Пожонглировав минут пять, останавливаюсь. Восхищенного цоканья не слышно. Возможно из-за отвисших челюстей.
Издав звериный рык, Ирамий бросается вперед. Вернее, делает попытку броситься, и тут же падает, соскользнув с перевернувшегося камня. Однако поднимается и, продолжая рычать, движется в мою сторону. Снова падает, делает несколько шагов на коленях, поднимается, падает, поднимается…
Интересно, если я так и останусь стоять, не убьется ли он сам, пока доберется до меня?
Если когда-нибудь вернусь в мир Земли, то подброшу идею с каменной площадкой для поединков тамошним шаолиньским монахам. Они до такого извращения еще не додумались.
Бывший вождь добрался до середины каменного круга и остановился, раздвигая изодранными ступнями булыжники. Наконец его ноги погрузились почти до середины голени и, вероятно, достигли почвы. На лице Ирамия появилась удовлетворенная улыбка, быстро сменившаяся презрительной гримасой, обращенной ко мне. Он расставил руки с зажатыми в них булавами в стороны и застыл в ожидании.
Поняв, что поединок должен начаться на середине, начинаю ловко скакать по камням. Не знаю, принято ли у аборигенов передвигаться по этому изуверскому татами не падая, но калечить оболочку, к которой уже привык, не собираюсь. Снова слышу цоканье языков и заверяю себя, что сартуки восхищаются моим ловким передвижением.
И все-таки, несмотря на навык ходить по опрокидывающимся стульям, в самый последний момент теряю бдительность, и нога подворачивается, соскользнув между двумя крупными камнями. Хруст в суставе является расплатой за расслабленное состояние мышц. . Пожалуй физическая боль является самым жирным минусом вселения в оболочку. А боль в вывернутом суставе поспорит даже с зубной болью.
Ирамий радостно вскрикивает и, взметнув руки, обрушивает на меня булавы. Еле успеваю завалиться на спину, пропустив над собой лопасти смертоносного вентилятора, в который превратился противник. Отдергиваю ноги, и то место, где они только что были взрывается снопом каменных осколков и высеченных искр.
Делаю кувырок назад, уходя из зоны досягаемости, и пытаюсь подняться. Но, вскрикнув от стрельнувшей боли в ступне, падаю на одно колено.
Раззадоренный моей беспомощностью, соперник вытаскивает одну ногу из камней и, опершись о нее, пытается вытянуть другую. Но теперь под его ногой переворачивается булыжник. Он падает на локти, так как в руках сжимает булавы, рыча, пытается подняться, но, опять неудачно опершись, соскальзывает и зарывается в камни лицом.
Испытываю чувство злорадного удовлетворения и, воспользовавшись заминкой Ирамия, ощупываю ногу. Вроде ничего страшного – сустав на месте и, хоть и с трудом, но ступней шевелить могу.
Ирамий поднимается и размазывает по лицу текущию из разбитого носа кровь. Глядя на него, не выдерживаю и начинаю хохотать. Мы еще и мизинцем не дотронулись друг до друга, а уже выглядим так, будто побывали в мясорубке. Причем противник, несмотря на истерзанный вид, гораздо более боеспособен, потому что может передвигаться. А вот с покалеченной ногой пытаться ходить по этому каменному месиву – чистое безумие. Но не лежать же смирно, задрав лапки и вымаливая пощаду у врага!
Рыча от боли, поднимаюсь и делаю шаг вперед. Ирамий бросается на меня. Наши булавы скрещиваются. Рукоятки двух, врезавшись друг в друга, переламываются, и металлический набалдашник одной отлетает мне в грудь, сбивая с ног. На этот раз, падая, приложился о камень затылком, и в глазах на миг потемнело, затем поплыли цветные разводы, и, наконец, одновременно с выступившими слезами, зрение проясняется.
Стоя надо мной, Ирамий победно кричит и отбрасывает в сторону обломок рукоятки булавы.
Поднимаясь, облокачиваюсь свободной рукой, тоже отбросив деревянный огрызок. Камень под рукой переворачивается, и я, как недавно соперник, не удержавшись, бьюсь о него лицом. В глазах снова плывут разноцветные блики. Рука проваливается до самой земли, и в ладонь больно впивается мелкий каменный осколок. Машинально сжимаю руку в кулак, зажав в нем впившийся камешек.
- Я вождь! – орет Ирамий, стуча себя в грудь свободной рукой, и, подняв над собой остальные, нависает надо мной. – Я вождь! Я!
Перевернувшись на спину, приподнимаюсь на локтях. Зажимаю, оставшийся в руке осколок между большим пальцем и ногтем среднего, и щелчком выстреливаю им в лицо Ирамия. Вскрикнув, сартук хватается за глаз, в который угодил камешек. Пользуясь моментом, делаю рывок вперед, естественно, снова оступаюсь, но, падая, успеваю дотянуться одной булавой до плеча противника. Его верхняя левая рука повисает плетью, оружие из нее выпадает, а сам он, как только что я, падает навзничь, продолжая тереть пострадавший глаз. Не поднимаясь, пытаюсь врезать по его ноге, торчащей прямо перед моим лицом, но Ирамий поджимает ногу, и еще одна моя булава переламывается, врезавшись рукоятью о край крупного камня.
