Стараемся как можем
Я уже вроде выцарапываюсь. Толик приболел серьёзно
Текст пошёл. Думаю, послезавтра вывешу неплохой кусманчик текста. А мож и завтра, если управлюсь

Спасибо Глотаем таблетки и горькие настойки, но стараемся выздороветь побыстрее

Да, это стоило бы. Наверное, придётся вечер потратить именно на это

А теперь бета-редакция того, что уже тут было плюс прода

1. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»

1

Отец мой, получивший достойное воспитание и медицинское образование в Саламанке, вскоре вынужден был покинуть пределы Испании и переселиться в Сен-Доменг. Здесь он применил свои знания на практике, поступив на должность корабельного врача флагмана республиканского флота. Немного времени понадобилось ему для того, чтобы заслужить уважение команды и капитана, а в те годы этого нелегко было добиться. Впрочем, справедливости ради замечу, что и сейчас сие удаётся далеко не всем. Итак, отец мой, Карлос-Мануэль Касадо, явился в республику Сен-Доменг, имея в кармане не более пяти ливров серебром. Здесь он полюбил дочь своего куда более состоятельного коллеги и два года добивался её руки. Однако настойчивость его, помноженная на престижную должность и расположение старших офицеров флагмана, смягчила сердце моего почтенного дедушки, и дозволение на брак моих родителей было получено. Год спустя на свет появилась моя сестра Изабелла, а ещё через два года родился я…

