство арестованных
Вчера в 9 час. утра в Городскую часть явилась женщина и сказала, что арестованные спускаются по водосточной трубе. Оказалось, что около решетки окна были вынуты кирпичи и туда пролезло 4 уголовных арестованных - Малышев, Николаев, Наруинов и Уваров. Пятый застрял и его заметили.

ОБЪЯВЛЕНИЯ
ТРЕБУЕТСЯ ТРЕЗВЫЙ КУЧЕР, жалованье 22 руб. Без хороших личных рекомендаций не являться. Приходить: Б.Дмитровка 15, кв.18 от 8 до 10 ч. веч.
ГИБЕЛЬ  и исцеление от разврата, любовь без детей и современная половая жизнь в книжке «Плоды разврата». Ц. 30 к.  В лучш. кн. маг.
18 лет  барышня хорошенькая брюнетка, очень образованная, зн. 4 яз. и музыку, из хор. семьи, серьезна, отличная хозяйка, очень честная, но … без приданного, желает вступить в законный брак с господином добрым и богатым.
Только серьезные письма: Верея, до востребов. Ф.Ю.,№7.

Отредактировано Погранец (02-01-2010 22:36:23)

+10

14

Всех с наступающим Новым Годом!

0

15

Погранец написал(а):

Всех с наступающим Новым Годом!

Спасибо!
Если можно, разбивайте выкладываемые куски на несколько постов. Так будет удобнее выискивать ошибки. Только сегодня критики ни от кого не будет. Пьём-с!

0

16

Погранец
нравится
буду ждать еще!

небольшое мнение: заметки из газет того времени -класс! атмосферу передают.
только их чутка многовато, однако.
имхо, 3-5 штук вполне бы хватало на концовку главы., самых ярких и в тему.

а то, бывает, что у людей прода меньше занимает, чем у Вас газетные вырезки 100й давности.   http://gardenia.my1.ru/smile/scenic.gif

0

17

Очень понравилось!! Интересно!

0

18

Уважаемый РГК.
Я сам понимаю что экшена маловато, но как говорится не стреляйте в пианиста, он играет как умеет. Возможно потом и придется что-то подсократить, и по новому переписать. Вариант-то черновой.

0

19

Немного проды.

Глава IX. Отдельный корпус жандармов.

  На курсах я очень близко сошелся с поручиком лейб-гвардии Уланского Ее Величества полка Михаилом Обольяниновым. Мы были с ним одного года выпуска, и практически сразу перешли с ним на «ты». Он так пояснил свое решение перейти в корпус.
- Очень дорого служить в гвардейской кавалерии. Я рассчитывал, что смогу. Но у отца случились материальные затруднения, и пришлось подыскивать, что ни будь по проще. Сам посуди Андрей! Когда я выходил в полк, я знал, что жалование мое, целиком уйдет на букеты Ее Имперторскому Величеству, полковым дамам, на подарки ранее служившим, на полковые праздники. Даже в театре нельзя сидеть дальше седьмого ряда. А,  это немалые деньги! Прости, что я раскрываюсь перед тобой с такой меркантильной стороны, но это, одна из составляющих службы в Гвардии. Особенно в гвардейской кавалерии. Пока была поддержка из дома, все было благополучно. С полковником Орловым у меня были наилучшие отношения, товарищи милы и обходительны, дамы в свете … это вообще неописуемо.
Но когда отец разорился, по неволе пришлось думать, как жить дальше.
- Ну, можно было поступить в академию.
- Счаз! То-то ты и поступил! Признайся, и у тебя не было никаких шансов! Пятьдесят человек на место! Для меня это было не реально! Согласен, что и для тебя тоже?
- Ты прав Михаил! Но я то серый армейский пехотинец, окончил провинциальное Иркутское училище, а ты Николаевское кавалерийское, по сравнению с тобой меня просто можно назвать «серой порцией»! Ты то ведь…
- Брось Андрей! Оба мы с тобой связываем свою судьбу с корпусом,  имея в виду, надежду изменить жизнь и карьеру к лучшему. Согласен?
- Согласен! Но можно было бы жениться с хорошим приданным.
- Для меня это не подходит. Невеста есть, приданное у нее не богатое, так, что… А ты?
- Аналогично.
  За время обучения мы стали с Михаилом очень дружны. С его стороны никогда не проскакивало пренебрежение к моему провинциальному происхождению и не знатной семье.

