Ну, здорово, дед.
Пишу тебе издалека. Надеюсь, ты сдох, как полагается, и домой не вернулся.
Надеюсь, твоя судьба была к тебе милостива. Надеюсь, тебя пристрелили за побег, а не сдох ты под забором голодной смертью. Это единственное доброе, что я могу тебе пожелать.
Лучше бы я не жил, лучше бы ты остался в своем Франкфурте, Майнце или Гёттингене, сволочь нацистская. И все было бы хорошо.
Бабушка не полюбила бы тебя, и не родился бы мой отец.
И ты бы не попал в плен под Сталинградом.
И не проклинал бы я тебя, как проклинала тебя моя бабушка.
Женщина... Все прощение - женщине. Сильна она, жизнь дает. И слаба она, когда рядом мужчины нет. И так ей хотелось к плечу мужскому прильнуть... И тут тебя, cуку, привезли под конвоем ребята из НКВД. И оставили на зиму сорок третьего-сорок четвертого в глухой вятской деревушке. Вали, фриц, деревья, а у нас и без тебя работы хватает.
Ну а ты, фриц-рыжий лис, тут же к девчонке молоденькой подкатил шары. Да с обхождением, да с лаской... Заодно и пожрать горяченького, да?
Как ей устоять? Тебя-то угнали весной, а она осталась.
И муж вернулся в сорок пятом... Глубоко в тыл вернулся. И дом стоит, и войны тут не было. А на руках выблядок. Да ладно бы от нашего! А то от немца... И ушел он, плюнув в лицо. Навсегда ушел.
Сорок лет прошло, внук родился с Каиновой печатью на сердце...
А братья бабушки с войны не вернулись... Так и остались на реке Волхов.
А ты что смеешься, другой дед?
Кто себе в сорок первом глаз выколол, чтобы на войну не идти? Долго ли портному-то? Производственная травма... Ты-то почему из госпиталя не вернулся? Мама моя - почему без тебя росла?
Я нашел тебя десять лет назад.
Ты еще жив был. И братьев-сестер своих я нашел. Сильно ты, дед, ёбкий был мужик. Аж двадцать человек внуков настрогалось после тебя.
А я вот один остался. И фамилия у меня не немецкая, и глаза на месте.
Не знаю как вам за меня, а мне стыдно за вас.