- Капитан! – голос старпома отвлёк его от неприятного занятия – старательного вымарывания из дневника неудачных слов и фраз. Жалко было портить красивую новенькую записную книжку помарками, но что поделаешь. Дневник – дань моде; каждый человек, считающий себя образованным, просто обязан пачкать бумагу. – На правом траверзе маяк!
- Пять румбов к северу, - ровным голосом ответил капитан, старательно скрывая раздражение: этот чёртов старпом мог бы и сам сообразить, что делать, его ведь вахта.
Настроение почему-то испортилось, и капитан, забросив дневник в ящик стола, вышел на шканцы. Закат стремительно терял свои золотые краски, подёргиваясь пеплом отгоревшего дня, а с востока надвигалась тропическая ночь. Звёзды – её авангард – уже усеивали большую часть неба. И огонёк Сен-Доменгского маяка выглядел такой же звездой, по неосторожности упавшей на землю… Вот на него, на эту звёздочку, и должен был ориентироваться фрегат «Республиканец», возвращавшийся из патрулирования пролива Мона.
У него хороший корабль. Пятнадцать узлов на полном ходу при попутном ветре, конечно, не совсем то, что хотелось бы. Сторожевики и почтовые ходят под семнадцать узлов. Но у «Республиканца» несколько иная задача. Это боевой фрегат, а не какой-то там почтарь или ловец контрабандистов. Восемь орудий калибра восемь с половиной и четыре вертлюжных мелкашки-«троечки» . Что такое во времена его дедушек были двенадцать орудий для корабля, способного нести на себе больше тридцати бронзовых «дур»? Ничего. А сейчас?.. Вот то-то же. Военную историю в гардемаринской школе он изучал со всем тщанием, а посему очень хорошо представлял себе разницу между дедовским оружием и нынешними пушками системы Бертье-Блаувельта. А ведь на некоторых европейских флотах бронзовый хлам ещё стоит на вооружении! Вот недавно один капитан из Кайонны рассказывал… А впрочем, какая разница, что за пушки стоят на орудийных палубах кораблей вероятного противника? Как ни крути, а с сен-доменгскими им всё равно не равняться. Потому что Сен-Доменг начинает продавать свои пушки на сторону тогда, когда на собственных кораблях уже давно стоят более совершенные орудия, а в секретных конструкторских конторах зреют проекты совсем уж чудовищные.
Довольно мудрая политика на взгляд молодого капитана. Не правда ли?
«Домингос». Именно так назвали их испанцы ещё лет двадцать назад. Да, в общем-то, жители заокеанской республики ничего не имели против. Французы, испанцы, голландцы, немцы, англичане, португальцы, индейцы… Кого сюда только не заносило попутным ветром! Мало кто верил, что из этой мешанины может получиться что-то путное. Однако, Сен-Доменг стал тем тиглем, где столь разнородные компоненты образовали достаточно прочный сплав. Да взять хоть его самого, капитана Сезара Касадо. Отец испанец, мать наполовину француженка, наполовину немка. Кто же он? Испанец, француз или немец?.. Скорее всего, правы бывшие батюшкины соотечественники. Он доминго. Все они тут стали домингос, независимо от вероисповедания и языковых различий. Да и языки тут стали перемешиваться: в испанском полно заимствований из французского и немецкого, во французском – из испанского и голландского… Истинные домингос, обретшие новую родину и забывшие старую. Искренне гордящиеся чёрно-бело-красным триколором и считающие свою страну лучшим из всего, созданного людьми в подлунном мире.
«Не к добру это. Так недолго додуматься до богоизбранности Сен-Доменга, а чем подобные идеи оборачиваются… Достаточно на Францию посмотреть».
Свои мысли по этому поводу капитан Касадо, впрочем, предпочитал держать при себе. Сен-доменгская свобода совести никуда не девалась: можешь быть рьяным республиканцем, верным роялистом или поборником диктатуры, христианином или язычником, можешь говорить об этом на каждом углу – наказания за убеждения можно не опасаться. Но вот коллеги-офицеры, через одного помешанные на мысли о некоей высшей миссии Сен-Доменга, могут не понять. Белых ворон никто не любит. А он был честолюбив не по годам. Закончил морскую офицерскую школу в неполные семнадцать – с отличием! Капитан фрегата в двадцать два года! По нынешним временам большое достижение. Отсюда и неприязнь со стороны старых опытных капитанов, косо смотревших на «выскочку». Отсюда и несколько натянутые отношения со старпомом – насквозь просоленным сорокалетним морским волком, исходившим вдоль и поперёк два океана… Покойный адмирал Эскобар, под конец жизни ушедший с военного флота читать лекции курсантам, прочил юному гардемарину большое будущее. А для того, чтобы пророчество старика адмирала сбылось, следовало до поры до времени соблюдать осторожность. Капитан Касадо пользовался уважением команды и доверием нынешнего адмирала Юго-Восточной эскадры, но для успешной карьеры этого недостаточно.
Эх, вернуть бы лихие дедовские времена, когда можно было стать адмиралом в двадцать пять лет, совершив два-три удачных пиратских налёта на богатые вражеские города!..
- Спустить паруса! – скомандовал Касадо, заметив выхваченный из темноты лучом носового фонаря буёк, прыгавший на волнах. Белый – значит, обозначает восточный край фарватера, и следует держаться левее. – Пять градусов к западу!.. Машине – малый вперёд! Приготовиться к развороту на правый борт!
Старший механик с помощниками исчез в люке, и к тому моменту, когда матросы на реях свернули паруса, внизу глухо застучала паровая машина – механики, разогревавшие котёл с тех пор, как в виду показался огонь маяка, усилили подачу топлива. Из трубы повалил жирный чёрный дым. За кормой вспенилась вода, взбаламученная винтом… Сезару довелось недавно побывать на верфи, где перестраивали старый линкор. Помнится, его потрясли размеры ходового винта, для раскручивания которого потребовались аж две мощные – куда там его «кастрюле» – паровые машины. Одной лопастью такого винта можно было отрубить «Республиканцу» бак и не заметить этого. Тем удивительнее было то, что скорость этот броненосец развивал далеко не впечатляющую, всего девять-десять узлов на полном ходу. Тяжёлый, зараза, такой разве что для охраны крупных портов выпускать. Но зато и потопить подобную плавучую крепость, по всеобщему мнению, было довольно затруднительно, потому и использовались такие «бронированные корыта» для охраны стратегических гаваней. Капитан Касадо, однако, предпочёл бы командовать несколько более маневренным кораблём, и не терял надежды когда-нибудь стоять на мостике корабля-мечты. Тем более, что Сен-Доменг успел за последние полвека прославиться как страна, где сбываются самые смелые мечтания.
Паровая машина, запустившая на полную мощность машину электрическую, позволила зажечь все бортовые фонари и огни на мачтах. Два протяжных гудка – обычный сигнал судна, входящего на внутренний рейд. В ответ дважды коротко проревела сирена, означавшая разрешение на вход в гавань, и фарватер с берега осветили двумя мощными дуговыми прожекторами.
Путь свободен. Скоро «Республиканец» бросит якорь в столичной гавани.
В родной гавани.