* * *

   После окончания обучения, и выпускных испытаний, нас всех молодых жандармских офицеров, распределили по губернским жандармским управлениям. Мне выпал жребий в Вологодское управление. Прежде, чем я прибыл к месту службы, мне предоставили отпуск для устройства личных дел. Надо-ли говорить, что, я в голубом жандармском мундире, полетел в Иркутск?
   Катя ждала меня. Несмотря на отношение к жандармской службе ее отца, мы получили благословление.
   Через две недели после свадьбы, прошедшей достаточно скромно, мы с Катей приехали в Вологду. Доехали по Транссибу до Ярославля, переправились через Волгу на пароходе, а оттуда уже  по узкоколейке доехали до Вологды.
   Вокзал, находящийся на Фроловской улице, был деревянный, двух этажный. Окружавшие площадь дома тоже были деревянные.
- Андрей, тебе не кажется, что наш Иркутск, хотя и тоже провинциальный, все таки, больше склонен к каменным зданиям?
- Катюша! Здесь русский Север! Наверное, здесь еще и мостовые деревянные. Здесь царство дерева. 
- Посмотрим.
   Привокзальная площадь достаточно большая, замощена булыжниками. Стоят два извозчика в ожидании добычи. Одного мы подрядили отвезти нас в гостиницу. По дороге к гостинице я расспросил нашего «проводника» с целью составить первое впечатление о городе.
Григорий, судя по его речи, был человек с начатками образования. Правда, он надавливал в разговоре на «о», но его рассказ был полезен.
- Город расположен в низине, на реке Вологда, имеется  пристань на  правом притоке Сухоны.
- А, от Москвы далеко?
-  490 верст. У нас узел чугунок. Город у нас небольшой, в основном застроен обывательскими домами, одно и двух этажными.  Центр старого города состоит из четырех частей: Верхний Посад, Город, Нижний Посад, Заречье.
- А, Кремль тут есть?
- Всенепременно! Теллитория города определялась Детинцем. Он у нас от  шешнадцатого века.  Башни да стены увидите исчо.
   В центре города была площадь, открытая в сторону реки Вологда, с пятиглавым Софийским собором и стройной восьмигранной колокольней. К площади примыкает комплекс сооружений Архиерейского двора, окружённого каменными стенами с башнями. В комплекс входят Воскресенский собор  и Архиерейские палаты с домовой церковью Рождества Христова, к которым пристроены Гаврииловский и Иринеевский корпуса, палаты Иосифа Золотого. 
   По регулярному плану 1781 застройка Вологды велась от центральной площади по 3 лучеобразно расходящимся и пересекающим их поперечным улицам. Особенно обращали на себя внимание  общественные здания: Ярмарочный дом на берегу р. Золотуха, дом удельного ведомства.
   На площади - трёхэтажный дом заинтересовавший меня.
- А это, что за здание?
- Это Дворянскон собрание. Да извольте видеть, от Нижнего Посада к Городу имеется  Каменный мост через Золотуху.
   Верхний Посад примыкает к Городу с северо-запада и также имеет регулярную застройку, имеются церкви: пятиглавая Константина и Елены, Варлаама Хутынского с колокольней, Владимирская с шатровой колокольней. В древнейшей части Вологды, на Ленивой площади, - церковь Николы "Золотые кресты", и строения Успенского Горнего монастыря: церковь Успения и надвратная церковь Алексия.  Все эти названия я узнал конечно немного позже.
  Насущной моей задачей после прибытия было определения места жительства. Катя, как и положено молодой жене смотрела на меня как на человека могущего все устроить. 
  Гостиница с громким названием «Палас», оказалась двухэтажным домом с меблированными комнатами. Номера стоили совсем демократичные девяносто копеек в сутки. После того, как хозяин гостиницы записал наши данные, коридорный с явными признаками бурно проведенной ночи на лице и запахом перегара и лука изо рта провел нас в «апартаменты». Катя жалась ко мне и ее расширенные глаза наполнялись слезами.
В номере она спросила:
- Андрей! Неужели мы всю жизнь будем обитать в таких условиях?
- Катюша! Конечно, нет! Снимем приличную квартиру, все устроится! Давай сейчас переоденемся, и я пойду, доложусь начальству. Потом мы с тобой пообедаем, а к вечеру, я надеюсь определиться с нашим жильем.
- Мы так и будем жить в провинции?
- Как только я найду и арестую негодяев, злоумышляющих против правительства и Государя, так сразу меня повысят, дадут генеральский чин и переведут в Санкт-Петербург! – Я попытался свести все к шутке.
- Ты все шутишь! У меня предчувствие, что мы с тобой застрянем здесь. Здесь люди даже говорят не по нашему. Сплошное протяжное «О»! Господи! За что?!
- Катенька, успокойся! Все будет хорошо, самое главное, мы вместе!
- Да Андрюша!
  Катя обняла меня, спрятав лицо на груди. Я гладил ее по волосам, по спине и во мне поднималось желание обладать ей прямо здесь и сейчас.
  «Моя маленькая, хрупкая женщина, я все сделаю для тебя, чтобы тебе было хорошо и удобно. Я люблю тебя моя родная, моя единственная и неповторимая!».
- Все будет хорошо. Ты просто устала с дороги. Сама подумай разве наш Иркутск не такая же провинция?
- Нет я ничего, я сильная, прости меня дуру. Просто я думала, что ты получишь назначение куда ни будь получше. А здесь даже мостовые деревянные, как при царе Горохе.
   Через некоторое время она уже руководила мной при распаковке чемоданов, успевала  интересоваться наличием в городе модных магазинов, ценами на базаре, возможностью нанять кухарку. Все это одновременно пересыпалось серебристым смехом и постепенно кольнувшее меня чувство неудовольствия прошло.

Отредактировано Погранец (01-01-2010 19:38:28)

+8

20

РГК написал(а):

но все таки динамики маловато,очень уж патриархально, и подробно описанно(причем часто малосущественные детали - летний лагерь)!

а по мне - так очень неплохо стилизованно под мемуары офицера начала века: малодинамично с подробными описаниями собственных впечатлений и т.д.
думается, когда жандарм столкнется с попаданцем - экшен и попрет   http://gardenia.my1.ru/smile/cop.gif    http://gardenia.my1.ru/smile/gaol.gif 
  http://gardenia.my1.ru/smile/write.gif    http://gardenia.my1.ru/smile/orator.gif 

по крайней проде Катя страдает как то так, что в это не верится.
Девушка из небогатой семьи, с пед.образованием, наверняка патриотически настроенная к служению Отечеству, жена офицера... Ну не будет она в первый день пребывания не в самой глубокой дыре начинать такое нытье. Не тот типаж, имхо. Не современные барышни. Через год, и если она только дома сидит, никуда себя не прикладывая, а муж на службе бесперспективной....

Или автором задуманна какая то интрига?   http://gardenia.my1.ru/smile/smile.gif

0


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Архив Конкурса соискателей » "Счастливчик"