Успеваю заметить, что злополучная вражеская нога резко распрямляется, и наклоняю голову, убирая лицо. Тут же получаю удар в темечко такой силы, что хрустят шейные позвонки, а рот наполняется металлическим привкусом крови. На этот раз в глазах темнеет надолго. Ничего не видя, ползу, пятясь, назад, подобно раку. Даже с моими возможностями оболочка не успевает регенерировать повреждения. Понимаю, что если продолжу игру, не уничтожая сущности Ирамия, то он скорее всего нанесет моей оболочке смертельные ранения. Будь на моем месте сущность Крика, то, если бы он даже сумел продержаться так долго, этот-то удар по голове наверняка вышиб бы из него дух.
Зрение проясняется, и я вижу, что противник только поднимается. Пострадавший от камешка глаз налит кровью, безвольно болтается покалеченная рука, из груди вырывается хриплое дыхание. Но три здоровые руки крепко сжимают оружие, а на лице воина прежнее выражение презрения к врагу и уверенности в своей силе. Глядя сейчас на этого сартука, ни за что бы не поверил, что он мог предательски подкрасться со спины и, метнув дротик, убежать, скрываясь за берегом пересохшей реки. Не поверил, если бы не видел сам.
Тоже делаю попытку подняться и с удовлетворением отмечаю, что боль в ступне стала гораздо терпимее, и теперь спокойно могу на нее опираться. Правда голова гудит как земной церковный колокол, и глаза слезятся, но пожалуй не стоит спешить уничтожать сущность противника. Можно еще покувыркаться на радость собравшейся публики. Публика, кстати, какая-то не эмоциональная – ни криков, ни свистов, ни каких-либо других эмоций. Смотрят на поединок с выражениями лиц рабочих, которых после смены заставили собраться на профсоюзное собрание. Только Бармила прижала руки к груди, подошла к самому краю каменной площадки и что-то беззвучно шепчет.
Отвлекшись на зрителей, еле успеваю уйти от удара налетевшего Ирамия. Благодаря восстановившемуся суставу, снова могу легко передвигаться по шатающимся и скользящим друг по другу камням, но расслабляться не стоит. Хоть местные оболочки и крепче земных, но далеко не неуязвимы, а Ирамий во владении булавами гораздо искуснее меня. Мое преимущество, которого я чуть не лишился из-за вывихнутой ноги, только в скорости и быстрой реакции, недоступной обычным оболочкам.
Проходи схватка на голой земле, я бы пожалуй уже разделался с бывшим вождем. Но здесь приходится концентрировать внимание либо на ударах, либо на том, чтобы в очередной раз не свалиться, споткнувшись о булыжник. Потому почти каждый сильный замах оканчивается падением. В итоге все тело покрыто ссадинами, синяками, царапинами и кровоподтеками. Противник выглядит не лучше. Но машет булавами он с прежним проворством. Стараюсь уклоняться, а не парировать его удары, так как у меня на одну булаву меньше. Не хотелось бы остаться безоружным. Самому нанести удар никак не получается, все же мои руки намного короче рук этого гиганта.
Наконец, уворачиваясь от очередной атаки Ирамия, ухитряюсь нанести удар снизу по локтю его нижней левой руки и выбить булаву. Быстро наклонившись, он пытается поднять выпавшее оружие, но видно, что не может сжать пальцы. Похоже, обе его левые руки серьезно повреждены.
Теперь на лице стора нет презрения, а лишь яростная злоба.
- Крик, - рычит он, - ты не сартук! Ты трусливый сквил! Сражайся, как подобает степному воину, или уходи!
Ирамий начинает раздвигать ступнями булыжники, погружая ноги до самой почвы. Закопавшись, поднимает правые руки и в таком положении застывает, шумно, с хрипом дыша.
Так я и не понял правил этого поединка. Если положено сражаться, стоя по колено в камнях, то почему Ирамий в самом начале попытался нанести мне удар, не дождавшись, пока я закопаюсь? Кроме того, даже если он даст мне это сделать сейчас, то при его длине рук, меня не спасет никакая реакция.
- Ты трусливый сквил, - снова хрипит сартук.
Ну и ладно. Пора заканчивать шоу.
Подхожу ближе, и как только Ирамий наклоняет корпус вперед, намереваясь нанести удар, касаюсь его сущности. Вскрикнув, он судорожно дергается. Не дожидаясь, пока руки противника безвольно опадут, выронив оружие, бросаюсь вперед, делаю вид, что отбиваю падающие на меня булавы и, в свою очередь, наношу удар в голову. Слышится треск проламываемого черепа, и бывший вождь падает мне под ноги.
Над местом схватки воцаряется тишина. Замолкают даже маленькие детишки, топчущиеся между ног взрослых кочевников.
- Крик наш вождь! – нарушает тишину Молок.
- Крик наш вождь! – громко повторяют еще несколько голосов.
Раздается истошный женский вопль. Бармила, обхватив голову руками, бросается прочь от каменного круга. Сартуки расступаются, освобождая ей дорогу.
- Крик наш вождь! – снова кричит Молок.
- Крик наш вождь! – поддерживают его сартуки.
- Крик наш вождь! – Кричит все племя.
- Клик нас воздь! – кричит вырвавшийся из рук матери малыш, который перед началом поединка пытался подражать Ирамию.
Отредактировано Nikin (15-04-2012 15:48:19)
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