…Продолжать повествование о моих почтенных родителях я мог бы долго, однако тем, кто заинтересуется их жизнеописанием, советую прочесть записки отца моего, изданные лет десять тому назад в типографии господина Биргера. Его воспоминания о людях, основавших нашу республику, коих он имел честь знать лично, могут сослужить хорошую службу нашим современникам. Ибо доблесть дедов наших, слывших в своё время морскими разбойниками и подтверждавших сию нелестную репутацию иными делами, всё же невозможно подвергнуть сомнению. Именно их мужество и доблесть стали тем щитом, о который раз за разом разбивались попытки вернуть нашу землю под власть европейских монархов. Хотя я не отрицаю, что ныне насквозь монархическая Европа куда сильнее республики Сен-Доменг и союзных нам стран Америки, однако же нельзя не отметить тот странный факт, что многие из технических приспособлений, кои заметно облегчают жизнь здесь, произвели в Старом Свете и отрицательное действие.
Засим позволю себе прерваться и предаться во власть Морфея. То есть, немножечко вздремнуть. Комендант Дю Касс, несомненно, приятный собеседник, однако же бывает изрядным занудой, когда дело касается бумаг…

2

С восточного берега доносились гудки: заводы дружно возвещали об окончании вечерней смены и начале ночной, если таковая бывала предусмотрена производственным циклом. Через мосты и дамбу гидростанции, ярко освещённые электрическими фонарями, потянулись возвращавшиеся по домам рабочие. Торговое правобережье, которое, казалось, работало круглые сутки, под конец каждой смены будто взрывалось фонтаном разноцветных огней. С тех пор, как какой-то купчишка первым догадался оснастить свою вывеску раскрашенными лампочками, никакой владелец магазина или питейного заведения не мог считаться респектабельным, если не тратился на подобные украшения. Да и вообще, иному гостю Сен-Доменга могло показаться, что местные жители тратят драгоценное электричество на совершеннейшие пустяки. Парижане и лондонцы, вон, платят солидный налог на электрическое освещение, оттого и сделали его пока только в богатых кварталах. Всем прочим приходилось довольствоваться газовым, что ненамного дешевле электрического, или вовсе масляным. А домингос уже ставят «немецкие лампочки» в собственных домах, когда вроде могли бы спокойно пользоваться старыми добрыми керосинками…
Пожилой мужчина в камзоле военного покроя не спеша возвращался из крепости Осама в Алькасар де Колон. Он прихрамывал, опираясь на тяжёлую трость с костяным набалдашником. Покачивающаяся походка, собранные в хвостик седые волосы, короткополая треуголка выдавали в нём моряка, а жёсткий властный взгляд человека, привыкшего командовать – большую шишку. И не скажешь, что мужчине этому уже под семьдесят. Тяжёлые германские черты выдавали уроженца северной Европы, но его лицо было смуглым от давно въевшегося в кожу тропического загара. Этот человек действительно родился не в Сен-Доменге, как и два его предшественника. Но, по примеру их обоих, он считал эту землю своей второй родиной. Ведь первая родина – Швеция – без объяснения причин назвала его родителей колдунами. Потому и бежали всем семейством за океан, без всякой надежды на возвращение. Сын «колдуна» и «ведьмы» отблагодарил Сен-Доменг за гостеприимство пятьюдесятью годами безупречной службы. А Сен-Доменг, в свою очередь, вспомнил о заслугах пожилого адмирала, когда прежний генерал-президент, Хосе Домингес, ушёл в отставку по состоянию здоровья.
Знакомьтесь, дамы и господа: Оскар Хенрик Магнуссон, нынешний генерал Сен-Доменга. Ещё один блудный сын Европы, добившийся за океаном всего, что было заказано ему на родине.
Стальной наконечник трости постукивал по мостовой, вплетаясь в обычный вечерний городской гам. На узких улочках Старого Города с трудом могли разминуться две коляски, не говоря уже о каретах, но движение было достаточно плотным. Курсировали крытые парусиной общественные омнибусы – идея не новая, но впервые подобные экипажи для удобства перемещения по огромному городу применили именно здесь. По ярко освещённой набережной фланировали модно одетые молодчики под ручку с дамами. Оттуда на улицу Лас Дамас доносились музыка и смех: вероятно, выступает труппа итальянских комедиантов. Едут, едут сюда всяческие фигляры, ведь двухмесячный тур по острову позволяет им заработать столько, что хватает и дорогу в оба конца окупить, и хорошо поживиться сверх того… На углу Лас Дамас и Эль Конде вольготно расположился богатый магазин с огромными даже по сен-доменгским меркам стеклянными витринами. У буйного студенчества, раз в год отмечавшего день рождения Технического университета, даже вошло в обычай после традиционной попойки разбивать эти витрины. Виновных, как водится, не находили, но ушлый купец каждый раз отсуживал у университета полную стоимость уничтоженного имущества. Герр Магнуссон усмехнулся, вспомнив, как оно бывало поначалу, когда ректор, подавая заявку в Учёный совет на оплату университетских расходов, указывал статью «разбитие стеклянной витрины». Учёные мужи возмущались, ругали молодёжь… но прошли годы, и вот уже недавние студиозусы-буяны сами заседают в Учёном совете. И, посмеиваясь, охотно оплачивают ежегодные убытки важного купчины.
Не-ет, в гардемаринском такого не водилось, что вы. Дисциплина как на регулярном флоте. То есть, пороть не пороли и зуботычинами не оделяли – запрещено уставом. Но в карцере остыла не одна горячая головушка. Драить гальюн тоже удовольствие сомнительное. А уж без вакации  остаться – так и вовсе ни к чему. Словом, как говаривал покойный Эскобар, флот не терпит как самовольства подчинённых, так и самодурства офицеров. И был триста раз прав. Если офицер распустит подчинённых, грош цена такой команде в бою. Если же пережмёт и начнёт ломать матросов до полной потери человеческого облика – того хуже. Вот и затягивали юных гардемаринов в такую струнку, чтобы будущие господа офицеры сперва сами научились подчиняться, а затем уже усваивали науку командовать.
Алькасар де Колон ничуть не изменился за все годы, что Оскар Магнуссон провёл на Сен-Доменге. Резиденцию генерала ежегодно белили заново, а раз в десять лет устраивали внутренний ремонт. Тогда главнокомандующий и глава внешнеполитического ведомства съезжал в Каса де Овандо. А вообще генералы жили в своей главной резиденции лишь до тех пор, пока не уходили в отставку. Нынешний обитатель Алькасар де Колон, предвидя скорый уход на покой – годы всё-таки берут своё, как ни хорохорься – ещё два года назад прикупил домик в одном из новых кварталов на западной окраине города. Там предпочитали селиться отставные офицеры, старики-учёные и богатые, но одряхлевшие купцы, ещё при жизни передавшие дела наследникам. Денег на покупку просторного дома хватало и у тех, и у других, и у третьих. Господин генерал пока жил в Алькасар де Колон, но дом Магнуссонов не пустовал. Иоганн, сын. Опора и надежда будущего немощного старика, в которого он превратится через несколько лет. Недавно женился, внуки пошли. Дочери – Августа и Эльза – давно замужем, живут на континенте. Марта обижается, что редко пишут. Впрочем, что ей обижаться, если своё собственное имя до сих пор с ошибкой пишет? А ведь девочки и сами недурное образование получили, и не с последними людьми живут. Может, даже стыдятся малограмотной матери…
Марта… Постаревшая, поседевшая, не самая умная, но для него – самая прекрасная в мире женщина. Оскар помнил день их встречи так ясно, будто это было вчера… Заплаканная девушка, умудрившаяся потерять свой дорожный лист  и пытающаяся объяснить строгому чиновному господину, что она беженка из Нарвы, захваченной русскими войсками, что вовсе не тайком пробралась на борт, что все пассажиры и господин капитан могут это подтвердить. Обычная, в общем, история. Кто-то действительно терял свои документы, а у кого-то могли и украсть. Не для себя – просто чтобы напакостить. Но когда один из пассажиров, по виду пастор, вдруг начал заступаться за девицу и гарантировать, что устроит её у себя экономкой, Оскар не выдержал. Крепко заподозрив святого отца в грешном умысле – красота-то какова, тут и святой не устоял бы! - он любезно напомнил портовому чиновнику, что гражданство и все права иммигрант может получить либо по дорожному листу, либо по рекомендации гражданина Сен-Доменга. Каковую рекомендацию тут же и предоставил. В устном виде. С этого всё и началось. И не закончилось по сей день, хотя, прошло… да, тридцать шесть лет. Бывало, ссорились. Бывало, Марта на других поглядывала, не решаясь, впрочем, на измену: хоть и порицалось в Сен-Доменге битьё жён, но вспыльчивый Оскар иной раз поколачивал жёнушку. Дабы не смотрела по сторонам… Пылкая страсть прошла, осталась нежность. Жена с годами стала для него прекрасным другом. А что ещё нужно старику?
- Кофе, друг мой? – голос у Марты тоже изменился со временем, но не так, как он меняется у вечно недовольных брюзгливых старух. Нет, он стал бархатистее, мягче, теплее, что ли. Как её ладони, давным-давно отвыкшие от тяжёлой работы.
- Что ты, поздно ведь, - Оскар сдержанно улыбнулся жене и нацепил шляпу на крючочек в стене.
- Разве ты не будешь сегодня работать с бумагами? – Марта удивилась.
- Нет, душа моя. Сегодня нет ничего важного, а с малозначащими бумагами вполне справится Хосе-Мария. Хочу немного отдохнуть.
- Как скажешь, друг мой. Тогда, может быть, чаю? Я бы не отказалась выпить с тобой по чашечке.
- Хорошо, прикажи заварить нам чаю. И… разбуди меня завтра в шесть.
- Ты кого-то ждёшь?
- Я жду нескольких офицеров, душа моя. О того, что они мне сообщат, зависит очень многое.
Подёрнутое сеткой морщин, но всё ещё сохранявшее отблеск былой красоты лицо Марты словно осветилось изнутри: она тонко, грустно, понимающе улыбнулась. Муж не особенно делился с ней государственными делами, но она ведь женщина. Она сердцем чувствует то, что мужчины понимают умом. И сердце её уже давно предчувствовало беду.

2

- Как я понимаю, вас не совсем устраивают законы Сен-Доменга, месье?
- Не совсем устраивают? Чёрт побери, да они меня в корне не устраивают, сударь!
- Почему же вы тогда не переедете во Францию?
- Потому что я гугенот, милостивый государь Как-Вас-Там-Звать. Или вы забыли о глупости Людовика Четырнадцатого, изволившего отменить Нантский эдикт?
- Нет, не забыл. Однако, меня несколько удивляет ваше отношение к стране, давшей приют вашим родителям.
- И нашему банку. Но, чёрт возьми, лучше бы они сбежали в Голландию или Англию! Здесь же никакой возможности сколотить капитал по примеру тамошних банкиров! Сверхприбыли облагаются сверхналогами. Хочешь их снизить – давай кучу денег на благотворительность и строительство дорог. А попробуешь уклониться, немецкие псы из налоговой стражи разорвут тебя на лоскутки. Лицензия на обмен иностранной валюты стоит столько, что десять раз подумаешь, а надо ли её покупать, или дешевле выйдет менять деньги в республиканском банке. За превышение процентов по кредитам – штраф. За занижение процентов по вкладам – снова штраф. А за попытку отвязать общую стоимость акций от общей стоимости предприятия – смертная казнь! И это при том, что англичане даже фунт свой пытаются отцепить от привязки к золоту! Представляете, в каких тисках мы тут живём? И это при том, что на нашей шее сидит свора вояк, которые только и умеют, что бахвалиться да из пушек стрелять, и шайка дармоедов из Учёного совета! А мы, те, на ком держится любая цивилизованная страна, должны мириться с положением людей третьего сорта!..
Собеседник, выслушав сию филиппику до конца, едва сдерживал усмешку. Соль земли, понимаешь… Спекулянты возомнили себя столпами цивилизованных стран. Скажите это его величеству Филиппу Восьмому, королю Франции. Или кардиналу Флери, его первому министру. Вот бы они посмеялись. Но его дело вовсе не в том, чтобы наставлять на путь истинный этого идиота, который дальше своих процентов ничего не видит. Его дело – вернуть на эту землю установленный Богом порядок.
- Так что же вы предлагаете, месье? Разражаться пустопорожними речами может каждый, у вас для этого, кажется, придумали свободу слова. Каковы должны быть, по-вашему, действия, дабы вас более не утесняли несправедливые законы?
- Вышвырнуть отсюда вояк, а пустознайки сами уберутся, когда перестанут получать денежки от казны!
- Это очевидно. Однако каким именно способом вы намерены вышвыривать отсюда военный флот, равного которому в Новом Свете нет? – теперь собеседник не стал сдерживать улыбочку. Пусть этот фанфарон лопнет от злости. – Помнится, Испания, Англия и Франция уже пытались это сделать. Как видите, безуспешно.
- Я подумаю, - для банкира эти слова вместе с улыбочкой, напротив, стали чем-то вроде холодного душа. Он даже головой тряхнул. – Вы ведь вербуете меня, верно? Что ж, я ваш с потрохами, только бы вы помогли мне… да и всем нам пожить по-человечески. А дерьмо пусть плавает в дерьме!

3